Что-то уж необычно ласково звучал его голос. Обычно ведь гавкал, как собака, постоянно ворчал. Даже подозрительно. Виктор подошел, разгоряченный и запыхавшийся.

Рядом с Михалычем стоял мужчина лет сорока-сорока пяти, одетый как типичный офисный клерк: в очках, в расстегнутом пальто, в распахе которого виднелся темно-синий костюм, ослепительно белая рубашка. Красный галстук и очки в тонкой оправе дополняли этот облик. Ховрин тут же предположил какое-нибудь банковское предложение, типа кредита или какой-нибудь новый вид страхования на время службы в армии. Оказалось, совсем другое.

– Валерий Константинович Коротков, – представился мужчина, протянув Ховрину руку. – А вы – Виктор, так?

Ховрин пожал длинные сухие пальцы и кивнул.

– Можно на «ты»? – спросил мужчина.

Ховрин снова кивнул.

– Я хочу предложить тебе, Виктор, работу. Суть ее очень простая: провожать мою дочь Катю – ей семнадцать лет – из школы и с подготовительных курсов домой.

Ховрин ничего не ответил. Валерий Константинович, вздохнув, продолжил:

– Сейчас очень опасные времена, а она поздно возвращается домой. Ты, я вижу, парень крепкий, к тому же ее ровесник. Походишь с ней по их подростковым тусовкам. Мы будем платить тебе две тысячи в день в случае, если ты выходишь на работу. Возможно, потребуется выходить даже не каждый день.

Ховрин подумал: «Почему бы и нет?»

Тренер, будто бы и не слушавший вовсе, тут всунулся в разговор:

– Тренироваться вполне можешь утром и днем, а вечер у тебя всегда будет от тренировок свободный.

Как-то странно он был подозрительно добрый. Наверное, какие-то знакомые его попросили об этом деле, а может, и ему что-нибудь перепало.

Впрочем, в последнее время никаких проблем с посещением тренировок не было вообще: хочешь – ходи, хочешь – не ходи, поскольку Ховрин был дисквалифицирован на год и никакие ближайшие соревнования ему не грозили. А произошло следующее. Он выступал на городских соревнованиях по киокушинкай-карате в Зимнем Манеже. Правила в этом виде, как известно, довольно жесткие: соперники лупят друг друга по корпусу кулаками и ногами, в голову же бить руками нельзя. Ховрин тогда немножко странно проиграл в финале своему сопернику по очкам, но потом они сцепились уже после сигнала окончания боя, и он отправил чемпиона ударом ноги с полного разворота в голову в глубокий нокаут. Возник страшный скандал, закончившийся дисквалификацией. У того парня оказались влиятельные покровители и спонсоры: то ли отец его, то ли родной дядя был большой шишкой в МВД, поэтому даже раздались крики: «Полиция! Где полиция?», но у них вдруг тут же оказались и такие же влиятельные противники, которые пришли к тому что: «Это спорт и всякое случается!» На следующий день организаторы просмотрели видеозапись в замедленном режиме, и оказалось, что зачинщиком драки был сам пострадавший чемпион, он первым и ударил, но тот уже сутки находился в реанимации, то есть получил свое, и дело замяли. Впрочем, через неделю его из больницы выписали вполне здоровым. А для Ховрина все закончилось дисквалификацией на год. Всего-то! Про него тут же как бы и забыли: тренируйся по собственному плану, скажи спасибо, что вообще пускают в зал. Дело в том, что весной он уходил в армию.

Ховрин занимался карате с шести лет – как только пошел в первый класс. Отец не принимал отговорки типа «не хочу», «устал», «болит живот» и так далее, и Ховрин постепенно втянулся. Положительным следствием занятий единоборствами было то, что никто никогда не говорил ему: «Ща-ас ка-ак дам по ебалу!» или «Говоришь, нет денег? А если найду?» Один тип как-то, не глядя, кинул ему подобную фразу, не подумав о последствиях, правда, приглядевшись, тут же осекся, хотел открутить назад, но было уже поздно. Думается, больше никогда и никому так говорить уже не будет. Люди быстро учатся на таких примерах. Стоит ребенку один раз тронуть горячую печку или огонь, чтобы больше никогда в жизни так не делать. Через физическую боль до людей все доходит очень быстро. Слова же люди почему-то понимают плохо. Поэтому раньше в школах лупили розгами, ставили коленями на горох и оставляли без обеда.

Валерий Константинович между тем продолжил:

– В школе нападение маловероятно, а вот по дороге домой вполне возможно. Хотя школа тоже несет определенный риск. Одну девочку за какую-то провинность школьницы в туалете били ногами, таскали за волосы. Это стало известно из записи на мобильный телефон, а то родители зачинщицы той расправы уперлись: наша дочь не могла такого сделать. Пока не показали запись, стояли на своем. Полиция, однако, отмахнулась: по возрасту уголовной ответственности подростки не подлежат, разбирайтесь сами. – Валерий Константинович сокрушенно покачал головой. – Совсем озверела школота. Это потому что в кино и по телевизору постоянно драки и убийства. Ей нужна охрана в промежутках между школой, курсами в университете, бассейном, теннисом и домом. Как я уже говорил, взрослый охранник будет мозолить глаза, вызывать раздражение, ей будет стыдно, а ты запросто сойдешь за ухажера, одноклассника, парня из соседнего двора. Она согласна, – тут он как-то не слишком уверенно сказал, с заминкой. – И еще, на всякий случай: никаких любовей-морковей не разводить. Помни – она еще несовершеннолетняя… Кстати, у тебя подружка есть?

– Ну.

– Это хорошо. Помни профессиональное правило телохранителей: держать дистанцию с объектом охраны. Ты понял?

– Понял, понял, – проворчал Ховрин. – Смотрел в кино… Все телохранители мутят с охраняемыми тетками. Это плохо.

– То-то… Главная проблема состоит в том, что у нас одиннадцатый класс – то есть последний год учебы, а у нее в школе недавно убили старшеклассницу. Конечно, девчонка та была, как говориться, оторви и брось: с пятнадцати лет «зажигала» по ночным клубам, уже ходила по взрослым мужикам, говорят, имела старшего друга, которого представляла как своего продюсера. Только чего он там такого продюсировал – непонятно. ("Драл, наверное, во все дыры", – подумал Ховрин, но, понятное дело, промолчал). Потом ее одноклассницу убили. Тоже любила погулять и вот пропала еще осенью, родители потратили уйму дене, искали ее по всей стране, нанимали агентство – тщетно. Однажды показалось, что будто нашли где-то в Мурманске, даже поехали туда, но оказалось, что не она. Очень похожая девчонка, но не она. И тут оказалось, что когда смотрели фотографии неопознанных трупов, то выяснилось, что еще второго ноября в каком-то подвале был обнаружен труп убитой и сожженной девушки, которую тогда не опознали и похоронили как неизвестную под номером. А на фотографии мать узнала ее по волосам: очень красивые были длинные рыжие волосы и по ключам от дома, обнаруженным в кармане обгоревшей куртки. Сейчас будут делать эксгумацию и генетическое исследование, чтобы точно определить личность. Родители еще надеются, что не она, но ошибка вряд ли возможна. Так вот следователь – точно придурок! – принес фотографию в школу, показал классной руководительнице, а та – тоже не от большого ума – вызвала и показала ближайшим подружкам, еще и нашей Катюхе. Той стало дурно, случилась истерика. У другой ее подружки на днях отобрали телефон – подошли два таджика-гастарбайтера, дали молотком по лицу. Их поймали, те ни «бе» ни «ме» – по-русски не говорят, вроде как нужен был телефон позвонить домой – уважительная причина. Двух других девочек из их школы избили ногами и зачем-то били специально по лицу – уж не знаю, за что, – какие-то кавказцы, может быть, девчонки отказали им в общении, как-то не так ответили – неуважительно. А может быть, и просто так. Такое тоже случается. И вот еще на днях кто-то за ними гнался. Еле успели заскочить подъезд. Она теперь вообще боится ходить по улицам одна, особенно вечером. А у нее сейчас два раза в неделю языковые курсы в университете, бассейн, теннис, еще и репетиция ансамбля. Хоть все бросай, но ведь это же невозможно! Жена в трансе: вечером сидит у окна и смотрит на улицу. И звонить ей тоже боится. На прошлой неделе девчонка-соседка – Катькина ровесница – шла по нашему двору поздно, да тут ее мамаша ей и позвонила, та вынула телефон, чтобы выключить сигнал, но не успела – на этот сигнал из тьмы вылетела компания пьяных подростков, дали ей в лоб и отняли новый смартфон – это буквально в десяти шагах от подъезда. Мамаша даже в окно это видела, но ничего сделать не могла. Полиция приходила, как всегда со скучным видом: а нечего ходить так поздно и мобильники дорогие детям покупать, то есть, значит, сами и виноваты. А тут еще ходят слухи про нового маньяка в нашем районе – нападения в лифтах, ребенка украли. Не знаю: правда или нет…

Ховрин важно кивнул: маньяк – тема всегда популярная. Народ любит ужастики.

Валерий Константинович с сухим шорохом потер руки.

– Если честно, я не думаю, что это так серьезно, возможно, просто сложились обстоятельства, но я готов на это пойти ради душевного спокойствия Елены Михайловны, ее мамы, и, естественно, своего собственного. Надо как-то этот период пережить. У Кати после всех этих происшествий возник небольшой психоз. Она стала бояться. И ее можно понять: подружка, с которой сидели, считай, за одной партой, убита и сожжена. Все эти идиоты-следователи с фотографиями. Она теперь спит с невыключенным светом. Потом еще постоянные разборки в школе: на той неделе опять девочку избили в туалете, что-то они там не поделили: сигарету что ли или парня. Кто – она не говорит или не знает. Сейчас у них стали женские туалеты контролировать: теперь на переменах там постоянно сидит уборщица. А как иначе?

Он сделал паузу, собираясь с мыслями.

– Нанимать профессиональную охрану, понятно, очень дорого, – продолжал Валерий Константинович, – да и вряд ли в данном случае необходимо, и к тому же это будет бросаться в глаза. А ты сойдешь за ее парня, приятеля, двоюродного брата. Согласись, вряд ли к девушке, которая с тобой, кто-то пристанет и будет отнимать телефон. Задача твоя очень простая: встретить ее и проводить до дома. Сопроводить на курсы и назад. Получил-сдал. Все просто.

Ховрин пожал плечами. Ничего нового Валерий Константинович, по сути, и не сообщил. Обстановка была самая что ни на есть обычная: всюду бьют и грабят. Нередко утром идешь и, особенно зимой, на свежем снегу видны свежие пятна крови. А иногда и в подъезде, да и в лифте на полу накапано. Кто этого не видел?

Недолго подумав, он согласился: работа, по сути, непыльная – всех-то дел с девчонкой прогуляться – всяко же лучше, чем горбатиться на стройке на морозе да под дождем или ползать по крышам – прокладывать кабели для Интернета. Последние два месяца он работал кабельщиком. Работа была довольно грязная и однообразная. Целыми днями лазали по чердакам и крышам. Работяги в бригаде были странные: каждый день мечтали о пиве, и еще футбол посмотреть. Других интересов у них будто и не было. Хотя обычно кто-нибудь непременно говорил, глядя симпатичной женщине вслед: «Я бы ей вдул!» И еще утомляло договариваться с охраной зданий и администрацией территорий и домов. Все смотрели подозрительно, и главное, хотели что-то с этого получить. «А что я с этого буду иметь? – был первый вопрос любого администратора. На это зудело ответить: «С чего ты должен что-то с этого иметь? Кто ты вообще такой? Говно!» Ведь жильцы улучшают качество жизни, получают Интернет, цифровое телевиденье, а эти и тут хотели взятку. Система.

И это притом, что могли и кинуть: взять да и вообще не заплатить. Так недавно кинули одного знакомого парня: три месяца отпахал на испытательном сроке, а потом ему сказали, что, мол, ты нам не подходишь, и тут же уволили. Когда начал выступать, приехали суровые ребятки и отлупили его. Хочешь – жалуйся! Любой судья спросит: «Где контракт? Нет письменного контракта – до свидания!» Да и в теперешней конторе несколько раз уже задерживали зарплату: то хозяин уезжал на зимние каникулы с женой в Таиланд или ему самому понадобились деньги для каких-то других целей, типа машину поменять. И тоже договоров подписанных ни у кого нет. И тоже мог вызвать бандитов из "крыши", те просто бы выгнали, а бандитам заплатить проще, чем работягам – получалось даже дешевле. И еще такие случаи были нередки: например, хозяин придирался к пустякам, говорил: «Вы плохо сделали, я вам платить вообще не буду!» Это которые из крутых, на которых не наедешь. Звериные законы капитализма. А тут гарантированная штука в день без особых хлопот.

Затем Валерий Константинович вручил Ховрину заранее заготовленную распечатку ближайших мероприятий.

Ховрин, взглянув, остался доволен. Утром обычно работы нет, можно выспаться, сходить в спортзал, заняться своими делами: Валерий Константинович по дороге в офис сам завозит дочь в школу, в четыре тридцать она возвращается домой при белом дне в сопровождении Ховрина по многолюдной улице, к шести Ховрин вместе с ней едет на курсы в университет и в восемь встречает ее и провожает до дома. В девять он уже свободен. Это в понедельник и в четверг. Во вторник вечером у Кати какой-то кружок типа театрального или музыкального в Доме Творчества Юных рядом со школой до семи, в среду – теннис в пять и потом бассейн до восьми. Пятница – только теннис. Суббота и воскресенье – по ситуации, но обычно работа в эти дни не планировалась.

– Доводишь Катю до дверей квартиры, сдаешь нам и тут же получаешь расчет. Все просто.

Тут Валерий Константинович посмотрел в ежедневник, что-то вспомнил, спросил:

– Права есть?

– Есть.

– Давно получил?

– Месяц назад.

– Да, уж… – Валерий Константинович потер подбородок. – Но в целом это хорошо, могут пригодиться. Хотя тут по расстоянию все близко, а в центр на машине ездить неудобно: пробки, проблемы с парковкой. На метро получается даже проще и быстрее. Да и Катю в машине, бывает, укачивает, тошнит. Хотя сейчас уже меньше. Тебе когда в армию?

– В мае.

Валерий Константинович задумался.

– Получается всего три месяца. Немного не хватает, но там уже будем думать.

Потом сказал:

– Ладно. Поехали, покажу, где мы живем, и познакомлю тебя с Катей.

Ховрин переоделся, вышли из спортзала на улицу.

Подошел какой-то тип. Попросил закурить. Это был человек явно из уже увядшего движения «готов» – с черными, высоко бритыми на ушами, волосами и в длинном, тоже черном, пальто, болтающемся шарфе и с «кенгурушкой» за плечами, в которую была вшита гигантская металлическая молния. Ховрин помотал головой. Тип ушел прочь.

Валерий Николаевич проводил его взглядом.

– Это и есть панки?

– Вроде как готы.

– А это кто такие? – спросил Сергей Константинович.

– Один момент. Есть точное определение.

Ховрин пошерудил в смартфоне, зачитал:

– «Ну, готы это такие ушлёпки, которые морду отбеливают, волосы красят в сине– чёрный цвет и шатаются с кислыми мордами, якобы мечтая о смерти, это я знаю, а вот гламурных готов представить что-то не получается. Волосы у "правильного" гота должны быть черными, иногда с красным или лиловым прядями, виски выбритыми, лицо мертвенно-бледным (никакого загара!), глаза обведены черным, губы и ногти красятся в черный или кроваво-красный. Украшения самые разнообразные, но из белого металла, кожи и камней. Особое предпочтение, разумеется, отдается черным камням. В наследство от панков готам достались шипованные ошейники и браслеты. Последние, впрочем, носят еще и металлисты. Что до браслетиков, браслетов и браслетищ, диадем, серег, амулетов и разного вида колец и "когтей", закрывающих весь палец, то тут равных готам нет…» – Далее добавил уже от себя: – Готы вообще непредсказуемые. Одну девочку в Купчине однажды убили и съели. Сказали, что просто хотели есть или же из-за какого-то обряда, – я так и не понял. В холодильнике нашли части тела и голову…

– А вот эти, как их, – Виктор Константинович пощелкал пальцами, припоминая, – эмо? Были раньше такие – с челками на лоб. Сейчас не знаю, есть или нет.

Ховрин снова влез в смартфон:

– Вот пишут: «Я теперь узнал, кто такие эмо, они хуже сволочей. Это такие детишки, которые плачут напоказ и носят всякую чёрно-розовую дрянь. И музыка у них такая же слезливо-сопливая. Короче, чистые придурки, а я-то уже подумал, что глупее этих долбаных готов ничего и быть ничего не может, однако век живи век учись…» Это движение тоже отходит, как и готы. У нас в школе я ни одного эмо не видел.

Валерий Константинович покивал головой:

– Тут нам еще повезло. Катя, слава Богу, никуда не входила – ни в какие такие секты и групировки. Думаю, было бы видно. Я как-то с ней в прошлом году был на одном концерте. Там почти все были какие-то сумасшедшие, словно впавшие в массовый транс. Скакали, орали, поднимали руки. Хотелось зажать уши и спрятаться куда-нибудь. Одну девочку на концерте буквально затоптали. Уж не знаю, осталась ли она жива. Там стояла «скорая» и даже не одна.

– Вам надо было просто немного поддать! Иначе там делать нечего, – авторитетно заявил Ховрин. – А у нас в школе в основном младшеклассников гнобили.

– Известно, младших всегда шпыняют, в школе тоже есть своя дедовщина, но я что-то такого в своей бывшей не помню, то ли просто забылось. Плохое ведь быстро забывается. У нас есть сотрудник, молодой, успешный парень, несколько лет учился в дорогой частной школе в Германии, так он рассказывал, что там тоже в этом плане было довольно жестко. Дети вообще жестокие. Любят дразнить, обижать. В Катином классе одно время учился такой парнишка по имени Сурен, родители у него были приезжие откуда-то с юга, но очень богатые, однажды в коридоре на перемене он сцепился с девчонкой, они стали драться, волосы полетели клочками, завуч вмешалась – и ей тоже досталось. Сурен был в ярости, невменяем. Его выгнали из школы, а потом звонила его мать: ругалась, орала, что вы сами-де довели ребенка! Так, говорят, вопила – казалось, что телефон взорвется! В суд на школу грозилась подать… А какие еще есть молодежные группировки?

А Ховрин добавил:

– Еще есть скины и антифаны. Скины и антифаны враждуют, лупят друг друга. Главное, чтобы между ними не попасть. Скины бьют черных и азиатов, антифаны их защищают и бьют скинов, и вся эта группировка антифанов состоит большей частью из метисов и нацменов, которые живут здесь уже давно или здесь родились.

На этом сия довольно содержательная беседа закончилась. Валерий Константинович остался в некотором недоумении.

Затем на автомобиле Валерия Константинович, а это оказался черный седан «Ауди», приехали к дому – обычной панельной девятиэтажке, Ховрин тут же получил электронный ключ-таблетку от двери в подъезд. Поднялись на лифте на пятый этаж, подошли к солидной металлической двери, Валерий Константинович позвонил. Открыла женщина, видимо, Катина мама, ей было, по виду, чуть больше сорока. Она была красивая, но когда улыбнулась, стали видны первые признаки возраста – в углах рта и глаз уже поселились морщинки. Ее звали Елена Михайловна.

– Леночка, Катю позови, пожалуйста, – попросил ее Валерий Константинович, снимая пальто. Ховрину он раздеться не предложил. Заметив в его глазах вопрос, сказал: – Познакомлю вас, и будешь свободен.

– Ладно.

Тут в прихожую вошла девушка в футболке, под которой вытарчивали небольшие груди, явно без лифчика, поскольку видно было и чуть-чуть выпячивающие соски. Ховрин тут же на них непроизвольно и уставился. Катя, заметив это, скрестила руки на груди, слегка выразив ртом гримаску неудовольствия. Ховрин ожидал увидеть какую-нибудь «ботаничку» в очках и с бледным лицом, но девушка была вполне даже ничего.

Валерий Константинович представил его:

– Катя, это Виктор. Он будет провожать тебя из школы на курсы, на теннис и в бассейн. Завтра начинаем. Попробуем, как получится. Итак, – он взглянул на второй экземляр списка и повернулся к Ховрину: – завтра в четыре ты встречаешь ее у школы, далее вы едете на курсы. И, пожалуйста, давай без капризов! – это он уже Кате.

Тут же они с Ховриным и распрощались.

Ховрин поехал домой на метро. В переходе между станциями стояла дебильного вида девушка лет восемнадцати с картонкой в руках, где было кривыми буквами накарябано «Помогите! Умерла мама». Это выглядело бы душещипательно, если бы эта самая девица не стояла там же с той же надписью и полгода назад.

По дороге он зашел в магазин «Пятерочка». Встретил там бывшего одноклассника Борю Дергачева. Перекинулись с ним парой слов. Дергачев был студентом Бонча, имел белый билет и подрабатывал политическим оппозиционером и вроде бы неплохо на этом имел.

– Я эту страну ненавижу, – как-то разоткровенничался он, будучи в подпитии. – Иногда даже не пойму и почему. Меня тут все раздражает. Как услышу балалайку или визгливые бабские народные песни типа «Ой, рябина кудрявая», так буквально всего коробит до судорог. Больше всего ненавижу «Катюшу». Бывает, вроде и хорошо что-то сделают, и тоже почему-то раздражает. Дорогу вон хорошую сделали – и это раздражает. Понятно, надо валить, но валить нужно конкретно куда-то и хоть бы как беженец, чтобы пособие дали, на работу определили…

Жизненные цели у него были в целом определенные:

– Куда угодно, только подальше из Рашки! В Америке, говорят, можно хорошо жить нахаляву, по крайней мере, пока учишься, а потом найду какую-нибудь телку и к ней привалюсь…

Но и теперь деньги у него водились. Кто-то его явно подпитывал. Он был прирожденный оппозиционер, всегда болел за любую команду, которая играла против России. Такая у него была особенность психики. Ховрина это удивляло.

– Что ты об этом думаешь? – спросил Ховрин как-то у Юрика Васильева, своего одноклассника и друга с первого класса.

– Я думаю, что он скрытый пидар. Вот и вся причина, – заключил Юрик.

– Почему? – удивился Ховрин.

– Все пидары таинственным образом ненавидят Россию и притягиваются к Западной Европе, особенно к Англии и Голландии – тут какой-то исторический феномен и генетически кодированный механизм, требующий специального изучения, возможно, как проявление общей деградации, – глубокомысленно отвечал Юрик. – У них жопа считается половым органом, ее даже в кино сейчас затуманивают, чтобы не смущать народ. Жопа почему-то считается важнейшим органом в этой среде… Тут в каком-то городе разоблачили полицейских-оборотней. У них в участке была странная пытка – засовывать в зад подозреваемому бутылку. В этом наверняка тоже есть какая-то сексуальная патология. Есть мнение, что в запихивании в задний проход бутылки или швабры имеется скрытый гомосексуализм. Иначе, зачем одному мужику пихать в задницу другому мужику посторонние предметы? Разве будет человек в здравом уме засовывать кому-нибудь в задницу бутылку? А для них это наверняка был целый повторяющийся ритуал, какая-то идея. Они наверняка что-то испытывали при этом. Они бы и сами, может, хотели бы свои концы пихнуть, но не решались на это и пихали вместо этого бутылки. Это же не тетки, они не для пихания. Да и теткам бутылки пихать с чего бы вдруг – тут явный психический надлом, нарушение потенции или что-нибудь еще… Ведь кишка – не влагалище, не детородный орган. Странно это…

– Ты, Фрейд херов, кончай пиздеть, а то меня сейчас стошнит! – простонал Ховрин. – И вряд ли он пидар, – засомневался он, – у него есть подруга. Кстати, довольно симпатичная. Кажется, Лена зовут. Вроде бы они вместе хотят свалить в Канаду. Я ее видел: такая черненькая с большой жопой. И еще голос у нее такой тоненький и противный, какими в мультфильмах разговаривают мелкие животные. Через короткое время он начинает раздражать ужасно. Хочется заткнуть уши.

– Ого! Все в струю: Канада теперь считается раем для содомитов. Если упрощенно: там хотят официально снизить возраст сексуального согласия и еще они выделяют шесть полов. Настоящий возрожденный Содом! Писец!

– Что за шесть полов? – удивился Ховрин.

– А я знаю?

– Заливаешь! Такого просто не может быть! – отропел Ховрин. – Вообще ебнулись!

– Ну, что: когда валишь в свою Америку? – спросил Ховрин у Дерагчева.

– Хер знает: визу, гады, не дают! – погрустнел Дергачев.

– И правильно делают! – хохотнул Ховрин. – Потому что нехуй!

На том и расстались.

На углу дома уже у магазина «Магнит» Ховрину встретился еще один знакомый по школе – Дима Ершов. Он был в темных очках, бледный до зелени и даже в этот холодный день обливался потом. Цель жизни его была теперь одна – любым способом добыть денег на дозу. Лицо его было желтое – следствие хронического гепатита, и сразу было видно, что парень не жилец – недолго ему осталось. Он уже разлагался. И сам об этом знал. Наверно у него был только один шанс выжить – это попасть в строгую тюрьму, где нет доступа к наркотикам и есть хорошая больница. Если, конечно, еще остались такие тюрьмы. Алик Воронков, который сидел под Питером, звонил оттуда чуть ли не каждый день просто поболтать. Мать ему сделала безлимитный тариф. Обстановка у них в ИТУ сложилась, видать, довольно неплохая, никто его не прессовал и не угнетал. Сидеть ему оставалось еще четыре года. Впрочем, он не был наркоманом, до отсидки активно занимался боксом и даже там, на зоне, ухитрялся ежедневно тренироваться.

Ершов исподлобья посмотрел на Ховрина, сунул ему вялую холодную и влажную руку – как лягушку:

– Привет. Ты как?

– Херово.

– И я. Бабла нет? Завтра отдам, – безнадежно спросил Ершов.

Ховрин помотал головой:

– Сам голодаю.

Оба какое-то время молчали.

– Ну, пока, – сказал Ершов, тут же потерявший к Ховрину всякий интерес.

– Пока.

Ховрин прошел через арку во двор. Там стояла компания. Оттуда вытащился какой-то резкий парень, ухватил Ховрина за рукав, прохрипел:

– Дай закурить!

– Не курю! – вырвался Ховрин.

– Ты чё – грубишь? – тут же вскипел тот, уставясь на Ховрина мутными глазами без всякого выражения. Ховрину на миг показалось, что это был настоящий биоробот.

Стало понятно: это заводка, и Ховрин ударил его в подбородок изо всех сил. Парень исчез из поля зрения. Звук от падения биоробота был картофельный, поскольку в нем не было никаких металлических частей.

Остальные в этой компании – такие же биороботы – были народ опытный и на рожон не полезли: чего хорошего валяться в грязи, а потом еще тащиться в травмпункт – чиниться.

Тут же и позабыв про них, Ховрин пошел домой спать.

Утром сходил в спортзал, а у школы Ховрин был ровно полчетвертого.

Наконец появилась Катя Гарцева. Кивнула. Подошла.

– Ты куда после школы? – поинтересовался у нее Ховрин по дороге.

– Пока хожу на курсы английского в Большой Универ, – ответила Катя без особого энтузиазма. – Нужно получить сертификат.

– И на кого будешь учиться?

– Хочу на филолога. Если, конечно, поступлю, – туманно ответила Катя, делая большой шаг через лужу.

– Ты-то и не поступишь? Уж на платное место тебя всяко ведь возьмут. Тебя родичи туда пихают, или по своей воле идешь?

– Сама. А куда еще идти-то?

– Ну, там все девчонки хотят в артистки. Ты же – красивая. Хотя если и переводчиком: тоже хорошая женская работа, и платят, наверно, неплохо.

Катя чуть покраснела от удовольствия.

– А у тебя какие планы?

– У меня-то планы очень простые: армия.

– И когда забирают?

– В мае. Праздники еще, надеюсь, дадут отгулять!

– А что после армии собираешься делать?

– Еще не думал: буду работать, заниматься спортом и учиться. Может быть, пойду работать в МЧС.

– МЧС – это круто! У меня школьная подруга поступает в университет МЧС на самый блатной факультет – на пожарку, закончит – деньги будет грести лопатой с предприятий, ресторанов – у всех ведь непременно есть нарушения. Но туда без блата никак не попадешь. У нее отец пожарный начальник. Еще неплохое место, говорят, Академия государственной службы, но туда просто так не поступишь. Тоже клевая работа: брать взятки и нифига не далать! – трещала Катя. – Один парень из нашего из класса туда идет – у него отец работает в Смольном. И еще есть у нас в классе такая сладкая парочка: Инна Еремочкина и Спартак Зайчиков. Они оба идут в «Кулек».

– В «Кулек»? – удивился Ховрин. – Там же, говорят, учатся одни пидарасы! Других туда и не берут.

– Ну, про это я не знаю, – пожала плечами Катя. – Думаю, что это не так.

– Говорят, а у нас один парень из класса в прошлом году поступил в Лесопилку. Говорит, туда можно вообще не ходить: только платишь бабосы, занимаешься своими делами и получаешь диплом…

– Не слышала про такое. А какой у нее мировой рейтинг? – поинтересовалась Катя.

– Хрен его знает! Наверно никакой. Хотя рейтинги, наверное, тоже все за бабки делают. Верить теперь ничему нельзя…

– Ну, я так не думаю…

Так, болтая, дошли до самого дома и потом до дверей квартиры.

Валерий Константинович, рассчитавшись с Ховриным, запер входную дверь.

– И как тебе этот парнишка, Катя? – спросил он у девушки.

– Нормальный, – буркнула та.

– А я считаю, что вполне даже хороший.

–Туповатый он какой-то: сила есть – ума не надо. Представляешь, в армию идет! Косить не хочет. Это нормально? Потом будет работать в МЧС.

– И чего он еще тебе рассказал? – спросил Валерий Константинович.

Катя ничего не ответила, будто и не слышала вопроса, ушла к себе.

Недели две все шло без проблем, четко по графику. Лишь однажды подошел какой-то парень. Уперся в Ховрина:

– Я хочу поговорить с Катей! – Он был бледен и напряжен.

Ховрин вопросительно взглянул на Катю:

– Будешь с ним говорить?

Ответ Кати его удивил:

– Нам не о чем разговаривать!

Ховрин повернулся к парню, развел руками:

– Не хочет она с тобой разговаривать. Так что, братан, извини…

С интересом подождал ответной реакции. К его разочарованию, никакой реакции не последовало. Парень просто повернулся и ушел, ссутулившись и чуть загребая ногами.

Некоторое время шли молча. Вопрос висел в воздухе. Потом Катя сказала:

– Да ну его!

Ховрин хотел, было, спросить, кто это, но не стал. Все равно бы толком не ответила, и какое вообще его, Ховрина, дело. Пробормотал:

– Все. Без вопросов.

И все-таки чуть позже спросил:

– А это кто был?

– Это? Мой бывший парень, – просто ответила Катя.

– Ты с ним спала?

– Так спрашивать неприлично, – огрызнулась Катя, слегка покраснев.

– Почему? Когда спишь – это считается близкие отношения, появляется зависимость. А когда нет – то как бы и отношений никаких нет. Это самое дело на отношения влияет чрезвычайно. Если ты хоть раз с ним переспала, то он от тебя может потребовать продолжения.

Катя надула губы, думая, что ответить, потом буркнула: