Хранитель лабиринта и пленница белой комнаты

ПРЕДИСЛОВИЕ. ТЕНЬ ИЗ-ПОД КРОВАТИ

Тени всегда преследовали меня. Я учился произносить первые слова, а они уже прятались за спиной; они дышали в затылок, когда я смотрел телевизор, и садились на грудь, когда я засыпал. Краем глаза я ловил силуэты в углах и темных коридорах. В их размытых образах скрывалось что-то зловещее. Тени хотели забрать меня в свое Царство Теней. Я сбегал от них к родителям, но иногда черные силуэты успевали схватить меня за ноги, и я падал на пол. Я начинал плакать от боли и беспомощности. Тогда мама выбегала на крик, брала меня на руки и успокаивала.

– В темноте никого нет. Это твое воображение, – говорила она.

Днем мама забирала меня с собой на кухню, а ночью оставляла включенный в коридоре свет. В такие моменты Тени уходили, но лишь для того, чтобы вернуться позже. А они возвращались всегда. Всегда. Что бы родители ни делали, что бы они ни говорили, гости из другого мира продолжали навещать наш дом.

Я стал бояться полуденного солнца и сумеречной темноты: именно в это время Тени начинали кружить на стенах и потолке в первобытном танце. Их ритуальные движения казались беспорядочными и бессмысленными, но чем дольше продолжалась пляска, тем отчетливее их шаги и жесты напоминали тайные символы забытого языка. Гости звали меня с собой в глубину лесов и темноту подвалов, и лишь появление мамы останавливало мой побег.

На шестилетие отец подарил мне телескоп и разрешил пользоваться своим фотоаппаратом. Он хотел отвлечь меня от мистики астрономией и фотографией. Вначале это помогло, но со временем фотоаппарат в моих руках все чаще пытался поймать на пленку не людей или природу, а Тени. С помощью телескопа я высматривал не только звезды, но и НЛО.

Из своей комнаты я слышал, как родители ругались из-за моего поведения. Папа считал его опасным для психики, мама возражала: «Это возрастное и скоро пройдет». Отец согласился подождать. Он ждал ровно до того момента, пока я не пошел в школу. Первого сентября он собрал в коробку телескоп, фотоаппарат, мою коллекцию самодельных амулетов и отнес все в подвал.

С тех пор я и Тени больше не встречались друг с другом, если не считать того жуткого случая в университете, когда они вернулись за мной. Чтобы наша встреча больше никогда не повторилась, я сделал себе защитный амулет из найденной в тот день занятной вещицы. Я повесил талисман на шею и предпочел забыть об инциденте.

После университета я узнал, что жизнь – это тоскливая беспросветная серость. Я удаленно работал программистом из квартиры-студии, где жил один. У меня не было даже кота. Университетские друзья разъехались, и лишь изредка я находил возможность поговорить с ними. Я видел только монитор, перед которым проводил по десять-двенадцать часов в день. В какой-то момент я почувствовал, что больше не выдержу одиночества, и решил сменить фриланс на офис. На мою удачу, знакомые друга искали себе как раз такого специалиста, как я. После череды долгих собеседований и проверок меня взяли на работу в секретную Лабораторию.

ЧАСТЬ 1. ПРИ ДВЕРЯХ

И Ангелу Филадельфийской церкви напиши: так говорит Святый, Истинный, имеющий ключ Давидов, Который отворяет – и никто не затворит, затворяет – и никто не отворит: знаю твои дела; вот, Я отворил перед тобою дверь, и никто не может затворить ее.

(Откровение Иоанна Богослова 3:7-8)

ГЛАВА 1. ЧЕТЫРЕ ЭТАЖА ЗАПРЕТОВ

– Предъявите паспорт! – потребовал охранник на проходной Лаборатории. Начинался мой первый рабочий день, и я еще не успел получить пропуск. У меня забрали смартфон с обещанием вернуть на выходе, осмотрели с металлоискателем – и только после этого пропустили внутрь. После работы дома такая процедура показалась мне неприятной, но аргументов против я не нашел.

Коридоры Лаборатории были обычными для государственного учреждения: с зелеными стенами и запахом хлорки, от которого хотелось чихать. Зато ходило много людей – именно ради них я сменил фриланс на службу.

Первым делом я направился к начальнику службы безопасности Алексею Георгиевичу. Он должен был провести инструктаж и взять с меня подписку о соблюдении государственной тайны, и только после этого я мог приступить к работе. Мы познакомились с ним еще на собеседовании, где Алексей Георгиевич посвятил треть разговора своей биографии длиной в пятьдесят с лишним лет. До работы в Лаборатории он служил кадровым военным, и эта служба отразилась на внешнем виде: он носил командирские часы, имел отменную выправку и натягивал штаны с ремнем на живот. А еще начальник службы безопасности обладал тяжелой энергетикой, продержавшей меня в напряжении всю нашу первую встречу.

Теперь я боялся, что этим утром он раздавит мое настроение. Я пытался приободрить себя и, когда вошел в кабинет, улыбнулся и первым протянул Алексею Георгиевичу руку. Начальник службы безопасности улыбнулся в ответ, встал из-за стола и пожал ладонь. Прежде чем разжать пальцы, он с любопытством спросил:

– Когда заходил, обратил внимание на стену справа?

– Нет, а что там? – поинтересовался я.

– А ты посмотри! Внимательно посмотри, – голос Алексея Георгиевича неожиданно зазвучал тяжелым металлом.

От этой перемены в голосе я невольно дернулся назад. Затем мрачно посмотрел на стену, где на бежевой стене висели часы, предательски показывавшие девять сорок. Я опоздал на работу в первый же рабочий день.

У меня было оправдание: пятнадцать минут заняло оформление пропуска и досмотр, а еще двадцать пять разделили между собой задержавшийся автобус и непредсказуемая остановка у железнодорожного переезда, где мы ждали проезда товарняка. Я пытался объяснить это Алексею Георгиевичу, но он оборвал меня на середине риторическим восклицанием:

– И почему у программистов всегда страдает дисциплина?!

– Профессия творческая. А у креативных людей с дисциплиной всегда плохо, – огрызнулся я.

Я не знал правил Лаборатории, но был наивно убежден, что отчитываться за дисциплину я должен только перед руководителем Лаборатории. К тому же я считал, что могу просто уйти сегодня на сорок минут позже, поэтому ничего страшного в опоздании не видел.

Алексей Георгиевич оказался недоволен моей реакцией на замечание. Он поморщился, сел обратно в свое кресло и сказал:

– Тогда у меня будет для тебя несколько творческих правил. Первое: никому не рассказывать про Лабораторию; второе: никогда не спать на рабочем месте; и третье: никогда не пытаться открыть запечатанные в подвале двери.

Я засмеялся. Я посчитал фразу шуткой, призванной разрядить обстановку.

– Первое правило бойцовского клуба – не говорить о бойцовском клубе, – поддержал я собеседника.

Только вот начальник службы безопасности не улыбался. Уголки губ нервно подергивались на его хладнокровном лице – он ждал, когда я замолкну и начну слушать. Я обреченно покачал головой и с мрачным выражением лица сел на старый деревянный стул, приставленный к стенке. Начальник службы добился покорности и теперь был готов проводить инструктаж.

– Ты должен очень серьезно отнестись к тому, что я буду сейчас тебе рассказывать, – начал он. – Ни одна фраза, которую я произнесу, не будет являться шуткой или преувеличением. Я говорил это многим до тебя и повторю еще многим после, несмотря на то, что вы, вредя самим себе, игнорируете и будете игнорировать мои слова. Молодые люди любят ставить под сомнения выстраданный опыт стариков, как будто это они, а не их отцы пролили кровь, которой писали правила. Но я буду продолжать делиться уроками своей жизни, чтобы вы не совершили те ошибки, которые совершили мы. Поэтому ты выслушаешь и, поскольку ты умный молодой человек, поймешь, почему у нас действуют такие правила.

Надежда, что разговор будет быстрым, не оправдалась. Я сидел, скрестив руки на груди, и мне казалось, что весь мой вид должен был отдавать скептицизмом. Однако Алексей Георгиевич не обращал на него никакого внимания и продолжал говорить:

– Запомни имя: доктор Эдвин Крамп. Ты будешь часто слышать его, ведь именно этот человек сделал из Лаборатории то, чем она является сейчас.

Доктор Крамп начал свою карьеру в тяжелое для страны время. Государство разрушалось, науку забросили. Люди пытались выжить, торгуя кирпичами с руин старого порядка, а Эдвин Крамп мечтал о великом – создать сверхчеловека, который изменит мир.

«Не вписался в рынок! Фашист! Оторванный от жизни идеалист!» – вот что о нем говорили. Ему не оставляли никаких шансов сделать научную карьеру. Так Крамп сделал то, что не могли другие, – деньги. Он синтезировал новый ноотроп – препарат, повышающий умственные и физиологические способности человека.

Критики поспешили окрестить лекарство пустышкой, дорогим плацебо, но нашелся заказчик, захотевший купить его и производить в промышленных масштабах. Это принесло Лаборатории деньги и изменило расклад сил. Крамп получил высокую должность. Он успевал работать и над новыми лекарствами, и над сверхчеловеком. Но если лекарства у него получались, то новый человек никак не хотел рождаться. Доктор Крамп все больше зарывался в работу. Его график был таким плотным, что иногда он неделями ночевал в Лаборатории! Вы, молодежь, не знаете такого упорства.

Так продолжалось до того утра, когда Эдвин вышел из своего кабинета с младенцем на руках. Мы подумали, что это его внебрачный ребенок, но правда оказалась ужасной. Ребенка доктору отдал человек, поднявшийся из подвала Лаборатории. Когда мы открыли дверь, то увидели вместо обычного подвала Лестницу, уходящую бесконечно вниз. Ее никто не строил, ее никто раньше не видел, а ее существование опровергало законы физики. Сначала это поражало воображение, мы представляли, как ломаем устоявшиеся представления о мире. А затем всех охватил ужас перед неизвестностью. Что может скрываться в глубинах подвала? Не встретим ли мы там демонов, которые уничтожат нас? Раздался призыв запечатать подвал, сделать вид, что лестницы не существует и никогда не существовало.

Крамп встал перед дверью в подвал, повернулся к нам лицом и громко заявил, что наука не имеет права отступать перед неизведанным. Он настоял на том, чтобы мы исследовали подвал. Доктор собрал группу добровольцев и отправился изучать Бесконечную Лестницу, не спеша спускаясь все ниже и ниже.

Эдвин Крамп обнаружил, что на первых четырех этажах потусторонний мир проявляется во снах. В своих сновидениях люди видели странные образы.

Они рассказывали о невидимом храме Праги, чья крыша возвышается над Жижковской телебашней и чей колокол разбудит мертвых в преддверии последних времен. Они видели затонувший город Солнца во французской Полинезии, который каждые девятнадцать лет поднимается из-под воды, неся на поверхность не только тину и водоросли, но и утерянные человечеством древние артефакты, выкованные самими ангелами. Они рассказывали о заброшенном городе под Семипалатинском, где ядерный взрыв нарушил течение пространства и времени, а местные жители, подверженные вечному полураспаду, блуждают по руинам собственных домов, мечтая о недоступной им смерти. Они погружались в воды Юпитера, где в шпиль древнего монумента с поверхности спутника Ио¹ бьет самая мощная молния Солнечной системы, открывая портал к далеким галактикам. Они видели Древнего бога, скованного во льдах небесной кометы, чья орбита когда-нибудь пересечет Землю, и слышали голос первой звезды, которая издала предсмертный крик, перед тем как Азазель убил ее собственным бессмертием. Они проходили через туннели Лабиринта, пронизывающего Землю от ее поверхности до самых глубин Бездны – той вечной Бездны, которая стара как сам Бог и которая, не имея разума и воли, стремится поглотить пространство и время вокруг себя, обратив все в пустоту…

На минус пятом этаже чертовщина начинала происходить уже в реальности: мигали лампочки, слышались шаги, падал и разбивался стеклянный стакан. На минус десятом этаже проскальзывали тени людей и доносился детский плач. На минус двадцатом можно было почувствовать прикосновения невидимых рук.

После минус двадцать пятого этажа Эдвин Крамп перестал спускаться сам и только отправлял разведывательные группы. Они уходили ниже и ниже, и это продолжалось до тех пор, пока очередная группа не исчезла в Бездне темноты. Единственный выживший тоже не смог поведать о том, что с ними произошло, поскольку им полностью овладело безумие.

Тогда, невзирая на протесты Крампа, мы для безопасности поставили на четвертом этаже стальную дверь, чтобы никто снизу, если кто-то там есть, не смог проникнуть в наш мир. Вот только когда мы установили ворота, преграда мистическим образом оказалась навечно запечатанной, и никто так и не смог ее открыть, какими бы инструментами он ни пользовался. Мы решили, что оно и к лучшему, и произнесли первое Табу: никогда не пытаться открыть пятую дверь.

Доктор Крамп стал изучать сны на первых четырех подземных этажах. Он даже нашел язычников, поклонявшихся Древним богам и готовых платить деньги за возможность общения с ними во снах. Язычники пересказывали свои разговоры Крампу, а он их записывал. С этого момента Лаборатория перестала быть храмом науки и впустила в себя дух оккультизма. Многие ученые разочаровались в этом решении Крампа и покинули Лабораторию.

Доктора Крампа это не смущало. Он продолжал работать и наконец достиг того, к чему стремился всю жизнь – создал сверхчеловека. Для этого он полностью отказался от морали и начал ставить опыты над младенцем, поднятым из Бесконечной Лестницы. В считанные месяцы ребенок переродился в прекрасную взрослую девушку. Доктор Крамп, на манер алхимиков, назвал ее гомункулом. Мы закрыли на его эксперименты глаза и позволили продолжать исследования. Руководство Лаборатории дало ему деньги и ресурсы.

Эдвин Крамп решил, что одной женщины слишком мало для нового вида, и стал думать над тем, как всех людей превратить в сверхверсии. Из крови девушки он создал препарат, назвал его вирусом Ницше и провел успешные опыты на крысах. Они стали сильнее, быстрее, ловчее. А еще они больше хотели есть, но это никого не пугало. Зря.

Вдохновленный успехом, доктор Крамп перешел к экспериментам на людях. И тогда случилось ужасное. Препарат изменил пациентов так же, как до этого изменил крыс. Они стали сильнее, быстрее, ловчее и голоднее. Сначала сверхлюди еще сохраняли свою человечность, но чем больше тестов они проходили, чем невообразимее силу показывали, тем голоднее они становились. И однажды один из пациентов сорвался. После серии экспериментов, где он поднимал по сотне килограмм над головой, сверхчеловек потерял рассудок и набросился на лаборанта. Он вцепился зубами в его шею и пил кровь, пока бедняга не перестал хрипеть через перекусанную глотку.

Руководство потребовало прекратить эксперименты и убить мутантов. Доктор Крамп не подчинился приказу – он выпустил чудовищ из клеток в надежде, что они вырвутся наружу и положат начало новому виду. Мы остановили монстров и заплатили за это большую цену. Мы залили коридоры Лаборатории кровью, а чтобы вирус не вырвался наружу, запечатали минус второй и минус третий этажи, где Эдвин Крамп ставил свои эксперименты. Сам доктор исчез. В официальном рапорте мы указали, что его разодрали чудовища, и, чтобы отыскать его остатки, попросили разрешение вскрыть запертые этажи, на что получили закономерный отказ – а вдруг вирус вырвется на свободу? А неофициально ходит слух, что Крамп все-таки смог открыть пятую дверь Бесконечной Лестницы. Ту самую дверь, которая ведет вниз, в глубины Бездны. Спасаясь от неизбежного возмездия, доктор спустился по Лестнице вниз, а что там с ним стало – одному только Богу известно, и то, если он есть.

Именно поэтому у нас запрещено спать на работе, рассказывать о Лаборатории и пытаться открыть замурованные двери – чтобы не разговаривать с Древними богами и не выпускать монстров из своего заточения. Если ты хочешь здесь работать, ты будешь соблюдать эти правила. Ты все понял?

– Ничего не понял, – ответил я на длинный монолог Алексея Георгиевича.

Он меня изрядно утомил – не только длительностью, но и абсурдностью. Да, я встречал в своей жизни существ из потустороннего мира. Но Алексей Георгиевич намешал столько всего: сверхлюдей-зомби, Древних богов, гомункула, Бесконечную Лестницу… Поверить во все эти вещи разом невозможно. В лучшем случае рассказ начальника службы безопасности можно было отнести к историям об НЛО, которые правительства ведущих стран распространяли, чтобы списать на инопланетян секретные испытания ядерного оружия.

Алексей Георгиевич увидел мой скепсис и сказал:

– Я вижу, ты не веришь мне. Думаешь, я тебе рассказываю байки. Это даже похвально, нормальный человек в них сразу поверить и не может. Но давай ты будешь честен по отношению ко мне. Скажи прямо, о чем ты сейчас думаешь?

– Я думаю о том, что окончил университет, где каждый день наши преподаватели рисовали перед нами научную картину мира, стирая мифы из нашего сознания. Мы штудировали толстые учебники и научные работы, и ни в одном из них не было написано о Бесконечных Лестницах или Древних богах. В играх, фильмах – сколько угодно. Но я думаю, вы меня пригласили в Лабораторию не фильм снимать, правда? – ответил я.

Я сосредоточено смотрел на Алексея Георгиевича, ожидая, как он скажет, что его рассказ не более чем шутка. Не сказал. Вместо этого он произнес:

– Я принесу тебе отчеты Эдвина Крампа, чтобы ты прочитал и сам во всем убедился. На самом деле не важно, веришь ты мне или нет. Ты будешь выполнять правила и считать их Табу, иначе тебя будут ждать большие неприятности. Я повторю их, а ты запоминай: не спать, не рассказывать и не открывать. Три «не», все просто. С твоим ясным умом ты должен их быстро запомнить. Пойдем, я покажу тебе твое рабочее место – оно на минус первом этаже. Заодно посмотришь на Бесконечную Лестницу.

Готовность начальника службы безопасности показать Бесконечную Лестницу поколебала мою уверенность. А вдруг, правда, я прямо сейчас отправлюсь в Царство теней? Но если его рассказ байка, то над моей впечатлительностью будет смеяться не только он, но и мои знакомые, которые помогли мне устроиться на эту работу. Я сжал под футболкой амулет и пошел за Алексеем Георгиевичем, чтобы убедиться, что другого мира нет, а случившееся со мной несколько лет назад не более чем нервный срыв.

Мы прошли до конца коридора, где под лестничным пролетом затерялась неприметная стальная дверь серого цвета. Начальник службы безопасности открыл ее электронным замком и после писка зашел внутрь. Чтобы не отстать и не остаться одному на таинственной лестнице, я немедленно прошел за ним.

Лестничный пролет находился в состоянии полумрака. Его освещали тусклые лампочки над дверьми, и их света с трудом хватало, чтобы осветить межэтажные пролеты. Мы шли медленно, и я внимательно высматривал в неокрашенных бетонных углах черные силуэты. Но, кроме моей тени и тени Алексей Георгиевича, никаких больше теней здесь не было. Я не слышал посторонних шагов или детского плача. Лампочка не мигала, а горела ровным светом. Может быть, было мрачно, но во всех подвалах мрачно, а сама по себе мрачность не делает место потусторонним.

Мы спустились на этаж ниже, он был подписан большой черной цифрой, но лестница на этом не заканчивалась – она уходила глубже. Я подошел к ступеням, ведущим к следующему межэтажному пролету, и посмотрел на дальнюю стену. Она как будто была темнее, чем стена этажом выше, как будто мрак окутывал ее сильнее.

– Не слушай зов Тьмы. Спускаться не запрещено, но тебе нечего делать внизу. Иди за мной в свой кабинет, – сказал Алексей Георгиевич.

Мы прошли через очередную дверь, и я увидел настоящий интерьер Лаборатории. Он разительным образом отличался от унылых зеленых стен на Поверхности. Футуристический коридор словно срисовали с внутренних отсеков космического корабля. Он поражал смелостью дизайнерских решений. Стены отделали плавным белым пластиком и гнутым стеклом. Светильники сконструировали в виде квадратов, грани которых располагались на стенах, полу и потолке. Мы проходили сквозь свет, словно через порталы. По коридору ездил робот-пылесос огромного размера, доходивший мне до пояса. Он отмывал оранжевый пол от шагов посетителей.

Мой кабинет располагался примерно посередине коридора и имел более консервативный интерьер – бежевые обои и деревянный декор. На рабочем столе стояло очень дорогое «железо»: широкоформатный монитор, механическая клавиатура. Если ремонтом подземных этажей занимался лично Крамп, то он сделал все для того, чтобы работники погрузились в рабочую атмосферу комфорта.

Я почувствовал, что попал именно в то место, о котором мечтал! Я уселся в мягкое кресло, включил системный блок и откинулся на спинку. Затем выразительно посмотрел на притомившего меня собеседника довольным взглядом, на что тот улыбнулся и положил передо мной стопку бумаг, обычно подписываемую при приеме на работу. Я все подписал и попрощался с Алексеем Георгиевичем. Он уже выходил в коридор, когда развернулся в дверном проеме и сказал:

– Помни о правилах. Я буду следить за тобой.

С этими словами начальник службы безопасности перевел взгляд наверх, где я увидел висящую под потолком видеокамеру. Работать мне предстояло под пристальным взглядом Большого Брата. Это немного напрягало, но не пугало.

Первый месяц работы в Лаборатории выдался нервным и напряженным по другой причине – я потратил много сил на то, чтобы разобраться в чужом программном коде. Еще мне потребовалось время, чтобы смириться с отсутствием привычных вещей, таких как интернет или смартфон. Я и не представлял, насколько я подсел на них.

Вместо социальных сетей во время перерывов я читал отчеты Эдвина Крампа, которые мне принес Алексей Георгиевич. Наверняка он отдал мне их не все, но и не в полном комплекте они оказались любопытны. Они полностью подтверждали слова начальника службы безопасности, и если это была мистификация, то очень качественная. Я читал отчеты как вымышленные рассказы, испытывая вместо страха любопытство. Каждое утро, вечер и обед я спускался и поднимался по Лестнице и не обнаруживал ни единого следа потустороннего мира. Я даже привык к ее странной атмосфере, зовущей спуститься ниже, и перестал обращать на нее внимание.

А еще через несколько месяцев я обнаружил, что моя жизнь после трудоустройства не изменилась. Работать стало легче, я стал общаться с людьми хотя бы на обеде и совещаниях. Но я возвращался все в ту же пустую квартиру. С друзьями я почти перестал встречаться, а с родственниками – созваниваться по телефону. Я попробовал найти девушку через сайты знакомств, но ничего не получилось. Спасение от скуки я находил на работе, а с приходом осени стал особенно часто задерживаться в Лаборатории. Усталость от такого графика накапливалась, пока в один из осенних вечеров я не уснул в своем кабинете.