Добрыня Никитич

Действующие лица:

Федор свет Иванович Шаляпин, – богатырь.

Алеша Гречанинов млад, – внук Вагнера, двоюродный племянник Бородина^[3], временно исправляющий должность Глинки. Богатырь.

Г-н Альтани^[4], получает двадцатого числа жалованье. Богатырь.

Первый, второй – богатыри в вицмундирах.

Первый тенор, второй тенор – больные богатыри.

Балерины с богатырскими ногами.

Боярин Мюр, боярин Мерилиз – представители московского купечества.

Гадкий мальчик, впоследствии, вероятно, рецензент.

Настасья Микулишна.

Мамелфа Тимофеевна.^[5]

Русские, японцы, японки, амазоны, амазонки и стерлядь.

Перед поднятием занавеса музыка играет увертюру из «Руслана»^[6]. По окончании г. Альтани поворачивается и говорит: – Это музыка Дорошевича. Публика аплодирует. Г-н Дорошевич выходит и кланяется. Занавес поднимается.

Пролог

Пир в конторе. Контора. Тенора пьют декокты. Придверники разносят капли, хинин, антипирин и проч. Г-н Шаляпин сидит в костюме Руслана.

Богатырь в вицмундире:

 
Сядем мы за почестен стол,
Уж мы гой еси, мы подумаем,
Что играти нам, воспевати что,
То ли «Фауста», с «Кавалерией»,^[7]
«Риголетто» ли с «Травиатою»…
 

(Оркестр играет, будто бы, марш тореадора из «Кармен», а на самом деле это музыка Дорошевича).

Придверник (вбегая в испуге):

 
Там пришел, пришел злой насильничек,
Сторожам он всем супротивничек!
 

Богатырь в вицмундире (строго).

 
Ты вяжи ему руки белые,
Отправляй его ты в участочек!
 

(Но двери распахиваются. На пороге Алеша Гречанинов млад. В руках у него партитура. Он бьет партитурой сторожей. Сторожа валятся).

Г-н Гречанинов:

 
Тщетно волшебная сила
Тучи сдвигает на нас…
 

Богатырь в вицмундире:

 
Откуда ты, прелестное дитя?^[8]
 

Г-н Гречанинов (тряхнув кудрями).

 
Уж я гой еси, добрый молодец, музыкантельщик…
 

Шаляпин (басом): – Почему «музыкантельщик»?

Г-н Гречанинов: – А это всегда так в былинах!

Второй богатырь в вицмундире (с испугом). – Не возражайте Федору Ивановичу!

Г-н Гречанинов (тряхнув кудрями):

 
Я из Берлина, злому Вагнеру
Монументик там вдруг поставили.
Возмутился я, Гречанинов млад,
Стал я Вагнеру выговаривать:
«Уж ты, гой еси, злой нахальничек
И байретская ты бахвальщина!^[9]
Серед площади раскорячился?
Сокрушу тебя, Гречанинов млад!
Монументик весь исковеркаю».
Размахнулся я, задрожал тут весь,
На колени пал свет Рихардушка,
Нибелужьим он молвил голосом:^[10]
«Уж ты гой еси, Гречанинов млад!
Вот „Зигфрид“ тебе, вот „Валькирии“,^[11]
Ты с меня возьми сколько вздумаешь,
Не коверкай лишь монументика,
Не срами меня в Неметчине».
Взял тогда себе, добрый молодец,
Я «Валькирии» – и мои они!
 (Грозно).
То честной был бой, Бородинский бой!
 

Богатырь в вицмундире: – Позвольте, при чем же тут Бородино?^[12]

Г-н Гречанинов. – Не Бородино, а Бородин. Увидав, как я Вагнера всего лишил, Бородин явился с того света и мне все, что он написал, подарил: «Награждаю. Твое. Пользуйся»

 
 (Гордо).
Тень «Игоря» меня усыновила^[13]
И Глинкою с восторгом нарекла,