Хроники Вторжения

«Много горя от ума»

I

Мы, профессионалы, к написанию произведения относимся как к игре, творческой игре. Это начинающие авторы пусть переживают – достаточно ли самобытна и прихотлива сюжетная линия их произведения. А мы воробьи стреляные, для нас главное – игра, а остальное само возникнет.

Конечно, когда садишься за свой рабочий стол крепкого мореного дуба, уставленный всякими письменными принадлежностями, – тут тебе и остро отточенные мягкие и твердо-мягкие карандаши фирмы «Кох-и-Нор», чернильница черного мрамора с золотистыми прожилками «Братья Штрауберы», серо-голубая бумага «Гольдмунд Лтд» с маленькими, хаотически разбросанными блестками; непременный набор шариковых ручек: с волнистой поверхностью, с разноцветными стержнями, с профилированными закручивающимися элементами, – то воцаряется во внутреннем мире писателя гармония творчества. Профессионалы тем от любителей и отличаются, что эстетика письменного стола для нас не самоцель, а творческая необходимость.

Да только сегодня я что-то не в форме. Мандраж чистого листа? С чего вдруг? Викула, ты это кончай, ты же матерый писатель. На трех писательских конференциях премии получал. Хм-м…

Затянул пояс халата, пододвинул кресло поближе к столу, включил настольную лампу. Наклонил пресс-папье, отпустил – полюбовался как оно нехотя, с ленцой покачивается. Взял в правую руку свой неизменный «Паркер», в левую взял остро отточенный «Кох-и-Нор». А мысль скользит, растекается, не желает трудиться. Не в своей тарелке я нынче. Валерьянки хряпнуть, что ли? Нельзя же, в самом деле, так начинать. Ведь не первую, в самом деле, повесть начинаю. Ладно. Повертел «Паркер». Пододвинул чистый лист бумаги, удобно положил руки на стол.

Закрыл глаза – перед глазами мрак. Стал вспоминать, о чем же хотел писать. Но ничего мало-мальски касающегося моих литературных замыслов не вспоминалось. Возникла картина – Стелла варит кофе, я просматриваю утренний номер «Независимого обозрения». Настроение само собою приподнятое – сейчас Стеллочка уйдет на свою работу, и я наконец предамся литературным фантазиям. Возникнут лица персонажей – главных, второстепенных и просто проходных; отвратительные хари отрицательных темных личностей, для человеческой цивилизации весьма небезопасных; возвышенные, одухотворенные лики героя и героини, спасителей человечества. С упоительным, вкусным жужжанием начнет раскручиваться запутанный сюжет – погони, пытки, казни, приключения духа. Звездолет внушительных размеров терпит бедствие прямо в открытом космосе. Сигналы СОС. Мерзкая вражеская цивилизация, отвратительная, картавая, гундосая. Прибывают первыми. Мародерствуют. Герои в плену. Там, в темном тюремном трюме и происходит их первое знакомство, вспыхивает горячее взаимное чувство. Хорошо, черт возьми, бляха муха! Все-таки, я гений, что бы Сенька ни трындел. Лепит свои боевухи, все меня вербует в соавторы, чтобы побыстрее объем нагонять. Мания у него – восьмитомник выпустить. Цикл романов – «Менты из шарового скопления», «Инопланетянин в законе», «Галактическая стрелка», «Наезд у Альфы Центавра». Оно, конечно, соблазнительно, но у меня есть своя песня, свои идеи…

Но лишь Стеллочка отчалила, забрался первым делом в бар, для вдохновения и расширения сосудов мозга. Ну, переусердствовал, ну бывает. Ну и что? Мы же профессионалы. Нам не привыкать. Когда проспался, вышел на прогулку. Иду, а перед глазами терпящий бедствие звездолет. Уже и название для него родилось – «Арктурианец Стерх». С таким названием аванс под роман получу моментально.

Гляжу, а ноги прямо в редакцию несут. Э нет, братец, говорю себе. Так не пойдет. Ты сперва пойди попиши, а потом уж – в редакцию, с черновиком первой главы.

Кажется, я отвлекся. Надо сосредоточиться. Нет, валерьянку глотать не буду, принципиально. Лучше водки, грамм пятьдесят.

Из мрачных глубин сознания всплыло веское, вибрирующее токами высокой частоты название – «Вторжение». Звучит в высшей степени харизматически, почти как «Нирвана». Рука легла на чистый лист. И перо «Паркера» понеслось, заскользило с профессиональной легкостью. Быстро возникли очертания города в легкой, да нет, пожалуй, в густой, почти лондонской дымке. Призрачно расплывающиеся огни реклам, бегущие неоновые строки, и нескончаемым потоком идут люди. И название появилось – «Диптаун». Название знакомое – тем лучше для читателя.

Вот сюда, в это средоточие цивилизации должны вот-вот вторгнуться кошмарные «иные». Да, это будет фейерверк, огненная потеха, черт возьми. «Кох-и-Нором» очеркиваю ключевую фразу – «она стояла у самораздвигающихся створок дверей космопорта и нервно теребила поясок плаща, туго перетягивающий тонкую талию. Она кого-то ждала, а он задерживался…»

И вот тут меня захлестнула непонятная, небывалая волна. Нет, не вдохновения, а чего-то нездешнего, пугающего своим неземным происхождением. И я оказался в центре событий.

Левая рука, та самая, которая с карандашом, помимо моей воли начала быстро писать от середины листа к левому его краю. Я наблюдал как сторонний наблюдатель, весь во власти неземной волны. Когда карандаш наконец оторвался от бумаги, я подумал – хорошо бы принести зеркало и прочитать. А потом еще водки выпить. Или нет, сперва водки, а потом зеркало. Или нет, лучше коньяку.

Прошел в залу, к бару. Еще подумалось, где это Стелла запропастилась так долго? Нет, ничего пакостного я не думал, но все-таки. А коньяк оказался в холодильнике. Говорил ей, лапочке, коньяк холодным не пьют, а вот водку пьют именно холодной. Пришлось разогревать на плите. Перегрел – волнение, бляха муха. Пил горячим, чуть не сжег гортань к чертовой матери. Обозлился и полез в шкаф за зеркальцем для бритья.

Вот что в зеркале прочитал.

«Зачем вы вышли в космос, мерзкие земляне? Теперь мы вас ненавидим. Ваши вояджеры и пионеры перехвачены нами у границ системы и изничтожены. Вы возомнили себя великой космической цивилизацией, царями космоса, жалкие приматы. Мы посчитаемся с вами».

Да, дела… Контакт, бляха муха. Наверное, следует что-то им ответить – не зря же они пол-листа мне оставили. Значит, правое полушарие моего мозга у них под контролем, а левое – свободно. Так и напишем: «Кто вы такие?»

«Мы – Дефективные. Так зовем мы себя, так знают нас другие цивилизации. Чтоб у тебя руки отсохли, мерзкий землянин!» И это пишет моя левая рука, черт ее побери! Какие-то они нелогичные. Может и вправду дефективные?

«Эй, – пишу, – придурки. Вы и в самом деле дефективные!»

«Не пиши нас с маленькой буквы, гад! Ты о человечестве подумай. А пока вот тебе!» И левая рука с силой ломает остро отточенный грифель «Кох-и-Нора». Зря вы так, парни. Знаете ведь, что мне ответить нечем – не ломать же мне свой собственный «Паркер»!

«Чем контактировать теперь будете?» Написал и злорадно ухмыльнулся – вот теперь помучайтесь невозможностью самовыражения! Не тут то было – левая рука потянулась к стакану с карандашами и выхватила еще один «Кох-и-Нор». И заходила строчить.

«Мерзкий, невкусный гуманоидишко! Хомо сапиенсишко гребаный! Писателишко задрипаный! (вот этого я им не прощу!) Мы через тебя, засранца, передаем ультиматум человечеству. Пункт первый: немедленно уничтожить все искусственные спутники вашей гребаной планеты, включая и Луну, которую вам предоставили миллиард лет тому негодяи с «Земли-2», а вы, идиоты, не знаете как ею пользоваться. Пункт второй: установить режим полного радиомолчания в дециметровом диапазоне. Пункт третий: оставить, наконец, в покое наших друзей пылевых клопов – перестаньте пылесосить и вытирать пыль! Пункт четвертый: изгнать с поверхности планеты миссии всех инопланетных цивилизаций, которых мы у вас засекли в количестве одна тысяча семьсот тридцать восемь; все эти мерзавцы – наши противники, мы их всех ненавидим и презираем. Если возникнут проблемы с выполнением нашего ультиматума, придурок, сообщи нам немедленно – мы выдвинем другой ультиматум, более жесткий. И не вздумай продать нас представителям гребаной цивилизации арктурианских Стерхов! Остальным можешь – пускай трепещут нас, Дефективных!»

Посудите сами, какой был у меня выбор? Принять еще сколько-то там грамм на грудь, а там оно уже само пойдет, покатится под горку. Кончится все пивом и моей больной печенью, и Стеллочка вконец во мне разочаруется, а ведь всего полгода вместе живем. Или позвонить Сене, и попытаться сообща в этих рукописных трюках разобраться.

– Алло, не разбудил? Ну конечно, знаю, что ты по ночам спишь. Мне ведомо, что пробуждаешься ты в четыре утра и сразу за работу. А я так не могу. Стоп, Сенька, а ведь я по делу! Давай, собирайся и ко мне. Нужно очень!

– Нажрался, мил человек? – отвечает заспанный и недовольный друг Сеня.

– Я как раз себя в руках держу. Можно сказать, из последних сил. Понимаешь, левая рука помимо моей воли чудеса выделывает – выступает от имени инопланетян. И название у них, понимаешь, забавное…

– «Белочка» пожаловала? А пассия твоя, надо понимать, в отлучке?

– Да завеялась, понимаешь, куда-то.

– Ладно, подъеду, пригляжу, овца заблудшая. Ты бутылочку-то в бар верни.

Ишь ты, душевед сыскался. «Белочку» надо не по фразам, а по духу вычислять. А не можешь по духу, так по выражению глаз.

Вышел на балкон, постоял. Хорошо все-таки в природе, братцы.

Тихо, спокойно. Чего, спрашивается, человеку не спится среди ночи? А вот не спится человеку. Стоит под звездами, и черт его знает, что под этими звездами творится. И его большое сердце мерно, да нет, пожалуй, учащенно отстукивает мгновения обманчивой тишины. Неспокойно что-то в мироздании, тревожно. Да, что ни говори, приятно ощутить себя в центре событий.

К подъезду плавно причалила «Ауди-турбо», дешевок Сеня не признает. Сеня шумно выгрузил свой немалый объем. Ну хоть в смокинг облачиться не сподобился. Примчался спасать собрата по перу в спортивном.

Вы думаете, он мне поверил? Черта с два он мне поверил, пока я не усадил его в кресло и не дал ему в левую руку карандаш, а в правую – ручку. Он идиотски хихикал – уже лет двадцать ничего ручкой не делал, разве что в носу ковырял на писательских конвентах. «Че писать-то?» – спрашивает.

А у него левая-то уже пошла выводить. Вот, значит, какой у тебя, Сеня, почерк – женский, округлый, буквы крупные, разборчивые. Конечно, таким почерком по два романа в год не попишешь, диктофонщик.

Я зеркало приставил – гляди, мол, старик, чего выходит. Вышло вот что.

«Паскудный землянин! Влез не в свое гребаное дело. Уселся не в свое паскудное кресло. Откуда ты такой жирный выискался? Мы уже объявили один ультиматум. Теперь придется еще один. Хочешь иметь свой – давай, пиши. С красной строки. Гребаные земляне! Вы достали нас своей космической экспансией! Поэтому мы категорически требуем, по пунктам: во-первых, отключить все мобильные телефоны; во-вторых, отказаться от проекта космических гонок «Земля-Марс»; ну и в-третьих, перестать строить любые виды электростанций, кроме тепловых! А тепловых строить как можно больше! Что, писателишко, нравится тебе? Теперь давай, беги, ставь свою мерзкую цивилизацию в известность. Мы шутить не любим.»

Тут руки у Сенечки затряслись, карандашик на пол брякнулся. Сеня за сигаретку схватился. Ну это дудки. Курить – на лоджию.

По сто пятьдесят мы, конечно, накатили. Именно под звездами.

Сеня чем силен – деловой хваткой. Принял на грудь, засосал сигаретку, и родилось решение. Вытащил мобильник, и давай кнопки нажимать. Выпендрежник ты, Сеня: прическа полубокс – затылок в складках, златая цепь с немалым крестиком, мобильник всегда в чехле на поясе. У меня, например, в прихожей стоит телефон из мастерской самого Эдисона, редчайшая вещь, на аукционе купленная – и у меня деньжата водились. Но ведь мы, писатели – культурные люди, не пристало такими вещами как чемоданом размахивать.

А Сеня между тем дозвонился и договаривается, и красок не жалеет, умеет он объяснить, зараза. Я бы бекать-мекать стал, сбиваться с мысли. Не потому, что не умею говорить убедительно, а потому, что думал бы, что они там обо мне подумают – какие-то карандаши, послания, – и воображать, как они на том конце провода решают, что точно с психом разговаривают.

– Слышь, Сеня, – говорю, – это ты кому звонил?

– Ну это типа комитет.

– Неужели?..

– Комитет по контактам, комкон.

– Что-то я не слышал…

– А должен был. Ты же типа о космосе пишешь. В общем, сейчас они приедут. Давай пока водки, что ли. Да, и в кресло они сказали не садиться.

Сеня под водочку заскучал, пустился в глубокомысленные рассуждения о всяких странных явлениях – о сговорчивых редакторах, что ударились пропускать «левых» начинающих авторов, об издательствах, пустившихся издавать себе в убыток всякую лабуду под рассуждения критиков о каких-то духовных ценностях.

– Ты мне пылающую БКС выпиши, чтобы меня типа продрало!..

– Пожалуйста! Ты мне только растолкуй, что это за зверь – БКС?

– Ну, скажем… – чешет свой бритый затылок Сеня. – Скажем, Боевая Кинетическая Станция. Или Большая Космическая Свалка. Да не, я не тебе говорю, я типа в общем рассуждаю. Не умеешь крепко выписать вещь, чтобы она засияла всеми своими полированными боками, чтобы значит я, читатель, поверил, что вот эти жерла таки стреляют на полтора парсека – значит нечего тебе у нас в литературе делать. А то повадились интеллигентские переживания разливать. А где там, скажи, те интеллигенты?

– Где там?

– В космосе, блин!

Тут, к счастью, в дверь позвонили. Явился человек из комитета, в единственном числе явился. Был он грустным и сухопарым, средних лет, с сединой, в костюме где-то даже потрепанном. Мне с первого взгляда подумалось – холостяк и тяготится одиночеством.

– Добрый вечер, – поздоровался человек из комкона, – это вы звонили по поводу контакта?

– Я, – отвечает Сеня. Берет гостя за пуговицу и тянет в мой кабинет.

– Садись, бери вот это в левую руку, вот это в правую. Давай, пиши.

– Что писать?

– А оно само будет писаться! – добродушно, как сенбернар, ухмыляется друг Сеня.

Комконовец крепок оказался. На сенин напор не обратил никакого внимания. Взял те листочки, что мы пообписывали. Очечки на нос водрузил и углубился в содержание. Прочитал, отложил листики и, как ни в чем ни бывало, спрашивает:

– Так. Вы утверждаете, что это контакт?

– Я ничего не утверждаю! – с вызовом отвечаю я. – И вообще, не мешало бы хотя бы представиться!

Комконовец хмыкнул и пустился в обширные объяснения. Из которых я узнал, что гостя величают Игорем Мстиславовичем, что ему, как правило, приходится иметь дело с душевнобольными, а потому на слово он никому не верит, равно как и написанному, причем последнему не верит даже больше. Подробно перечислив известные ему психозы и фобии, он, наконец, замолчал и выразительно на меня уставился.

– Вы что это? Мы с коллегой – писатели!

– Людям вообще свойственно писать…

Он произнес эту фразу с таким выражением, что я засомневался в себе. Черт его знает, может писательство – это род психоза, так сказать недержание и все такое? Одним словом, я растерялся.

Выручил Сеня. Мрачно выслушав комконовца, он веско и побудительно произнес:

– Ты, уважаемый, беседуешь со знаменитым писателем Татарчуком, лауреатом государственной премии.

Гость вопросительно глянул на меня.

– Я, я – лауреат, понял? – ткнул себя пальцем в грудь Сеня. – Ты давай, бери карандаш. И вперед.

Игорь Мстиславович недоуменно пожал плечами – подозреваю, что он твердо уверился в нашем психическом неблагополучии, – и взялся за «Кох-и-Нор».

Рука его мелко-мелко побежала сыпать буковками. Я усмехнулся себе в желудок и приставил к листу зеркало. Сеня зачитал:

– Придурок! Что бы ты себе там ни думал, мы существуем! Мы могучая и великая цивилизация Дефективных! Ты, ничтожный прямоходящий царек природы, ты не уверен даже в тех двух придурках, а лезешь в контактеры! Что ты можешь нам доложить такого, чего мы не знаем, идиот?

Упорный братишка оказался этот комконовец. Не поверил! Как саданет себя в челюсть правой. Аж голова мотнулась. А левой хоть бы хны – продолжает, бляха муха, строчить. Сеня читает:

– Ха-ха-ха! Может, еще разок, млекопитающее?

Левая рука, не выпуская карандаша, хвать комконовца по лбу, и обратно на лист. Сеня как заржет, но прочитал:

– Это не мы, придурок гребаный! Мы недоразвитых цивилизаций по лбу не хлопаем! Нервы у вас, гуманоидов, недоразвитые, как и вы сами.

Я думал, что после такого удара комконовкец со стула слетит. Но, крепкая голова – не только не слетел, а еще успел и решение принять:

– Давайте, лучше вы контактируйте. В мои обязанности входит наблюдение.

Я вздохнул и принял карандаш: все-таки я здесь хозяин, и это со мной они на контакт вышли. Кажется, я впервые подумал о Дефективных всерьез.

«Мы ему ультиматума давать не будем! Молокосос не достоин. А ты чего? Тушуешься, негодяй?»

«И не думал, – отвечаю. – Вы, понимаете, какие-то неконкретные».

– Вот-вот, – проскрипел над ухом Игорь Мстиславович. – Напишите им, пожалуйста, так – чем вы докажете свое инопланетное происхождение? Понимаете, – пояснил он Сене, – очень может быть, что мы стали жертвой испытаний психотропного оружия…

«А мы сейчас тебя диссипируем! Сфотографируем, а потом обратно соберем. Хочешь не-жильцом побыть, мозгляк?»

– Э-э, нежелательное развитие диалога, – пояснил мне комитетчик.

– Ну на вас не угодишь, – отвечаю. – Вы же потребовали доказательств. По-моему, инопланетяне логичны.

Сеня довольно хмыкнул и панибратски хлопнул комитетчика:

– Ты конкретно определяйся. Ты типа лакмусовой бумагой поработай. На благо цивилизации, а как же!..

Тот скривился, наверное, хотел что-то возразить. Но не успел. Я вот не могу наверняка сказать, – была вспышка или нет; Сеня, например, ее видел, – но только комконовец вдруг хлопнул себя по карману и достал из него фотокарточку. А на фотокарточке той – мой кабинет, я, Сеня, письменный стол, на столе обширное бурое пятно, а из пятна голова Игоря Мстиславовича высовывается. Некрасивая картина.

– Ну что, этого с тебя хватит? – осведомился Сеня.

– Пишите, – говорит Игорь Мстиславович, – «какими средствами намереваетесь контролировать выполнение ваших ультиматумов?»

Пожалуйста, чего там. Тут же поступает ответ: «Ага, испугался, мерзавец! Ну к примеру, энтропийными бомбами». Стали подозрительно лаконичны.

– Спросите скорее, что это такое, – шепотом требует комконовец. Пожалуйста. Пишу: «Не могли бы вы объяснить устройство и принцип действия энтропийных бомб?»

«Очень просто. Это такая бомба, запалом которой служит термоядерная бомба; потом происходит сжатие пространства. А дальше мы сами не знаем. Но это не важно, бомба сама знает. Действует безотказно, зараза. Гребаные земляне! Вы вздумали тянуть время! Оттяжки мы не потерпим! Если немедленно не приступите к выполнению пунктов, мы будем разговаривать радикально!»

Сеня прочитал и разочарованно протянул:

– Что-то становится неинтересно. Мужики, давайте в кабак. Ну типа я угощаю.

При этих разумных словах у меня как гора с плеч свалилась. К моему удивлению Игорь Мстиславович тут же согласился:

– Я предлагаю поехать в «Пиккадили». Там круглосуточно. Там мы вас и протестируем. Администратор – старый комконовец.

– Видал? – подмигивает мил друг Сеня. – Куда попало я не звоню. Са-алидная фирма этот их хренов комкон.

II

Игорь Мстиславович, как оказалось, прибыл на «Москвиче». Погремев малость, он двинулся вслед за нами. По дороге Сеня напевал арию герцога из «Риголетто», то есть был весел. Глянув в зекрало на чахлые фары «Москвича», подмигнул и сообщил:

– Сдается, наш комитетчик тоже того.

– Чего того, псих, что ли?

– Пришелец. Тихий такой, скромный, занудный пришелец.

– А зачем ему это?

– Понятно зачем. Ходит вот так по контактерам и типа шнурует всех. Полощет мозги, мол, в натуре какие там инопланетяне, инопланетян отродясь никто не видывал. А у вас конкретно шиза. Покайтесь, полечитесь и все такое. Типа воюет с другими цивилизациями за наши с тобой души.

– А если контактеры не сдаются – он их на анализы… – поддержал я сенину версию.

– В кабак!

– Вот тебе и сюжет для романа. «Маньяк с Альдебарана».

– Не премину. Будешь соавтором?

– Там видно будет.

– Там, там-тарам, там-тарам, – пропел Сеня и не совсем мягко подрулил к автостоянке у ресторана, в последний момент лихо ударив по тормозам.

Сразу пошли на второй этаж – там сейчас по случаю ночного времени «живой» оркестрион. Да, давненько я в кабаках не сиживал. Сейчас зорким глазом профессионала определимся – кто здесь кто. Ага, народу за столиками немного. Вот под пальмой двое среднего возраста мужчин и дама. Мужчины в строгих костюмах, но один одет как на поминки, а другой, напротив, шикарно небрежен, в костюме присутствует, словно в нем родился. Ясно – деловые переговоры с иностранным партнером. Вон тип в шортах и с дамой в короткой юбке – из нуворишей. Ага, и сексменьшинства наличествуют – под звуки оркестриона медленно качаются в обнимку две девицы мужиковатого вида.

Вот и все. Впрочем, в углу, под гремящими динамиками наблюдается компания. Три дамы околобальзаковских лет и при них молодой человек. Кем он состоит при них – непонятно. Дамы оживлены и веселы, а мужчинка, напротив, никакой – ну, ясно, за рулем, или печень больная.

Но вернемся к теме ночного путешествия. Только Сеня сделал заказ, комконовец как бы невзначай говорит официанту:

– Будьте добры, пригласите Савелия Карповича.

Официант сделал значительное лицо и с тем отчалил.

Как выяснилось, Савелий Карпович и был тем заявленным конспиративным администратором; плешивый и поношенный как драповое пальто, каковое ежедневно таскают между домом и присутственным местом, время от времени сдавая в химчистку. Судя по наведенному лоску, последняя химчистка сработала по евростандарту – безлико, но до блеска.

Они пошептались. И конспиративный Савелий Карпович обратился к нам с Сеней с просьбой:

– Пройдемте, господа, пожалуйста со мной.

Сеня – я видел, – хотел категорически отрезать, но великодушно сделал вид, что не расслышал.

Разъяснять пришлось комконовцу:

– Господа писатели. Мы вас хотим пригласить в отдельный кабинет. Там имеется все необходимое оборудование, и никто нам не помешает.

– Ага, кровь из нас сосать… – ухмыльнуся Сеня и изобразил на лице скуку.

– Понимаете, иначе нам придется вынести прибор сюда в зал…

Я вопросительно глянул на Сеню, я уже поддался на их уговоры. Но Сеня невозмутимо разглядывал танцующую пару.

Комконовцы снова пошептались и куда-то пошли.

Очень кстати явились заказанные блюда: испанский морской салат, печеные мидии во французском соусе, лягушачьи лапки, мясное ассорти, овощи по-гречески; и конечно фирменные синенькие в чесночном соусе, и зажаренные в сухариках фаршированные перцы; разумеется, водочка – большой графин. Я бы, признаться, и соляночки заказал, но не я плачу́.

И тут появился Эдик. Эдик-авантюрист. Великолепный типаж, мощный, и вполне авантюрный. Эдакий русский еврей, метр восемьдесят пять росту, косая сажень в плечах, кулаки как гири. Разговаривает громко и яростно.

– Здорово, братья-писатели! – заорал он, поднявшись по лестнице. – А я вас еще в баре запеленговал, внизу. Какими ветрами в здешних широтах?

– Космический ветер принес, – загадочно ухмыльнулся писатель Татарчук и, вспомнив о своем новорусском имидже, добавил: – В натуре.

Эдик-авантюрист шумно оседлал стул Игоря Мстиславовича, пододвинул к себе тарелку с испанским салатом – там креветки, лангусты, разных сортов рыба, моллюски – потянул аппетитно носом воздух, и, одобрительно кивнув, вооружился вилкой.

– Сейчас, хлопцы, мне сюжет в голову вошел. Вот сейчас, в баре.

В этом весь Эдик. Единственный среди нас, кто не боится рассказывать собственные идеи и сюжеты. Это потому, что всем плагиатчикам хорошо ведомо – один лишь намек в произведении на идею Эдика, и быть морде плагиатчика битой всмятку. А случается, под «этим делом» Эдик может зарядить и по второму разу. Эдик всем рассказывает, что он бывший спецназовец. Мол, не смог совмещать боевые будни и литературное творчество, потому сосредоточился исключительно на большой литературе. Ему верят. Но Сеня мне поведал по секрету, что никакой Эдик не спецназовец, а так, нахватался то там, то сям всяких борцовских приемчиков, и только на необузданности характера и выезжает.

– Дело происходит на том свете, – приятно все-таки Эдика слушать, хороший Эдик рассказчик, уверенный, напористый. – Большая лотерея. Разыгрываются торжественные похороны. Это начало рассказа или романа. Победителя чествуют, ему завидуют – каков везунчик: венки от сотен важных организаций, представитель президента с надгробной речью. Покойники любят, когда живые вокруг них суетятся. А идея такая: все, что люди чудят здесь, приходит оттуда, от покойников. Придумали покойнички лотерею – и у нас лотереи входят в моду. Одним словом – это покойники придумывают на наши головы всякие моды и заморочки, а также шутки ради плодят политические катаклизмы. В самом деле – о хлебе насущном у них там голова не болит, вот с ума и сходят. А мы, как дегенераты, под их дудку пляшем. А?

Да уж, такая фантастика как раз в духе Эдика – махрового богоборца и воинствующего атеиста. Ему не просто надо о запредельном, а так чтобы по этому запредельному вволю потоптаться. «Боги – это даже не люди, это просто плохие персонажи», – так у него, кажется, в предисловии к сборнику молодых фантастов.

– Ну что, парни, хлебнем? – и мы хлебнули за встречу.

Только я со вкусом крякнул: хороша чертовка белоглазая – а за спиной комконовцы. «А за спиной эсэсовцы, и шмайсер в грудь тычут – сдавайся партизанен!» Раздвигают закуски и водружают небольшой такой приборчик. Мне этот приборчик не понравился. А Эдику не понравилось все сразу.

– Мужички, вы эт че? – рыкнул так, что мне захотелось почему-то попросить у него прощения, на всякий случай.

Те опешили. Сеня же засиял и изрек:

– Ну это, Эдуард, у них типа комиссия по контактам.

– Чего? – все еще недобро разглядывал комконовцев Эдик.

– А ты как думал, чтобы мы, обремененные семействами люди, просто так ночью в кабаке зависли? Ты за кого нас держишь, в натуре?

Эдик добродушно улыбнулся и принялся раскуривать трубку:

– Ну-ну, контактеры, валяйте.

Сеня пустился рассказывать о наших чудных обстоятельствах. Между прочим, комконовцы все это время просто стояли и ждали.

– Друг наш и коллега наш, Викула Селянинович, нонче в вечор засел писать большую вещь. И лишь взялся за перо, как пожаловали к нему в хоромы, на его хлеб-соль пришельцы, типа инопланетяне. Так, Викула?

– В некотором роде.

– Ну вот. И чисто конкретно пером по бумаге – ультиматум нам, типа человекам. Как там их? А, дефективными назвались. Ну вот. Что делать бедному писателю? У уважающего себя писателя всегда друг-коллега имеется. Звонит мне Викула, от жены в натуре отрывает. Я как реанимационная – тут как тут. Но пришельцы и мне ультиматум. Заметим, что вон тому типу, Игорю Мстиславовичу в ультиматуме отказали. Не наш человек. Требуют, само собой, несусветное. Но нам не привыкать. Поэтому мы здесь, поэтому вон эти контактеры нас прибором осчастливили. Я прав, мужики? – обратился он к тем.

– Это надевается на голову, – тут же сунул мне под нос какой-то обруч Игорь Мстиславович. – А браслеты – на запястья.

– Э-э, – недоверчиво протянул Сеня, – проводов не вижу, пластмассовые финтиклюшки.

– Современная техника, – обиделся за свое оборудование Игорь Мстиславович.

– И что, в натуре работает?

– Полная томограмма мозга, расшифровка энцефалоритмов…

– Ну тогда я тебе вот что скажу, – продолжал гнуть свое Сеня. – Это у тебя типа или все сплошное шарлатанство, или внеземная технология.

И значительно умолк, не отводя от комоконовца насмешливого взгляда. Тот уже нахлобучил на меня обруч, поместил на запястья браслеты.

– Сдается мне, мил человек, что ты – инопланетянин! И этот, друг твой – тоже. И фирма вся ваша – сплошь пришельцы!

Эдик одобрительно крякнул и разлил нам по второй:

– Давайте, парни. Я так понимаю, вывели вы их на чистую воду. Вот она – их инопланетная личина. Давайте за контакт цивилизаций! Как там их, дефективные?

– А хрен их знает. Те, что на бумаге пишут, говорят, что их здесь больше тысячи, цивилизаций.

– Ого. Лихо, – Эдик выпил, и сурово обратился к инспектору. – Ты давай, с него это все снимай и на себя одевай. Иначе в грудину заряжу.

– Правильно, Дюся, он тоже с дефективными контакт имел. Они его нежильцом делали и на фотокарточку снимали. Предъявляй фотокарточку. Игорь Мстиславович с готовностью ответил:

– В машине оставил.

– Ты присаживайся, располагайся и вперед, – миролюбиво, но настоятельно посоветовал Эдик.

– Представляешь, Дюся, заливает, что у них, в комконе, в каждом кабаке – свой человек. Прикинем – в Москве с полтыщи кабаков. Кто их финансирует? И куда власти смотрят – у них под носом орудует солидная секретная организация?

– Жизнь такая наступила – всем на все насрать. И властям в том числе, – отвечал Эдик-авантюрист.

– А финансово их богатые спонсоры могут обеспечить, которые всем этим увлекаются, – добавил я.

– Не, инопланетяне! – гнул свое Сеня.

– Нет, мужики. Они не инопланетяне, – веско возразил Эдик. – Они – покойники! Покойники намного лучше, они свои, они наши родственники – до нас жили, нас в муках рожали, и мы к ним движемся долгим путем в темноту…

– Изрядно! – оценил Сеня. – Разливай по этому поводу. Долгий путь в темноту – это изрядно! Это уже полромана!

– Господа, обратите внимание на дисплей, – прервал пиршество идей нудный Игорь Мстиславович.

– Ну че у тебя там, показывай, – великодушно разрешил Сеня.

– Извольте видеть – нормальная человеческая энцефалограмма. В верхней части дисплея – томографическое отображение моего мозга. Как видите, никаких вживленных микрочипов, никаких органических поражений. Вот речевой центр – желтый цвет указывает на активность, в самом деле, я сейчас с вами разговариваю.

Меня позабавило, как Сеня с нарочитым интересом рассматривает эти картинки, даже головой кивает сочувственно и языком цокает.

– Так вот, – говорит, – как выглядит мозг пришельца. Занятно.

– Вы что? Ну почему вы мне не верите? Нормальные человеческие альфа-ритмы.

– А почем я знаю, какие они – человеческие?

– Давайте сопоставим с вашими.

– Свои я тебе показывать не стану, – Сеня посмотрел на меня и я закашлялся.

А инспектор уже протягивает мне свой обруч:

– Пожалуйста, вы.

Делать нечего, кто-то же должен был, да и потом, чем мне это грозило?

По правде сказать, мы, писатели-фантасты, не верим ни в звездные перелеты, ни в инопланетян, ни во всякую мистику. Потому, что художественно писать о том, во что веришь – нельзя. Выйдет или скучный научно-популярный трактат, или религиозно-мистический бред. Свобода авторской фантазии не должна быть ограничена ничем. А тут вдруг такая волна пошла – что вроде все всерьез. И когда мы поддались на эту серьезность?