С востока на запад. С острова на материк

© Римид Нигачрок, 2020

ISBN 978-5-4485-3633-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

С ОСТРОВА НА МАТЕРИК

Жаль прошлого не жаль

 
То я боюсь забыть былое,
Перебирая день за днем,
То говорю себе, не стоит
Хранить, а выжечь бы огнем.
 
 
А вскоре снова пыль сдуваю
С далеких дней, и улыбнусь
И фото старому, листая
Альбом, а он наводит грусть.
 
 
Нет, нет, нельзя так беспокоить
Почти уснувшую печаль,
Пусть остается всё в покое,
Не жаль мне прошлого, но жаль…
 
 
И лето нынешнее тоже
Уйти неспешно собралось,
Забыть весну оно поможет,
Весна опять придет авось.
 
 
Ведь жизнь моя не настоящая,
С надеждой верится мне в ложь,
И не меня уложат в ящик,
На мертвеца я не похож.
 
 
Трех лет девчонка прибегает,
Влезает к деду на коленки,
И он как дочку приласкает
Свою же внучку. Эта сценка
 
 
Невольно в прошлое забросит,
Когда ты сам такой же кроха
Трех лет, пяти и даже в восемь
Звал мамку, если было плохо.
 
 
А мамы нет, и некому утешить,
И старику и плакать не пристало.
В минувшее ни поездом, ни пешим
Не попадешь, а там бы снять усталость,
 
 
Одежду сбросив, с берега нырнуть.
Как хорошо!.. Уходит тихо лето,
Но я вернусь, меня ты не забудь,
Дитем опять когда-нибудь и где-то,
 
 
Как в той же внучке мамина душа
Живет, быть может, я не узнаю.
И дни ушедшие, меня уж не пугают,
Подхватят внуки душу и мою…
 

Кроме меня никто

 
Кроме меня, кто мне расскажет,
Как жил, что делал, где бывал,
Ни друг, ни брат, ни мама даже,
Роман в стихах всю жизнь писал.
 
 
Случайный плёвый эпизод
Переложу под рифму слова
Экспромтом, бегло, так сойдет,
Тяп-ляп, минута, стих готовый.
 
 
Опилок, щепок, веток горы,
Я строил храм воображеньем,
Хотелось жить, не жить в котором,
От бед реальных утешеньем.
 
 
И мне неважно, есть ли уши
Внимать пустяшные рассказы,
Держать в темнице пленной душу
Ни час, ни миг не стану даже.
 
 
И лучший друг, и враг коварный,
Я сам себе, и мне не скучно,
Душа звучит струной гитарной,
Я ум настрою с ней созвучно.
 
 
Кто может лучше рассказать,
Кроме меня, судьбу мою же,
В ней бури, слякоть, тишь и гладь,
И тот рассказ мне только нужен.
 
 
Но если есть, кто будет слушать,
Не удержусь пред искушеньем,
Изнанкой выверну я душу,
Доверю другу с подношеньем.
 
 
Что есть, забуду я, коварство
И подлость, зависть и корысть,
Как только лишь проглотят яства,
В тот час и душу станут грызть.
 
 
Истопчут солнечное поле,
Сорвут цветы, загубят сад…
Я их впустил по доброй воле,
Так прогоню в тот час назад.
 
 
Держать калитку на запоре
Не стану, если захотят
Войти, не буду с ними спорить,
Друзья вы если, вам я рад.
 

Старатель

 
Говорят, на юг Сибири
Люди едут мыть песок.
А пока ты парень в силе,
Вань, поехать ты бы смог?
 
 
Зазывал в артель рабочих
Наш купец, готов рискнуть.
Мы живем уж бедно очень,
Но опасный длинный путь.
 
 
Там, на речке, на Амыле,
Говорят, в тайге глухой,
Золотишко люди мыли,
И с богатством шли домой.
 
 
Ладно, батя, я готовый
Постараюсь для семьи.
Воротиться, дай нам слово,
Нужда давит, нас пойми.
 
 
Верхом, пешком, в телеге
Продвигались на восток,
Степи, горы, топи, реки…
Пропадем, спаси нас Бог!..
 
 
Добрались – проходит месяц,
Край земли, медвежий край.
«Будем хату ставить здеся!
Инструмент-ка разбирай!»
 
 
Рядом горная речушка,
Сосны, пихты и кедрач.
Бревна тащит на горбушке,
Наш Иван, ого, силач!..
 
 
Вот и стал Иван старатель,
Ему латок, лопата и кайло —
Жена и батя, и приятель;
И гнус сосал, и солнце жгло.
 
 
Мечтал, найти бы самородок,
Иль россыпь горстью загребать.
Зима и лето – мчались годы…
До нитки спустит всё опять,
 
 
Как в кабаке фарта найдет,
Забудет, что его заждались,
Что обещал он наперед,
И пьет потом уж от печали.
 
 
Но девку всё-таки сосватал,
Из местных, сущая дикарка,
Он бросил пить, поставил хату,
И баньку топит очень жарко.
 
 
Год-два – родит ему сынка,
Еще годочек – девка в доме.
Пусть и крепка еще рука,
Но кашель бьет и кости ломит.
 
 
В семь лет сгорел Иван и помер,
Детей – две девки, три сынка,
Кормильца нет – и горе в доме.
Песком златым полна река…
 

Последыш

 
Дочки, дочки и что, носитель фамилии – раз!
Эти – замуж, отрезан ломоть, ты – наследник,
Повырастали и в город, им он лучше горазд,
Хоть колхоз и богат, и я в ряду не последний.
 
 
Что, Владимир? Ты тоже стыдишься села?..
Дом куда же: умру, кто останется? Мыши!..
Комсомолец, отличник, работник – хвала
Раззадорит и сгинешь: старика-то ты слышишь?
 
 
Дочи: Женя с Машей, и Катя, ты – последыш,
Мне в награду, женись, коль приспичит, но здесь.
Тятя, я, как они я хочу, в город, я учиться уеду!..
Если нет – пропаду, опозорю фамилии честь.
 
 
Вот тут пишут: вербуют на стройки Востока.
На три года всего, я туда и рвану рубить рубль…
Мамку с кем, как умру, ей вдовой одинокой?..
Дочки в город возьмут: молодым она в убыль.
 
 
Здесь бы жил: дом родной, ты и плотник, и столяр,
Мы династии род: дед твой, прадед топориком тюкал…
Тятя!.. Отслужил я три года, и толку что спорить —
Я путевку уж взял… Сын, жизнь скверная штука:
 
 
Царь Николка, война, революция, снова война,
Нахлебались беды, и березовой каши наелись,
Не тайга, так пропали бы, в лихолетья спасала она…
Ладно уж, когда едешь? Тятя, осталась неделя.
 
 
Тять, прости!.. Бог простит… Год, но три я не сдюжу,
Не увидимся, сын, хоть оградку сработать вернись.
Вот такие, как ты, восстанавливать Родину, нужен,
У меня – по откос, у тебя начинается жизнь…
 

Письмо на материк

 
…Живешь, узнал от Жени, в Новосибе,
Тебе, мол, Катя выделила угол,
Мария, мол, учителем в поселке, на отшибе,
Мам, в город кинулась, с какого перепуга?..
 
 
Колхоз оставила, и дом, могилка зарастает,
А я приехать к вам пока что не сумею,
Женился осенью, жизнь в прошлом холостая,
Она из местных Шура, дочь годовалую имеет.
 
 
Рублю я дом себе, от Мякшиных отдельно,
Жить вместе тесно, а в общаге невтерпеж.
В приданном куры, хряк, да и корова стельная.
Зимой в два метра снег, дорогу не пробьешь.
 
 
Да, остров Сахалин, край этот каторжанский,
Тайга и сопки; народ: ороки, айны да японцы,
И зоны, и военных встретишь, и гражданские,
Восток далекий, там, где всходит солнце…
 
 
Кто валит лес, кто бьет пушнину в зиму,
А я рублю дома с зари до поздней ночи.
К складам узкоколейка, катают там дрезину,
Директор леспромхоза завод построить хочет.
 
 
Ну, всё, мам, до свиданья! Целую, обнимаю.
За просто так к нам в гости никто не приезжает,
Бумаги, разрешенье и вызов, понимаешь…
Что поспешил жениться, что здесь живу, не каюсь.
 

Остров Сахалин

 
Где он, остров Сахалин?
Я ищу на карте…
Затерялся между льдин,
Прячется в закате?
 
 
Говорят: Дальний восток.
Там и солнце всходит,
Как каблук Российских ног,
Оторвался вроде.
 
 
Вот он, остров – ржавый гвоздь,
Отделен проливом.
Для него не просто гость —
Здесь рожден счастливым.
 
 
Где ж район-то Лесогорск
И поселок Горки?..
Этот остров, где я рос —
Край земли, задворки.
 
 
Но недолго, года три —
Это разве сроки? —
Увезли на Материк,
В Красноярск далекий.
 
 
Но я чувствую душой,
С ним навеки связан,
На побывку б хорошо,
Съездить я обязан.
 
 
Может, там я и не жил,
Не рождался даже,
Нептун остров утопил,
Остров лишь бумажный.
 
 
Я куплю туда билет,
Путь обратный долог…
А района больше нет,
И сгорел поселок…
 

Островитянин

 
По метрикам рожден на Сахалине,
В поселке Горки, что лежит в долине,
Где речек тьма, тайгой покрыты горы,
В тридцати верстах по бездорожью город.
 
 
Дальневосточник, да, островитянин,
И в те края меня порою сильно тянет,
Трехлеткой пусть свезли на Материк,
И по рассказам мамы, вычитал из книг,
 
 
Как будто лично помню, в самом деле,
Поселок, сопки, море, жуткие метели.
С тех пор минуло больше чем полвека,
Не соберусь никак на Родину поехать,
 
 
Хоть пару дней на остров, как в былое,
Душой под старость, может, успокоюсь.
По существу чужой мне край далекий,
Но и судьбы начало всех путей истоки.
 

Спасая семью

 
А он женился по любви,
Но мать его так не считала,
И с первых дней начав опалу,
Невестку принялась гнобить
 
 
Упреком злым несправедливым,
Мол, охмурила сына баба,
Коль поумнее был он кабы,
Не быть ему с тобой счастливым,
 
 
Взял б городскую, не с поселка,
Красотку умную с дипломом…
А то гнобит и по-другому.
Она с дитем, сынок, что толку
 
 
Кормить чужого, грех чужой,
Оставь её, пока не поздно,
Пока уехать в город можно,
А год пройдет, родится свой.
 
 
Так лет ворчала пару-тройку,
Родился сын, построен дом,
И можно жить, всё об одном
Ворчит свекровь, невестка стойко
 
 
Всё терпит, крутится волчком,
Детей отводит к старикам
С утра, (ворчит и мама там),
Хлеб выпекать бежит потом.
 
 
Свекровь приедет и уедет,
Настроив сына, он же пьёт,
И сгоряча жену уж бьёт,
Бегут спасать её соседи.
 
 
Она ребеночка носила,
Как приглянулась холостая
Ему подружка. Тварь такая! —
И мужа с дракою отбила.
 
 
Он успокоился, что толку,
Письмо от матери, больна,
Умрет, мол, вскорости она.
«Поеду к ней, я ненадолго».
 
 
Оформил отпуск и поспешно,
Собрался махом – был таков!
«Я знаю точно, лжет свекровь,
Женить задумала, конечно!..»
 
 
Детей бросает и… вдогонку.
Холмск – Ванино, в Новосибирск.
Далекий путь, огромный риск,
Ребенок бьет нутро ножонкой.
 
 
Все точно, как предполагала:
Умна, стройна и городская.
Ему ли нравится такая,
Мать не спросила: Это – Гала,
 
 
Возьми в супруги, ту – забудь!..
Не тут-то было, шум и драка…
Кричали долго, но, однако,
Жена и муж в обратный путь.
 
 
И народился вскоре третий,
И жизнь опять пошла на лад,
Четыре года так в подряд,
Не зная бед, счастливы дети.
 
 
Свекровь теперь не нападает
Нахрапом, только лишь зовет
На Материк, который год,
Без внуков, мол, я пропадаю.
 
 
И вдруг решил: «Уедем с Сахалина
Куда-нибудь, хотя бы в Красноярск,
Твои там сестры, в самый раз».
Да будет так, как захотел мужчина.
 
 
Устроились семьёю в коммуналке,
И в детский сад оформили мальчишек,
Свекровь не злые письма пишет,
И посещает школу дочка Галка.
 
 
Еще один родился мальчик,
Прошло всего полгода с той поры…
Наверняка кто знает правила игры
Судьбы, где беды ждут, а где удачи.
 
 
Что накопилось за семь лет
В душе плохого, прорвалось,
И в дверь стучится страшный гость:
Ваш муж погиб… и меркнет свет…
 
 
О, горе мне, одна с четверкой
Осталась я, как дальше жить?!..
Кого судить, кого винить?..
И душу рвет и боль, и страх, и горько…
 
 
И начались опять мытарства,
Всё бросила, из города в поселок;
Жильё, работа, садик, школа…
Как тяжкий грех, судьбы злорадство.
 
 
А через год опять в дорогу —
В край не обжитый, Жешарт, Коми.
Зима сурова, мерзли в доме…
Куда гнала судьба, ей богу?!..
 
 
И год минул, и едут снова
На Абакан, в сухие степи,
Метаний этих нет нелепей.
«До смерти здесь, даю я слово!»
 

Семейный обед

 
Отца я помню как в тумане,
Пять-шесть найдется эпизода,
Но память детская обманет,
В те дни, вернувшись через годы.
 
 
Веселый, стройный и подвижен,
А может, строгий, даже злой,
В рассказах мамы его вижу,
Во мне, ребенке, он живой.
 
 
Семейный стол полуовальный,
Отец, я слева, справа брат,
Так усадил нас специально —
Учить приличиям ребят.
 
 
Мне ложку левою рукою
Взять неосознанно хотелось,
Отец мне строго: Что такое? —
Бьет подзатыльник то и дело.
 
 
А брат откусит хлеб и долго
Жует его и не глотает,
Отец встряхнет его за холку, —
Не подавись, запей-ка чаем!
 
 
К его приходу дети в чистом
Должны одеты быть и рядом,
И стол накрыт семейный быстро,
После отца все только сядут.
 
 
Жена должна сидеть напротив,
А рядом с мамой дочь Галина;
Кастрюля с супом, с мясом протень;
Отец вино нальет с графина…
 
 
Сам помню ль это пятилетним,
Иль мама позже рассказала,
Как притихали сразу дети —
Отец входил неспешно в зало.
 
 
И те семейные застолья,
И воспитательные меры,
Не мог придумать я, тем более
С годами в память крепнет вера.
 

Укол

 
Врач педиатр стучится. Входите!..
Руки помыть можно здесь, и раздеться…
Как увижу врача, я нуждаюсь в защите,
В пятках душа и колотится сердце.
 
 
Мама, мне страшно, боюсь я укола!
Пусть тетя уйдет поскорее. Сынок!..
Лежу на коленях я с попою голой,
Ни вопли, ни мама, никто не помог.
 
 
С тех пор я укола боюсь до икоты,
И врач для меня пострашнее цыган,
С недугом в больницу иду с неохотой,
Мне сон и покой для здоровья гарант.
 

Дядя Юзеф

 
Дядя Юзеф утонул,
Немец, пленный с Кенигсберга!
Ты чего кричишь так, Верка?
Успокойся, сядь на стул…
 
 
Ну, рассказывай, родная,
Что случилось, в чем беда?
Ледяная ведь вода…,
Спьяну он полез, не знаю…
 
 
Кто полез? Да дядя Юзеф,
Там на озере в горах,
С камня прямо, божий страх,
Высоко, ползу на пузе
 
 
К краю самому, всплывет,
Нет ли, думаю, гадаю…
Всплыл как будто, выгребает,
Пред собою гонит лёд.
 
 
А потом нырнул и сгинул,
Пять минут, его всё нет,
Для меня померк тут свет,
Я – орать, бегут мужчины.
 
 
Дочка, что, сломала ногу?..
Или в озере русалку
Ты узрела?.. Дядю жалко,
Он нырнул, утоп, ей богу,
 
 
Дядя Юзеф. Эй, ребята,
Там у берега есть плот.
Ну, тогда бежим вперед!
Спорят с кем-то, кроют матом,
 
 
Плот спихнули и шестом
Тычут дно куда попало…
Ну, а я тут побежала
Рассказать скорей о том.
 
 
Вот так да, беда большая,
Дядя Юзеф, смелый хрыч,
Не убит в войну. Не хнычь,
Верка, думать мне мешаешь.
 
 
Надо как-то тетю Нину
Поддержать, помочь, поди,
От него дитя родит,
А тут немец взял и сгинул.
 
 
Мужики идут, смотрите,
Может, все-таки достали?!
Сбегай-ка, узнай-ка, Валя,
Вова, Саша, Вера, Витя
 
 
По домам, а ну – бегом!..
Дядя Юзеф стал покойник.
Влезли мы на подоконник,
Видим крышку под крестом.
 
 
Жутко, страшно, но манит:
Люди, свечи, гроб, венки,
В крест лежащих две руки.
Дядя Юзеф крепко спит…
 

Папа спит

 
Пятилетний мальчишка осознает
Себя в городе большом и страшном.
Видит, в небе летит самолет,
Тянет ручку ребенок напрасно.
 
 
А во сне самолет тот упал на ладонь —
Теплый маленький, словно игрушка;
Мчит галопом норовистый конь,
В страхе мальчик вцепился в подушку.
 
 
Мама с папой, сестренка и братья —
Все в одном разместились жилье:
В центре стол, а по стенам кровати,
Из окна виден парк и Дворец…
 
 
Едут летом в деревню на волю.
Будет папа на стройке трудиться,
Отдохнут брат с сестренкою к школе,
С сентября им обоим учиться…
 
 
Для семьи дали дом брусовой,
Под окном палисад. Крытый двор.
Долго дом простоял нежилой.
Пол помыли и вынесли сор…
 
 
Во дворе на веревках качели,
А за домом большой огород…
Пару месяцев так пролетели,
И семья в мире-счастье живет…
 
 
Ночь. Темно. Будит мама детишек:
Собирайтесь! Мы едим домой…
Вот машина подъехала, слышат.
Папа пьяный сегодня и злой…
 
 
Шестимесячный крохотный братик
Неустанно и нудно орет —
Среди ночи подняли с кровати.
«Эй, заткните крикливому рот!»
 
 
Папа злой, папиросы ломает,
Всё не может никак прикурить.
Вещи мама спеша собирает:
«Я прошу, дорогой, не дури!..»
 
 
Он один остается в деревне.
Не поймет ребятня ничего:
Не достроил еще? Ждет он денег?
Не пускает начальник его?..
 
 
Никаких объяснений, торопит:
Быстро в кузов, не будут нас ждать!
И целуя малюточку в лобик,
Просит баба его подержать…
 
 
Вот машина летит по дороге,
В крытом кузове страшно сидеть.
Мама злится, орет, вся в тревоге,
И в окно не дает посмотреть…
 
 
Да, я помню тревожное время.
Пятилетним что мог понимать?!
Ясно вижу, как в кузове едим,
Как баюкает братика мать…
 
 
Как пришла незнакомая тетка —
Весть дурную она принесла,
Как вопила в истерике в глотку
Мама после, как гостья ушла…
 
 
Вижу гроб, а в нем спящего папу.
Жутко так мне к нему подходить.
Почему-то не хочется плакать…
Тети, дяди заносят венки…
 
 
Я за дверью в углу, где игрушки,
Наблюдаю, как подняли гроб.
Попрощайся! – мне шепчет старушка, —
Поцелуй папу, деточка, в лоб…
 
 
Я боюсь!.. Не тащите, не надо! —
Прячусь снова за дверь поскорей.
Несмышленый ты, Вовик, ну ладно…
Четверых ведь оставил детей…
 
 
И старушка соседка уводит
К себе в комнату: Будем вдвоем…
Как ты мог удавиться, Володя!?.. —
Всё бормочет под нос о своем.
 
 
Все ушли. Опустела квартира.
«Выйдем что ли, на двор, поглядеть?..
Ах ты, маленький бедненький сирый!..
Вот и некому больше жалеть…»
 
 
На дворе грузовая машина,
И откинуты книзу борта.
Гроб подняли на руки мужчины.
Говор тихий. Венки. Суета…
 
 
Вот и двор опустел. Напоследок
Крестят воздух и в землю поклон.
Листья желтые падают с веток.
Стар и млад возвращается в дом…
 
 
Сорок с лишним годов упорхнули.
Что теперь мне былое жалеть?..
Не узнаю я дом и тех улиц…
Всех рассудит по-своему смерть…
 

Как ты мог

 
Как тяжко мне, что вот осталась
Одна совсем, и четверо детей!..
С твоим уходом жизнь моя пропала,
Любимый мой, и подлый змей!
 
 
Что ты наделал? Как ты можешь
Уйти, убив себя, семью оставив!?
И злость с обидой сердце гложет,
Так поступить ты был не вправе…
 
 
Как дальше жить, скажи на милость,
Одна детей я разве подниму?..
Любимый мой, чего тебе не жилось,
Какой пред Богом грех, я не пойму…
 
 
Ну что ж!.. Детей я не оставлю,
Пусть тяжко мне, я вытяну, стерплю,
Печаль свою я в гордость переплавлю,
Пусть предал нас, но я детей люблю!..
 
 
Твои три сына, дочь, кровинка от тебя,
Пусть ты ушел, но ты остался с нами…
Детей я подниму, я – мать, и их любя,
Отброшу боль, спеку я нервы в камень.
 
 
Ты в землю лёг, а обо мне подумал?..
Мне тридцать пять, кому вдова нужна?
Как ни крути, а надо жить!.. И эту думу
Отброшу!.. Да – вдова, навек твоя жена!
 

Добыча

 
От газировки, пива собрал карманы крышек…
Галина отлучилась, а я с вокзала вышел,
Из любопытства, к киоскам вдоль перрона.
Тележку грузчик тянет, на лавке дядя сонный,
Поезд маневровый вагон в тупик толкает…
«Эй, мальчик, отойди-ка, нельзя стоять у края!
Беги-ка к маме лучше, тебя, наверно, ищут, —
Железнодорожник кепку протер платком. – Жарище!»
А я на всякий случай шмыгнул скорей к киоскам,
А там сто тысяч крышек валяются на досках.
Но как не взять с собою блестящие кругляшки,
Фантики, от спичек коробки, красивые бумажки.
С добычей полные карманы иду назад довольный…
«А, вот ты где, пропажа!.. – шлепнула не больно
Галина для острастки, – вот расскажу я маме,
Как ты сбежал без спроса. Что у тебя в кармане?»
Да так …, а что нельзя взять пробки от бутылок?
«Какие пробки? Гадость! Сейчас же, Вова, выкинь!»
Не пробки, а добыча!.. «Эй, дети, что за крики? —
Вышла мать из двери. – Где Юрик, наши вещи? —
Спросила Галю строго, меня взяла за плечи —
С такой добычей, Вова, в вагон нас не запустят»
Я выгребал карманы с обидой горькой, и грустью…
 

Печь

 
Засыпная изба, шесть на восемь, и печь,
Типа русской, в середке – громадой.
На морозе продрог, если, можно прилечь
Хоть втроем, и тесниться не надо.
 
 
Палку конь оседлав, нарезая круги,
Я скачу и скачу вокруг печки в атаку,
На пути табурет, слышу звон кочерги,
Мне смешно, хоть и хочется плакать:
 
 
На коленке синяк, и заноза в ладонь,
Ну и пусть – я врагов победитель.
Печка дышит теплом, догорает огонь,
И меня, я на ней уже сплю, не ищите…
 

Помощь районо

 
Пальто – на два размера,
А валенки – на три.
Зовут меня примерить,
Чтоб радость подарить.
 
 
Директор восседает
И тётя с Районо,
Сгораю от стыда я,
И в горле стал комок.
 
 
«Примерь, сыночек, пару,
И пальтецо примерь» —
И вдруг я стал так жалок,
Разверзнись снизу твердь!
 
 
Как Филиппок Толстого,
Как лилипут в кино, —
«Носи ты на здоровья»
Да, щедро Районо.
 
 
Спасибо – как из гроба, —
Мне можно на урок?
Кивает мне особа,
Как твари сверху Бог.
 
 
И в класс тащусь с поклажей,
Смешки и шум волной,
Как будто я с проказой,
Несчастный и больной.
 
 
Четыре раз по десять —
Я помню как сейчас,
«Подарок» тонну весил,
Когда входил я в класс.
 

Жешарт

 
Печное отопление в пятиэтажных,
в домах кирпичных, и без лифта.
На чердаках веревки бельё сушить
привязаны к стропилам.
«Бомбоубежище» и стрелка-указатель
чернеют крупным шрифтом.
В подвалах тесно: там ящики, клетушки,
Как население углем тогда топилось.
 
 
Раздолье нам, ребятам: подвалы, чердаки
доступны для тусовок в любое время суток.
Там схроны и лежанки, от взрослых тайники.
Там старшие ребята играют в карты будто
по-крупному на деньги, ворованное прячут.
Там место для свиданок, выпивок и драчек.
 
 
А малышне в ту пору, как я сам, дошколятам
казались ужас-сказкой те чердаки, подвалы.
Таинственные тени, страх темноты заклятый
к себе магнитом тянут, какой-то звук, бывало,
В углу раздастся темном, душа уходит в пятки.
Но мы туда стремились, играли даже в прядки.
 
 
А город разрастался среди тайги бескрайней,
вбивали сваи шумно, копали котлованы…
За Вычегду за зверем ушли лесные тайны,
Как здесь от новостроек в земле зияли раны.
У старого завода большой завод фанерный
Заложен еще в зиму, как основной, наверное.
 
 
Бараки, частный сектор, дома из бруса всюду
В два этажа, с полсотни, где мы когда-то жили.
Тех мест из детства разве когда-нибудь забуду,
и школу, и конюшню, церквей старинных шпили.
Аэродром, за лесом поле, куда толпой бежали
Смотреть мы, ребятишки, как самолет сажали.
 
 
Клуб, склады, водокачка, через мосток и школа.
За ней завод фанерный, гараж, забор, сторожка…
Как далеко те годы, места, где был я молод…
Вот вспомнил ненароком, и погрустил немножко.
 

Добыча

 
От газировки, пива собрал карманы крышек…
Галина отлучилась, а я с вокзала вышел,
Из любопытства, к киоскам вдоль перрона.
Тележку грузчик тянет, на лавке дядя сонный,
Поезд маневровый вагон в тупик толкает…
«Эй, мальчик, отойди-ка, нельзя стоять у края!
Беги-ка к маме лучше, тебя, наверно, ищут, —
Железнодорожник кепку протер платком. – Жарище!»
А я на всякий случай шмыгнул скорей к киоскам,
А там сто тысяч крышек валяются на досках.
Но как не взять с собою блестящие кругляшки,
Фантики, от спичек коробки, красивые бумажки.
С добычей полные карманы иду назад довольный…
«А, вот ты где, пропажа!.. – шлепнула не больно
Галина для острастки, – вот расскажу я маме,
Как ты сбежал без спроса. Что у тебя в кармане?»
Да так …, а что нельзя взять пробки от бутылок?
«Какие пробки? Гадость! Сейчас же, Вова, выкинь!»
Не пробки, а добыча!.. «Эй, дети, что за крики? —
Вышла мать из двери. – Где Юрик, наши вещи? —
Спросила Галю строго, меня взяла за плечи —
С такой добычей, Вова, в вагон нас не запустят»
Я выгребал карманы с обидой горькой, и грустью…