Буддийские мастера-маги. Легенды о махасиддхах

© Inner Traditions, 1998

© Ю. Воротникова, перевод, 2011

© ООО Издательство «Ориенталия», 2011

* * *

Автобиографическое вступление художника-иллюстратора

Написать это вступление меня попросили издатели. По их мнению, некоторые подробности моей жизни могут пролить свет на то, как из зрительного восприятия возникает изобразительное искусство. Я согласился написать этот небольшой очерк – хотя, должен признаться, с некоторой неохотой.

Я родился в сентябре 1947 года в Кардиффе, в Западном Уэльсе. В детстве у меня случались несильные приступы эпилепсии, приводившие к моментам полной пустоты в уме и неуемной фантазии. Это переживание, возможно, стало первым осознанием того, насколько несопоставимы внешний и внутренний мир человека. Когда мне было тринадцать, от гидроцефалии (водянки головного мозга) умерла моя сестра – ей было всего три года. Меня глубоко потрясло тогда осознание случившегося – того факта, что вот так могло окончиться существование этого всеми любимого, невинного и беспомощного создания. В тот день, когда она умерла, мне приснился чудесный, очень живой сон – мне виделось, как мы летели с ней по небу, и сестра совсем не казалась мертвой. Вершиной жизненного пути является смерть – это открытие заставило меня задуматься над извечными вопросами. Кто я? Откуда мы появляемся и куда уходим? И что такое Бог? Я стал интересоваться космологией, а затем религиями – в особенности индуизмом и буддизмом.

Со временем во мне проявилась неуемная тяга к религии и искусству. Я попытался поступить в колледж искусств, но не был принят из-за дальтонизма. В 1966 году я впервые попробовал ЛСД и сразу же обнаружил, как открывается дверь, ведущая в ум. Последующие три года я провел в погоне за психоделическими ощущениями. Каждое путешествие на другую сторону ума превращалось во все более мощное мистическое и религиозное переживание, даря мне проблески понимания природы ума. Мое пытливое пробуждение пришлось на шестидесятые – период острого интереса к Востоку и психоделикам – и на несколько лет мой внешний и внутренний мир обрели гармонию и согласие. В то время, увлеченный исконным символизмом религиозного искусства, я всерьез занялся рисованием. Однако мои психоделические опыты становились все более экстремальными, а основные инстинкты и осознанность, необходимые для выживания, стали давать сбои.

В 1969 году я пережил свое последнее путешествие под ЛСД. Оно не привело меня далеко – нестерпимая боль внезапно словно железным обручем сдавила мне голову, и я потерял сознание. Очнувшись, я понял, что мир уже никогда не будет таким, как прежде. Вокруг больше не было ничего, кроме меня, но это «я» уже не являлось чем-то определенным и ощутимым. Мне буквально «разорвало мозг», и я впал в психоделический психоз, с ужасом осознавая, что отныне мне придется жить в этом состоянии.

Это подобное сну ощущение слилось с моим обычным сознанием в невыносимое переживание опустошенности, ни на минуту не покидавшее меня. В голове было такое ощущение, будто череп поджаривают электричеством. В уши словно впивались спицы, а в глазах ощущалось непрестанное давление. Надолго терялась чувствительность в спине и суставах.

Я ощущал, как моя личность все больше и больше распадается на части, мне казалось, что я слаб и уязвим перед духами, страшнее всего казались демоны. Самым ужасающим в моем состоянии было чувствовать, как превращается в небытие само мое существование, и этой реальности я должен был избежать любой ценой. Если мне удавалось усидеть на одном месте несколько минут, мне казалось, что тело мое растворяется в пространстве, и меня охватывал ужас при мысли о том, что я не смогу больше вернуться в мир формы. Когда я сидел на стуле, мне приходилось постоянно дергаться, чтобы не чувствовать, как исчезают ноги, а позвоночник уходит в бесконечный вакуум. Все, к чему я прикасался, становилось частью меня самого, и я вынужден был отходить в сторону, чтобы отсоединить эти предметы от тела и определить его границы. Объятия с людьми повергали меня в ужас – мне казалось, что два тела буквально соединялись в одно.

Я жил в постоянном страхе умереть в таком состоянии. Моим лекарством стали прогулки, одиночество, занятия музыкой и рисование. Когда я подолгу концентрировался на музыке и рисовании, мне удавалось отвлечься от непрекращающейся погруженности в свое состояние. Так я прожил долгие годы. Поначалу все ощущения были чрезвычайно интенсивными, но со временем они начали терять былую силу, а возможно, я просто немного привык к ним.

В 1970 году я переехал в Индию, где начал упражняться в рисовании тибетских тханок. В этом решении не было академического расчета, оно стало результатом моего интуитивного отождествления с энергиями, представленными в тибетском пантеоне. Как сказал Уильям Блэкл, «все божества живут в груди человека». Рисование божеств Тибета как будто стало для меня гармоничным выплеском наружу не поддающейся пониманию бесконечной внутренней сумятицы. Я начал с самостоятельного изучения техники рисования тханок и какое-то время жил в Дхармасале рядом с тибетским художником Джампой. У него самого и его последователей я стал учиться правильному изображению Будда-форм.

Следующие шесть лет я провел в Индии и Непале, посвящая рисованию тханок минимум по двенадцать часов в день. Все это время я пытался найти того, кто сумел бы понять и объяснить природу моего умственного и психического состояния. Однажды мне пришлось принять участие в десятидневном курсе, посвященном медитации випассана, который проводил учитель из Бирмы по имени Гёнка. В разговоре один на один с ним я буквально в слезах описал свое состояние. На мгновение возникла пауза, а затем он просто расхохотался. Но я, конечно же, не мог похвастать таким же юмористическим отношением к своей ситуации. Лама задал мне несколько прямых вопросов, по которым было очевидно, что он полностью понимает мое состояние. Затем он объяснил, каким было мое восприятие реальности; мне следовало научиться не бояться того, как растворяется эго, и не воспринимать себя слишком всерьез. Он рассказал мне о том, как нужно применять техники випассаны, чтобы восстановить телесные ощущения клеточной и молекулярной реальности. Благодаря этому пониманию мое психическое состояние со временем трансформировалось в более «нормальный» уровень восприятия. Однако дверь в эту тюрьму по-прежнему остается открытой – иногда я попадаю внутрь, но теперь я там только гость, а не заключенный.

В течение тех лет, что я провел в Индии и Непале, я продолжал изучать рисование тханок и индийскую музыку. Следуя советам многих художников-тханкописцев и лам, я совершенствовался в этом искусстве. Последний год в Индии я прожил в тибетской ремесленной общине в Ташиджонге. Там я работал над серией тханок для своего духовного учителя и наставника в искусстве Кхамтрула Ринпоче – великого тибетского ламы, который, помимо прочих его заслуг, считался одним из лучших художников-тханкописцев того времени.

Из Индии я уехал в 1975 году и теперь живу в уединенном местечке в Шотландии с женой и двумя дочерьми. Все это время я продолжаю рисовать, изучать тибетское искусство и практиковать буддизм. За эти годы мною было создано большое количество иллюстраций для книг.

Цветные иллюстрации в этом издании являются репродукциями, они примерно того же размера, что и миниатюры-оригиналы: 165 × 216 мм (6,5 × 8,5 дюйма) и 210 × 273 мм (8,25 × 10,75 дюйма). В их создании использовалась гуашь; обводка и декоративные детали нарисованы чистым золотом. Оригиналы созданы на бумаге Хаммер и бристольском картоне. Фоны сильно растушеваны, а сами фигуры и передний план выполнены очень тонкой кисточкой. Для обводки и золотых деталей я использовал кисточку 000 из собольего волоса, стертую до толщины иглы. В этой технике тханкописи не допускается рисовать поверх уже созданного изображения, поэтому ошибки нелегко исправлять.

В создании черно-белых рисунков я использовал кисть, китайские чернила и бумагу Хаммер. Все эти изображения написаны в одном и том же размере, их ширина 180 мм. Над каждым таким рисунком я работал в среднем по двадцать четыре часа, а над цветными – от восьмидесяти до ста двадцати часов. Таким образом, для выполнения всей графики для этой книги мне понадобилось более четырех тысяч часов.

Меня часто спрашивают, насколько традиционна моя живопись и как много в ней моей собственной фантазии. На этой вопрос ответить трудно – на мой взгляд, в какой-то момент традиция и фантазия должны стать единым целым. Вдохновение в работе над иллюстрациями для этого издания я черпал из разных источников. Около десятка рисунков были созданы на основе великолепных китайских тханок из Государственного этнографического музея Стокгольма, некоторые были срисованы с настенных росписей монастырей в Гьянце (Тибет), а также храма пятого Далай-ламы в Лхасе. Важнейших махасиддхов я рисовал так, как их изображают традиционно, а в рисунках большого числа не столь известных сиддхов можно видеть синтез традиционности и инновации.

В каждой традиции изображения человека или божеств существуют свои истоки и преемственность. В тибетском искусстве можно встретить широкий спектр стилистических влияний Греции, Персии, Центральной Азии, Индии и Китая. В большей мере буддизм Ваджраяны позволил проявиться культурным особенностям тех регионов, где прижились эти учения. Сегодня, когда Ваджраяна все больше укореняется в западном мире XX века, ей безусловно придется претерпеть изменения в стиле и образе. Можно сказать, что родник, вокруг которого построен город, останется неизменным, в то время как здания будут постоянно перестраиваться.

В отличие от Будда-форм, изображения которых подчиняются строгим правилам иконографии, представление махасиддхов как исторических персонажей, подобно их жизненному пути, будет всегда оставаться свободным самовыражением и энергией чистого наслаждения.

Роберт Бир

Вступление

Пожалуй, ничто не может подарить нам такого полного понимания сути тантрического буддизма, как жизнеописания его основателей. К обширному литературному наследию Тибета относится также текст под названием «Легенды о восьмидесяти четырех махасиддхах». Считается, что это уникальное собрание историй о махасиддхах продиктовал тибетскому переводчику Мондубу Шерабу индийский Мастер Абхаядатта Шри. Это произошло в XII веке, незадолго до исчезновения буддизма в Индии. В легендах о махасиддхах отразилась сущность индийской тантрической традиции, а также дух йогинов и мастеров тантрической медитации. В то же время пелена мифов, опутывая эти истории, защищает от непосвященных сакральные тайны учения.

В наши дни в передаче универсальных, практических элементов тантрического буддизма с Востока на Запад неясные архаичные аспекты индийской культуры препятствуют его пониманию. Поэтому, адаптируя буквальный тибетский перевод историй о махасиддхах, мы старались в каждом жизнеописании поставить акцент на принципах тантрической практики и на человеческих качествах, проявляющихся на фоне очевидных культурных различий. Таким образом, были опущены повторяющиеся и не относящиеся к теме пассажи, переработаны неясные места в описаниях, а в некоторых легендах слегка видоизменена сюжетная линия. Количество самих историй сокращено с восьмидесяти четырех до пятидесяти четырех, тем не менее строфы, в которых гуру передает ученику тайные поучения, в представленных легендах звучат максимально близко к тибетскому оригиналу. Надеемся, что, опустив неясные моменты в этих историях, мы создали контекст, открывающий доступ к пониманию важнейших аспектов философии сиддхов – философии недвойственности и пустоты.

Традиция сиддхов

VIII век в Индии ознаменовал окончание целой эпохи: великие достижения периода Гупта уже стали историей, наступило временное затишье перед окончательным расцветом индуистской цивилизации. Общество пребывало в тисках жестких правил – в социальном укладе господствовала формальность, подавляя дух и чувства, а в религии доминировали ритуалы. В то время как пандиты великих академий посвящали себя схоластическому буквоедству на мертвом языке, на рыночных площадях святые садху продавали свое благословение. У западных границ Индии сконцентрировались бесчисленные турецкие орды, и угроза их вторжения, грабежей, поджогов и кровавых расправ дамокловым мечом нависла над Индийским полуостровом.

В таких условиях возникла новая форма буддизма, которой предстояло вернуть к жизни задыхающееся общество. Последнему, третьему циклу поучений Будды Шакьямуни было дано название тантрический буддизм, или Ваджраяна. Со временем Тантра стала преобладать в религиозной жизни Индии. Она также распространилась в Центральной Азии, Китае. Японии, а в Тибете стала неотъемлемой частью всех аспектов жизни. До недавнего времени западные исследователи придерживались либо ортодоксального взгляда брахманов на нетрадиционную для них Тантру, либо рассматривали ее с точки зрения ранних буддийских подходов Хинаяны и Махаяны. Однако последние двадцать лет тибетские ламы, находясь вдали от своей родины, в изгнании, демонстрируют Западу чистую, живую тантрическую традицию. Такая передача привела к переоценке подходов к самой Тантре.

Образчики нового буддизма, высочайшие проповедники Тантры, стали называться сиддхами. Еще на заре распространения Тантры в Индии, в VIII веке, сиддхи стали воплощением неподдельной духовности, поднявшейся с самого дна общества. Отречение, чуждое лишенным жизни нормам социального и религиозного уклада, в котором общество приравнивалось к запутанности, стало главным условием духовного развития. Дух чистого мистицизма сиддхов поставил их вне общественных норм, сделал антиортодоксами и антисхоластиками. Они придерживались простого и свободного образа жизни, не принимая дисциплину, установленную общественными институтами. Восстав против пустых ритуалов, шарлатанства, лживого философствования, кастовой системы и ритуальной чистоты брахманов, сиддхи стали мятежниками, борцами с традиционными предрассудками. Они учили скорее пространственно-временной сопричастности, чем метафизическим спекуляциям. Многие из них были музыкантами и поэтами, их постижение отразилось в чудесных мистических песнях, написанных просторечным языком, использующим такие метафоры, как дом и семья, скотоводство и ремесла, а также любовь и чувственная близость.

В своем радикальном настрое по отношению к ортодоксальному порядку сиддхи не шли на компромисс и любой ценой отстаивали свои идеалы свободы. Поскольку Тантра получала все более широкое признание, ее сторонников все меньше отождествляли со странствующими йогинами, членами тайного культа. В период между IX и XII веками Восточной Индией управляла империя, возглавляемая королевской династией буддистов, которые поддерживали развитие тантрического буддизма. Во времена королей Пала тантрическую революцию приняли в общественном истэблишменте. Несмотря на то что враждебность между общественными институтами и последователями Тантры сохранилась, короли Пала основали Викрамашилу и Одантапури – монашеские академии по изучению тантрической литературы. Именно здесь были составлены многочисленные комментарии к основным тантрическим текстам.

В этот более поздний период эволюции тантрического буддизма сиддхи проявили свою глубокую терпимость и широту взглядов, став неотъемлемой составляющей общества. По происхождению и роду занятий восемьдесят четыре махасиддха представляют всевозможные социальные слои, демонстрируя полный спектр человеческого опыта. Среди них – священники-брахманы, ученые, монахи, короли и министры, купцы и торговцы, охотники и слуги. В числе выдающихся сиддхов встречаются мойщик, пастух, вор, мошенник, азартный игрок и проститутка. Некоторые из сиддхов страдали серьезными заболеваниями. Постижением, обретенным как мужчинами, так и женщинами, последователями Тантры, – независимо от их социального статуса и образа жизни – стало осознавание природы Будды во всех живых существах. Благодаря карме все они однажды встретились с гуру, получили посвящение в линию передачи тантрических наставлений, а также в практику тантрической медитации.

Наряду с империей Пала в Бенгалии, ставшей центром власти и влияния в Тантре, другие регионы Индии также внесли свой вклад в традиции сиддхов. В Уддияне на северо-западе, располагавшейся на территории нынешней долины Сват в Пакистане, зародилось несколько важных тантрических линий передачи. На юге Индии главным центром тантрического буддизма стал Канчи – нынешний город Канчипурам в штате Тамилнад. Возможно, именно там возникли первые тантрические культы. В легендах о махасиддхах несколько раз упоминается священная гора Шри Парвата (сегодня штат Андхра-Прадеш) – одно из важнейших мест силы периода сиддхов. Этот статус сохранился и по сей день. Из общего числа восьмидесяти четырех махасиддхов с югом Индии связаны имена девяти, с северо-западом – только двоих, а с востоком – сорока семи.

В середине XII века империя Пала была разгромлена индуистской династией Сена, просуществовавшей, впрочем, недолго. В 1199 году, когда армия турок вторглась в Восточную Индию, турецкий генерал разгромил академию Викрамашила как военную крепость, перерезал всех монахов, сжег бесценную библиотеку и уничтожил здание самой академии. В последовавшей за этим яростной расправе со стороны мусульман лишенные какой-либо поддержки буддисты во всей северной части Индии погибали за свою веру, скорее принимали ислам, чем брались за меч, или бежали в Гималаи. В соседние Непал и Тибет хлынули потоки беженцев, что в конечном итоге принесло неизмеримую пользу тантрической традиции этих стран. В самой Индии тантрический буддизм ушел в подполье, а с течением времени и вовсе смешался с более жизнеспособными индуистскими линиями тантрической передачи. Элементы буддийской Тантры можно и теперь различить в традиции йогинов-натхов, а также в суфийской традиции Кабира, великого поэта Средневековья, и даже в произведениях бенгальского поэта Рабиндраната Тагора.