Слова любви, любви таинственной

Запретный остров

Старые струны

Были опытны старые струны

В холодке у речной синевы

С той ромашкой, прелестной и юной,

Что меня целовала на вы.

         Не в раю, не под дивной смоковницей,

         Мне твой голос шептал под луной:

         «Я хочу быть вашей любовницей,

         Я хочу быть вашей женой».

Мне тогда это было забавно,

Вереницей промчались года.

С этой девочкой, юной и славной,

Мы расстались, увы, навсегда.

         И теперь белоснежною горлицей

         Ты влетаешь в мой сон голубой:

         «Я хочу быть вашей любовницей,

         Я мечтаю быть вашей женой».

Налетели осенние ливни,

Разметали красу с тополей.

И слова твоей просьбы наивной

Нынче стали молитвой моей.

         Не в раю, не под стройной смоковницей,

         Чей-то шёпот, как прежде, со мной:

         «Я мечтаю быть вашей любовницей,

         Я мечтаю стать вашей женой».

Прожил зря или не зря

Я люблю уста желанные,

Чтоб весна – со всех сторон!

Чтоб девчонки были пьяные

И гитарный перезвон.

К чёрту этих, что с вопросами!

Я люблю, что любят все:

Чтобы звёзды под колёсами

И по встречной полосе!

Чтобы губы, губы алые…

Скорость, Господи, спаси…

Чтобы деньги и немалые —

Только спичку поднеси!

Жизнь свою – облей канистрою…

Не догнать и не спасти…

Чтоб залётной тройкой быстрою

Вдоль по Млечному Пути.

Русь весёлая, раздольная!

Я люблю, чтоб в пол педаль!

Чтоб луна, подруга вольная,

По снегам летела вдаль.

Не поймут сердца усталые

На обочинах шоссе.

Только губы, губы алые…

И по встречной полосе!

Помнишь юность, помнишь платьице?

Помнишь волю – пей, гуляй!

Солнце по небу покатится,

Хоть ладони подставляй.

Время – тучами несметными…

Прожил зря или не зря?

Над снегами многоцветными

Предпоследняя заря.

Вспыхнут звёзды долгожданные.

Я люблю, что любят все:

Чтоб девчонки были пьяные

И по встречной полосе!

Слова любви, любви таинственной

За что казнишь, о Боже правый?

Ни звёзд, ни ласки, ни пути…

Клубится ночь над переправой,

И ничего нельзя спасти.

         Слова любви, любви таинственной

         Растают, как мираж, в стране обманной.

         Сначала вдруг исчезнет «мой единственный»,

         Потом навеки канет «мой желанный».

И в этот горький миг прозренья,

Миг мрака после синевы,

Всё мужество и всё смиренье

На помощь призовете вы.

         О, где же вы, слова любви таинственной?

         И только память купиной неопалимой…

         «Разбились наши звёзды, мой единственный!

         Погасло наше солнце, мой любимый!»

И чей-то чуткий взгляд участья,

Когда всё прошлое – дотла;

И снова хрупкий остров счастья

Кочует в вечном море зла.

         Всю ночь летит по шпалам лес безлиственный.

         А в сердце слышен голос, голос тайный:

         «Ты был когда-то прежде мой единственный,

         Теперь прощай навеки, мой случайный!»

Донжуанский список

Подходя плотней к пределу,

Мы итожим свой багаж,

Вспоминая то и дело

Донжуанский список наш.

Кто шумливей на насесте?

Кто счастливей под луной?

У кого-то их за двести,

У кого-то ни одной.

Все – и гений, и каналья —

За приманкою числа;

И у Пушкина Наталья

Сто тринадцатой была.

Наших тайн никто не знает,

Тем не менее, всегда

На челе у нас сияет

Эта цифра, как звезда.

Кто поёт для нас с эстрады,

Кто сидит за нас в тюрьме —

Всюду цифры, как награды,

Нежно светятся во тьме.

Наша скрытность – не кольчуга,

А дырявый перемёт.

Стоит глянуть друг на друга,

Зрячий мигом всё поймёт.

Кто шумливей на насесте?

Кто счастливей под луной?

У кого их было двести,

Кто ни разу ни одной.

Где отмычки, там и двери,

Из ушей торчит совет.

Но никто из нас не верит

В этот правильный ответ.

Где ж вы, тайные кольчуги

И ночные стремена?

И ножами вольной вьюги

Убиенная весна?

Что открылось в благовесте

За могильной тишиной?

На заклятом лобном месте

Кто счастливей под луной?

Я вам тайны не открою,

Я советов вам не дам.

Кто же счастлив в этом мире,

Я давно не знаю сам.

Никогда не сожалея

О потерянной заре,

Кто там бродит по аллее

В нежилом монастыре?

Подходя плотней к пределу,

Мы итожим свой багаж,

Обновляя то и дело

Донжуанский список наш.

Ты не в счёт, ты просто ветер

Всё, что было, всё, что будет,

Бог когда-нибудь рассудит;

Он всё знает, он всё видит с вышины.

Ветер молит розу: «Дай мне

Рассказать тебе о тайне,

Не моей, а мне приписанной вины».

Но она не отвечает,

Лишь головкою качает:

– Я не верю, понимаешь, и не жду.

Я одна теперь на свете.

Ты не в счёт, ты просто ветер,

Ты найдёшь себе цветок в любом саду.

Всё всерьёз: седые пряди

И застывший крик во взгляде,

И ни вздоха, ни намёка, ни пути.

Ветер вьётся в чистом поле,

Хриплый голос полон боли:

– Неужели ничего нельзя спасти?

Всё, что было, всё, что будет,

Смерть когда-нибудь остудит —

Только ей я дам последний свой ответ.

И она корить не станет,

Не обидит, не обманет,

Скажет: «Хватит! виноватых больше нет».

После нас на той же сцене

Сотни тысяч поколений

Будут жечь себя и мучить в свой черёд.

И в любой душе мгновенной

Вся краса и блеск вселенной

Отразится, просияет и умрёт.

Всё, что было, всё, что будет,

Мир когда-нибудь забудет,

Сам себя и свой итог сведёт к нулю.

Только в памяти нетленной

В час крушения вселенной

Прозвенит на миг безвестное: люблю!

– Лишь одну тебя любил я и люблю.

Сломанная веточка

Раскидистое дерево дороги.

И в нём одна лишь веточка сломалась —

Та что ведёт к подъезду твоему.

Девочка моя

Девочка моя, как же ты далеко…

Песни мои болью полны.

И гитарной струне оживить нелегко,

Оживить позабытые сны.

Твой крестик нательный мне к сердцу приник,

Только пальцы цветов не сомнут.

Это шутка твоя нас связала на миг,

И распалась цепочка минут.

Девочка моя, как же ты далека…

Да спасёт тебя горний рассвет.

Не догонят тебя ни струна, ни строка

В девятнадцать чарующих лет.

Ты свой крестик нательный снимала с меня

И в глаза мне глядела, смеясь.

И февральская ночь закатилась, звеня,

И зарёю в полнеба зажглась.

Ты исчезла вдали как напев ветерка,

Только праздник в душе не затих.

Да спасёт тебя Бог от меня, старика,

И от песен обманных моих.

Интермеццо

                   Интермеццо – это музыкальная пьеса,

                   которая исполняется в перерыве

На обрыве у леса

Ворон хрипло кричит.

Что за странная пьеса

В перерыве звучит?

Не найти, не измерить

К тайне взорванный мост.

Невозможно поверить

В неприкаянность звёзд.

Кто же здесь верховодит?

Кто подводит итог?

И в президиум входит

Тяжкой поступью Бог.

Все апостолы пьяны,

Все мадонны в слезах.

Под распятьем стаканы

На разгульных ветрах.

С глаз упала завеса,

Ворон снова кричит.

Что за странная пьеса

В перерыве звучит?

Облака как солдаты,

Как наживка весна,

И кочуют закаты,

И любовь как блесна.

Не найти, не измерить

К тайне взорванный мост.

Невозможно поверить

В неприкаянность звёзд.

С двух сторон на обрыве.

На кого опереться?

Мы живём в перерыве,

Наша жизнь – интермеццо.

Стюардесса

Чао! От винта! Шеннон – Гавана.

И поднос плывёт в твоей руке.

А в бокалах звёздная нирвана

И луна на тонком стебельке.

Я в любви всё тот же безбилетник,

То аншлаг, то полный перекур.

Привези мне, Ленка, двухкассетник

Из страны далёкой Сингапур.

Я на нём поставлю эту плёнку —

Ни догнать, ни вспомнить, ни спасти —

Про одну знакомую девчонку,

Что живёт у Млечного Пути.

Ты опять счастливей всех на свете —

Южный пляж, бикини и гламур.

Привези мне, Ленка, вольный ветер

Из страны далёкой Сингапур.

Под крылом небесные свирели.

Остров Сал – в созвездии твоём.

А потом, как прежде, на неделю

Мы с тобой в Аксаково махнём.

Там, где счастье светится в тумане,

Где живётся сладко и легко,

Где ночной мираж гостит в стакане

И гитарой бредит Шурико.

И опять: Шеннон – Гавана – Лима,

Пересменок, Мальта и Дакар.

Но влечёт к себе неодолимо

Этих милых дней родной угар.

Над осанной небо голубое,

И на нём твой след как белый шнур.

Привези мне, Ленка, шум прибоя

Из страны далёкой Сингапур.

Федерико Гарсиа Лорка

И снова крик: на абордаж!

Ночных потерь, рассветных краж…

Предсмертных улиц след… По чьей вине,

Гарсиа Лорка, свет погас в твоём окне?

         В последний раз

         Весна цвела гитарным звоном,

         И стал напевом похоронным

         Расстрелянный рассвет.

         Кто дал приказ?

         И в тот же миг заката створки

         Остановили сердце Лорки

         В расцвете лет.

Вот мир щеколд, вот мир дверей,

Вот мир святынь и лагерей.

И стадо цезарей со всех сторон

Гусиным шагом переходит Рубикон.

         А во дворце

         Крутил усы диктатор Франко

         И с ним прекрасная испанка,

         И Сальвадор Дали.

         А в их глазах

         Уже маячил миг расплаты

         И извивались циферблаты,

         Простёртые в пыли.

Он мог отдать такой приказ

Одним движеньем властных глаз.

И нет свидетелей. Молчит Пилат.

И пьёт цикуту не отрёкшийся Сократ.

         А во дворце

         Король и проходные пешки,

         И вечный спор орла и решки:

         Кто в этом мире прав?

         Опять мечты…

         Любовь и ты, а третий лишний…

         И снова козыри Всевышний

         Суёт себе в рукав.

Художник прав: мы в западне,

А на холсте – «Жираф в огне».

Продажных улиц блеск опять в цене.

Жираф стоит, как будто спит, жираф в огне.

         А во дворце

         Всю ночь шумел безумный Франко

         И с ним прекрасная испанка,

         И Сальвадор Дали.

         А в их глазах

         Уже маячил миг расплаты

         И извивались циферблаты,

         Распятые в пыли.

Таков наш мир, таков наш крест,

Где взгляд невест как благовест.

Монета падает – подставь ладонь.

Жираф горит, но он не знает про огонь.

         Звезда Испании

         За море пепла закатилась,

         И ночь на сердце опустилась,

         И опустел рассвет.

         Генералиссимус!

         Ты поднял руку на поэта,

         И только за одно за это

         Тебе прощенья нет.

И снова крик: на абордаж!

Крутой вираж. Пустой мираж.

И стадо цезарей в борьбе за трон

Уже бетоном заливает Рубикон.

         А во дворце

         Король и проходные пешки,

         И вечный спор орла и решки:

         Кто в этом мире прав?

         Опять мечты…

         Любовь и ты, а третий лишний…

         И снова козыри Всевышний

         Суёт себе в рукав.

Ты ушла

Ты ушла и сказала: «Прощай навсегда!»,

Не дослушав мой тихий ответ.

Ты была для меня как ночная звезда

И чарующий сердце рассвет.

Не сестра, не жена, а ночная звезда

В суете городов-поездов,

Что по лезвию тайны летят в никуда

В нескончаемой смене веков.

Я тебя целовал, а вокруг колдовал

Не иссякший за тысячи лет

И кружился над бездной земной карнавал,

И струился невидимый свет.

Ты ушла торопливо, ушла навсегда,

Затерялся твой призрачный след.

Ты была для меня как живая вода,

Что спасала от боли и бед.

Аксаково

Мы уедем с тобой

                    в бесконечно знакомую даль…

Там, где в зимнем лесу

                    зажигаются звёзды-колдуньи…

В океане надежд

                 за кормою растает печаль.

Тот, кто ждёт, тот поймёт,

                        потому что живёт накануне.

Из кассетника льются

                       вчерашние чувства других —

Прямо в наши сердца;

                          это смена живых откровений.

По вчерашней лыжне

                   мы приходим в сегодняшний миг,

И аксаковский лес

                   принимает минутные тени.

Мы как горные реки

                     меняем свой путь без труда —

Чтобы наспех забыть

                      о вчерашней постылой анкете.

И в закатном огне

                  мы сжигаем свои города.

За рулём бензовоза

                      охваченный пламенем ветер.

Без нелепых страстей,

                     без обмана слепых скоростей

Здесь, в обитель снегов,

                     я вступил как неопытный инок,

.

И аксаковский лес

                  принимает минутных гостей,

Исцеляя сердца

                тишиною безлюдных тропинок.

Этот вечер плывёт,

                     словно Ноев ковчег, в никуда…

Догоняя обман,

              мы меняем рубли на бутылки.

И над люксом взойдёт

                          Шурико как ночная звезда

И уронит в сердца

              стон гитары, внезапный и пылкий.

Мы на отмели сердца

                          пьём воду живого ручья.

Бесконечна как жизнь

               анфилада намеченных спален.

Если есть, что налить,

                    напоследок налейте, друзья.

Каждый миг без любви,

           как рассвет без надежды, печален.

Там, где звёздная полночь

                          подпишет февральский указ,

Наш заезд прозвучит

               в каждом сердце, как тайная месса.

И в московской тюрьме

                     этот вечер мы вспомним не раз,

Этот праздничный сон

                    в нас упавшего зимнего леса.

Жена вернулась

Жена вернулась наглая,

                          красивая, счастливая,

И странно золотились

                          следы её вдали.

И колдовские молнии

                          по комнате змеились,

И прямо на паркете

                          тюльпаны расцвели.

Конечно, там роскошные

                          лужайки и беседки.

Там пальмы и магнолии

                          ласкает звёздный хор,

Там море в белых вымпелах,

                          но только, если честно,

Не могут эти мелочи

                          зажечь такой костёр.

Ведь что же получается?

                          Прошло уже полмесяца.

Она посуду моет —

                     и Шуберта поёт.

Она выносит мусор —

                        глаза, как звёзды, светятся.

Ведь это ж ненормально,

                          любой меня поймёт.

Как крестный ход с иконою,

                          как сад порою вешней,

Как душу напоившая

                          желанная гроза…

.

И вьются над кострищами

                          живые души грешниц,

Лишь ангелы безгрешны,

                          да в церкви образа.

Бывает в жизни всякое,

                          когда прямой наводкою,

Когда в незрячих сумерках

                          мы мечемся, дрожа.

Она вошла как таинство,

                          светящаяся, кроткая…

Да вот беда, споткнулась

                          о лезвие ножа.