Бадарма

Бадарма

До приезда в Усть-Илим даже не знал, что есть в языке такое мускулистое, упругое слово «Бадарма». Не хочет стоять среди других, бьёт копытом и всё норовит выскочить из словесного ряда. Да вот уж выскочило – понеслось вскачь по камням, напролом, как дикая кобылица, не признающая никаких наездников.

Скоро выяснилось, что есть такая лихая речка, недалеко от города, до сих пор не покорённая водниками. Разные группы смельчаков пытались оседлать её, но даже в «большую» весеннюю воду плоты разбивались о камни в главном пороге. Непроходимый он и – точка.

Говорили, что пробовать более лёгкие судёнышки – байдарки и лодки тем более не стоит. Поток в сужении скручивается жгутом, где любая лодка сразу и неизбежно перевернётся.

Разговоры разговорами, но пока сам не попробовал… В общем затаил я зуб на кобылицу Бадарму. В бедовой голове бедовые затеи загораются легко, с первой спички. Нет, даже без спичек – от одного только трения мыслей. А что нам, морякам, – какие проблемы? Никаких. Возраст самый подходящий для таких затей, семья еще не замышляется. Полнейшая безответственность перед миром. Когда, если не сейчас?

– Разве мы с тобой не джигиты? – спрашиваю верного друга Витю, надёжного как железный лом.

Но друг не любит ломовых вопросов, требующих прямых ответов. Он, как мудрый китайский философ, предпочитает выждать. Пожимает плечами, улыбается.

– Хорошо, пусть не джигиты. Зато таёжники. А это ничуть не хуже. Где нас с тобой кривая не таскала? И в огонь ходили, и в воде сколько раз вымачивались… Что же мы с тобой – перед какой-то речушкой отступим? Не бывать такому! Или ты что-то другое думаешь?

– Чего спрашивать? Куда ты, туда и я. Сам знаешь.

Это правда – знаю. И на душе легче. Когда мы вдвоём, уже проще найти подходящих ребят, подкинуть им бациллу сплава по канализации – талые вешние воды, они такие и есть.

И вот подвинулось к весне. На улицах прибавилось народу и грязи. Воробьи галдят, купаются в лужах. Газета «Усть-Илимская правда», где я работал в свободное от походов время, упорно утверждала, что ширится, ширится, вот уж расползлось до чудовищных размеров (не дай Бог лопнет!) социалистическое соревнование. Ударными темпами народ строил коммунизм и гидроэлектростанцию.

А тем временем в общежитии, что на улице Романтиков, набирала обороты подозрительная возня, явно не имевшая ничего общего с великими свершениями. Собиралась молодежь, обсуждала какой-то такелаж, говорили про уключины, а девушки шили некие «гондолы» сомнительного назначения. Вот и пойми попробуй, что на уме у комсомольцев.

Тут надо сделать одно важное сообщение, особенно окрылявшее меня в затеянном предприятии.

В Таллинском спортклубе, где я когда-то проводил много вечеров, приходилось общаться с настоящими водниками, ходившими по бурным рекам Лапландии и Кольского полуострова. Рассказывали такое! – дух захватывало. Звучало незнакомое слово «катамаран». Сейчас это хорошо известное надувное судно, много раз усовершенствованное, способное выдерживать тяжелые нагрузки, удары о камни. А тогда это была новинка. Журнальная вырезка с чертежами приехала со мной в Сибирь.

Соорудить простейший катамаран можно даже здесь, в краю, далёком от привычных благ цивилизации, где не купить хорошего рюкзака, а болотные сапоги были «ба-альшой дефицит».

Основная проблема – надувные элементы. Где их взять, из чего изготовить? Попробовали детские шарики – нет, это совсем несерьёзно. Слишком слабенькие на прочность. И тут разведка донесла, что в магазин завезли надувные камеры для баскетбольных мячей. Эврика! Срочно бегу в «синий» магазин, что на Верхней речке, на всю свою наличность накупаю попахивающих прокисшими щами резинок, чем немало озадачиваю продавцов.

Уже в начале мая стало ясно, что клич о предстоящем в конце месяца сплаве угодил в унавоженную почву. Джигитов, желающих побороться с Бадармой, был явный перебор. В комнате не хватало стульев, все кровати были заняты. В ожидании наездники сидели пока на полу и оживлённо спорили, кто поплывёт на катамаране.

Тут надо бы уточнить, что в большинстве это были всё-таки не джигиты, а скорее джигитки. Не самые подходящие кандидаты на должности палубных матросов.

Впрочем, до дискриминации пока не доходило. Всем подыскивалось посильное дело. Сразу несколько девушек шили из тонкого брезента длинные полотняные мешки – гондолы, переименованные вскорости в «кишки» за внешнее сходство. Девушки шутили, смеялись, иногда даже пели. Еще и дело полезное делали. Ну что мы без них? Совсем бы засохли, серым пеплом по- дёрнулись.

Главное решение, как полагается, было принято давно и втихаря. Плывут только четверо. Катамаран больше не выдержит. Половина экипажа известна – это, разумеется, мы с Витей.

Третья кандидатура сама напрашивалась и очень упорно. Девушку звали Ангелиной. Не будем забывать, однако, что ангелы тоже бывают всякие. «Частица чёрта в нас заключена подчас», как поётся в известной оперетте. Но всё это мелочи. Главное, чтобы человек был хороший. А в нашем случае так оно и было. С первых дней Геля нашла свою лямку в упряжке и честно тянула её до конца. Доставала продукты, выпросила на работе брезент, шила, кроила… Но за словом в карман не лезла, могла и за себя постоять.

Хорошо зная, что впереди у нас маячат холодные водные процедуры, не рекомендованные детям до 18 лет и женщинам, я попытался вежливо отодвинуть Гелю в сторонку.

– Видишь ли, тут вот какое дело, – ласково смотрю в карие глаза, деликатно улыбаюсь.

Но глаза не дают домямлить до конца. В глубине их промелькнула тень тигрицы. Они расширяются, ярко вспыхивают, после чего снова сужаются и темнеют. Глаза уже всё поняли.

Мне показалось, что я стал тонким и прозрачным, как рентгеновская плёнка.

– Уж не хочешь ли ты списать меня на берег? Или бросить за борт. В набежавшую волну, как Стенька Разин.

– Ну, не совсем списать…

– Ага, списать частично. Поняла. Ноги, значит, пойдут по берегу, а душой я с вами. Так что ли?

Оправившись от лазерного взгляда, начинаю злиться.

– Хорошо. Тогда слушай. Женщина на корабле – это дырка в трюме. Заштопанная, заклеенная, а всё равно дырка – рано или поздно откроется течь. Это старый морской закон, всем хорошо известный.

– Курица не птица, женщина не человек.

– Не обижайся, Геля, я совсем не об этом.

– О чём же?

– Мы идём не на прогулку, ты знаешь. Там, на речке, будут серьёзные дела. Катамаран непотопляемый, но может запросто перевернуться. Может удариться о камни, налететь на скалу, мы все посыплемся в воду, как горох. А вода как в колодце – не теплее двух градусов. Тебе это нужно?

– Воды я не боюсь, плавать умею. И давай кончать этот разговор. Я иду с вами. По-другому не будет. Точка.

От такого натиска свалится крепостная стена. Пришлось отступить. Да здравствуют женщины на корабле! Есть мнение, что они облагораживают суровое мужское сообщество.

В будущем экипаже вакантным осталось одно место. Но слух о том, что поплывут не все, уже просочился наружу. Народ зароптал. Чтобы никого не обидеть, решено создать группу поддержки. Она будет идти по берегу, кричать ободряющие лозунги, поднимать настроение весёлыми песнями, готовить стоянки в живописных местах. На тихой воде ей дадут «порулить», заменить основной экипаж, чтобы получить полный пакет удовольствий. Вместо коней джигитам предложили красивую форму с ремешками, кинжалами и папахами. Всем это понравилось.

До старта осталось две недели. Ждали большую воду. Сам я никогда на Бадарме не бывал, поэтому решил поговорить с теми, кто ходил на бревенчатых плотах. Наверное, это было самое разумное из моих решений – кое-что узнал о дороге, на которую так рвался ступить.

Конечно, сразу захотелось поделиться с друзьями добытой информацией. И тут началось самое интересное.

В руках держу листок из тетрадки, на нём карандашный рисунок – нечто похожее на лоцию главного порога. Самые опасные места помечены крестиками. Камни, отдельно стоящие скалы, прижимы, крутые повороты…

Даже при беглом взгляде видно, что весь фарватер усеян крестиками, как небольшое сельское кладбище.

– Представляете, сколько всего нам приготовлено? – говорю, радостно обводя глазами собравшихся. – Никому скучать не придётся!

Реакция была почему-то сдержанной, но я не обращаю внимания.

– Здесь вполне можно искупаться, если налетим на «спину». Кабанчик под водой упрятан. В этом месте стенку поцеловать недолго, а тут сразу три камня впереди. Но самое интересное может быть в этом сужении – здесь, говорят, часто падают деревья, могут перегородить фарватер. Но всё это не смертельно. У нас должна быть хорошая манёвренность – пробьёмся. Каскадёрами будем! Вот где ждут настоящие дела!

Видимо, я увлёкся рассказом и не заметил, что в комнате стоит тишина, встречный энтузиазм не рождается. Каскадёры печально смотрят в пол. Меня это насторожило и, как оказалось, не зря.

Первой дрогнула группа поддержки. На всех её участников в одночасье навалились таинственные неприятности. У кого-то стала прибаливать нога, причём «самая ходовая» – правая. Другой вдруг разучился плавать, хотя недавно утверждал обратное. К третьему внезапно собрались нагрянуть гости, уже позвонили – едут. Ещё кто-то всерьёз утверждал, что нечего надеть. Или обуть. Ну совсем, понимаете, нечего.

Очень скоро вся наша «поддержка» куда-то рассосалась. Растаяла, как туманное облачко. Ну и ладно – обойдёмся. Мы и сами с усами, нам больше достанется.

На место четвёртого матроса отыскался парнишка, который обещал подумать. Правда, думал он уже несколько дней. Тугодум, наверное. Что ж, бывает.

Сокрушительный удар в челюсть получаю за три дня до старта. Удар был нанесён «крюком» сзади, куда я не оборачивался, считая, что в тылу всё в порядке. Пришёл друг Витя, долго мялся, вздыхал и, наконец, сказал, глядя куда-то в угол:

– На работе просили… Арматуры много привезли. Некому… В выходные надо поработать. Хорошие сверхурочные обещают.

Вся команда разбежалась. Что остаётся капитану? Пустить пулю в лоб или повеситься на ближайшей рее. Но мачты рядом не оказалось. К тому же надо как-то объясниться с Гелей, она ещё ничего не знает и надеется. Верит в нашу авантюру, ждёт… Не плыть же вдвоём с ней? Это будет похоже на то, что взять её вторым пилотом в самолёт.

Никак не ожидал, что наш разговор принесёт какие-то плоды. Но именно так и вышло. Геля оказалась еще более законченной авантюристкой, чем я сам. Вот и верь после этого ангельским именам.

Объясняю ситуацию и слышу в ответ:

– Как это никого не осталось? А я? А ты? Поплывём вдвоём. Ничего, как-нибудь управимся.

– Нет, вдвоём не поплывём.

– Боишься что ли?

– Ничего я не боюсь. Но если честно, то за тебя побаиваюсь. Понимаешь, там нужна сила. Смелость нужна, выносливость. Мужик там нужен! А если крушение? Что я с тобой буду делать?

– Ты хочешь сказать, что силы, смелости и выносливости у меня нет? Я по-твоему трусиха?

– Из всей нашей команды ты оказалась, если угодно, единственным настоящим мужчиной. Прими мои поздравления. Но вдвоём не поплывём, хоть убей. Вот представь – мы очутились в воде. В ледяной. В ней сразу начинаешь коченеть. Вокруг буруны, по дну катятся камни. Сам я как-нибудь выкарабкаюсь. Плавал уже, знаю. А вдруг тебя спасать придётся? На это дело, как бы тебе сказать… В общем не вытягиваю на эту роль. Просто хочу, чтобы ты осталась живой и здоровой.

Она смерила меня взглядом и промолчала. Мне показалось, что она неверно поняла. Подумает, что я смалодушничал. Нет, она поняла правильно.

– Хорошо, может быть, ты прав. А если я найду третьего? Мужика найду. Тогда поплывём?

– Такие мужики на дороге не валяются. Где его найдёшь?

– Найду.

– Ну, допустим. Найдёшь. Наверняка это будет не водник. Человек неподготовленный, не знающий, не умеющий и всё такое прочее. Какой от него толк?

– И пусть не знает, не умеет. Главное, чтоб надёжный был. Чтобы не подвёл и не струсил. А подготовленного, знающего хватит нам одного. Он есть. Это ты. Правильно?

То был снайперский выстрел. Точно в «яблочко». Уязвлённое самолюбие – самое незащищённое мужское место. Конечно, я понимал, что мне, капитанишке третьего ранга, примеряют адмиральские погоны. Незаслуженно и авансом. Сплавного опыта у меня было мало. Но в меня верят. Приятно. Может быть, рискнуть?

Геля развивает наступление.

– Мы столько готовились к этому. Говорили, мечтали. И тепло пришло. Снег вовсю тает. Надо плыть сейчас, как намечали, пока большая вода не схлынула. Или сейчас, или никогда. У нас же всё готово! Понимаешь, я уже вся там. Вся! Я уже плыву в этих скалах, в этих бурунах…

– Ну ладно, у нас остаётся три дня. Нам бы надо встретиться с твоим этим… поговорить. Когда ты его приведёшь?

– Сегодня вечером.

И ведь действительно привела. В дверях стоял рослый, плечистый парень, протягивал руку.

– Николай.

– Здравствуй. Николай – это хорошо. Был такой, кажется, в Библии – покровитель путешественников и мореплавателей. Нам такие нужны. А ты, кстати, плавать-то умеешь?

– Из Одессы я. Там это все умеют. Пацанами были, дурачились на волнах в штормовом море.

Кататься на морских волнах да ещё в шторм, стремительно лететь вниз, взлетать вверх на гребне водяной горы и снова падать, захлёбываться в солёной воде и визжать от восторга – всё это тоже было в моей юности. Я знал, что это такое и потому сразу зауважал чернявого парня с открытой южной улыбкой. Геля, конечно, всё ему уже рассказала. Полный вперёд!

В пятницу вечером мы были уже возле моста через Бадарму. Отошли подальше по берегу, чтобы не приковывать к себе ненужные взгляды, на полянке выгрузили из рюкзаков пожитки и стали готовиться к старту.

Пока наша ангелица собирала сушняк на костёр и готовила ужин, мы нарубили жердей и связали из них прямоугольный настил – палубу. Вытесали два длинных весла и укрепили их на стойках, это наши с Колей рабочие места – носовая и кормовая греби. Длинный майский вечер даёт нам время. Остаются сущие пустяки: заполнить чехлы резиновыми камерами, надуть их ртом, накрепко завязать каждую «пипку». Кто бы мог подумать, что это окажется самой тяжелой работой…

Надули всего несколько камер, остаётся втрое больше. Мы с одесситом устали, отдыхаем. Очумело смотрим друг на друга красными глазами. Кровь прилила к голове, отчего гудит в ушах и тяжело дышится, будто с трудом вынырнул с большой глубины.

– Вот, мужики, будете теперь знать, как заниматься надувательством, – комментирует Геля.

Сама идёт на помощь. Что есть сил надувает розовые с ямочками щёки, отчего узковатое лицо становится похоже на спелую, румяную грушу, которую очень хочется съесть. Ну хотя бы откусить кусочек! И хочется непременно сообщить ей об этом, но лучше прикусить язык. Вряд ли её обрадуют такие новости.

Ходовые испытания отложены на утро. Устали так, что нет сил задержаться у костра, спеть несколько песен.

С восходом солнца стоим на вёслах. Коля говорит, что он водитель грузовика, привык рулить, ему интереснее было бы на передней греби. Охотно соглашаюсь, зная, что большинство манёвров, наоборот, выполняется кормовым веслом. Пусть будет интрига, с ней веселей. А главное в том, что мы наконец-то плывём! Плывём!

Наше солнышко Геля нашла себе место в центре, как и полагается солнышку – отсюда удобней всем светить. Здесь же привязаны все рюкзаки.

Катамаран оказался слишком вёрткий. Может легко и некстати изменить направление, не любит резких движений. Приходится приспосабливаться. Достоинства тоже налицо: хорошо слушается руля, имеет большой запас плавучести. Минуту назад легко прошли мелкий перекат, даже не выбирая курс, и при этом ни разу не «чиркнули» о камни. Отлично. Сейчас просто плывём по течению, слегка покачиваясь на волнах.

Николай поворачивается ко мне.

– Не вижу обещанных трудностей. Это нечестно, кэп.

– Подожди, ещё увидим. Наслаждайся пока, потом некогда будет. Где и когда такое увидишь? Геля, скажи своё веское слово, разве я не прав?

Судя по всему, наш ангел пребывает далеко отсюда, в каких-то неведомых грёзах. Мечтательное лицо неохотно меняется, с трудом выходит на связь с внешним миром.

– Чего тут говорить? Тут чувствовать надо…

Второй год она ходит с нами в походы. Но что я знаю о ней? Не такая как все… Или, может быть, такая же, но умело прячется, не даёт заглянуть в себя. Наверное, поглядывает на каждого парня, только не подаёт виду, ведь ей тоже двадцать с хвостиком. Время думать о будущем. «Каждой твари – по паре». А где она, эта пара? Пойди найди. Сколько вижу, а не помню, чтобы на кого-то положила глаз. Сама не красавица, невысокая и глаза узковаты. А разборчивая, с характером. Такая долго будет примеряться.

Интересно, где она этого Николая откопала? Очень даже ничегошный парнишка. С таким можно в разведку идти. Толковый, работящий и вообще… Почему-то раньше ничего не говорила о нём. Впрочем, женщина она и есть женщина. Вечная загадка.

Она опять ушла куда-то далеко. Вспоминает? Или просто всматривается в мелькающие берега, как в кино. Это кино целиком посвящено бурлящей весенней жизни – россыпям цветущей медуницы на берегах, деревьям, одетым в нежно-зелёную дымку, порхающим всюду куличкам. – Тилинь-тилинь-тилинь! – радостно звенят весёлые бубенчики. Плывём по жизни, не прилагая никаких усилий.

Вплываем в ослепительно-белый, пахнущий цветами коридор. Черёмуха на обоих берегах. Целое море черёмухи. Волнами наплывает зовущий хмельной запах.

– Плывём, как лебеди в облаках, – говорит Геля.

– Один лебедь и два гадких утёнка, – уточняю я.

– Нет, все лебеди. Ой, хорошо-то как, мальчишки! А так бы сидели дома и не знали, что такое бывает. Она поднимается с рюкзаков и раскидывает в стороны руки, готовая всё и всех обнять. Тёмные глаза блестят, брызжут счастьем и весной.

– У нас в Одессе акация красиво цветёт, – вставляет Николай. – И ещё жасмин. Тоже пахнет хорошо.

Спорить, где лучше, не хочется. Везде, наверное, славно, где дышит весна и цветёт молодость, где светит солнце и светятся глаза прохожих.

Легко и быстро несёт нас Бадарма на тёмной спине. Кое-где талая вода затопила низкие берега, слизнула, что плохо лежало, и потому вместе с нами путешествуют прошлогодние листья, стебли трав, кусочки коры, шишки, хвоя, сухие ветки и целые кусты. Важные пузыри держатся особняком, по главной дороге – больше по фарватеру. Клочья желтой пены цепляются за прибрежные кусты, собираются в промоинах.

Зачем-то я достаю компас, сверяюсь с ним.

– Курс восемьдесят семь. Почти на Восток.

Это так – лёгкое сотрясение воздуха. С тем же успехом можно было объявить, что Ангара впадает в Енисей. Ведь река петляет, и курс меняется каждую минуту. Но некоторый эффект имеется даже в глупостях – мои спутники с пониманием кивают головами. Процесс идёт правильно, всё под контролем.

Устья ручьёв и небольших речушек далеко вглубь залиты половодьем, превратились в спокойные, уютные заводи. Сейчас здесь отстаивается вся мелкая рыбёшка, следом за ней устремились утки всех мастей – они шумно взлетают при нашем появлении. В большинстве это чирки, маленькие речные уточки.

Нам приглянулся один такой заливчик. Оранжевое покрывало, брошенное закатным солнцем, устилает всю его поверхность. Полянка, окруженная большими елями. И два куличка на камне – тоже оранжевые. Здесь мы и причалим на ночлег.

Милое местечко было кем-то облюбовано ещё в прошлые годы, скорее всего рыбаками, не чужими людьми в лесу. Это угадывалось по тому, что нет под ногами мусора, не валяются вокруг бутылки и банки, кострище сделано на совесть и ещё не раз пригодится. Есть жерди для навеса, готовые сушинки стоят под ёлкой.

Принесли из леса ещё несколько сушин. Геля тоже не сидит без дела – несёт душистую охапку пихтовых веток, готовит лежанку под навесом, успевает собрать кружку брусничных листочков и побегов смородины.

– Будет чай весенний. Живительный и супервитаминный. Особо рекомендуется употреблять перед порогами.

В котелке клокочет вода. «Супервитаминная» кружка обжигает губы, а чай действительно хорош – запашистый , терпкий, бодрящий. Хочется подержать его во рту.

– Дома такой не получится.

– Да уж…

– Мне ещё добавку.

– Садись сюда. Здесь тепло и удобно. И дым не идёт.

Трогательная забота адресована, конечно, Геле. Оба мы опекаем её как можем. Предлагаем помощь, стараемся сказать что-то хорошее и даже немножечко соревнуемся в этом. Она всё видит и понимает. Но женским чутьём выбирает единственно верный безошибочный путь – держится одинаково ровно с каждым. Как хорошая учительница в классе. И невозможно догадаться, что творится у неё внутри.

На ночь устраиваем её в самое тёплое место – между собой. Туристы, знакомые с ночёвками на земле, называют это «малинник». Не очень-то малиново спать, когда холодно снизу и сверху. Зато с боков работает постоянный обогрев.

Долго не спим, ворочаемся. Снова и снова пережёвываем оставшийся позади день. Да, картинки были красивые, броские. Первая зелень, цветы, лесные запахи, черёмуховые облака, ленивое плаванье по спокойной реке… Но на душе другая погода – облачно, лёгкий ветерок с порывами. Замечено, что тихий, безмятежный денёк обычно бывает перед бурей.

Совсем догорел костёр. Лишь розовое пятнышко светится в темноте. Тишина сомкнулась над нашим приютом. Но всё-таки я ЕГО слышу. Заглушённый расстоянием грохот. Будто далеко за степью уносится в ночь курьерский поезд. Там порог – наше главное испытание. Завтра окунёмся в этот грохот. Жаль, что не дотянули сегодня. Можно было бы сбегать – заполучить хоть какую-то ясность на завтра.

Зачем сегодня делать то, что можно отложить на завтра? Жить правильно каждый день и каждый час – хорошо. Но не получается. Этого не может быть, потому что не может быть никогда, пока жив человек.

Мне тревожно за завтрашний день. В который раз задаю себе мальчишеский вопрос: Ты что – боишься? И отвечаю: Нет, не боюсь. Надо всё попробовать. Зачем бояться, когда уже ринулся в драку? Терять в общем-то нечего, никто меня дома не ждёт.

И всё бы оно нормально укладывалось в одной коробке (черепной), если бы шёл в порог один. Упадёт солдатик – мало кто заметит.

Нас трое. Каждый, конечно, сам выбирал – плыть ему или не плыть. Но близится момент «икс», когда вся наша слаженность может полететь вверх тормашками. Поток может раскидать нас в разные стороны, любой из моих спутников может получить травму, увечье или… Всё может случиться. Из трёх, будто бы равных, долей ответственность сразу складывается в одну и наваливается на одного – того, в чьих руках штурвал. Кто её взвешивал, эту ответственность, кто измерял?

…Проснулся от спора на важную тему – планировалась плотность предстоящего завтрака. Спор разгорался как костёр.

– Обойдёмся одним чаем, пока не голодные. В серьёзное дело надо идти натощак. Нам нужна спортивная злость, чтобы побороться с порогом, – убеждал Николай.

– Никакая злость нам не нужна, – не соглашалась Геля, – идти надо с добрым настроением. Поесть надо.

– Поесть и снова на бок завалиться.

– Ты что ли завалишься?

Слушая перепалку, я решил, что тоже имею законное право на участие в дебатах. Напросился на выступление. В результате найден консенсус: чай и бутерброды не утяжелят нас, но придадут нужную спортивную форму. Ну, держись, порог.

Большой плёс, обязательный перед каждым порогом, похоже, заканчивается. Берега стали ближе, течение заметно ускорилось – стоящие возле воды деревья быстрее «побежали» назад. Впереди показались горы. Это, должно быть, и есть хребет, сквозь который Бадарма прорывается на встречу с Ангарой.

Знающие люди не зря советовали нам причалить, заслышав шум впереди. А вдруг там воронка, и вся река уходит под землю? Бывает.

Берегом идём на разведку и сразу за поворотом видим источник шума. Упавшая лиственница перегородила реку и всеми сучьями «расчёсывает» её на множество шуршащих прядей. Немножко лучше, чем воронка, но всё-таки приятного мало.

– А если бы не сходили, не проверили… – Коля озвучивает главный вопрос, повисший в воздухе.

– Все наши радости закончились бы как раз в этом месте, –отвечаю с видом знатока, хотя знатоки здесь не требуются.

– Как?

– Очень просто. Причалить здесь мы бы не успели. Видишь, какое сильное течение? Оно бы затянуло нас под дерево легко, как яичную скорлупу. Мы бы конечно замахали ручонками, ухватились за сучья и как-нибудь выкарабкались на берег. А плот вместе с нашими рюкзаками – всё, тю-тю! Прощай, любовь! Вынырнул бы подальше, на другом берегу – ищи, свищи, догоняй его. Или разлетелся бы в щепки…

– И пришлось бы топать нам пешочком.

– Да, пешочком по кочкам. Без топора, без продуктов… Только до дороги тридцать кэмэ.

Ну, ладно. Прослезились по несостоявшемуся крушению, теперь – за дело. Обносим вещи по берегу. Сначала рюкзаки и греби, затем плот. Намокший, он оказался куда тяжелее. С трудом тащим вдвоём.

– Да какой же он надувной? – возмущается Коля, – да вы ж его водой накачали, пока я трошки спав.

Дальше хода нет, начинаются отвесные скалы. Грохот давит на уши, кажется, что дрожат даже камни. Налегке вылезаем наверх и смотрим в лицо порогу. М-да… не назвал бы это лицо приветливым.

Сразу несколько каменных быков вошли в реку, сдавили её в узкий белопенный поток, летящий в скальном жёлобе и круто падающий вниз с двухметровой высоты. Внизу тоже камни… Большая часть их под водой, но не глубоко. Для бревенчатых плотов это гибель. Но у нас надувной. Страшновато, но хочется рискнуть. Можно! Только мужским составом.

– Геля, ты сама всё видишь. Купание нам обеспечено. Мы здесь спустимся вдвоём, а ты лучше обойди по скалам. Дальше опять втроём. Ты хоть одна из всех останешься сухая и тёплая. Мы об тебя греться будем.

– Я буду с вами.

– Ну ты же сама видишь…

– Вижу. Пойдём вместе.

Коля взмахивает обеими руками, спешит на выручку.

– Солнышко ты наше, выйди из-за тучи. Улыбнись! Зачем тебе всё это? Пройдёшь по горе маленько, увидишь всё сверху, как по телику.

Тут наше «солнышко» светлеет, даже улыбается, глазками взблёскивает и говорит такое, против чего мы уже не в силах возразить.

– Куда вы от меня денетесь? Даже не пытайтесь. И не пойте мне свои узасные песенки, не выдумывайте. Вот вы мне скажите оба – какой нормальный человек сможет обойтись без солнышка? Не родился такой. И вы не обойдётесь. Я буду светить вам на дорожку, согревать вас буду, мокреньких и холодненьких. Пойдём вместе! Я выдержу.

Ну что тут скажешь? Ох, уж эти женщины… В игольное ушко пролезет, лягушкой обернётся, но своего добьётся. Ничем не пробьёшь, хоть из пушки стреляй. Всё у неё мило и красиво получается, как в сказке. А может быть, и вправду получится?

Коля улыбается, смотрит на меня выжидательно. А я что? Бронебойный разве? У меня тоже сердце есть.

Ладно. Пусть будет, что будет. Ещё на один оборот круче. Но сначала водно-спортивный инструктаж. Производственное совещание перед коллективным прыжком в яму с водой и камнями.

– Давай, Коля, так. Как только входим в поток, ты сразу сушишь весло. Вынь его совсем и не погружай без команды. Я сам подправлю, где надо. Ты, Геля, садись и держись за рюкзаки. Не улыбайся, дело нешутейное. Грохнемся с обрыва, и что тогда? Думаете, я знаю? Сам первый раз… Ни в коем случае не покидать плот. Хвататься за верёвки, за палки, за что угодно, но не покидать.

– А если рядом проплывает стодолларовая бумажка?

– Даже три бумажки.

– А если пачка?

– Пачка утонет.

– А россыпью?

– Ну, там посмотрим… Кончаем трёп. Поехали.

Катамаран неотвратимо втягивается в горловину. Коля «сушит». Геля сидит посреди плота, держится за рюкзаки. Скалы мелькают всё быстрее, быстрее… Уже видна линия обрыва, и по телу пробегает холодок от того, что за линией всё кончается. Неизвестность. Ничего не видно из-за перепада высот. Господи, что сейчас с нами будет?!

Всё. Летим!

– Держи-и-ись!

– Ой, мамочки-и-и!

Грохот, брызги в глаза. Неприятное ощущение беспомощности – ты падаешь, увлекаемый силой в сто раз сильнее тебя самого и ничего не можешь поделать. Деревья, скалы, облака – всё куда-то летит. Летят испуганные чёрные глаза, смотрящие на меня снизу. Весь мир летит в пропасть.

Удар под ногами. Я падаю на колени, держусь за весло. Глухой, холодный вал воды прокатывается над головой. Вскакиваю на ноги и вижу, что Коля, тоже весь мокрый, стоит по пояс в воде. Между нами вода. Ни Гели, ни рюкзаков… Но уже в следующий миг плот снимается с камня, всплывает. Появляется Геля. Её жёлтый берет смыло волной, мокрые волосы закрывают лицо. Плачет?

– Ты ударилась?

В едином порыве мы с Колей бросаем вёсла и кидаемся к ней, пытаемся поднять и тут же спохватываемся, что нельзя этого делать – неуправляемый плот несётся на камни. Геля держится за верёвку. Свободной рукой она откидывает волосы – нет, не плачет. Смеётся! Захлёбываясь от стекающей воды и восторга, несколько раз повторяет одно слово. Не понимаю. Тогда она кричит: «Су-у-упер»!

Да, это был суперполёт. Не на чём-нибудь, на плоту! Мы оглядываемся на уплывающий назад порог – белые буруны в бешеной пляске и грохоте, облако водяной пыли. Будто и не было дерзкого полёта, всё по-прежнему. Ничего в мире не изменилось. Что-то изменилось в нас.

Всего несколько секунд. Но каких… Секунды, прожитые так, можно вспоминать всю жизнь.

– Классный был прыжок. Как десантный.

– Хорошо, что обошлось. Могли бы утонуть.

– Г… не тонет.

– Это кого ты имеешь в виду?

– Себя, любимого, кого же ещё. Все остальные вне подозрений, можно не напрягаться.

Чувствительный толчок ставит точку на самом интересном месте. Снова сели на камни. Прошляпили.

– Давай, Коля, шестом. Уходим вправо.

Нет, никуда не уходим. Ни вправо, ни назад, ни вперёд. Как приклеились. Хуже того, катамаран опасно накреняется, нос задирается вверх, корму заливает водой. Этого только не хватало. Аврал!

– Дай шест! Работай гребью.

Налегаю на шест что есть силы, стараюсь развернуть корму вперёд. Ага, пошёл, пошёл… Уже лучше. Коля помогает мне гребью. Теперь он сзади. Вдвоём раскачиваем катамаран, он нехотя повинуется и сползает с камня. Вот они, надувные преимущества!

Только теперь, когда поплыли, замечаем, что все мокрые. От лёгкого завтрака не осталось даже воспоминаний. А ещё мы изрядно мёрзнем. Дает о себе знать купание в ледяной воде. И день выдался неприветливый – без солнца, но с ветром и моросящим дождиком. В такой денёк сидеть бы в тёплой комнате, пить чай с малиновым вареньем да смотреть в окно на спешащих прохожих.

– Мальчишки, надо разжигать костёр. Холодно.

Да мы двумя руками «за», но причалить к берегу не можем, пока не кончится каменный коридор.

В наши съёжившиеся души лезут без спросу, тайно пробираются «отрицательные эмоции». Лезут, как ночные воришки, растаскивают по частям всё хорошее, что было накоплено и нажито до сих пор.