Глаза неразумные в санитарной зоне.
Передозировка зла, – чернеет душа,
Поэтому лечить душевнобольного в неволе
Надо индивидуально и не спеша.
Насадили уверенно разгорячённое чучело
На десятикубовый шпиль шприца,
Чтобы дядю в основном не мучило
Рвать злорадством чужие сердца.
«Клиника» приятней звучит, чем «дурдом»…
Крепкий медперсонал, невозмутимые доктора —
Они до минимума изменят твой мозговой объём,
Не касаясь воспалённого лба.
Осень отпишет багряным почерком по листве,
Зима нарисует за окном снежный кокаин.
Ещё ты будешь скучать по весне
И вытягивать свежий воздух из форточных дыр.
Потом перекроет горло непримиримый коллапс,
Стихнет зло от намеренной терапии, —
Поздравят с успешной выпиской вас.
И ты, здоровенький, снова станешь гражданином
России.

«День потел на телах оголённых…»

День потел на телах оголённых
И синел от морской красоты.
Трепет солнечный для изумлённых
Приближал бархат тёплой волны.
Пляж лишал обязательство долга
И бесстыдно творил чудеса.
Даже опыт морского волка
Отводил от такого глаза.
Всех размеров фигуры в натуре
И размах сокрушающих поз…
Здесь не надо кричать о культуре:
Неизбежно получишь невроз.
Огнедышащий луч настигал
И просушивал до ожога.
Отдыхающий не возражал
Против романтично-очаровательного итога.

«– Что ж ты, Родина, хромаешь?»

– Что ж ты, Родина, хромаешь?
– Со слезами на глазах
Я, солдатик, в дом шагаю
К людям в страшных сапогах.
– Далеко ль тебе идти?
– Вечность, бедный часовой, —
В чёрный лес наискосок,
Незаметной той тропой.
– Что же ты без провожатых?
– Грусть одна – моя сестра.
Грусть у нас – грузи лопатой.
– Ты б – с почётного угла…
– Вот почётный угол мой.
Здесь – с великого креста —
Началась, мой часовой,
Русской скорби вся беда.
…Поклонилась трижды в пояс,
Помолилась у крыльца,
Хромотою беспокоясь,
В дом Ипатьевский зашла.
Не ищите повторенья:
Вид дубравный – лишь краса…
На засыпанном прощенье
След остался сапога.

«Любовь не ограничивается временем…»

Любовь не ограничивается временем:
Надоест, значит, отяготила.
Случалось такое и с Анной Карениной:
Одному – чуть больше, другой – не хватило.
Остаётся только ветер в ушах —
Уже простуженный и мерзкий,
Состоящий из измен и греха,
Но всё ещё возбуждающе дерзкий.
Но колёса сделали своё дело,
Любовь в тяжёлых постелях замерла.
Осталось пыльное бездыханное тело
И невидимая, но липкая пустота.
Легко пить двойную порцию счастья,
Обвораживая её иллюзией,
Проливать случайно кофе на платье
Для игривой беспечной прелюдии.
Голод сердца заполняется кровью,
Хаос не восстанавливает с правдой ложь,
Всё красивое будет называться любовью,
Остальное, – как пьяный дебош.
Поэтому существуют вокзалы,
Холодные водоёмы и пруды…
Перегруженные железом водолазы
Вытаскивают всё любимое из воды.

«Восковая фигура лета…»

Восковая фигура лета…
Мы с тобой распределяем дела.
Вертится голос на ткани света
В добром здравии и полного ума.
Верившие друг в друга,
Раздаём с улыбкой оптимизм.
Ты – мой товарищ и верная подруга,
Я – встроенный в твоё сердце механизм.
Облегчение бомбардировок быта
Сопутствует нашему настроению.
Тот, кто начинал у разбитого корыта, —
Противник пятому измерению.
Мы не замахиваемся на богатство—
Несём свою «подъёмную» ношу,
И распределение не напрасно:
Делает дом хорошим.

«Вот она – любовь: с длинными ногами…»

Вот она – любовь: с длинными ногами,
С чуть вызывающей грудью,
С большими необыкновенными глазами
И ей только понятной сутью.
Вот она – любовь: неспокойная стихия души,
Обморок сердца в перспективе,
Подполье чувств со стремлением любви,
Взбудораженных на адреналине.
Вот она – любовь: как гончая перед прыжком.
Ты нашёл её, а она тебя – нет,
И всей массой надо оставаться мужиком
С нажимом на утешающий букет.
Вот она – любовь: с немотивированной радостью,
С ночным сторожем в голове,
С безумно овладевающей сладостью
От улыбки на её лице.
Вот она – любовь. Пока ещё любовь,
Принятая только тобой,
Но уже меняющая ненавистью кровь
За расхищенный мир и покой.

«С позиции приспособления был плен…»

С позиции приспособления был плен,
Начинало рябить лихолетье.
На скорости звука ты другом подсел,
И стало понятней столетье.
«Утро вечера мудренее»
Отразило свою взыскательность.
От странствий мы не стали слабее —
Укрепили веру и значимость.
Сейчас тебя не стало,
Но осталось твоё притяжение,
Осталось внутреннее начало
Страховки моего заземления.

«Прикоснусь к тебе словом хорошим…»

Прикоснусь к тебе словом хорошим.
Пробуждение от суеты
Станет платьем твоим роскошным.
Лечит время от слепоты
Всё, что брошено было зря
С расстояния горьких обид.
В покровительстве наше я,
Отживёт – как ненужный нам вид.
И дыхание солнца в луче
Нам предложит сойти за пару,
Чтобы танец, скользнувший извне,
Разметал до частиц преграду.

«Я поищу тебя у вечности…»

Я поищу тебя у вечности
И попрошу зажечь звезду,
Чтобы сияла в бесконечности
Душа, подобная лучу.
Я буду знать, что рядом ты,
Что город, нам принадлежавший,
Живёт от нашей теплоты
Не только радостью вчерашней.
Где замирает мир в ночи,
Благоухая в благочестии,
Проходят сквозь меня лучи,
С твоим желанным мне известием.

«Метёт улицу ветер мою…»

Метёт улицу ветер мою,
И прошедшее в угол сметает,
Где потрёпанную судьбу
Скорбный ангел перебирает.
Приподняться не морщась от боли, —
Несомненно явление веры,
Но сметённое против воли
Назначает другие меры.
Скорбный ангел на том же углу
Всё прошедшее перебирает.
Метёт улицу ветер мою
И судьбу, омрачая, сметает.

«Бражничает душа под хмельком весенним —…»

Бражничает душа под хмельком весенним —
В русской хватке безнравственности,
С особым мужицким дерзновением,
С мучительным непониманием и страстностью.
Так вышла тоска – позаимствовать сердечное,
Вздрагивая слезами дождя холодного,
По простому споря о вечном,
О вере духа народного.
Подсели друг к другу люди обычные,
И вьючит их жизнь долготерпением.
Переходят они в разговоре на личное,
Где ждёт безрадостное изменение.
Пробирает хмель, на отдушину тянет —
Высвободиться от всего брагой счастья.
В опустошённой душе, может, и полегчает —
«Без дураков» почти в одночасье.

«Любовь, как медвежатник ушлый…»

Любовь, как медвежатник ушлый,
Вскрывает трудные сердца,
Щелчок прослушивая нужный
Внутри секретного замка.
Испытывая на тишине
Возможность достиженья,
Позволит мучится вдвойне
На выдохе последнем.
Когда раскроет сердца двери
И каждому отдаст своё —
Сюжеты, встречи, жар постели,
Разлуки холод и тепло.
Сугубо личное всем в руки —
За просто так владейте, люди!
Ищите трепетные звуки,
Раскрашивайте любовью будни.

«Просыпаюсь с грехом пополам…»

Просыпаюсь с грехом пополам.
Бессвязное блуждание
И судорожный сарказм
Проблемного выживания.
Размашисто перекрестясь
На утреннее прозябание,
Я всё-таки нахожу связь
Своего пребывания.
Натура требует кофе,
Как не понять такое,
И мой потрёпанный профиль
Реагирует на больное.
Вызов оправдания на дом,
Монолог прошлого
И всё, что вчера было рядом,
Не предвещают хорошего.
Но кофе – вынужденное желание,
Где-то ещё был коньяк.
Изумительное сочетание,
Принятое натощак.

«Раскладушка, как спутник в квартире-Вселенной…»

Раскладушка, как спутник в квартире-Вселенной,
И я, весь – свекольный от градуса водки,
Лечу пассажиром без срока – бессменно,
Читая на ящике старые сводки.
Бездонная пропасть и хлам в наготе,
Тупею на скорости смутного века,
И мистик лукавый, пришедший извне,
Уверенно давит во мне человека.
Сапёры небесные нашего Бога
Меняют запалы злосчастных идей,
И я в раскладушке земного порока
Ищу откровение дней.
Квартирные дали в бутылочной смеси
Под планку стакана легли,
И миропорядок закуской заели
С соседних домов мужики.
Однажды и я в большом городе братства
Найду свой вселенский покой,
Сойдя с раскладушки постельного рабства,
Зажгусь непременно звездой.

«Весна – с цветеньем на хвосте…»

Весна – с цветеньем на хвосте,
С движеньем соловьиным —
Находит главное в душе:
Необходимость в милом.
Рождая дух из прошлых лет
И подзывая к сердцу,
Ворвётся самый близкий свет
К текущему моменту.
На живописнейшем клочке
Разбросанной судьбы
Вдруг отчеканится клише
Несбывшейся мечты.
И от того в рассветной власти
С весенней пестротой,
С движеньем соловьиной страсти
Вернётся миг былой.

«Присущая строптивость, как петля…»

Присущая строптивость, как петля,
В которую затянет очевидность,
И пальчиком грозящая война
Смахнёт с лица игривую невинность.
И заготовки разумеют силу,
«Стреляют» грабли раз в году.
В истории нельзя наполовину
Остановить бегущую волну.
Холодной интонации среда —
Живучей тихого раздолья,
Где есть одна циничная черта,
Удобное кому-то своеволье.
Реальность – перебежчица раздора —
Усиливает лишь хаос остроты.
Корона падает не от возни народа,
А падает в толчке из-за спины.
Переменён маршрут перерожденья,
Коротких цифр наелись имена,
И, может быть, другое поколенье,
Познает больше света и добра.

«Мой персонаж под локоном небес…»

Мой персонаж под локоном небес
Ещё не знает ухищрений быта:
Через головку надевая крест
Кричит и плачет в золоте корыта.
Так, омывая взбрыкнувшую плоть,
Он получает первое крещение.
Терпи, казак! Ты в этом мире гость —
Без племени, без роду и прощения.
Твой страх намётан заказчицей-судьбой:
Устав всеобщего познания,
Наложит ограниченный покрой
На сборище земного пребывания
И, допуская выигранную меру,
Тенденцию, пришедшую от зла,
Где-то подсадит скоро на измену,
Где плата будет очень высока.
Или в сторонке, буднично робея,
За всех молить кровавою слезой…
Мой персонаж, не знавший ещё время,
Кричит и плачет, смоченный водой.

«Извольте выдумать любовь!»

Извольте выдумать любовь!
Она из ваших глаз пришла,
И чуть приподнятая бровь
Вам удивленье придала.
И декорации симпатий
Учтиво покрывают брешь:
Вы от оконченных занятий,
Не скрадываете моих надежд.
Осада сердца под хмельком
Любовного вниманья, —
Я просто по уши влюблён:
Вы – выше пониманья.
Чисты намеренья мои
В единственном порыве.
Движение внутри души,
Вы тайной одарили.

«Когда депрессия съедает…»

Когда депрессия съедает
«Души прекрасные порывы»,
И постепенно убывает
Весь смысл щемящий сердцевины,
Когда встаёшь, тоской убитый,
И просишь Бога: «Помоги!»,
Когда тельцы кровавой свиты
Тебя на части разнесли,
Ты – со стеклянными глазами —
Себе выносишь приговор
И погранично на диване
Незримый стряхиваешь сор.
Когда морально ты прикован
Лишь к достоевщине одной,
Ты выкорчёвываешь слово,
Как будто слово – зуб больной.
Когда тебе никто не нужен,
Когда враждебен белый свет,
Ты по потёмкам судной стужи
Не сыщешь правильный ответ.

«Унеси свою боль на зелёное поле…»

Унеси свою боль на зелёное поле,
Унеси свою боль на седые просторы.
Или кинь её в волны обрюзгшего моря,
Или пусть унесут её беглые воры.
Утешенья, как манны, в одночасье не жди:
В длинном списке потерь твои слёзы,
Где житейский покой раскурочили дни
И связали реальностью годы.
Отзвук сердца слабеет на шаге идущем,
Но сознанье надеждой живёт,
И твоё возвращенье – на радость живущим —
Пониманье и силы даёт.
Только тёплые руки согреют любовь,
И твоё назначенье вмещает
Наши жизни и нашу текущую кровь,
Где тебя в ней всегда не хватает.

«Чашка ночи на столе…»

Чашка ночи на столе…
Отхлебну её остатки.
Где ещё на самом дне
Звёзды светят в беспорядке?
И кому же угодить,
Задевая эти грани?
Звёздам? Дальше чтоб светить?
Или выпить – для желаний?
Загадать на чашке ночи
Равновесие своё?
Чтобы мне хватило мочи
Жить с безумством заодно,
Чтоб терпение души
Находило выраженье
И от чувственной волны
Мне давало облегченье.
…Чашка ночи на столе.
Отхлебну её остатки.
Где ещё на самом дне
Звёзды светят в беспорядке?

«Одиночество, как танец…»

Одиночество, как танец:
Пары нет – и ты один,
И волнующий румянец —
С блеском глаз уже остыл.
На обиженной душе
Остаётся след разлуки…
Сущность, от стены к стене,
Подаёт нечасто руки.
Разгребая жизни ворох,
С папиросою во рту
Снова слышишь свой ты голос,
Осуждающий судьбу.
От утраченных вдруг сил
Пустотой живёт квартира,
Тех, кого ты не простил,
Все прошли с печалью мимо.
И твои часы стоят
Без серебряного звона,
И усталый мутный взгляд
Виснет с трубкой домофона.

«Скомканное одеяло минувших событий…»

Скомканное одеяло минувших событий
Ещё держит тепло компромисса.
Женщина, покинувшая мою обитель,
Была больше чем просто актриса.
Роль сыгранная ею в один дубль
Не требовала продолжительных аплодисментов,
И ночь, уходящая всё-таки на убыль,
Давала неповторимость и полноту момента.
Она внесла в размах своих крыльев новое,
Создавая мелодию страсти.
Желанная, знающая и на всё готовая,
Была в образе захлестнувших объятий.
Влюблённость – определяет миг жертвенности:
Она высвободила свою печаль
И не боялась раскованной откровенности,
Которая привела её в рай.