Лужайки, где пляшут скворечники

Памяти Виталия Бугрова, который лучше всех понимал, что нет никакой фантастики, а есть только жизнь.

Первая часть
БАЛАЛАЙКОЙ ПО ТАНКУ

I. Здравствуй, месяц и луна

1.

При ярком солнце, среди городского веселья, на Артема упал страх. Нет, не упал даже, а стремительно вылился – как холодная смола из бочки. Вязкий, тяжелый, липкий. Артем вмиг обессилел, задохнулся, оглох. Люди со смехом обходили его, остолбеневшего.

Наконец мысли запрыгали. Артем дернулся: «Очнись, дурак! Этого не может быть!» Но мысленный крик получился беспомощный, жалобный. Страх был сильнее здравомыслия.

«Опомнись, идиот!»

Сердце ожило, стало отмерять тяжелые секунды. Артем шепотом выругался – длинно и пакостно.

«Слякоть, неврастеник! Ты прекрасно знаешь, что привидений не бывает!»

Хотя нет, привидения, возможно, бывают. Но ходячих покойников не бывает никогда. Это уж точно!

«Отдышись, трус, и пойми: он просто похож.

Да, похож: эти широченные перекошенные плечи, шея толще затылка, искрящийся короткий ежик. Маленькие прижатые уши… Ну и что? Мало ли на свете людей, схожих фигурой, походкой, повадками?

«Ты еще не раз будешь вздрагивать, увидев таких издали и вблизи, – сказал себе Артем. – Это, может быть, на всю жизнь…»

«Ну а если бы… если бы это даже оказался он? Тогда что? Ты же с самого начала готов был ко всему! С той секунды, когда остановил дыхание и сдвинул предохранитель! Чего же теперь-то чуть в штаны не напустил?»

Наверно, это от неожиданности… И от обиды, что именно сейчас, когда стала, вроде бы, налаживаться жизнь. Когда встретилась Нитка…

Впрочем, страх уже таял, оставляя что-то вроде запоздалого озноба. Это как в теплых сенях, куда вошел с крепкого мороза.

Наверно, надо было бы для полного успокоения догнать, заглянуть в лицо и окончательно убедиться, что лицо это – другое. Но… во-первых, противно как-то, унизительно даже. А во-вторых, теперь-то, при здравом размышлении, стало окончательно ясно, что быть такого не может.

«Паникёр», – опять обругал он себя. Уже с облегчением. Было стыдно и перед собой, и перед шумным разноцветным людом, что веселился вокруг. Словно кто-то мог что-то знать про Артема!

Нет, все нормально. Все хорошо! И солнце, и теплое раннее лето, и праздничный гомон.

Артем подолом клетчатой рубахи вытер запотевшие от страха очки. Посадил их на нос. Огляделся и зашагал в конец бульвара. Туда, где низко над желтыми и синими павильонами качался от ветерка большущий воздушный шар с фирменной надписью «Нординвест». Что это за фирма, Артем не знал, но шар выглядел красиво – алый на фоне безоблачной синевы.

На открытой эстраде стучал подошвами о доски детский ансамбль «Смородинка». За деревьями, перебивая танец, толчками выбрасывал аккорды старинного марша военный оркестр. Через газоны и клумбы прыгала хохочущая ребятня – в разноцветных летних одежонках, в бумажных мушкетерских плащах, клоунских колпаках и звериных масках: на площади только что кончился детский карнавал. Пацанята и девчонки гонялись друг за другом, размахивали пестрыми вертушками и пластмассовыми шпагами, взрывали кедами и кроссовками желтый песок. Порой с разбега налетали на взрослых. Взрослые не ругались – праздник.

Праздник был второй или третий за последние две недели. Какая-то очередная местная дата. Власти города и Северо-восточной провинции здраво рассудили, что во избежание новых забастовок, голодовок (а то и баррикад) надо чаще веселить народ. Обходилось это дешевле, чем выплата долгов рабочим Макарьевского вагоно-ремонтного комплекса, учителям и бригадам скорой помощи. Кое-какие газеты уже обозвали такую политику «Танцем пустого живота». Однако нынче пикетов у ратуши поубавилось, народ переместился на бульвары. Этому помогало и наступившее лето – ясное и в меру жаркое.

Особенно радовались лету ребятишки. Но и взрослое, озабоченное жизнью население пооттаяло и сделалось улыбчивей. Не прочь было поучаствовать в конкурсах и аттракционах.

Один такой аттракцион назывался «Вспомни детство!»

Сбоку от аллеи, на лужайке, стоял размалеванный ребячьими рожицами фанерный барьер, а за ним – шагах в десяти – возвышалась стойка с оранжевыми глиняными горшками. Задача игроков была проста до глупости – попасть в такой горшок из рогатки.

Стрелять позволялось только взрослым. Да пацаны и не смогли бы растянуть резину. Она была шириной в два пальца, а толщиной чуть не в сантиметр. А рукоять с развилкой – будто большущая буква Y с рекламного щита «OLD-YORK-LTD», который торчал позади стойки с горшками. В общем, оружие для крепких дядек: «оттягивайтесь», мужики, во всю силу, вспоминайте беззаботные и озорные годы. И мужики «оттягивались». Причем, не только всякая братва крутого вида, но и вполне респектабельные граждане. И даже трое офицеров-летчиков в парадных мундирах.

Посмеивались, целились, стреляли крашеными деревянными шариками. Иногда попадали. И получали приз по выбору – пачку сигарет «Антилы» или жевательную резинку «Мак-Магон». Но это были частичные успехи и мелкие награды. Хочешь заработать приз покрупнее – не просто попади, а разбей горшок! Но глиняные посудины были прочны, шарики рикошетили и улетали за края лужайки. Там их ловили и отнимали друг у друга быстрые мальчишки. Белобрысый толстый распорядитель уговаривал мальчишек вернуть снаряды. Но пацаны с хохотом убегали.

– Ай, какие дети! – несердито возмущался распорядитель и хлопал себя по пестрым штанам. – Совсем несознательные дети! Зачем шарики? Они же не конфеты!

– Таким мячиком твою корчагу ни фига не расшибешь! – завозмущался поддатый чернявый мужичок. – У нее толш-шина как танковая б-броня…

– Ай, почему так говоришь! Зачем «не расшибешь»! Стреляй правильно! Попади точно в середину – расшибешь обязательно! Кто следующий?! Все удовольствие – полтинник по нынешнему масштабу цен!

В середину попасть не мог никто. Артем постоял, пригляделся и понял: правая резина более тугая, чем левая. И когда стрелок добросовестно целился в центр, шарик слегка уходил в сторону.

– Дай-ка мне…

Артем покачал в ладони толстую рукоять, поправил очки, глянул сквозь развилку на горшок. Потянул на себя круглый кусок кожи со стиснутым в нем синим шариком. Ого, вот это резина! Не для слабого… Он прицелился чуть правее горшка.

Трах! Осколки разлетелись, будто рыжие бабочки.

– Ай, молодец! Кто говорил «не расшибешь»? Ты говорил «не расшибешь»? – Распорядитель укоризненно двинул животом в сторону чернявого мужичка. Потом вытащил из-под прилавка литровую темную бутылку, протянул Артему: – Получай на здоровье! Выпьешь, приходи еще, пожалуйста!

Это было пиво «Старый адмирал». В бутылке с черно-золотой наклейкой и выпуклыми оттисками парусных кораблей на стекле. Стекло было холодным, но Артем для порядка спросил у хозяина горшков и рогатки:

– А оно у тебя свежее?

– Ай, зачем ты думаешь «несвежее»?! – завопил хозяин. Белобрысый и курносый, он почему-то старательно копировал южный акцент (и этим был неприятен Артему). – Совершенно свежее! Пей прямо здесь! Если скажешь «плохое», дам другую бутылку! Или сумму товара, пожалуйста!

– Ладно, ладно… – И Артем пошел прочь.

О железную скобу на садовой скамейке он сковырнул пробку. Прижал пену ладонью, подождал, глотнул. «Старый адмирал» и правда был хорош. Артем, прихлебывая на ходу, снова зашагал к алому шару с рекламой Нординвеста. Недавний страх еще не пропал совсем. Осел в душе свинцовой пылью. Да нет, не страх, а память о нем. Досадливая и стыдная.

«Ладно, замнем, – сказал себе Артем. – Перестань думать про это». И перестал думать про это. И начал опять смотреть на праздник.

Скоро он вышел на край площади, заставленной киосками и пестрыми зонтиками летних кафе. Алый шар оказался над головой. Теперь он выглядел совсем громадным. Надписи уже не было видно, зато виднелось широкое горло, а под ним гудящая газовая горелка. От шара тянулись тросы. К ним привязана была обширная корзина – днищем она касалась асфальта. Над плетеным краем виднелись три рожицы перепуганных и счастливых мальчишек. Сейчас парень в опереточной синей униформе начнет крутить лебедку, шар на веревке пойдет вверх, и юные аэронавты смогут с полутора сотен метров обозреть родимый город. С высоты он, небось, кажется еще более праздничным и беззаботным.

«А ну как перегнутся через край да загремят вниз? Да нет, они там, наверняка, пристегнуты… А если лопнет веревка?.. Тьфу, какая же ты зануда, Тём! Всю жизнь у тебя на уме одни страхи…»

Не оглядываясь больше на шар (а хотелось!), Артем пересек шумную площадь, вышел на темную от старых лип Ковровую улицу. Прихлебывал изредка. Пиво по-прежнему было холодным, и оставалось его в бутылке еще много. И почти не убавилось, когда Артем прошел Ковровую навылет.

А собственно говоря, куда он идет? Ну да, к Кирпичному поселку (где, кстати, почти нет кирпичных домов), на заросшую лебедой Коннозаводскую улицу, где невпопад орут петухи и у щелястых заборов пасутся меланхоличные козы. Это понятно – если не знаешь, куда идти, ноги сами поворачивают к дому.

А дома-то что? Сидеть в голой, с запахом известки комнатушке и слушать, как старая тетка на кухне гремит кастрюлями? Ей, тетке, всегда хочется, чтобы Артем вышел на кухню и завел беседу. Но ему не хочется…

Впрочем, жаловаться на тетку грех, она к нему добрая (хотя даже не родная, а отдаленная: мамина двоюродная сестра). Сразу приняла Артема как своего, когда он появился у нее и робко спросил, «нельзя ли приткнуться тут на пару недель».

– Живи хоть сто лет! Угловая комната в аккурат будет для тебя! Я же одна в этой хибаре!.

– Ну что вы, тетя Анюта, какие сто лет. Самое большее – до осени. В институте к сентябрю обещали общежитие…

2.

В институте его восстановили без всякой волокиты. В один момент. Он-то думал, что скажут: сдавай-ка, голубчик, все заново или поступай опять на первый курс. Но пожилая деканша, подслеповато щурясь, закивала и завздыхала понимающе:

– Ну, как же, как же. Помню вас, Темрюк. Зачетка сохранилась? Вот и хорошо. Подайте заявление, и начнете заниматься с третьего семестра.

Заявление Артем написал тут же. Деканша прочитала, покивала одобрительно:

– Все правильно. Только вы слегка ошиблись в наименовании института. Мы уже в разряде государственных вузов. И теперь, кстати, вас из нашего учебного заведения не призовут, не имеют права…

– Меня, Алла Юрьевна, и так больше не призовут. Никогда…

Кирпичный поселок лежал на северной окраине города. Широким клином он врезался в обширные пустыри. Это были территории заброшенных заводов. Когда-то заводы работали во всю мощь и выпускали такую секретную продукцию, что говорить о ней было принято шепотом и с оглядкой. Потом наступили иные времена и оказалась, что продукция эта всем «по фигу». Гулкие бетонные цеха начали пустеть и оседать. Рельсовые пути заросли буйным репейником и нежным розовым кипреем. Линии трансформаторных подстанций полопались и обвисли. И через десять лет казалось, что запустение, безлюдье и дикая зелень царствуют здесь уже целый век. Над громадами, которые когда-то чадили и гудели, струился и дрожал теперь тихий бездымный воздух…

Местами заводские пустыри были по-прежнему обнесены кирпичной стеной или бетонным забором. Кое – где сохранились даже проходные будки. Но давно там не было вахтеров и сторожей. И, наверно, всё уже, что по силам, растащили с бывших заводов охотники за цветными металлами и прочим даровым добром…

Теткин домик – бревенчатый, кривой, в три окошка – стоял в начале улицы. Артем прошел мимо. Прихлебывая из бутылки, двинулся в дальний конец Коннозаводской. До встречи с Ниткой оставалось не меньше четырех часов, надо было как-то израсходовать время.

Мысли о Нитке опять стали главными и грели все сильнее. И окраинная тишина после праздничного гвалта бульваров и площади была теперь особенно по душе. Гудел шмель, перекликались на огородах петухи, но это не мешало тишине.

Артем шагал вдоль палисадников, и сперва никто не попадался навстречу. Ни машины, ни люди. Потом по заросшей обочине прокатили на одном велосипеде две девчонки в шортах и ярких безрукавках – веселые, с длинными летучими волосами (как у Нитки, только светлыми). Та, что за рулем, громко сказала незнакомому Артему «здрасте», потом обе захохотали. Наверно, был он для них смешон – сутулый, длинноносый, волосы торчком, на носу «очки-велосипед». Да еще пиво дует на ходу, как заправский «бизнес-бой»… Ладно, для Нитки он хорош и такой.

Артем не рассердился на девчонок. Оглянулся. Помахал им бутылкой.

Улица уперлась в изгородь из перекошенных бетонных плит. Плиты стояли в могучих лопухах. Вдоль лопухов тянулась тропинка. Артем пошел по ней, посматривая, где бы присесть. В стеблях с белым мелкоцветьем лежала каменная балка. Артем сел, вытянул ноги, поднял бутылку. Глянул на солнце сквозь темное стекло с выпуклыми корабликами. Вот это да! Жидкости еще почти половина! Воистину волшебный сосуд.

Артем опять приложился к горлышку, а когда опустил бутылку, увидел в двух шагах мальчика.

Это был довольно потрепанный пацаненок. Не беспризорник, но и не из тех нарядных деток, что резвились на бульварах. Окраинный житель примерно десяти лет отроду. В пыльных вельветовых штанах с проплешинами на коленях, в стоптанных полуботинках на босу ногу, в куцей замызганной майке с неразборчивым узором из рекламных этикеток. Наверно, когда-то мальчишку постригли ежиком, а теперь светлые волосы отросли и торчали беспорядочной щеткой. Темные глаза были вопросительные и робкие. Но смотрели на Артема неотрывно.

– Тебе что? Бутылку? – понимающе сказал Артем. И подумал: «Такую ведь нигде не примут. Или он не для продажи, а как игрушку? Потому что с корабликами?» – Подожди, сейчас допью…

– Да мне бутылку не надо… Мне вас…

– А что такое? – Странно: он почему-то встревожился.

– Мне… можно я спрошу?

– Валяй, – ободрил пацана (и себя) Артем.

– Вы, если отсюда пойдете, то в какую сторону?

– Знаешь, мне абсолютно все равно, – честно сказал Артем.

– А тогда… можно вон туда? – Он махнул вдоль тропинки тонкой (не очень чистой) рукой. – Можно? А я с вами…

– Ну… давай. А в чем дело?

– Да там… какие-то хипари. Поймать могут…

«Хипари» – это ведь, кажется, хиппи. Они вроде бы миролюбивый народ, – мелькнуло у Артема. – Хотя кто их знает, нынешних…»

– А чего они тебя невзлюбили?

– Да они со всех пацанов деньги трясут…

– А ты что, при больших деньгах? – усмехнулся Артем.

– Да я ни при каких… – Мальчик чуть улыбнулся, ощутил, видимо, симпатию Артема. – А это еще хуже. Не найдут ничего в карманах, запсихуют, испинают всего… Они всегда звереют, если у них ломка, а дозу добыть не могут…

«До чего же все-таки сволочной этот мир…»

– Ладно, пошли… – Артем крупными глотками допил наконец «Старого адмирала», аккуратно поставил бутылку на камень. Поднялся.

Тропинка была узкая, мальчик пошел впереди. Артем смотрел на его щетинистый затылок, на тонкую, успевшую загореть шею с подтеками от неряшливого умывания. «А ведь он похож на тех двоих. Вернее. на одного из них, на младшего. Не лицом, конечно, а щуплостью своей и беззащитностью». И локти у пацана были такие же – острые и немытые…

Изгородь и тропинка сделали плавный поворот. В чертополохе валялся остов какой-то допотопной легковушки. Рядом с ним кучковалась компания парней лет пятнадцати. Двое бритоголовых, двое заросших по плечи, а один с шевелюрой, покрашенной надвое: в желтый и зеленый цвета. В обвисших «адидасовских» фуфайках, в разноцветных штанах, похожих на широченные футбольные трусы.

Они медленно глянули на тех, кто подходил.

– Можно я возьму вас за руку? – торопливо шепнул мальчик.

– Лучше вот так… – Артем взял его за щуплое плечо, придвинул к себе. Тот сразу притиснулся – благодарно и доверчиво. Идти по тропинке рядом было неудобно, тесно, лебеда и сурепка стегали по штанинам, но Артем и мальчик именно так, вплотную друг к другу, прошагали мимо «хипарей». Те проводили их тусклыми взглядами. Мол, накакать нам на весь белый свет, а на вас двоих – в первую очередь…

Когда прошли шагов сорок, мальчик отодвинулся. А еще через полминуты шепотом сказал:

– Ну вот, всё… Спасибо.

– Постой, а куда ты теперь? – Артем спиной чуял, что «хипари» маячат еще неподалеку.

– А вон туда… – В плите бетонного забора, за репейником и бурьяном виднелся пролом.

– Не боишься, что они тебя там догонят?

– Там-то? – слегка удивился мальчик. – Они туда и не полезут даже…

– Думаешь, не полезут? Давай я все же провожу еще…

– Да не надо. Вам туда.. вы туда тоже не пролезете.

– Почему? Дыра вполне обширная.

– Да не в том дело, что обширная… ну, вообще… у вас не получится, – мальчик говорил это неловко и даже с сожалением.

– А может, попробуем? – поддразнил его Артем.

– Не надо… – это было уже почти с испугом.

«Может, игра такая. Или какие-то тайны у них там, у ребят…»

В это время из пролома выбрался сквозь сорняки косматый пес. Ростом с овчарку, но беспородный, с полувисячими ушами. С мусором в серой шерсти. Расставил крепкие лапы, беззлобно глянул янтарными глазами.

– Бом! – стремительно обрадовался мальчик. Сел на корточки, взял пса за уши, ткнулся своим носом в собачий нос. Бом замахал серповидным лохматым хвостом.

Потом пес освободил голову, обнюхал колени Артема. Глянул на него снизу вверх, снова помахал хвостом.

Мальчик осторожно обрадовался:

– Ой, да он будто знает вас…

– Просто меня любит всякая собака… Ну, теперь ты не один. В случае чего этот зверь тебя в обиду не даст. Правда, Бом?

Пес опять махнул хвостом.

– Счастливо, – сказал Артем мальчику и собаке. Захотелось ему на прощанье снова тронуть мальчишку за плечо, но не решился. И пошел все той же тропинкой. А когда оглянулся, мальчишки и пса уже не было.

3.

Случайная эта встреча почему-то порадовала Артема. И первые две минуты он шел вдоль бетонных плит с улыбчивым настроением. Но вдруг без всякой причины – опять! Будто мутный осадок всколыхнули над донышком стакана. Страх – не страх, но… И Артем ощутил желание уйти с открытого места. Куда-нибудь в тень… Может, в тот пролом, следом за мальчиком и собакой?

Словно там, за забором, было совершенно безопасно.

Господи, а здесь-то какая опасность, откуда? Не было вокруг никого, даже «хипари» исчезли.

«Не долечился ты, приятель, вот что. Сам это понимаешь. А раз понимаешь, держи нервы в кулаке…»

«Ладно, буду держать… Да и чего я боюсь-то? Давай поразмыслим трезво. Ну, допустим, случилось невозможное. Допустим, это в самом деле был он. Живой. Как-то оказавшийся здесь, в трех тысячах верст от того места. Ну и что? Какой вред он сумеет причинить? Что сможет доказать?.. И почему я должен бояться его, а не он меня?»

Это рассуждение наконец все расставило на места. Артем с облегчением шевельнул плечами и рассмеялся. Горечь и опасение пропали. Но… не пропало желание пролезть в тот пролом. Только теперь толкала туда не тревога, а… ну, непонятно, что. Вроде ребячьего жгучего любопытства.

«Неловко получится. Мальчишка решит, что я за ним шпионю».

«Но его уже и нет там, наверно! Что он будет пастись у забора…»

«К тому же, у меня есть причина. Чтобы не добираться до Фонтанной площади через центр, я могу перейти пустыри напрямик – вот так, на восток – и там выйти к Арбузному рынку. Оттуда на автобусе до фонтана совсем недалеко…»

А кроме этой причины Артем ощутил внутри себя еще одну, очень вескую: дало знать себя выпитое пиво. Конечно, можно приткнуться к забору и здесь – кругом никого. Но все же как-то неловко. А там, за оградой, наверняка есть совсем глухие уголки. И надо поспешить, елки-палки…

Артем прошел по тропинке назад, поравнялся с проломом. Пролез в него через чащу бурьяна. За плитами тоже была бурьянная чаща, а рядом – целая роща великанского репейника с цветущими, мягкими еще головками.

Артем проник в узкое пространство между репейниками и забором. Здесь валялся непонятный механизм с кривыми трубами и ржавыми шестернями. Уединение и тишь… «Уф…»

В середине процедуры (в ней было великое удовольствие и облегчение) репейники закачались. Артем скосил глаза. Из листьев высунулся Бом. Хорошо хоть, один, без мальчишки. Бом смотрел внимательно, Артем засмущался.

– Понимаю, не одобряешь…

Бом философски мотнул головой: чего, мол, там, дело обыкновенное.

– Пойдем, дружище.

Они выбрались на солнце. В мелких ромашках и клевере Артем различил тропинку. Вела она, вроде бы, туда, куда надо, на восток. Потому что стоявшее на юге дневное солнце светило справа. «Вот так и свети», – сказал ему Артем. И глянул в другую сторону. Там, над синеватой громадой заброшенного цеха, висела почти круглая, слабо различимая в синеве луна. «Привет», – сказал ей Артем.

В детстве Артема удивляло и радовало, если днем замечал он луну. Это казалось волшебством: ведь луне полагается светить ночью!

– Мне надо вон в ту сторону, чтобы сократить путь, – сказал Артем Бому. Тот, видимо, одобрил это намерение. Затрусил впереди.

Тропинка вела Артема то по невысоким луговым цветам, то по зарослям иван-чая (он же кипрей), то по лужайкам, желтым от большущих одуванчиков. Кругом подымались заросшие бугры – под ними угадывались груды бетонных конструкций и остатки непонятных великанских машин. За буграми в струящемся воздухе туманно виделись корпуса цехов-исполинов. Темнели решетчатые эстакады и башни.

Кажется, вместе с пивом из Артема вылились остатки тревог и беспокойных мыслей. На него сошло полное умиротворение. Да и не могло быть иначе среди громадной солнечной тишины, безлюдья и зелени.

Кустились по сторонам рощицы кленов. Высоко подымались стоявшие по одиночке вековые тополя (как они тут сохранились во времена индустриальной мощи?).

Иногда встречались строения: вышки водокачек, приземистые здания старинных мастерских с выбитыми окнами, кирпичные домишки диспетчерских служб, трансформаторные будки. Порой тропинка ныряла под толстенные, причудливо изогнутые трубопроводы на подпорках. По трубам ходили деловитые вороны, отрывали клювами куски от сгнившей теплоизоляции. Здесь же мельтешили воробьи-пацанята: видимо, дразнили сердитых теток-ворон.

Один раз попался на пути совсем не «производственный», а обычный домик: кособокий, с обломанными наличниками, но с целыми стеклами в рамах. За стеклами виднелись занавески, на палисаднике висел сплетенный из тряпиц выстиранный половик. На изгороди сидел рыжий петух, который глянул на Бома равнодушно, а на Артема подозрительно.

«Неужели здесь кто-то живет?»

Бом иногда шел в двух шагах перед Артемом, а случалось, убегал вперед и пропадал на несколько минут. Ну и правильно, он ведь в проводники не нанимался…

Миновав «сельский» домик, Артем вышел на обширную лужайку среди иван-чая. Густо летали белые бабочки. Их порой трудно было отличить от ромашек. Потом в траве что-то зашуршало, словно Артема испугался мелкий зверь, бросился наутек. Да нет, не зверь, а странный предмет, Будто убегал сквозь ромашки фанерный ящик. Вроде тех, что делают для посылок.

– Бом, что это?

Но пес очередной раз усвистал куда-то.

Может, здешние ребятишки играют? Таскают на шнуре ящик. Воображают, что это трамвай или луноход… Или просто почудилось. В этой солнечной и зеленой завороженности и впрямь возможны всякие наваждения.

Вот еще одно…

Артем услыхал дробный жестяной стук и слева от тропинки, на глиняной проплешине, увидел существо. Длинноухое. Оно передними лапами барабанило по ржавому ведру.

Больше всего этот зверь был похож на крупного зайца – и ушами, и мордой, и повадкой. Только вот шерсть… Она была как у лисы (правда. не яркая, а грязноватая, в травяном мусоре).

Заяц перестал барабанить и глянул на Артема слегка самодовольно: вот, мол, как я умею.

– Врешь ты, – сказал Артем. – Рыжих зайцев не бывает.

Рыжий заяц чихнул. Повернулся к Артему коротким хвостом. Задними ногами отбросил ведро, потом сильно заскреб ими, послал в Артема заряд глиняных крошек. Так рассердившиеся собачонки показывают недругу свое презрение.

– Хулиган, – сказал Артем, отряхивая джинсы.

Рыжий хулиган по длинной дуге сиганул в иван-чай. Артем задумчиво посмотрел ему вслед. И пошел дальше.

В десяти шагах от кирпичной хибарки он встретил старика.