Первый Тест На Божественность

Книга первая

Религия – это, прежде всего, политика. И хотя везде пишут, что перед Богом все равны, в церковной иерархии всегда найдётся кто-то «равнее» прочих. А потому я прошу вас: не называйте моё слово проповедью. Да, я принадлежу к одной конкретной конфессии и часто молюсь, но я всегда делаю это наедине с Богом. Мне не нужны самопровозглашённые посредники. Они никому не нужны. В первую очередь, они не нужны Богу. Моё слово – не проповедь. Моё дело – не религия. Я не политик. Мой Орден – не религиозный. Он духовный. И если вы не видите разницы, присмотритесь. Между этими понятиями – пропасть.

Из обращения Инока Сильвестра.

Глава 1 – Калива

Великий Новгород. Юрьевский Монастырь.

Ровно в четыре пятнадцать утра, когда солнце ещё даже не показалось из-за горизонта, дверь в скудно обставленную келью приоткрылась, и в неё проскользнул молодой послушник. К этому времени Инок Сильвестр был уже облачён в свой неизменный тёмно-серый балахон и заканчивал утреннюю молитву, стоя в центре комнаты, сложив ладони и закрыв глаза. Слов, как обычно, не было слышно, но можно было, при желании или необходимости, прочесть их по губам. Некоторые прихожане совершенно искренне считали Инока святым, но даже святые предпочитали проговаривать слова молитвы вслух, чтобы Всевышний лучше их слышал. Возможно, это была просто давняя, ещё из детства, привычка Сильвестра. Так или иначе, если бы не это едва заметное движение губ, в предрассветные часы Инока можно было бы принять за статую. Чёткие, словно вырезанные из гранита, черты лица, греческий нос (хотя как раз греческой крови в Иноке не было ни грамма), густые, с проседью, брови над спокойными серо-зелёными глазами, может быть, немного усталыми, но не утратившими выражения живого интереса к окружающему миру. Чёрные волнистые волосы, до плеч, как и пышная, окладистая борода, также были щедро присыпаны серебром. Телосложение, под балахоном, было трудноопределимо, но, в целом, к любому показателю можно было приставить слово «средний». Несмотря на своё положение в обществе и пронзительный взгляд, угрожающе, словно служитель недоброй памяти испанской инквизиции, Инок не выглядел. В его взгляде, кроме арктического спокойствия, плескалось море понимания. Этому человеку хотелось рассказать… всё. С ним хотелось поделиться тем, чего никому другому понять было не дано. Сильвестру верили, и он никогда – никогда! – не подводил. Далеко не святой, на самом деле, но, в сущности, вполне мог бы им быть. Сам Инок лишь едва заметно кривился, когда ближние заводили об этом разговор. Он считал, что в наше время к лику святых причисляют кого попало, и пополнять их число не желал, хотя порой и сомневался, не гордыня ли в нём говорит.

Всё это вошедший в келью послушник узнал за последние пару недель, которые провёл в своей новой должности личного помощника Инока, но собственного мнения касательно Сильвестра пока не составил. Он остановился прямо у двери и, не желая прерывать разговор Инока со Всевышним, открыл принесённую пластиковую папку, чтобы в очередной раз пробежаться по расписанию. Подняв глаза, он обнаружил, что Сильвестр окончил молиться и теперь внимательно смотрит на него.

Сильвестру нравилось, что Яков всегда сохранял абсолютную безмятежность, чем бы ни занимался. С момента назначения на должность он успел поприсутствовать при весьма напряжённых встречах с весьма сложными людьми в непростых ситуациях и ни разу не потерял лицо. Никогда не открывал рта, если ему не было задано прямого вопроса, и практически не привлекал к себе внимания, зайдя и тут же словно растворившись в помещении. Идеальный «номер два»: минимум мимики, минимум жестов. Насколько Сильвестр успел узнать своего помощника, это было обычным его поведением, а не пониманием должностной инструкции, которую, к слову, при назначении на эту должность никогда и никому не давали. Бросили в воду – плыви.

Инок пока не знал, что таилось за этой маской безразличия к происходящему, но был уверен, что послушник хорошо запоминал имена и лица всех, с кем они встречались, и мог при желании пересказать, о чём велись разговоры. Паренёк умел слушать и анализировать. Возможно, он не хотел этого показывать и присматривался к Сильвестру точно так же, как Инок присматривался к своему протеже, но то, КАК он перебирал, сортировал и подавал текущие документы, говорило само за себя. Было ещё несколько деталей, которые указывали на цепкий ум и потенциал послушника. То, что парень не имел должного образования, Сильвестр знал наверняка: его досье было предельно простым, без серых пятен, и не вызывало подозрений. Так что это был просто удачно найденный алмаз. Нужно только отшлифовать. И тем интереснее будет узнать, как он себя поведёт, когда с ним заведёт разговор кто-то из Московской епархии и сделает традиционное и весьма недвусмысленное предложение. То самое, из-за которого Иноку приходилось менять своих помощников чуть ли не каждые полгода. Ну, а до этого момента оставалось только наблюдать и ждать. Со всеми своими функциями послушник справлялся; значит, заменять его раньше времени не было никакого смысла.

– Что-нибудь экстренное? – протянул Инок руку, принимая документы.

– До десяти – как обычно. В десять встреча с репортёром. – Говорил помощник всегда очень тихо, так что даже акцент не улавливался. Других это могло раздражать, но Сильвестр на слух никогда не жаловался, а потому не поправлял. Так даже лучше: меньше шансов, что до чужих ушей дойдёт.

– Думаю, он уже поджидает нас у ворот. Журналисты, особенно такие, как этот, обожают устраивать неожиданные визиты, в стиле налоговой, а то, что я – «ранняя пташка», не секрет. – Инок быстро пролистал оставшиеся документы. – Попроси налить дополнительный стакан сбитня, с собой, и угости нашего визитёра. А я пока заберу кое-что со склада. – И, не удержавшись, с усмешкой добавил: – Можешь развлечь его разговором, если хочешь.

Послушник, никак не прореагировав на иронию, на секунду склонил голову и вышел.

Сильвестр двинулся следом, но в коридоре свернул в противоположную сторону и, дойдя до лестницы, спустился на два этажа. Здесь ещё не было сыро, хотя жилыми эти помещений уже были. Ещё сотню лет назад именно тут, на первом подвальном этаже, располагались кельи послушников, но позднее служители Патриархальной Русской Церкви¹ предпочли жить с бОльшим комфортом и приятным видом из окна. Сильвестр не видел причины загонять людей обратно под землю. В истязаниях плоти есть свои духовные результаты, но это должен быть осознанный выбор человека. Армейские методы здесь неприменимы.

Поэтому, перенеся в монастырь свою резиденцию, Инок отремонтировал этот полуподвал и сделал сухой отапливаемый склад, где хранилось практически всё: от сладостей на праздники до запасных частей электроники и техники, и даже кое-что посерьёзнее. Обычный прихожанин, забреди он сюда по нечаянности, сильно бы удивился при виде того, что именно хранится в православном монастыре. Инок Сильвестр был из тех, кто верил, что «всё, что может пойти не так, обязательно пойдёт не так». Но он также верил, что «какая тебе, нафиг, разница, если ты подготовился и к этому?». Amat victoria curam.

Взяв несколько бумажных пакетов, украшенных весёлыми картинками, Инок двинулся в обратном направлении и вышел во внутренний двор монастыря. Здесь было ещё очень тихо. Днём будет не протолкнуться от обитателей и посетителей, включая туристические группы. Уже через полчаса, когда загорланят первые петухи, появятся самые рьяные послушники и дежурные, но Сильвестра к этому времени тут уже не будет; он давно переложил бразды правления монастырём в надёжные руки доверенных братьев и сестёр и решал только самые острые вопросы, буде оные возникали. Остальное время он посвящал строительству церкви в том виде, в котором, как он считал, она не пребывала уже очень и очень давно. И поэтому каждый божий день, с пяти утра и до семи вечера, Инок Сильвестр выкладывал кирпичики, как делал это на протяжении нескольких десятков лет.

Скрипнув служебной дверью в воротах, Инок вышел за пределы монастыря. Помощник был уже тут: стоял, как обычно, рядом с водительской дверью автомобиля, не обращая внимания на утреннюю свежесть. Привычную картину нарушал лишь свет, горевший в салоне, и человек, сидящий сзади и потягивающий сбитень из дымящегося стаканчика.

Инок закинул пакеты в багажник и уселся на сиденье рядом с помощником, почти синхронно продублировавшим движение и тронувшим автомобиль.

– Доброе утро и спасибо, – раздалось сзади. – Ваш немногословный водитель спас меня от переохлаждения… эээ…

– Давайте по имени. Духовный сан – для духовенства, а вы ведь атеист. – Сильвестр вполоборота протянул руку. – Доброе утро, Максим Николаевич.

– Можно просто Максим. И надо признаться, начали вы это утро весьма эффектно. – Рукопожатие у него оказалось крепкое. – У вас камеры на воротах, или я становлюсь настолько предсказуемым?

Сильвестр поднял руку и отрегулировал зеркало заднего вида, чтобы видеть собеседника. Послушник Яков, выруливавший в этот момент на абсолютно пустое Псковское шоссе, даже ухом не повёл.

– Да как вам сказать… Камеры тоже есть.

Журналист фыркнул, снова отпивая из стакана.

– То есть мне стоит ожидать «открытого урока» с подготовленными ответами и покрашенного зелёным газона?

– Тогда я не стал бы тратить время на клоунаду, а просто заплатил вашему редактору за красивую статью.

– Но не мне? – сразу ухватился за суть Максим.

– Ну, некоторая часть вашей предсказуемости делает вам честь, – решил немного польстить собеседнику Инок.

– Хм… Дайте угадаю. Вам нужно что-то провернуть в Москве, но поддержки со стороны вашего центрального аппарата вы не получили и теперь ищите обходные пути?

– Встречный вопрос: с вами общался «один из» или просто безликий духовник?

Замешательства на лице журналиста не возникло. Он и сам умел просчитывать ходы своих оппонентов и нередко общался с такими же людьми.

– В лицо я его не узнал, так что скорее второе. Имя не назову, уж простите, – без какого-либо сожаления в голосе добавил журналист.

– Ничего-ничего. Мне оно ни к чему, – поспешил заверить его Инок. – Вас сильно удивит тот факт, что гигантский контракт, заключённый с вашим издательством Московским патриархатом, был придуман исключительно для того, чтобы именно вы приехали именно сюда.

– Не удивит… но заинтересует. Меня не поставили об этом в известность, – репортёр начал подозревать, что слегка недооценил масштабы происходящего.

– Просто я хотел знать, была ли вам предложена какая-нибудь морковка или обошлись только палкой.

– Другими словами, вы хотите знать, можно ли меня просто уговорить дружить против «плохих дяденек» или нужно будет что-то давать взамен? – Журналист сонно потёр глаза. – Господин Сильвестр, я, может, и предсказуем немного, но выводы делать тоже умею. Соединять хаотично разбросанные факты в общую картину – моя работа, и делаю я её на «ять». Иначе я бы не считался одним из самым скандальных, но при этом самых читаемых журналистов нашей необъятной. – Максим постарался, чтобы его голос передал всю тяжесть обещания. – Морковку я получу в любом случае.

– Как говорит один мой друг, «я никому не господин». Давайте всё же просто Инок. Так привычнее. Вы меня неправильно поняли, Максим. Я оценивал не степень вашей заинтересованности, а степень их раздражённости, – «их» Инок выделил ударением. – Зная это, я могу просчитать их реакцию на свои последующие действия.

– О! Так у вас тут второй Раскол намечается. Это уже интереснее. Я так понимаю, мне – эксклюзив, а вам благосклонность СМИ?

– «Благосклонность», особенно СМИ, что-то значит для молодых и глупых. – Инок пропустил мимо ушей «раскольничество». – Я уже давно не отношусь ни к одной из этих категорий. Мне нужна лояльность. И мне не нужны все СМИ. Мне будет достаточно вас и ваших связей.

Максим глубоко вдохнул.

– Лояльность – штука редкая, и ни деньгами, ни угрозами она не создаётся.

– Здесь не Москва, Максим. Я не предлагаю вам продаться или прогнуться.

– Прозвучало именно так.

– Вам ли не знать, как сложно порой передать людям мысль, к которой они не привыкли. – Инок повернулся вполоборота и впервые с начала разговора посмотрел на собеседника не через зеркало заднего вида. – Я предлагаю вам поверить.

Максим искренне рассмеялся:

– В вас?.. В Бога? – но тут же осёкся. Профессионализм и воспитание взяли своё. – Простите. Я не хотел никого оскорбить, но вы же знаете, что, несмотря на свою специализацию, а, скорее, даже именно потому, что я полжизни занимался религиоведением, я не принадлежу ни к одной из религий. И вряд ли когда-либо буду принадлежать.

– Думаю, вы бы хотели… но нет. Я предлагаю вам лишь только первый шаг на пути к вере в Бога.

– И это…?

– Вера в себя. В то, что ваша жизнь имеет смысл, а не определяется случайным стечением обстоятельств. Я хочу предложить вам Цель, потому что Слово, неважно, было оно в самом начале или нет, никогда не сравнится с Делом.

Вы можете опутать весь мир словами. Правильными, умными, красивыми и добрыми. Они могут литься нескончаемым потоком с экранов телевизоров и радиопередач, как у вас, или даже из уст проповедников в священных Храмах и на улицах, как у меня. Место – не важно. Количество – не важно. Люди давно усвоили, что слова могут быть ложью, и единственный способ отличить ложь от правды – посмотреть, расходится ли Слово с Делом. – Инок снова откинулся на спинку сиденья и грустно вздохнул. – Сейчас Церковь погрязла во лжи. Как бы пафосно это ни звучало. Быть может, не в такой опасной лжи, как экстремистский Ислам, но не менее разрушительной, ибо любое искажение веры – это удар по самым слабым. Тем, кто в беде и пришёл за помощью. Церковь не должна «дарить надежду». Церковь должна ею быть! Делом, а не только словом. И здесь, в моём городе, я постарался воплотить это в жизнь. И я хочу верить и предлагаю поверить вам, что такое возможно везде. Но для этого мне нужна ваша помощь.

Максим ожидал продолжения, но Инок уже всё сказал, а потому в салоне пожилого БМВ повисла неловкая пауза.

– Отличная речь, – задумчиво протянул журналист. – Жаль, что слышу её я каждую предвыборную компанию, а вот лучше как-то не становится… Но вы показывайте! Вдруг я поверю. Ммм? – вежливая улыбка Максима никого не могла обмануть.

Великий Новгород, «Милость».

Около пяти часов утра автомобиль остановился у расположенного на северной окраине города госпиталя. Двухэтажное кирпичное здание с красной крышей было относительно новым, введённым в строй только семь лет назад, и поддерживалось в идеальном состоянии. На нём не было никаких надписей, плакатов, реклам, только аккуратная табличка возле парадного входа, гласившая, что здесь располагается частная клиника со скромным названием «Милость».

На ярко освещённой парковке стояли три машины «скорой помощи», а ближе к воротам, но почему-то не при въезде, как обычно, располагалась небольшая будка охраны. Несмотря на ранний час, как только автомобиль Инока припарковался, дверь сторожки приоткрылась, и из неё выскользнул дедок совершенно криминальной наружности. Невысокий, сухопарый, с обветренной, густо покрытой морщинами кожей, одетый хоть и чисто, но в совершенно не сочетающиеся друг с другом вещи, он выглядел как классический старый уголовник из советских детективов. Тем удивительней было услышать от него, вместо фени, вежливое:

– Доброе утречко, Инок. Что ни день, всё новые лица с вами, – старик с улыбкой пожал Сильвестру руку.

– И тебе не хворать, Кузьмич. Это вот Максим Николаевич, познакомьтесь. Он у нас журналист. Думает написать историческую статью про Новгород, вот и решил посмотреть, к чему вся наша история привела и как мы тут живём.

– Это дело хорошее! – старик со старанием затряс руку московского гостя. – Хотя пять утра – это не то время, когда жизнь уже бьёт ключом… да и больница – это не то место, где она это делает… – с каждой произнесённой фразой голос старика становился всё задумчивее, а движение руки – медленнее… медленнее, но не мягче. Максим попытался отпустить руку, но куда там! У старика оказался стальной захват. – Странный вы какой-то журналист, Максим Николаевич. Подозрительный. – Проговаривал всё это он, глядя прямо в глаза москвича.

Старец разжал пальцы так резко, что Максим невольно шагнул назад, пытаясь удержать равновесие, непонимающе глядя на сторожа. Сильвестр придержал его за локоть, с одной стороны, помогая устоять, но при этом и не давая отступить, если бы у журналиста возникло такое желание.

– Кузьмич, прекрати уже эти сериалы смотреть, того гляди придётся перевести тебя из будки охраны в палату попросторнее.

– Я, между прочим, свои обязанности исполняю! – вроде как оскорбился сторож.

– Вот и Максим Николаевич свои исполняет, так что… – продолжать Иноку не пришлось, видимо это было уже далеко не первый раз, потому что Кузьмич тут же скучным голосом прогнусавил:

– Прошу прощения, я не хотел. Увлёкся. – Не дожидаясь ответа, старичок резко развернулся на пятках и зашагал обратно к сторожке, спиной изо всех сил демонстрируя своё недовольство.

– Забавный товарищ, – задумчиво прокомментировал Максим, продолжая разминать кисть руки. – Хотя хватка, надо признаться, внушает уважение – в его-то годы.

– М-да, он иногда передёргивает, но ведь и работа у него довольно скучная… особенно в сравнении с остальной его биографией. Кстати, зовут его Денисом. Денис Валерьевич.

– А «Кузьмич» тогда почему?

– Сказал, «Кузьмич» – это не имя, а жизненная позиция, – процитировал Инок старика. – Тут, как я думаю, каждый поймёт по-своему.

В зале приёмного отделения их встретила медсестра.

Впервые увидевшие Елену мужчины всегда обращали внимание на её милое славянское лицо и чёрные, как смоль, глаза. При этом они старались смотреть в эти глаза не переставая, потому что в то самое мгновение, когда они, так сказать, разрывали визуальный контакт, их собственные органы зрения намертво фиксировались у неё на груди, которую, как ни старался, не мог скрыть даже джемпер под медицинским халатом. Где-то в глубинах самых низменных мужских инстинктов, которые никогда не вымирали до конца, подпитываясь пивом, казарменным юмором и онлайн порнографией, Елена воплощала великую святую троицу эротических фантазий – Медсестра, Монашка и Пышная грудь.

Сильвестр мимолётно поставил журналисту зачёт за выдержку и умение концентрироваться на работе.

– Доброе утро, Инок.

– Доброе утро, Елена. Как тут всё?

– Всё как всегда: в полном порядке. Новые поступления обработаны, осталось ещё шесть мест, и завтра освободятся ещё два. Интерны закончили вводный курс, нареканий пока нет, но для Иосифа Андреевича это, как известно, дело времени. – Сестра иронично улыбнулась, на что Сильвестр согласно кивнул. – Ну, и Правое Крыло тоже без эксцессов. Вечером приехал Константин Романович, так что все как шёлковые.

– А сам Волконский?

– Час назад свет горел, – пожала плечами медсестра.

– Спасибо, Елена. Это наш гость, Максим Николаевич. Репортёр. Ты возьми его с собой на обход и передачу смены. Если будут вопросы – ответь, пожалуйста. На все. Если будет приставать, зови Кузьмича.

– Не надо Кузьмича! – Максим шутливо поднял руки вверх. – Я буду паинькой.

– Вот и хорошо. А я Константина Романовича навещу, пока он не лёг.

Это был «гостевой» кабинет для сторонних консультантов, если мнение таковых вдруг требовалось, но обставлен он был практически так же, как кабинет дежурного врача. Тут был и диван, на котором можно было прикорнуть, если дело затягивалось, и компьютер с выходом в интернет, и даже цветы на подоконнике кто-то поставил и не забывал поливать.

Волконский сидел за столом и увлечённо барабанил по клавиатуре. Время от времени он останавливался, бормотал что-то самому себе, очевидно, пробуя фразу на слух, и тут же продолжал печатать.

– Бог в помощь, – то ли в шутку, то ли в серьёз произнёс вошедший Сильвестр.

Константин Романович повернул голову в сторону гостя и, не переставая печатать, констатировал:

– Значит, уже пять. Что-то я припозднился.

– А что, бывает – вовремя ложишься?

– Нет. Но тут, как с чистотой носков холостяка: свои категории.

– Ммм. – Инок кивнул на экран монитора. – Готовишься?

– Переписываю. Уже в четвёртый раз. Видимо, нервничаю… – Волконский снял квадратные академические очки и устало потёр глаза. – Да что там… просто боюсь.

Сейчас он выглядел на все свои шестьдесят три года, хотя ещё секунду назад ему не дали бы и пятидесяти. – А где твой новенький?

– Остался присматривать за журналистом.

– Пригласил всё-таки. Думал, ещё недельку подождёшь. – Волконский обвёл комнату взглядом, но мысли его были далеко, поэтому он быстро переводил взгляд от одного предмета к другому, как будто не понимая, как он вообще здесь оказался.

Сильвестр не уставал поражаться многозадачности профессора. Тот мог редактировать текст и говорить на отвлечённую тему, анализируя поступающую информацию абсолютно синхронно. Хорошие аналитические способности, усидчивость и при этом должность обычного лектора в военмеде. Ничего, конечно, удивительного, для нашей-то страны.

– Когда этот мальчик вернётся в Москву, дороги назад уже не будет. Не свалим их с одного удара – на второй нам просто не дадут времени, – невесело улыбнулся Константин Романович, взглянув, наконец, на Сильвестра. – Уверен, что мы готовы?

– Уверен, что другого такого случая нам не представится. Так что… пан или пропал.

– Будет до оскорбительного обидно, если это окажется очередным пшиком истории. Я не хочу быть пшиком, Сильвестр.

– Будет ещё обиднее, если это вовсе не «пшик», но до финиша доберутся они, а не мы.

– Это будет уже не обидно. Это будет печально. Может, всё-таки подождём, когда парни вернутся?

– Костя, к тому моменту, когда они найдут то, что ищут, мы уже должны быть готовы, как никогда. Потому что как только они это найдут, начнётся чистейшей воды авантюра и импровизация.

– Иными словами, хаос.

– Нет. Хаос начнётся у всех остальных.

– А у нас?

– Надеюсь, эпоха возрождения.

– Хм…вечно вы надеждой торгуете… – проворчал профессор и побарабанил пальцами по столу. – Так что с репортёром?

– Покажу округу, введу в курс дела, познакомлю с людьми. Думаю, он согласится.

– А если нет?

– У него нет ни одной причины отказывать, но есть сотня причин согласиться. «Думаю» я добавил исключительно из уважения к твоему научному подходу. Парень сейчас в том состоянии, в котором мы были несколько лет назад: хочет шагнуть дальше, но не знает, куда. Я просто покажу ему, куда стоит идти.

– Ты не просто покажешь. Ты будешь его подпинывать, чтобы шёл в правильном направлении.

– Тебя подпинывал?

– Меня подпинывать сложно, – постучал по виску Волконский.

– «А» – не стоит переоценивать себя и недооценивать других, – ткнул пальцем в профессора, а затем и в себя Инок. – И «Б» – если человек стоит на месте, небольшой пинок ему не повредит. И вообще, к чему строить из себя адвоката дьявола? Всё уже сто раз обсуждалось и измерялось. Или ты потерял веру в наш «маленький научно-религиозный эксперимент»?

– Я же говорю – нервничаю.

Сильвестр дружески сжал плечо профессора и, дождавшись одобрительного кивка, направился к двери.

– Кстати, о «пшиках». Знаешь, почему всем так нравятся фейерверки? – уже с порога спросил он.

– Красиво? – пожал плечами Константин Романович.

– Что такое красиво, каждый понимает по-своему. Нет, абсолютно всем нравятся фейерверки, потому что они грандиозны. Потому что это попытка маленького человека раскрасить целое небо. Напоминание о том, что, пускай всего на долю секунды, но всё же человек способен менять мир. А теперь спроси себя, кто сможет отказаться от такого? Кто способен упустить шанс изменить мир?

– Любой, кого устраивает существующее положение вещей, – не полез в карман за ответом профессор.

– Для того, чтобы мир тебя полностью устраивал, нужно быть его Богом.

Максим послушно шагал за медсестрой по ярко освещённым коридорам госпиталя. В большинстве случаев Елена просто приоткрывала дверь очередной палаты и, убедившись, что все пациенты спят и в порядке, так же тихо удалялась. Изредка она грозила кому-нибудь из них пальцем и грозно шептала: «Спать».

Пройдя все три крыла и вернувшись в приёмную, журналист запоздало сообразил, что здание было выстроено в форме креста. Не удивительно, учитывая род занятий хозяина, но было любопытно, религиозное ли это суеверие или просчитанный пиар-ход? Впрочем, спрашивать было бесполезно, поэтому, когда Елена сделала пометки в журнале и стала наливать в два гранёных стакана чай, москвич поинтересовался другим:

– Вы ведь монахиня, не так ли?

Когда общаетесь с новым источником, никогда не переходите сразу к делу. Во-первых, это напрягает источник: никто не любит откровенничать с незнакомцем. Поэтому нужно уметь несколькими фразами наладить более или менее доверительные отношения. Найти общие интересы или первому сделать откровенное признание, как бы давая собеседнику определённое преимущество. А во-вторых, это позволит прощупать, насколько этому источнику стоит доверять.

Елену вопрос не удивил и не рассмешил. Чувствовалось, что в компании журналиста ей было не то, чтобы не комфортно, но приходилось выбирать слова аккуратно. Значит, знала она достаточно, чтобы – при некотором, так сказать, поощрении с его стороны – сболтнуть лишнее.

– Большая часть персонала Дома… госпиталя состоит из послушников и монахов ближайших монастырей. Заведующие отделениями и некоторые технические специалисты – это приглашённые сюда медики высшей квалификации. Они руководят всей нашей деятельностью и регулярно проводят курсы повышения квалификации.

– Вы сказали «Дома»?

– Так клинику называют среди своих: «Дом Милосердия». Или просто «Дом».

– Ах, поэтому и «Милость». Как… мило, – как можно обаятельней улыбнулся Максим.

– Простите, вы точно писатель? – лицо медсестры было абсолютно бесстрастно.

Журналист искренне рассмеялся, внутренне поздравив себя с правильным ходом.

– Насколько мне известно, многие православные митрополии создают отряды сестёр милосердия, но, в большинстве своём, это не настоящие медсестры, а добровольцы, не имеющие даже базового медицинского образования. По работе я общался с некоторыми из них. Глубоко порядочные, духовные и благожелательные люди… но, положа руку на сердце, после общения оставался осадок того, что их, как бы сказать, КПД до обидного низок.

Вы же, Елена, производите совсем иное впечатление. Расскажите, как именно вы сюда попали? Как эта система работает? Вы ведь сестра милосердия?

– Инок Сильвестр велел ответить на все ваши вопросы, но я думаю, будет лучше, если на некоторые из них ответит кто-то более сведущий. Например, сам Инок Сильвестр. Не хочу солгать ненароком. – Интонация Елены говорила о том, что знать-то она знает, и знает если не все, то многое, но лишнего говорить не собирается. – Я, как и весь остальной персонал, несмотря на постриг и принадлежность к церкви, имею соответствующее специальное образование и квалификацию для оказания медицинской помощи в стенах этого госпиталя и за его пределами, что подтверждается всеми необходимыми документами. Официально мы действительно числимся волонтёрами, но не от церкви. Это место построено известным в наших краях меценатом и филантропом. Он создал отдельный благотворительный фонд, в сотрудничестве с которым мы и оказываем помощь страждущим. Не могу вам сказать, как всё это оформлено на бумаге. Честно говоря, мне это неинтересно. В моем случае это было просто смиренной просьбой Инока Сильвестра послужить на благо прихожан и своим примером показать, что милость Божья хранится в наших собственных сердцах.

Максим вежливо улыбнулся. Официальная формулировка ответов немного раздражала. Создавалось впечатление, что он находится на пресс-конференции, а не в приёмном отделении в обществе простой монахини. Но, как говорят на Западе, это было не первое его родео, так что он уже тысячу раз сталкивался с непониманием и даже отторжением со стороны среднего звена, даже после прямого указания сверху.

– Я понимаю и, поверьте, глубоко уважаю то, что вы делаете. – Пора было напомнить Елене, что лезть в бутылку было не в интересах дела. – Но, чтобы выполнить «смиренную просьбу Инока», обращённую уже ко мне, мне нужно понять, как у вас работают некоторые вещи. Иначе я тоже рискую ненароком соврать. – Максим вопросительно уставился на сестру и, лишь дождавшись утвердительного кивка, продолжил – То есть, хоть вы и являетесь служительницей Патриархальной Российской Церкви, здесь вы НЕ по её распоряжению?

– Здесь я по предложению, а не распоряжению, своего ордена и Новгородского экзархата.

– Стоп… Новгородского экзархата? – журналисту потребовались пара секунд, чтобы оценить услышанное. – Серьёзно?

– Это не афишируемая информация, даже среди служителей церкви, но да. Причём с весьма широкой автономией. И уже довольно давно.

– Но подождите, мне казалось, экзархат – это всегда что-то за пределами митрополии. А тут, можно сказать, самое её сердце.

– Вот потому об этом стараются не распространяться. Учтите, когда будете писать: одного упоминания достаточно, чтобы обзавестись недругами в вашей столице. – Слово «столица» Елена чуть ли не выплюнула. – Там не любят, когда им напоминают о поражениях.

– Что вы имеете в виду?

– Это как раз вопрос к самому Иноку. – Елена вежливо улыбнулась и поднялась со стула. – Извините, Максим, мне нужно передать смену. Если вы захотите, то позднее можете проводить меня до кельи, и я расскажу про наш уклад жизни. Но все организационные вопросы за пределами Дома – это уже не ко мне.

Центральный вход распахнулся, и в приёмную вошла группа оживлённо переговаривающихся людей в белых халатах под расстёгнутыми куртками. Но прежде, чем Елена успела их поприветствовать, зазвонил стационарный телефон.

Сестра шагнула к столу и молниеносно подняла трубку:

– «Милость». – больше ничего не добавляя, она выслушала звонившего.

– Принято. – скупо ответила Елена и, не положив трубку, нажала отбой:

– Братья, два ожоговых, больше пятидесяти процентов, семь минут. – Резко оборвав беседу, «Братья» нырнули в служебное помещение, а Елена уже дозвонилась ещё до кого-то:

– Татьяна Данииловна, вы уже в пути?.. У нас два ожоговых, больше пятидесяти, через шесть минут. Операционная уже готовится, я вас встречу… Хорошо.

Сестра перестала обращать на Максима какое-либо внимание. Забив несколько строчек в компьютер, она направилась по одному из коридоров вглубь здания.

Максим, с присущей всем журналистам напористостью на грани бесцеремонности, решил не отставать.