В той стороне, где жизнь и солнце

Пикник

Маленькая повесть

I

В пятницу, преодолевая нервозность последнего дня недели, отдел Виктора Степановича Кравцова спешно заканчивал выгодный проект механизированного нижнего склада Северного леспромхоза. Работа была плановая, горящая, от которой зависел заработок не только подведомственного Кравцову отдела, но и институт в целом. И поэтому на Виктора Степановича мягко нажимал Сам – дважды лично звонил по внутреннему телефону. И Виктор Степанович поторапливал своих проектировщиков. Впрочем, особенно поторапливать и не требовалось, так как они хорошо знали, что именно сейчас, в этой вот сутолоке и запарке, решается судьба заработной платы, которая уже давным-давно была разорвана на части – запланирована к уплате отпускных долгов, прибавлена к тем небольшим сбережениям, которые требовались для серьезной подготовки к близящейся зиме. И все это было, как нарочно, в преддверии двух выходных дней – пожалуй, последних выходных дней, приходящихся на короткое бабье лето.

Сергей Петрович Журавлев отвечал в проекте за электрическую подстанцию, которой надлежало обеспечивать нижний склад леспромхоза электроэнергией. Он понимал, что ему, как молодому специалисту, работу дали пустяковую и, все-таки, был очень доволен тем, что давно с нею справился. Хочешь-не хочешь, а как-то так думалось, что остальные еще копаются, нервничают, а вот он, вчерашний студент Сережка Журавлев, выше этого: надо было сделать – сделал… Короче: мужик сказал – мужик сделал…

В половине шестого, с готовым проектом на руках, Виктор Степанович убежал к заказчикам, благо располагались они в том же здании, только двумя этажами ниже. В отделе наступила томительная пауза, которую никто и ничем не хотел заполнять. Все ждали решения заказчиков: примут или будут придираться по мелочам.

– И когда это мы начнем работать спокойно? – ни к кому особенно не обращаясь, задумчиво спросила Зоя Георгиевна, старший инженер отдела труда и заработной платы. – И при коммунистах, и при демократах – все одно и то же… Тогда мы боролись за план, а теперь гоняемся за каждой копейкой…

– А никогда не начнем, – нервно ответила из-за противоположного стола Люся Синицына. – Нечего и надеяться. Особенно – в нашем дурдоме.

– Да я и не надеюсь, – вздохнула Зоя Георгиевна, облизывая мягкие, полные губы. – Жаль только, если наш пикник сорвется. И так радостей – никаких, одни заботы да головная боль.

– Это почему же он сорвется? – встревоженно спросили сразу несколько голосов.

– Как это «почему»? – удивилась Зоя Георгиевна. – Если мы проторчим здесь до позднего вечера, кто же нам будет продукты закупать?

– Действительно, братцы, – живо откликнулся Федор Иванович, обводя недоуменным взглядом отдел. – А ведь еще и водочкой запастись надо – всенепременно…

– Век бы ее не видать! – категорично отрезала Люся Синицына.

– Это почему же? – Федор Иванович всем корпусом повернулся в сторону Синицыной. – Не умеете пить – не пейте, что же другим запрещать?

– А ты, Федор Иванович, – улыбнулась Зоя Георгиевна, – давно ли пить научился? Первый раз слышу…

И в это время дверь распахнулась, и в кабинет влетел сияющий Виктор Степанович Кравцов. Маленький, плотный, он быстро просеменил к своему столу, упал на стул и торжественно выдохнул:

– Приняли!

– И даже без замечаний? – сильно удивилась Зоя Георгиевна.

– Представь себе, – кивнул круглой, аккуратно подстриженной головой Кравцов. – Целиком и полностью.

До самой последней минуты Сергей Петрович Журавлев всерьез опасался того, что в его подстанции обнаружится какая-нибудь ошибка, и теперь облегченно перевел дыхание, блестящими глазами обводя товарищей по отделу. Это был его первый проект, и он мысленно поздравил себя с удачным началом.

Все засуетились, начали поспешно вскакивать со своих мест, но Зоя Георгиевна решительно вскинула руку:

– Минуточку, господа! Давайте распределим обязанности. Значит так: мужчины покупают вино… Виктор Степанович, а картошка у тебя на даче есть?

– Найдется, – Кравцов все еще блаженно улыбался, с любовью и нежностью оглядывая отдел.

– Тогда все в порядке, – заключила Зоя Георгиевна. – Сережа, вы не забыли – сбор ровно в девять утра у института?

– Нет, не забыл, – Сергею было приятно, что Зоя Георгиевна вот так, персонально, обратилась к нему.

А уже через минуту трудно было поверить в то, что здесь, в этой просторной комнате, решалась судьба зарплаты, так вдохновенно и скрупулезно принялись все обсуждать мельчайшие детали будущего пикника.

II

Вечером этого дня Виктор Степанович Кравцов разморено сидел у себя на кухне. Он только что принял ванну, растерся махровым полотенцем и теперь сидел у кухонного раздвижного стола, промокая полотенцем блестящие бисеринки пота, проступающие на аккуратном, покатом лбу. Его жена, Нина Петровна Кравцова, тоже маленького росточка, уютная, обстоятельная женщина, к сорока годам начавшая слегка полнеть, приготовила чай, ловко разложила на блюдечке несколько ломтиков Костромского сыра, колбасу и все это не без удовольствия подала мужу. Пока Виктор Степанович пил чай, по старомодному прикусывая мелко наколотый сахар, Нина Петровна поставила жарить картошку, достала из холодильника банку соленых огурцов, и вдруг огорченно вздохнула. Виктор Степанович этот вздох перехватил и вопросительно уставился на жену.

– Я ведь думала, что у нас в холодильнике осталась баночка груздей, – развела пухлые ручки Нина Петровна.

– Ну и что?

– Да ведь в кладовку надо будет сходить, а ты после ванны.

– Экая беда! – отмахнулся Виктор Степанович. – Только обойдешься ли ты баночкой груздей? Народу-то никак не меньше двенадцати человек будет.

– Сколько?! – ужаснулась Нина Петровна, округляя блестящие при свете электричества глаза.

– Посчитай сама…

– Да это ведь не пикник уже, а свадьба… Мы так-то в один присест все зимние припасы прикончим.

– Так уж и все, – улыбнулся Виктор Степанович. – Твоих запасов на пять лет хватит.

Нина Петровна слегка порозовела от удовольствия, но все-таки спросила:

– Откуда столько народа?

– Давай считать, – Виктор Степанович вытянул руку и загнул первый палец, – Зоя Георгиевна с мужем и племянницей – раз…

Это с какой племянницей, Веркой что ли? – перебила жена.

– А то…

– Она-то нам зачем?

– Стратегия, – усмехнулся Виктор Степанович. – Ладно, дальше считаем: Федор Иванович с женой – два, Люся Синицына со своим…

– Вот уж кого не надо бы приглашать, – вновь перебила Нина Петровна.

– Как не пригласить – рядом работаем?

– Да уж чего там, – Нина Петровна поставила хлебницу на стол, посыпала жареную картошку мелко нарезанным укропом и, выкладывая огурцы из банки на тарелочку, громко крикнула в комнату.

– Алена, ужинать!

– Сейчас, – едва донеслось из комнаты.

– Та-ак, а кто еще? – Нина Петровна внимательно посмотрела на загнутые пальцы мужа.

– Сережа Журавлев.

– Он-то пока один?

– Один… Значит, с нами получается десять человек?

– А меня посчитать не забыли? – на кухню вошла Аленка.

Отец внимательно посмотрел на дочку: в халате, с распущенными густыми волосами, она выглядела несколько старше своих пятнадцати лет. Виктор Степанович улыбнулся и нерешительно спросил:

– А в школу?

– Подумаешь, один день пропущу, – пренебрежительно тряхнула маленькой, в отца, головой Аленка, – ничего не случится.

– Ты бы волосы прибрала, – построжала голосом Нина Петровна. – Натрясешь по всей кухне.

– У тебя занятия аэробикой, – все еще не сдавался отец.

– Ну и что! – Аленка села за стол и взяла ломтик сыра.

– Не кусочничай давай, – Нина Петровна поставила перед мужем тарелку с румяно поджаренной картошкой, – положи сыр на место.

– Я есть хочу, – поджала полные губки Алена.

– Вот и ешь, – мать подвинула тарелку с картофелем дочери.

– Так как же нам быть с Аленкой? – спросил Виктор Степанович, возбужденными глазами наблюдая за тем, как жена достает из холодильника бутылку коньяка и наливает ему положенную после ванны рюмку.

– Пусть едет, – неожиданно легко соглашается Нина Петровна, – а то когда она еще за город выберется.

– Ур– ра! – негромко восклицает Аленка, признательно трогая мать за локоть.

И вот уже все они сидят за кухонным столом, и Виктор Степанович не спеша проглатывает свои положенные сто грамм.

– Ух! – с удовольствием выдыхает он, подхватывая вилкой маленький, светлый огурчик.

– Коньяк надо закусывать лимоном, – говорит Аленка, – или шоколадом.

Ишь ты, грамотная какая, – усмехается мать.

– Ну, а кто из твоих поедет? – спрашивает Виктор Степанович, наваливаясь на картофель.

– Как всегда, – пожимает полными плечами Нина Петровна, – Варвара и Сан Саныч…

– Тогда, значит, тринадцать человек? Чертова дюжина, – поднимает вопросительные глаза на жену Виктор Степанович.

– Где мы их всех там разместим? – думает о своем Нина Петровна.

– Это кто же тринадцатый получается? – морщится Кравцов.

– Папулечка, а Сергей Петрович тоже едет? – вдруг спрашивает Аленка, отводя упавшую на лицо темную прядь волос. И таким законченно женским движением делает это она, так взросло прищуривает глубокие, карие глаза, что Виктор Степанович вновь долго и внимательно смотрит на дочь, рассеянно тыкая вилкой в пустую тарелку.

– Тебе картошки подложить? – спрашивает жена.

– Нет, я наелся, – не сразу отвечает Виктор Степанович, против своей воли подсчитывая разницу в возрасте между дочерью и Сережей Журавлевым. «Многовато, – думает он, – семь лет – многовато…»

III

Зоя Георгиевна не любила майонез. Именно поэтому домой она вернулась в десятом часу вечера – по всему городу искала сметану. Вернулась до предела усталая, но шумная и довольная.

– Севочка! Сева! – прокричала она из прихожей, – принимай скорее сумки и подай мне, пожалуйста, халат.

Сева, весь вечер терпеливо поджидавший супругу, досматривал спортивное обозрение, но на зов жены отреагировал мгновенно.

– Как я устала, Севочка, – пожаловалась Зоя Георгиевна, с блаженством высвобождая отекшие за день ноги из туфель на высоком каблуке и накидывая халат. – Ты даже представить не можешь.

– Я сейчас фрикадельки разогрею, – поспешил на кухню Сева. Зоя Георгиевна задержалась у трюмо, легонько взбила волосы, разгладила кожу под глазами и, покосившись на светящийся экран телевизора, тоже пошла на кухню.

Сева был невысок ростом, смотрел на супругу снизу вверх, отчего за толстыми стеклами очков его глаза приобретали наивно-глуповатое выражение, к которому Зоя Георгиевна давно привыкла.

– Дважды звонила Верочка, – сообщил Сева супруге.

– Да, – оживилась Зоя Георгиевна, – и что она говорит?

– Спрашивала тебя, – Сева накрывал на стол.

– А чего спрашивать-то? Давно надо было приехать сюда… Да, Севочка, поставь, пожалуйста, варить свеклу…

В это время в прихожей звучит мелодичный электрический звонок. Зоя Георгиевна, сделав знак мужу, сама идет отпирать.

– Верочка! – восклицает обрадованная Зоя Георгиевна. – А мы только что говорили о тебе.

– Значит, едем? – спрашивает Верочка, легко освобождаясь от тонкого плаща и бросая сумочку на телефонную полку.

– Конечно! И все решилось, представляешь, в самую последнюю минуту. Мы просто извелись, пока Виктор Степанович заказчиков уламывал: богатые нынче капризными стали…

Верочка выскочила из белых босоножек, мельком оглядела себя в трюмо и только после этого чмокнула тетку в щеку.

– Как там мать?

– Нормально.

– Не ворчала, что ты ей опять Валерку подбрасываешь?

– Ну да – не ворчала! – хмурит выщипанные брови Верочка. – Пыль до потолка была…

– Ничего, перебьется, – усмехается Зоя Георгиевна и, приобняв племянницу за талию, ведет ее на кухню.

– Я в двери, а Валерка – в рев, – жалуется Верочка, чувствуя себя легко и спокойно в уютной и тихой теткиной квартире.

– Заплакал?

– Ну, как нарочно… А она к нему не подходит.

– Ишь, ведь какая, – осуждающе кивает Зоя Георгиевна. – Вот всегда, всю жизнь такая была… Все у нее не как у людей.

Верочка в давнем негласном сговоре с теткой против своей матери, родной сестры Зои Георгиевны.

– Так я и ушла, а он плачет…

– Ничего страшного – поплачет, да перестанет… Севочка, – повернулась Зоя Георгиевна к мужу, – у тебя готово?

– Да, все на парах.

– Тогда давай: страх как есть хочется. Да и Верочка, наверное, голодная?

– Я вообще-то перекусила, но не откажусь…

– И правильно сделаешь, – Зоя Георгиевна достает из холодильника наливку и разливает в две рюмки.

– А дядя Сева? – вопросительно смотрит на тетку Верочка.

– Он не будет, – отмахивается Зоя Георгиевна, а потом все-таки спрашивает: – Ты выпьешь с нами?

– Нет-нет, спасибо, – вскидывает острый подбородок Сева. – Я хочу еще поработать.

Они выпивают, сладко морщатся и принимаются за тефтельки с рисом. Сева быстро съедает свою порцию, выпивает кружку виноградного сока и, извинившись, под одобрительные взгляды жены покидает кухню.

– Какой он славный, – не в первый раз говорит тетке Верочка, – вежливый…

– Вот бы и тебе такого, – круто поворачивает разговор Зоя Георгиевна. – А то в прошлый раз отыскала – срам смотреть.

– Ну, почему же? – возражает Верочка, но тетка перебивает ее:

– И не спорь со мною! Таких мужиков в базарный день – по дюжине на копейку дают… Хватит, ты на одном обожглась, вон, Валерка, сиротою растет – больше не надо…

Верочка согласно молчит, хотя тон, взятый Зоей Георгиевной, коробит ее. Но Верочка знает, чего хочет, и потому немного играет с теткой в этакую смирную и послушную родственницу, которой и слова-то умного некому сказать…

– Теперь вся проблема в том, – продолжает Зоя Георгиевна, – как ты сумеешь себя показать… Парень он еще молодой, девками не избалован, вот и лови момент… Выпьем еще по рюмочке?

– Не знаю, – Верочка, низко опустив белокурую голову, тщательно обминает угол клеенки, и очень хорошо, что Зоя Георгиевна в эту минуту не видит глаза своей племянницы.

– Будь что будет, – решает Зоя Георгиевна, – выпьем еще по одной! Выпьем за то, чтобы все завтра сладилось…

IV

Сергей Журавлев долго бродил по набережной, устало вороша листья ногами. Он видел, как за рекой медленно клонилось долу огненное колесо, устав катиться по синему простору небес. Он было задумался, вприщур глядя на это колесо и представляя угрюмый праздник, который творит там пламя, но тут же отвлекся на пробегавший вниз по реке катер, с которого доносилась громкая музыка. Казалось, что в осеннем воздухе музыка звучит особенно громко, рассыпаясь на мелкие осколки, как рассыпается весной натаявшая льдина. А вот в июле, когда Сережа только приехал в этот город, музыка звучала приглушенно – ее звонкие углы словно бы слизывали теплые, медлительные волны…

И тут же Сережа Журавлев припоминает, как прикатил он из аэропорта в институт на такси, какие у него были в то время мысли и планы. Теперь, конечно, смешно, а тогда…

– Разрешите прикурить? – попросил прохожий.

– Пожалуйста.

– Да, планы… Конечно, он мечтал получить настоящую работу и сразу показать себя. Показать все то, чему его научили за пять лет. Но – увы! Этого от него не потребовалось… Два дня он прожил в институте, по ночам устраиваясь спать на сдвинутых столах. Потом ему выбили дешевое место в маленькой гостинице, где он и прожил почти полтора месяца, пока решался вопрос с комнатой в общежитии. За это время студенческий пыл Сережи Журавлева поугас, он успокоился, и уже не мечтал осчастливить кого-то своим трудовым прилежанием. Хотя и смутно, размыто, но Сергей начал представлять, что от него требуется, и будет требоваться впредь в проектном институте. Конечно же, это никак не укладывалось в те его честолюбивые планы, которыми он жил пять вузовских лет. Если говорить банально, ему просто-напросто подрезали крылья, сознательно убедив в том, что пешим порядком он и дальше уйдет, и надежнее сохранится…

А жизнь в гостинице была веселая. То и дело менялись соседи по комнате, оставляя в записной книжке Сергея адреса и телефоны. Вечерами он спускался ужинать в ресторан, и уже после первой недели его там знали и принимали как своего. А однажды…

– Проснись, дорогуша!

Сергей Журавлев чуть было не налетел на ту, ради которой прогуливался по набережной, пробудившей в нем столь разнообразные воспоминания.

– Извини…

– Прешь на меня, как локомотив, – Рая серьезно и внимательно смотрела прямо в глаза Сергея.

– Задумался…

– Это о ком же?

– Да нет, я о том, как приехал сюда…

– Рассказывай! – Рая взяла Сергея под руку, и они пошли в сторону дебаркадеров. – Небось, лошадку какую-нибудь припомнил?

– Что ты! Никого я не припоминал.

– Ладно, я пошутила.

Невысокого роста, крепенькая, с хорошим бюстом, Рая очень нравилась определенному кругу мужчин, в который Сережа Журавлев не входил, но он об этом пока не знал.

– А у меня завтра выходной, не забыл?

– Нет.

– Что делать будем?

Сильное, беспокойное тепло шло от Раечкиного плеча, упругое бедро то и дело подталкивало Сергея, с методичностью маятника упираясь ему в бок, и очень скоро тайные мысли Журавлева проступили бледным румянцем на щеках. Он вдруг стал нервно подергивать рукой и путать слова.

– Наши, понимаешь, едут… Весь отдел. У них давно уже… это там традиция такая.

Раечкино плечо затвердело, а маятник прекратил свою работу.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Ну, как это, – замялся Сережа. – Они всем коллективом едут, это у них называется – «пикник».

– Значит, завтра ты едешь на пикник? – Рая остановилась, не спеша выдернула руку и уставилась на Сережу тем немигающим взглядом, каким всегда смотрела после одиннадцати часов вечера на еще не рассчитавшихся клиентов.

– Пойми, я не могу не поехать…

– Так бы и говорил сразу, котик, а то плетешь сети вокруг да около.

– Ну, извини, пожалуйста.

– Иди ты, знаешь, со своими извинениями…

Рая на минуту задумалась, сосредоточенно глядя в переносицу Журавлева. Наконец, лицо ее обмякло, она качнулась раз и другой, взяла Сережу под руку и решительно сказала:

– Ладно, пошли сейчас к тебе.

– Понимаешь, никак я не мог, – облегченно заговорил Сережа, пытаясь сбоку заглянуть в желтые Раины глаза. – Они-то ничего сразу не скажут, а потом…

– Да брось ты, честное слово! – Раечка нетерпеливо дернула рукой и прибавила шаг. – У тебя выпить дома есть?

– Найдется, – обрадовано сообщил Журавлев, – почти полная бутылка «Рислинга» стоит.

– Ну, это не выпивка, – нахмурилась Раечка. – Давай заскочим ко мне в ресторан.

И они быстро пошли вверх по бульвару, не замечая угасающие к вечеру, поникшие осенние цветы, исходящие последним летним теплом. И маятник, вновь стронувшись с места, мерно и тягуче свершал свою работу.

V

День выдался на славу: с самого утра взошло над землею радостное благолепие, сотканное из неподвижного воздуха, осенней свежести и ровного тепла откочевавшего в небо солнца. Правда, пока все были в городе – никто этого благолепия не замечал, а вот стоило им выйти из автобуса, разобрать свои вещи и по узкой аллейке направиться вглубь дачного поселка, как все завздыхали и заохали. И лишь Сергей Петрович Журавлев безучастно плелся в хвосте, бесконечно зевая, спотыкаясь и проклиная всю эту затею.

Дача у Виктора Степановича Кравцова была просторная, с множеством пристроек, бетонированным погребом и электричеством. Сам дом был срублен из хорошего теса и годился для жилья зимой, а вот веранду и благоустроенный чердак Кравцовы приспособили для летнего отдыха. Особенно хорош был чердак: с топчанами, гамаком и великолепным видом сквозь большое слуховое окно на речку Каменушку. Несколько соток плодоносящего сада (в основном яблони и груши), грядки с клубникой, кусты малины и смородины живописно окружали строения.

– Все продукты, господа, несите на летнюю кухню, – распорядилась Зоя Георгиевна.

– Мясо надо бы в погреб, – робко заметила Нина Петровна.

– На кухне мы и разберемся, что куда определить… Сева! Севочка! Достань мне, пожалуйста, сметану из сумки.

– Да-а, братцы, природа, – выдохнул Федор Иванович.

– Мужчины могут покурить, – разрешила Зоя Георгиевна.

И дача Кравцовых ожила, загудела, тут и там замелькали между деревьями и строениями нарядные платья, потянулись в прозрачный воздух голубоватые дымки сигарет.

Федор Иванович, с утра пребывавший в отличном расположении духа, глубоко вдыхал воздух, разминал плечи, надоедая Сереже Журавлеву восторженными возгласами: « Во, братец, природа! Она сама за себя говорит. Ей рекламы не надо. Выехал за город, вдохнул-выдохнул и все понятно… А птицы, видал – птицы! Они же не просто летают, они – парят. В городе-то они чего, в городе они от помойки к помойке, с крыши на крышу, а здесь, брат…»

– Ну, чего ты накуксился? – тихо шептала своему Мишелю с утра уже расстроенная Люся Синицына. – Что случилось-то?

– Ладно тебе, – равнодушно огрызнулся Мишель. – Ничего не случилось, не выдумывай.

– А я вижу, что ты накуксился, – бледное, нервное лицо Люси Синицыной напряглось, глаза нехорошо заблестели. – Что тебе здесь не нравится?

– Прекращай шипеть, – тяжело двинул головой Мишель. – Не порть мне настроение с утра.

– Это ты мне его портишь с самого утра. Это ты ведь не хотел ехать на пикник.

– Тих-хо! Услышат же....

Напряженно дыша, стекленея глазами от приступа ненависти, они сидят на крыльце веранды, облитые спокойными лучами молодого утреннего солнца…

– Сева! – кричит из летней кухни Зоя Георгиевна. – Ты меня слышишь, Сева?

Сева сворачивает «Аргументы и факты», с которыми было пристроился на скамейке под грушей, и молча направляется на кухню.

– Подключи нам, пожалуйста, газ.

Сева соединяет резиновым шлангом газовую плиту с баллоном.

– Зажги и поставь чайник.

– А мы разве не будем ставить самовар?

– Обязательно будем… Мне просто нужна горячая вода, – отвечает увлеченная приготовлением салата Зоя Георгиевна.

Верочка и Аленка ушли собирать груши, которых много нападало под деревьями. Фрукты уже обмякли, потемнели от сырости, а некоторые и вообще сгнили, пропитав холодную землю сладким соком.

– Хорошо у вас тут, – говорит Верочка, больше заботящаяся о нарядном платье, чем о грушах. – Тихо так, спокойно.

– Это сейчас хорошо, а летом… – не сразу откликается Аленка, снисходительно улыбаясь Верочке.

– А что летом? – не понимает Верочка.

– Вон сколько работы, – Аленка обводит участок рукой. – Да еще комары кусаются.

– И место у вас хорошее – речка рядом, – говорит Верочка, скашивая глаза в сторону дома. – А сад какой…

Аленка поднимает голову, отбрасывает черную прядь с лица и внимательно смотрит на Верочку.

– Ты чего? – спрашивает Верочка.

– Так просто… А что?

– В школу-то не пошла?

– Подумаешь, – отмахивается Аленка, – один день пропущу.

– Ты выросла, Алена, – вдруг вздыхает Верочка и, воровато оглянувшись, шепчет: – Страх как покурить хочется.

Федор Иванович, морща тонкое, продолговатое лицо, убежденно говорит Сергею:

– Я дурак был, когда из деревни уехал. Вот и Анна Ивановна тебе это подтвердит. По глупости все вышло. Да и вся наша жизнь – сплошная глупость, честное слово… Умер дальний родственник, а квартира осталась, вот мы из-за квартиры и переехали.

Сережа Журавлев, до этого клевавший носом, оживился:

– Из-за квартиры?

– А ты, брат, как думал? Из-за квартиры! Нынче пока на нее заработаешь, уже и жизни с гулькин нос останется. Вот поживешь – узнаешь. Это раньше, при коммунистах, квартиру можно было на работе высидеть, а теперь – шалишь…

– Мужчины – за работу! – Зоя Георгиевна, щурясь на солнце, с ножом в руке стоит на пороге летней кухни.

– А что делать-то? – недовольно спросил Федор Иванович.

– Дел полно… Надо воды из колодца принести, продукты в погреб поставить, нож наточить – совсем не режет.

– Это всех делов -то?

– Да ты эти переделай… Вон земля еще не перекопана, малина и смородина не укрыты.

– Ну, не за этим же вы сюда приехали, – перебила несколько смущенная Нина Петровна. – Да и рано еще укрывать…

– А зачем это мы приехали? – возмутилась Зоя Георгиевна. – Отдых должен быть активным. Сережа, Мишель, марш за водой! Федор Иванович – в погреб. А где у нас Виктор Степанович?

– Он качели ремонтирует.

– Это хорошо, – одобрила Зоя Георгиевна. – Тогда, Сан Саныч…

– В чем дело? – Сан Саныч, разглаживая пышные, рыжие усы, вышел из-за веранды.

– Сан Саныч, тебе столы поставить.

– Сделаем, – весело откликнулся он. – А где мы расположимся?

– На улице, конечно… Столы в кладовой.

– Ясно.

– Сева! Севочка! Ты картошку почистил? – спохватилась Зоя Георгиевна. – Поставь ее, пожалуйста, на плиту.

– Будем знакомы, что ли, – бурчит Мишель, протягивая Сереже тяжелую, волосатую руку.

– Будем, – неохотно отвечает Сережа на рукопожатие.

– Ты новенький, что ли?

– Уже два месяца работаю в отделе.

– Значит, новенький… Ты и на пикнике в первый раз?

– В первый, – вздыхает Сергей, – и последний…

– Да ну? – Мишель косится на Журавлева маленькими, глубоко запрятанными глазами.

Они минуют участок Кравцовых и на меже натыкаются на колодец, сооруженный из бетонных колец. Вода в колодце чистая, хрустальная, даже от одного взгляда на нее у Сергея немеют скулы. Едва лишь вытянув первое ведро, он припал к нему, жмурясь от удовольствия и чувствуя во рту давно забытый вкус ведерного железа.

– Ух! – отваливается Сергей от ведра. – Ну и водичка!

– Водичка да, водичка – в норме, – соглашается Мишель и, не утерпев, тоже делает несколько глотков, после чего совершенно неожиданно спрашивает Журавлева: – Ты ведь не женат?

– Нет, слава Богу, – отвечает заметно оживший Сергей.

– Здесь тебя и женят, – почему-то довольно говорит Мишель.

– Где? – не понял Журавлев.

– Здесь, на пикнике…

– А на ком? – все больше веселеет Журавлев, вспоминая при этом тяжелые от любви глаза Раечки.

– А ты еще не понял? – Мишель наполняет последнее ведро, и, стряхивая воду с волосатой руки, как-то странно, сбоку, смотрит в переносицу Журавлева.

– Нет…

– Ладно, скоро поймешь, – серьезно отвечает Мишель и, прихватив два ведра, выглядевших в его руках игрушечными, направляется к даче.

А там все идет своим чередом. Сан Саныч выволок на улицу большой круглый стол, установил его под грушей и теперь пристраивал к нему маленький, кухонный. Сева стоял на коленях, подавая в погреб Федору Ивановичу продукты. Он был оживлен, то и дело поправлял очки и торопливо говорил своему напарнику:

– Никто работать не хочет, Федор Иванович, вот в чем наша беда. Никто и не работает… Вся молодежь торгует или ворует… Вы только посмотрите на них – каждый второй на иномарке. Они что, эти деньги честно заработали?

– Подавайте, – командует Федор Иванович, озябший в погребе.

– Я вам честно скажу… Осторожно… Честно вам скажу: беру работу на дом, изобретаю, веду курсы, а денег у нас все равно нет. Нам вдвоем едва-едва хватает на жизнь…

– Все? – спрашивает из ямы Федор Иванович.

Сева близоруко озирается и разочарованно говорит:

– Все.

– Ишь, проклятая, уже заметила, – ворчит Федор Иванович, по узкой металлической лесенке выбираясь из погреба.

– Кто? Что заметил? – крутит продолговатой головой Сева.

– Сойка вон… Мясо учуяла.

Сева поднимает голову и на ветке молодого тополька видит на-

рядно раскрашенную птицу.

– А я, признаться, в птицах не разбираюсь, – говорит он.

– Фу, – блаженно щурится на солнце Федор Иванович, – вытрезвитель у Кравцовых, а не погреб.

– Это верно, – охотно соглашается Сева.

Они закрывают крышку погреба, усаживаются на нее и Федор Иванович закуривает сигарету.

– Сева! Севочка! – кричит Зоя Георгиевна. – Пожалуйста, принеси мне из дома самовар.

Сева бежит к дому, а Федор Иванович с усмешкой смотрит, как мелко семенит он коротковатыми для его туловища ногами, и неизвестно почему произносит вслух:

– Казак…

Сан Саныч и Варвара уже носят закуски на стол. Они изредка обмениваются быстрыми, согласными взглядами, неизменно улыбчивый Сан Саныч смешно фыркает и шевелит усами. Варвара едва сдерживает смех, и все ее крупное, статное тело ходуном ходит от этих усилий, она смущается своей внутренней энергии и, как девчонка, отворачивает в сторону лицо.

Вера и Аленка возвращаются из сада. Они несут полный бачок собранных груш. Солнце неохотно высвечивает эти поздние плоды, уныло ржавеющие потными боками. Вера замечает, как с межи на тропинку поворачивают Мишель и Сережа Журавлев. Она притворно охает и останавливается, опуская свою сторону бачка на землю.

– Тяжело, – говорит Вера, – давай отдохнем.

– Разве это тяжело? – удивляется Аленка, продолжая держать перекосившийся бачок, от чего несколько груш падает в траву. – Вот когда он с картошкой или огурцами – тогда действительно тяжело…

– Опусти, не надо держать.

– Почему?

–Потом поймешь…

Аленка опускает бачок и долго смотрит на Веру. В ее глубоких, карих глазах что-то такое происходит, но Вера не может понять, что именно, и удивленно спрашивает:

– В чем дело, Аленка?

– А че? – привычно «чекает» Аленка.

– Что ты на меня вылупилась?

– Фу, как нехорошо ты говоришь, тетя Вера, – неожиданно кривится Аленка, и Вера вздрагивает от ее голоса.

– Что-что? – прищуривается она. – Какая я тебе «тетя Вера»?

Аленка довольна. Она смеется, быстро приседает и подбирает упавшие груши. Вера все так же стоит над бачком, напряженно разглядывая Аленку.

– Эй! Вы что там потеряли? – на ходу кричит Мишель, нещадно расплескивая воду из болтающихся ведер. – Может быть, помочь?

– Спасибо, – суховато отвечает Вера, незаметно разглядывая Сережу Журавлева, – в другой раз.

– В другой раз мы можем не согласиться, – серьезно говорит Мишель.

– А у вас хорошо получается, Сергей Петрович, – упруго выпрямляясь, замечает Аленка, – как у деревенского.

– Стараюсь, – довольно улыбается Сергей и в самом деле более умело справляющийся с полными ведрами.

Вера, глядя в спину удаляющимся мужчинам, досадливо морщит маленький нос и решительно берется за бачок.

– Уже отдохнула? – Аленка безвинно смотрит на нее.

– Аленка, я сегодня тебя не понимаю, – вдруг раздражается Вера, – ты дура или…

– А че? – Аленка щурит смеющиеся глаза.

VI

И вот уже все сидят за столом. Увы, никто не узнает и не оценит всей виртуозной изобретательности Зои Георгиевны, потребовавшейся ей для того, чтобы незаметно для других, как бы совершенно случайно, Сережа Журавлев и Верочка за столом оказались рядом. А они именно оказались рядом – плечо к плечу, рука к руке. Остальные же садились так, как кому вздумается, и Федор Иванович неожиданно оказался рядом с Люсей Синицыной, а ее Мишель неуклюже вклинился между Сан Санычем и Варварой.

Солнце, уже вполне созрев, уже почти ворвавшись в зенит, оставалось не знойным, спокойно льющим неяркие лучи из синих просторов. Редкие паутинки тонко взблескивали в его лучах, планируя в стоячем воздухе. И тишина вокруг такая, что тонкий посвист случайного воробышка слышен за версту. Бархат, ясень и орех уже успели сбросить листву, и лес сразу словно бы поредел, обнажив дачные постройки, все лето надежно утопавшие за густой листвою…