Записки на поверхности. Рассказы и миниатюры

© Ярослава Казакова, 2020

ISBN 978-5-0051-3681-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Рассказы

Привидение

– Молчите все! Не сдавайте нас!

Мы с Наташкой тесно прижались друг к другу под простыней и дышали, как два раскочегаренных паровоза.

– Сейчас из-за вас всю палату накажут! – Это Машка, самая противная девчонка из всех, кого я знаю.

Я даже немного дружила с ней в четвёртом классе, но она убила мою дружбу тем, что упорно называла меня по фамилии и говорила, что я толстая, хотя сама похожа на жирного, конопатого хомяка. Её из гимнастической секции за лишний вес выгнали. Называть же человека, с которым дружишь, по фамилии, вообще за гранью моего понимания.

Интересно, рыжие хомяки бывают? Надо Ирину Алексеевну спросить, нашу билогиню. Она должна знать наверняка.

Девчонки из соседней палаты визжали и визжали. Машка несла и несла что-то про то, как нас сейчас выведут на плац и заставят делать зарядку в ночнушках, как…

– Да, не брюзжи ты! Как старая бабка, чесслово! – Не выдержала я.

Крики наших дорогих соседок перекрыл громовой бас физрука. Судя по звукам, они кинулись к нему, как к отцу родному.

– Станислав Андреевич, оно было такое…

– Оно влетело в нашу палату совсем беззвучно!

– Оно туда полетело, когда мы…

– Хватит молоть чушь! – Грянул физрук. – Никаких привидений не существует! Кто-то пугает вас, а вы орёте, как дуры. Они сейчас, поди, ржут над вами!

Насчёт существования привидений я тогда ничего не могла сказать, потому как первое в своей жизни привидение увижу только через семь лет. Я до сих пор ничего не могу точно сказать по поводу этого феномена. Однако насчёт того, что кто-то пугает неразумных дурочек из соседней палаты, физрук был абсолютно прав: это мы с Наташкой их пугаем, только им, как и ему, знать об этом не полагается.

К слову сказать, наши соседки и их громогласный спаситель до сих пор не знают, что привидением их напугали в ту ночь мы с Наташкой. Наши девочки им ничего не рассказали, потому что это был враждебный лагерь. После судьба раскидала нас, да и не того всем стало. Короче, сам рок распорядился так.

Однако по поводу ржания победивших над проигравшими Станислав Андреевич ошибался. Мы не ржали. Мы молча тряслись сейчас под простыней на одной кровати – моей, потому что до Наташкиной было далеко бежать, а моя прямо с краю, возле двери.

– Кто же мог до такого додуматься? – Басил под дверью физрук. – Это, наверное…

Я услышала свою фамилию и сжалась в комок. Наташка прижалась ко мне ещё теснее, хотя, казалось, теснее уже некуда.

– Да, это они, Захарова и Огуречникова, – ябедничала Олька из соседней палаты.

Стукачка проклятая! Мы ей при случае…

– Шмиздец, – полумёртво выдохнула Машка.

– Научила на свою голову! – Запоздало раскаялась Светка.

Это она показала нам днём, как изобразить идеальный призрак. Для этого нужно поднять правую руку вверх на манер того, как поднимает её ученик, коему не терпится попасть к доске. Левая кисть должна быть под правым локтем. Самое лучшее – слегка приобнять ею себя за талию спереди. Ещё главнее то, что всё это проделывается под простыней, закрывающей тебя с головой, руками, ногами и всем прочим. Получается очень страшный двухметровый мертвец в саване, скрывающем лицо.

Мы по очереди изображали такого днём во время тихого часа и дико хохотали, пока нам не наскучило. Так родилась идея немного развлечься ночью после отбоя. Объектом наших экспериментов были выбраны жительницы соседней палаты. Их не жалко. Мы уже два года враждовали с ними на тот момент.

Не спрашивайте, в чём была причина нашей вражды. Сейчас я не отвечу на этот вопрос точно. Тогда же я, как и мы все, была уверена: девичья половина нашего класса распалась потому, что они плохие, а мы хорошие. Данное простое и мудрое объяснение лежало на поверхности, и умничать на эту тему не приходило в голову никому из нас.

Мы выждали примерно полчаса после отбоя. Накрыли меня белой простынкой по всем правилам. Мы с Наташкой приблизились к двери соседок без обуви и в полном молчании. Соседки тихо трепались о пацанах. Больше они ни о чём разговаривать не могут, разве что о тряпках и косметике, не то, что мы. У нас Галка с Иркой на днях поссорились, обсуждая книгу, но это было на днях. Сейчас мы стояли перед дверью неразумных соседок. Она по случаю жары была приоткрыта, и занавеску от мух трепал лёгкий сквозняк.

Наташка очень хорошо уловила ритм занавесочных трепыханий. В нужный момент она отвернула край лёгкой ткани, и я беззвучно вплыла в чужую палату в образе страшного призрака.

Визг, которым разразились наши вечные оппонентки был такой силы, что, кажется, пространство между нами чуть не начало сворачиваться в жгут, не говоря уже о наших с Наташкой барабанных перепонках. Однако я стойко перенесла звуковой удар, сделав-таки бесшумный круг почёта по их палате.

После мы благополучно скрылись в своей берлоге, не забыв запереть за собой дверь на крючок. Запирая её, мы уже слышали отдалённые раскаты физрукова голоса, и это привело нас в такое волнение, что мы обе убрякались от страха на мою кровать и «призрачной» простынкой с головами накрылись.

– Откройте! – Надсаждался огромный, как гора, Станислав Андреевич, молотя нашу дверь.

Никто ему, конечно, не открывал. Мы же ещё из ума не выжили!

– Сейчас он увидит, что вы на одной кровати и… – Зашипела Машка.

– Не увидит! – Прошелестела Наташка. – Он вообще ничего не увидит.

И точно. В следующий миг жалкий дверной крючок пал под натиском мощной физруковой руки, и разъярённый дядька оказался в нашей палате. Он щёлкнул выключателем, и… Ничего не произошло! Потому что! Мы! С Наташкой! Ещё! Днём! Вывернули! Лампочку! Ну, разве мы не молодцы? Разве не умнички? Разве не красавицы?

Всеобщий страх сменился тщательно скрываемым ликованием.

– Что случилось, Станислав Андреевич? – Спросила Машка сонным голосом, и это вышло так натурально, что даже у Станиславского с Немировичем-Данченко не возникло бы никаких сомнений.

Может, ведь, когда захочет, быть человеком! Зачем постоянно корчит из себя святошу, непонятно.

– А?

– Что?

«Проснулись» Ирка и Ленка.

Физрук не отвечал. Он продолжал отчаянно щёлкать выключателем. Я почувствовала, как тело Наташки начинает сотрясать беззвучный смех, и испугалась. Её состояния мгновенно передаются мне, и мы обе теперь буквально душились под простыней.

Станислав Андреевич ещё долго кричал и ругался. Нам уже было ясно, что он сам не уверен в своей правоте. Так всегда бывает, когда нет ни одного доказательства предположениям. Прооравшись, он отругал напоследок ещё и соседнюю палату за поднятый среди ночи визг и ушёл. У него образовалось нынче много работы: наши дорогие оппонентки и он сам перебудили весь наш домик и ещё парочку соседних. Он ещё долго разгонял учеников по палатам, попутно объясняя что-то другим заспанным учителям.

– Какой-то он стал нервный в последнее время, – заметила я в полный голос, и вся наша дружная палата покатилась со смеху.

Минут через пятнадцать, когда все угомонились, и в соседнем домике погас свет, к нам пробрались девочки из соседней палаты. Они нас вообще-то не любили, как и мы их, но очень уж им хотелось поделиться хоть с кем-то пережитым ужасом. Мы ещё раз порадовались тому факту, что в нашей палате не зажигается свет.

Непокорный

Я не помню, как пришёл в этот мир и, кажется, это нормально. Из разговоров Красивой и Тёплой я понял, что этого не помнит никто из живущих, даже большие.

Помню, я рос среди таких же, как сам. Кажется, нам было весело, точно не помню. Иногда мы дрались с братьями из-за лакомых кусков и каких-то непонятных штук, которые большие называли игрушками. Игрушки нельзя есть. Их можно отбирать друг у друга и пробовать на вкус до бесконечности, пока те не истреплются, и большие не заберут их.

Помню, что нам всегда было тепло, сытно, и горел ровный, приятный свет. Замечательная была пора! Наверное… Я точно не помню, но мне так кажется.

Однажды большие посходили с ума. Они перестали заботиться о нас, а вместо этого ловили своими огромными, сильными ручищами и куда-то бросали. Я долго сопротивлялся и убегал, но Главная всё же схватила меня горячей, влажной ладонью и бросила туда, в темноту.

В темноте сидели почти все наши. Многие были в ужасе и никак не реагировали на происходящее. Их можно понять. Однако я предпочитаю всегда держать себя в руках и не идти на поводу обстоятельств. Я осмотрелся в темноте, и понял, что в ней не так уж и страшно, только немного холодно.

Внезапно темнота взревела страшным звуком, и в ноздри ударил странный, непривычный запах. От него совсем пропадал аппетит, и голова становилась мутной. В довершение всего какая-то сила принялась раскачивать темноту так, что все мы время от времени пролетали вперёд. Некоторые катились кубарем.

Кажется, это было небытие. А что? Если есть бытие, значит, и небытие тоже где-то есть. Бытие светлое, тихое, сытное. Небытие тёмное, шумное и голодное. Ещё оно неприятно пахнет.

Я успел подумать, что небытие теперь навсегда, но оно внезапно закончилось. Мы снова оказались на свету. Нас опять кормили, поили и купали. С нами разговаривали и над нами смеялись большие. Правда, это были уже совсем другие большие. Я надеялся, что они понормальнее тех, бросивших нас с братьями в темноту небытия.

Как я ошибался! Однажды меня и ещё несколько братьев отдали Костяному. Я сразу понял, что добром это не закончится, но братья только смеялись надо мной. Костяной нёс нас по какому-то необычному, пёстрому и шумному месту. Братья смотрели по сторонам во все глаза и воспринимали происходящее как забавное приключение. Я старался сохранять спокойствие.

У Костяного было тепло, светло и сытно, но я чувствовал, что здесь творится что-то неладное. Один вид Костяного нагонял на меня тоску и ужас. Однако это было не всё. Я ощущал присутствие рядом чего-то холодного, жуткого, тёмного. Это не давало расслабиться ни на секунду.

Первым исчез Весёлый. Кажется, его забрали во время сна. Мы никогда его больше потом не видели.

Потом пропал Задумчивый. Костяной протянул к нам в дом свою ручищу, и все кинулись врассыпную. Задумчивый застыл на месте. Больше он никогда среди нас не появлялся.

Через некоторое время я остался один. Ледяной ужас подкрадывался всё ближе, но я решил, что просто так не сдамся.

Однажды Костяной явился и по мою душу. Я долго сражался с ним. Мне даже удалось прокусить защитный барьер, которым большие нередко покрывают свои ручищи.

Это не спасло. Костяной загонял меня так, что я был почти без чувств, когда он кинул меня, вконец обессилевшего, в темноту. В той темноте было немного света, и я разглядел, а после и ощупал гладкие, прозрачные стены, трухлявый пол, какие-то палки.

Одна из палок оказалась живой, хоть и ужасающе холодной. Она обвивалась вокруг другой, неживой палки и смотрела на меня, не мигая, страшными жёлтыми глазами. Из огромной безгубой пасти высовывался и сразу же всовывался обратно раздвоенный язык. Палка не имела конечностей, но передвигалась очень быстро. Она двигалась ко мне с одной целью: навсегда отправить меня в самое последнее моё, тёмное, страшное и голодное небытие. Никаких сомнений в этом не было, и быть не могло.

Я собрался в комок, но не от страха. Страх куда-то исчез. Осталась холодная, расчётливая злость. Я приготовился дать отвратительной безногой палке бой.

Подпустив врага поближе, я кинулся прямо к её отвратительной морде и принялся драть её изо всех сил когтями. Палка отпрянула, а я прыгнул на неё и попытался вцепиться зубами в её мерзкую, почти неживую голову.

Костяной вытащил меня на свет, грохоча страшные ругательства. Палка в панике пыталась забиться между какими-то предметами, но это удавалось слабо. Спрятаться в её темноте было толком некуда.

Я снова оказался на свету, в тепле и сытости, но теперь я был один. Кажется, я теперь никогда больше не увижу никого из своих братьев, и одиночество теперь со мной навсегда.

Однако я жив, и я всё же не один.

Вскоре меня забрала к себе Красивая. Там, где она живёт, есть ещё Тёплая, Шумный и Добрый. Красивая и Тёплая заботятся обо мне, Шумный меня побаивается, а Доброго я вижу редко. В основном, только когда зажигается искусственный свет. Днём Добрый пропадает где-то.

Пропадают обычно днём и Красивая, и Шумный. Шумный – самый маленький из больших. Больше всего времени со мной проводит Тёплая. Она готовит еду, елозит губкой по разным предметам, разговаривает с кем-то, кого нет в комнате или просто сидит, уставившись в кипу каких-то бумаг. После Тёплая подолгу стучит пальцами по чёрным кнопкам. Она сказала, что напишет обо мне рассказ.

Не знаю, что такое рассказ, но я научился взаимодействовать с большими. Когда я встаю на задние ноги, уцепившись пальцами в перекрытия своего домика, и смотрю на кого-то из них напряжённым взглядом, они несут мне еду. Оказывается, больших тоже можно кое-чему научить, и не все они злые и взбалмошные.

Несколько раз к нам приходил Костяной. Я приготовился сражаться с ним, но ему не было до меня никакого дела. Красивая сказала, что я теперь у неё навсегда, и я верю ей. Она ни разу меня не обманывала и не пыталась кому-то скормить. Я разрешаю ей за это себя погладить, а остальных пока на всякий случай кусаю. Красивая в такие моменты сердится и называет меня Крысья Морда.

Вообще-то, я и есть крысья морда. Я белый лабораторный крыс. Красивая, когда забирала меня от Костяного, сказала, что меня теперь зовут Сизиф.

Домовушка

Кто вам сказал, что домовыми бывают только духи мужского рода? Не верьте. Это глупые, однобокие сказки. Меня зовут Агриппина, и я домовушка, домовой-женщина. При жизни я настолько была привязана к этому месту, что после окончания своих земных дней навеки осталась под кровлей небольшого своего, уютного домика.

Мы с мужем были городскими огородниками. Выращивали зелень, тыкву, репу да капусту с брюквою и разносили по своим покупателям. Стоять с утра до ночи на базаре нам не приходилось, ибо нас с радостью во многих богатых и обычных домах ждали.

Сначала мы всё время проводили с мужем вместе. Вместе работали на огороде, разносили заказы, обедали и смотрели по вечерам в огонь. Потом пошли дети, и почитай вся работа оказалась на нём. Я едва успевала по дому поворачиваться. Муж шутил, что меня теперь из дома клещами не вытянешь, и мы смеялись над этой шуткою вместе.

Стало совсем не смешно, когда муж начал выпивать да погуливать. Другие жёны обычно скандалят, пытаются на путь истинный наставить благоверного, и правильно делают, а я не могу так. Не умею. Слова как будто комком в горле застревают. Я замкнулась в себе.

Однажды я не услышала, как он стучит в дверь, явившись ночью из кабака. Видимо, набрался в тот раз основательно. Ночь была морозная. Хоронили всем краем.

Дети к тому времени подросли. Мы приставили их делу ещё маленькими. Теперь старший сын занимался огородом, средний разносил заказы, младший помогал братьям, а девочки по хозяйству шуршали.

Дети мои были хорошими. Хозяйство справным. Однако стыд за смерть мужа душеньку мою выел. Чувствовала я, как он точит по ночам сердце. Как-то раз оно посреди ночи безлунной остановилось.

Выскочила я из тела бренного, а куда идти, не ведаю. Вот, и осталась навеки в доме своём. Присматривала за ним. Молодым хозяйкам подсказки давала. От пожара да грабежа хранила. От одного уберечь не могла – от измен да от пьянства проклятого. Одно меня утешало: надежда, что когда-нибудь люди одумаются да перестанут вредить себе и семьям своим. Так и жила, в заботах и надеждах на лучшее. Однако пришёл конец и этому.

Сломали однажды наш старый дом, да новый, большой, на множество хозяев, на этом месте построили. Я поселилась у одних.

Хорошие люди, молодые, красивые, муж да жена. Всё по дальним странам ездили, диковины разные оттуда привозили. Друзья к ним приходили иногда, пиршества хорошие, душевные устраивали. Песни ласковые под гитару пели. После деточки малые народились один за другим – девочка да мальчик.

Всё было хорошо, тепло так, но только стал муж со временем выпивать да погуливать. Одна-одинешенька сделалась жена его. Несчастными да плаксивыми стали детки. Расхотелось мне оставаться в этом доме. Расхотелось в мире таком жить, где за сотни лет одни лишь дома да машины меняются, а люди остаются теми же.

Уйду завтра на рассвете в чисто полюшко да в лесок хвойный. Не желаю больше очаги людям хранить, коль они сами не зрят в них ценности. Эх, душа моя пропащая! До чего боюсь из дома-то выйти, аж трясёт всю! Однако надобно. Оставаться здесь мочи нет. Прощайте, люди неразумные!

Повелительница Стихии

Пенная стихия подчиняется каждому, даже едва различимому движению моей руки. Она журчит, бурлит, сопротивляется, но деваться ей некуда: стихия выполняет все мои желания. Из этих грязноватых, пузырчатых вод возникает то, что я люблю больше всего на свете.

Больше всего на свете я люблю чистоту и свежесть. Ненавижу грязь, тлен, неприятные запахи. Не терплю никаких завалов. Они разрушают моё умиротворение одним своим видом. Каждый вечер, стоя над круглой серебристой купелью, я истово творю чистоту.

– Что это за лужа на полу в кухне? – Равнодушно интересуется Лекс.

Он равнодушен потому, что вовремя заметил лужу и не успел наступить в неё своим сухим, чистым носком. Если бы наступил, это непременно вывело бы его из равновесия.

– Стихия вышла из повиновения, – буднично сообщаю я.

– Тебе помочь вытереть пол? – На всякий случай интересуется Лекс, заранее предвидя мой отрицательный ответ.

– Купи лучше посудомойку, – устало отмахиваюсь я. – Я задолбалась быть Повелительницей Помойной Стихии.

Лекс досадливо морщится, вздыхает и торопливо покидает кухню. На разделочном столе гордо красуются ряды чистых тарелок, сверкающих чашек и свежих, ласкающих взгляд своей прозрачностью, фужеров и стаканов.

Настоящая жизнь

Шла далеко не первая минута хоккейного матча между сборными Узбекистана и Гондураса. Гондурас всеми силами стремился сравнять счёт, но это никак не удавалось, несмотря на откровенно наплевательское отношение противника к игре. Противник постоянно отвлекался на посторонние вещи и на замечания арбитра не реагировал. Гондурас вынужден был применять силовые приёмы, например, клюшкой по заднице. Узбекистан возмущался, но как-то вяло.

– А у нас в Африке так играют в хоккей! – Прокричал лихой игрок команды Гондураса и с размаху запинал шайбу в ворота узбеков ногой.

– Это уже футбол какой-то! – Закричали те. – К тому же, Гондурас не в Африке, а в Южной Америке находится!

– Извини, мам. Я перепутал его с Ганой и Суданом. И вообще, этот гол не считается. Я пошутил.

Сегодня я играю за Узбекистан, а мой девятилетний сын за Гондурас. Мы примерно одинаково владеем клюшками. Почти никак. На ногах у нас обоих обычная зимняя обувь без коньков. Мы не умеем на них кататься. Правда, лёд под ногами вполне себе настоящий.

Гондурасу, наконец, удалось сравнять счёт, но тут неожиданно настал конец игры. Так распорядился арбитр, за которого мы нынче по очереди. Теперь очередь сына. Я подозреваю, что ему просто надоело играть в этот нелепый, профанский хоккей.

– Мама, эти поэмы крадут твою жизнь! – Заявил сегодня мой наследник, к слову сказать, не в первый раз.

Поэмами он называет всё, что я пишу вне зависимости от наличия или отсутствия рифмы, длины и жанра произведения. Да, и какое это имеет значение, когда мать тратит время на пустяки вместо игр с любимым сыном? Я потащила его играть в хоккей в отместку за неуважение к моему, простите, творчеству. Пусть тоже почувствует биение пульса жизни.

– Ничья 1:1! – Объявил то ли арбитр, то ли комментатор.

– Буллиты! – Засандалил его коллега.

– Буллиты, так буллиты, – тяжело вздохнул Гондурас и поплёлся к своим воротам.

Узбекистан с трудом скрывал злорадную ухмылку.

Резкий звук заставил игроков замереть. Нет, не свисток арбитра. Свистка мы не захватили, а жаль. Заодно жителей нашей многоэтажки порадовали бы. Игру прервал вызов моего мобильного. Натусик. Она всегда выбирает невероятно удачное время для звонка. Она у нас вообще необыкновенно талантлива: как никто другой умеет спускать в дыру время, деньги, возможности, отношения. Ещё…

Хотя, нет. Это неважно. Есть вещи гораздо важнее разных сплетен, дрязг и поэм. Например, лего,«Звёздные войны», «Ниндзяго» и «Нексо-рыцари». Есть мечты, друзья, игровая приставка, конфеты и книги. Есть первая в жизни медаль за призовое место на футбольном турнире и грамоты за хорошую учёбу и участие в спектаклях и Олимпиадах. Есть немного морозный январский вечер, подсвеченный дивными, зеленоватыми фонарями. Есть тёмно-голубое хрустальное небо и желтоватый ломтик Луны. Много чего есть в этой жизни, достойного внимания.

Узбекистан тем вечером продул Гондурасу 3:4 по буллитам. После обе сборные катались с горки на заднице, и победители оглашали квартал радостными криками. Проигравшие истерически хохотали.