Путь голема

-–

– Что за мерзость? – недовольно пробормотал я, просыпаясь.

Привычное утреннее желание – сперва потягуси до хруста в косточках, потом чухаемся во всяких разных местах и довольно зеваем в потолок, умерло при первом же вздохе. Организм, как союз наполняющих его органов, единогласно проголосовал за исключение из своего состава легкие, и то, что они вдохнули. А легкие в ответ заявили, что им лучше рак от привычного никотина, чем ЭТО, и вообще, чего вокруг витает тем они и хекают. Мол, выбирать не приходится. Не будем хекать, пусть даже и ЭТИМ, так тут же остальным каюк. Так что радуйтесь тому что есть, а то если будете носом крутить и того не будет.

Меня окружал редкой насыщенности смрад, способный пробудить даже уснувшего вечным сном… Наверное именно этот запах превращал законопослушных жмуриков, умиротворенно дремлющих в деревянных домиках, в жутких зомби. Нанюхавшись этой дряни, они покидали уютные убежища и, пачкая до сих пор ни разу не ступавшие на землю белые тапочки, устремлялись на поиски виновника. Да-да именно виновника. Естественным путем подобная эссенция сотвориться ну никак не может. Тут нужен злой… сильно злой гений, сильно… очень сильно обиженный на человечество, чтобы сотворить этакое. Сказать что глаза режет… Нет! Их выжигает! Выжигает вместе с носоглоткой и желудком, который раз за разом порывается избавится от содержимого и хоть на мгновение закрыть ту дырку из которой в него льется запах. Этакий коллекционный запах, в букет которого входит вонь немытых тел, годами нечищеного сортира в популярном месте, дыхание подпольного кладбища химзавода, испарений соседа-самогонщика, сладкий привкус скотобойни с парующей кровью и вываленными кишками и еще чего-то более мерзкого, но выходящего за пределы человеческой фантазии.

Неужели горячо любимые коллеги сумели за один вечер превратить мою холостяцкую квартиру со всеми удобствами в знатную помойку? Чистюлей я никогда не был, квартиру убираем раз в месяц, посуду моем раз в неделю, мусорное ведро большое и на балконе, носки стираем… в общем стираем иногда… но ТАКОЕ…

Что же мы употребляли, что породили столь зловонючего духа?

Попойка, то есть корпоративная вечеринка, конечно, удалась на славу, но не до такой же степени. И пили исключительно приличные напитки. Не из ларька, не от бабок доблестно несущих круглосуточную вахту у остановок и злачных мест, невзирая на погоду и время года. Кстати, однажды мне такая бабуля можно сказать жизнь спасла.

Это было в далеком, но хорошо помнящемся студенческом прошлом. В общем, ушел я, на ночь глядя, от девушки из пединовского общежития, именуемого в народе ЦПХ. Не по своему желанию теплую постель покинул, а по обещанию нагрянувшей комендантши милицию вызвать. Шагнув за порог мужского рая, в пединах всегда прекрасный пол преобладает, я нырнул в злую полуночную пургу без общественного транспорта и сугробам по колено. Протопав пару остановок, я понял что сглупил, оставив под кроватью перепуганной появлением комендантши подружки подштанники и носки. Ну не смог я под язвительным, но при этом оценивающим точно на экзамене или перед случкой взглядом натянуть под джинсы растянутые на коленях спортивки и вязанные носки с дыркой на пятке. Она точно сожгла бы презрительным взглядом. Я и так был не в своей тарелке. А еще подружка, нелепо краснея и натягивая на пышную грудь одеяло, что-то лепетала про уроки, которые мы вместе готовили, и что я подтягиваю ее по высшей математике. Подтягиваю… Еще как подтягиваю. Вот и нырнул в зимнюю ночь подальше от позора в джинсах на голое тело и подтоптанных ботинках на босу ногу. Уже минут через двадцать я готов был вернуться и предпочесть наряд милиции, и уют шершавых, но теплых стен КПЗ ледяной свободе. И, как назло, ни одного подъезда без кодового замка или круглосуточного магазинчика, чтобы согреться перед очередным броском. Вокруг лишь лес многоэтажек спального района и облизывающий их углы ледяной ветер. Редкие такси и попутки были несовместимы с опорожненным ради благого дела карманом – любовь сожрала последние финансовые запасы. А как можно идти в гости с пустыми руками? Вот и потратился. Крымский мускат красного камня, пачка длинных, тонких, похожих на макаронины сигарет ну и конечно залог безопасной любви с усатым гусаром на упаковке.

И тут свершилось чудо. Из снежной пелены вынырнула очередная остановка – нелепая конструкция из бетона и стали покрытая коркой льда. Нырнув под ее защиту, я облегченно вздохнул и начал пританцовывая хлопать себя руками по бокам, одновременно вспоминая ласковым словом комендантшу, погоду и неудавшуюся жизнь в целом. Неожиданно из темного угла выдвинулось нечто похожее на мешок лоскутьев с четырьмя колесами.

– Жмерж милок? – прошепелявила сгорбленная старуха, толкая впереди себя детскую коляску, накрытую клетчатым пледом. Неприятно поскрипывали колеса разного размера. Маленькие глазки хитро поглядывали из-под надвинутого на лоб пухового платка. Некогда каракулевая шубка была явно с чужого плеча и изобиловала проплешинами похожими на стригущий лишай в собачей шерсти.

– Аг-г-га, – проклацал я зубами. – Есть маленько. Вот танцую… Греюсь.

– Мож жахнешь? – заискивающе улыбнулась бабуля и скосила глаза на плед. В неровном свете уличного фонаря она была похожа на сгорбленного гнома. – Жлая штука. Шама варю. Кости греет, голову веселит. Все едно танцор иж тебя шлабый.

– Спасибо, бабушка. Но в кармане лишь дыра и ни шиша. А в наш коммерческий век на гуманность и человечность я не рассчитываю. Сейчас от ветра передохну и вперед. Час другой и дома буду.

– Ты не дури Дима, – сползла улыбка с поморщенного годами лица. – На, а то окоченеешь. Пей! Пей кому шказала!

Деревянными пальцами я обхватил неизвестно откуда появившийся гранчак с надбитым краем, наполненный мутным содержимым.

– Ваше здоровье. – В глотку словно плеснули смолы топленой. Из глаз сыпанули искры, а из ноздрей пламя. Дыхание остановилось, а сердце наоборот рванулось наружу в неистовой дроби. Пронзающий до костей ветер, стегающая по глазам снежным шарфом пурга словно потеряли надо мной силу. Даже скрюченные пальцы ног благодатно распрямились от прильнувшего сверху тепла.

– Пробират? – прищурившись, поинтересовалась бабуля. – Домой точно на крылах долетишь, кашатик. Теперь двигай, двигай. Дорога твоя далекая. Ты даже не предштавляешь куда она тебя жаведет…

– Спасибо, – пролепетал я ставшим неподвластным языком. – Я в долгу…

– Не тянула я тебя за яжык. Сам шкашал, – скрываясь в темном углу, сказала бабка. – Придет время жаплатишь.

Заплетаясь в собственных ногах, я шагнул в снежную пелену, словно в молоко. Пришел в себя я уже утром, в своей постели мокрой от растаявшего снега, одетый и обутый, а произошедшее ночью казалось лишь похмельным сном. Как добрался домой и откуда старушка знала мое имя для меня остается загадкой по сей день. Казалось, что весь путь я преодолел в два шага в непроглядной метели.

Но не того ранга мы сейчас люди, чтобы покупать сомнительного происхождения пойло. Нищее студенчество позади, отгороженное годами упорного труда. Не на последний грош живем. Не самогоном единым.. Тьфу-тьфу не приведи к такому… Вот и бабка та невольно вспомнилась. Ох, и долго она меня по ночам кошмарами мучила. Сколько раз в поту среди ночи вскакивал от ее голоса или затхлохо запаха облезлого каракуля. Все про долг она во сне твердила. Если жизнь сведет еще раз наши дороги вместе так и быть налью бокал хорошего коньяка старушке в благодарность и во искупление.

Так вот, о чем это я… Ага, и пили исключительно приличные напитки… Много но приличные. Квартиру в помойку превратили… зловонную. Завтра мыть-убирать, проветривать. Как назло универсальное моющее средство на днях закончилось. Без него тут никак. И освежитель воздуха нужно купить будет… Или одеколон какой, ковер на полу побрызгать. И перчатки резиновые. Сто процентов липкие винные лужицы на столе и полу, это в лучшем случае если не откупоривали по гусарски… салат на диване, хоть бы без майонеза был… ветчиной рыбок кормили… бедные гупыши, перед соседями извиниться в очередной раз… хоть бы никаких машин под окнами не стояло, тут извинениями не отделаешься… вокруг унитаза мыть и мыть. А еще могут быть сюрпризы в самых неожиданных местах… и в подъезде мыть.

Ох, и денек будет. Ну, никак не может быть благоприятным день, начавшийся с такой головной боли.

Стоп!

Да не помню я, чтобы мы успешно добрались до моей обители… С одной стороны это радует, так как снимает с плеч груз неприятных забот по зачистке и дезинфекции принадлежащей мне территории а с другой наводит на мысль о вреде злоупотребления до беспамятства с вытекающей амнезией.

Стоп!

А что я вообще помню?

Помню, что вчера была пятница.

Уже хорошо. Не амнезия. Значит сегодня суббота. Если всерьез взяли быка за рога то возможно воскресенье… Но это вряд ли. Точно суббота.

Ильич, мой непосредственный начальник, устроил корпоративку в офисе к концу дня. Праздновали…

А что мы праздновали?

Напрягаемся, морщим лоб, вспоминаем.

Ах, да, вспомнил.

Праздновали, по словам Ильича, по поводу, что нет повода для радости, ибо дела нашей фирмы настолько плохи, что остается лишь напиться по этому поводу. Именно так он и сказал. Слово в слово. И как в воду глядел. Напились знатно и качественно. Слово то какое «корпоратив». Чего только не выдумает человек, чтобы найти повод выпить. Корпоратив, фуршет, презентация, семинар…

Танцев на столе, конечно, не было, но попытка на трассе отобрать у таксиста руль точно была. Он тогда еще орал, что валит за сотню как заказали, а его еще водить учат. Ох, и шуму же было. Водила пытается отцепить от руля Прыща. Прыщ, впившись пальчонками в баранку, кричит, что в Нид Вор Спид Ундеграунд всех как детей делает и щас он покажет этому ламеру позорному, чайнику безносому как нужно рулить. И что вообще его тачка полный отстой и требует серьезного апгрейда в виде замены прокладки между рулем и сидением. Противостояние идеологий длилось до вмешательства Тимохи. Тот, перегнувшись через спинку переднего сиденья, легким движением руки отправил буйного Прыща на место. Причем сделал это, не снимая с коленок восхищенно взирающую на него Лилю. Ильич с отеческой любовью взирал на резвящихся щенков-подчиненных и старался подальше от меня отодвинуться. Наверное, потому что меня в это время тошнило.

– Стоп! – произнес на этот раз я вслух. – А что мы делали на трассе?

Воспоминания зашевелились в мутной пелене вчерашнего вечера. Я точно помнил, что мы выехали за черту города через промзону, круглосуточно коптящую небо, миновали железнодорожный переезд и долго ехали по ночной трассе. Точно, таксист еще ругался, мол, чего это нас на ночь глядя несет в такую глушь, и денег хотел два счетчика так как обратно стопроцентно порожняком поедет. И чего ж нас в эту самую, не знаю какую глушь понесло? Непонятно. И как мы оказались у меня? Или не у меня?

– Оппа! – Почему-то мой голос предательски дрогнул.

А почему я вообще решил, что нахожусь дома?

Открываю глаза.

Меня окружает темнота. Абсолютная, беззвучная зловонная тьма. Или мне лишь показалось, что глаза открылись, а я все еще в полудреме? На всякий случай ощупываю руками лицо.

– Ой! – Я нечаянно попал себе пальцем в глаз. Причем открытый.

Таки не сплю. Уже хорошо.

Ощупав вокруг себя, узнаю, что лежу на каменном полу, усыпанном сырыми не то опилками, не то соломой вперемешку с чем-то не очень опознаваемым на ощупь, но легко идентифицируемым на запах. Руки становятся мерзко липкими.

– Куда же это меня занесло? – озадаченно бормочу я, поднимаясь с пола. – Что за помойка? – Рефлекторно вытираю испачканные ладони о джинсы. Вот так запросто одним движением руки оригинальный китайский Левайс превращается в подтирочную принадлежность. Однозначно все вещи в мусорку, теперь на них даже бомжи не позарятся, и на пару часов в горячую ванну с ароматной солью, пеной и воду раз пять сменить. И обязательно что-нибудь для дезинфекции. Что-нибудь термоядерное. Надо будет знакомому провизору звякнуть. Кто знает, какая зараза может прицепиться. Поваляешься тут… потом всю жизнь лечится, если сразу не загнешься.

Где бы я не находился а выход нужно искать. Если он конечно есть. А вот есть он или нет и предстоит мне сейчас выяснить. Все-таки вчерашние излишества сегодня однозначно занизили мой ай-кю, и вообще… оказывается, думать так больно! Наверное, извилины становятся все прямее и прямее. Нет, с пьянством пора завязывать. Однозначно. Хотя от запотевшей бутылочки пивка я бы сейчас не отказался. Да какой там отказался, пол жизни бы продал, разумеется, меньшую половину, за лекарство от утренних болезней, одолевающих немалую часть человечества. Не сомневаюсь, что большая часть этой немалой части каждое хмурое утро дает себе или привычно-уныло пилящей спутнице жизни клятвенное обещание подобное моему. Вот только жизнь у этих клятв коротка. Уже к вечеру они смываются новой порцией жидкого иллюзорного счастья, такого кратковременного и такого болезненного на финише.

Сделав несколько шагов, натыкаюсь на шершавую стену, сочащуюся живительной прохладой. Прижав пылающую от боли голову к сырому камню, я сразу почувствовал себя лучше. Появилось некое подобие мыслительного процесса, и жизнь обрела смысл, выходящий за пределы размышлений «где взять пива» и «как же тут смердит».

Нащупав на стене ориентир, начальную точку отсчета, – выпуклый камень, напоминающий женскую грудь с набухшим соском, начинаю двигаться по часовой стрелке, скользя пальцами по камням. Прошло минуты две-три, может больше, как я снова наткнулся на половинку бюста. Если верить чувствам, то я нахожусь в большой цилиндрической комнате. И самое неприятное помимо вони – в ней нет ни окон, ни дверей.

Мной овладела паника. Я торчу непонятно где, в темноте в круглой комнате без окон, без дверей в которой к тому же воняет до потери сознания!

Колодец?

Канализационный колодец?

Меня заживо похоронили?

Я вчера надрался до такой степени, что нетрезвые коллеги приняли меня за труп, и чтобы не создавать себе проблем с правоохранительными органами бросили тело в люк?

И вот я ЗДЕСЬ! Одинокий, брошенный, без шансов на спасение, обреченный сгнить заживо в каменной утробе… Меня будут жрать крысы, а обглоданные кости упокоятся тут навеки.

Что-то коснулось моей ноги. Я судорожно дернулся в сторону.

Крыса! Так быстро! Они уже тут. Сейчас раздастся многоголосый писк отраженный каменными стенами, вспыхнут в темноте сотни злобных глаз, блеснут острые, словно бритвы резцы и тут же окрасятся кровью… Моей кровью. Во рту появился сладкий привкус. Сердце заколотилось в груди, а ноги стали ватными.

Неужели это все? Так глупо…

– Мама, – неожиданно для самого себя громко проблеял я в темноту. – Где Я? Может я умер?

– Хороший вопрос, – сказала темнота и глухо чихнула. – Хороша побудка. Ну и вонь! Ад! Вот какой он! Темный и зловонный. Грехи наши…

– А-а-а, – не то перепугано, не то устрашающе завыли с другой стороны, – не хочу, чтобы вот так! Не-е-ет! Будь все проклято! Я так мало жила…

– … и благие деяния … Мы… стоим перед тобой, ожидая милости… и покорны суду твоему…

– Мэтро, мать твою, – прошептали позади меня дрожащим голосом. – Год две тысячи тридцать третий от рождества Христова. Я так и не смог до конца ее пройти. Капец нам! Это реал!

– … не всегда поступали мы по правде и совести… разве что только не убий… с остальными… ну не удержался, она такая… такая была… ну не смог я по-другому. Да взял, взял я их. Тощий конверт был но взял… Каюсь!

– Ненавижу, всех ненавижу, – хлестал по ушам пронзительный вой. – Из-за вас! Все из-за вас! Ненавижу!

– Минуточку, пожалуста, – изрек хрипловатый спокойный голос. – Спокойнее. Я почти достал… Застряла. Тащу, тащу… Есть!

Тьма взорвалась светом. Яркое пламя резануло глаза, и породило сборище страшных теней, протянувших ко мне руки. Жуткие сгорбившиеся тени шевелили длиннющими скрюченными пальцами, тянулись ко мне.

Перепугано завопив что-то о душах умерших неприкаянно блуждающих в вонючей темноте заброшенных канализационных колодцев я со всех ног бросился бежать. Так и не успев набрать приличную скорость, я встретился с чем-то незыблемым и твердым.

– А комната-то круглая, – прошептал я, теряя сознание.

-–

– Харош загорать! – Меня пнули в бок. Несильно так, любя. – Перепугал нас всех чуть ли не до смерти. Орешь в темноте как дурной. Смуту разводишь. Людей вот на дурные мысли потянуло. В религию потянуло, грехи пересчитывать стали, но пальцы закончились. А ЭТА нас во всех смертных обвинила. Ну как всегда, все мужики сволочи, а она пушистая, блондинка и в пятый раз все еще девушка. Помнишь анекдот про ежика и белочку. Как он ей сказал – если бы я знал что ты такая… ну в общем, порядочная я бы тебе туда змейку вшил. Меня чуть кондратий не хватил от такого вопля. Лежу, думаю о смысле жизни и роли баб в ней, никого не трогаю, слышу – кричат. Ты в следующий раз с голосом поосторожнее, Джельсомино ты наш.

Открыв глаза, обнаруживаю стоящих вокруг меня коллег. Трепещущий огонек бензиновой зажигалки в руке Ильича отражается в стеклах очков бледного как мел Прыща. Прыщ, он такой, все чувства, в том числе и страх, пытается спрятать за громким смехом и плосковатыми шутками.

Чуть в стороне Лиля вжалась в Тимоху, словно пытаясь спрятаться от пляшущих на стенах теней.

Крохотного язычка пламени еле-еле хватает, чтобы осветить каменный мешок, но его достаточно чтобы стены превратились в театр злобных теней.

Надо же. Хорошо, что сумрак скрыл мои покрасневшие щеки. Это всего лишь тени моих коллег… и голоса тоже их… А я словно заяц в кусты, то есть в стену. Стыд и позор. Надеюсь хоть оправдание какое-нибудь придумать смогу. Засмеют ведь… Может и прозвище прицепится… Хотя, чего это я, повод пока есть – никто еще не сказал где мы.

Причудливые силуэты, теперь уже совсем не страшные, а скорее смешные в своей уродливости, словно тянут к нам кривенькие лапки, танцуя в такт еле слышимым барабанам.

– Что это? Вы слышите? – прошептала Лиля, точно птенец, выглянув из мощных объятий Тимохи.

– Там-тамы, – ответил Прыщ, – справедливая ты наша и ухастая. То есть ушастая. В смысле не ухи лопоухи, а со слухом порядок. Я сам только недавно почувствовал ритм. Раньше казалось просто гулом. На мантры похоже. Мне такое музло думать помогает.

– Где там? – глянул на него Тимоха, бережно прижимая девушку.

– Кто там?

– Ты сказал там-там.

– Не там, а здесь. То есть барабаны такие. Понимаешь, Тимоха, в них бьют там-там, а слышно здесь-здесь, – без тени улыбки пояснил Прыщ.

– А-а-а-а, снова шутишь, – морща лоб, протянул Тимоха.

Тень его героического профиля на стене выглядела бесподобно. Чистый тебе античный герой. Под два метра, нос с восточной горбинкой. Светлые курчавые волосы. Широко распахнутые глаза наивного щенка сенбернара. Весу за сто и все мышцы. Силищи – стальной прут в палец толщиной в шиш наспор. Без вредных привычек. Женщины от него млеют. Вот они сильные плечи, на которые так и жаждет опереться слабая половина человечества. Высоковато, конечно чтобы опираться, скорее, подтягиваться можно, зато косая сажень. Вот только умом не вышел. Все в мышцы ушло. Хотя кто знает, ай-кю во времена античности еще не мерили, и интеллект их героев под большим вопросом. По крайней мере, в наше время ни один уважающий себя герой не подрядится на чистку конюшен. В крайнем случае, какой-нибудь стиральный порошок или средство от запотевания подмышек рекламировать будет. Но чтобы в навозах ковырятся – ни-ни. Время нынче не то.

Монотонный ритм проникает сквозь стены и наполняет людей нехорошим предчувствием. Звук вроде и безобидный, но есть в нем что-то зловещее. В каком-то журнале я читал, что аборигены, не помню где и на кого, охотятся подобным образом. Они выстукивают определенный ритм, и животинка сама приползает к ним. Потом коллективная трапеза…

– Где мы? – задаю интересующий всех вопрос.

– Неизвестно, – хмуро ответил Ильич, прикуривая. Привычный терпкий запах сигары шефа заглушил вонь, царящую в комнате. – Пока ты был без сознания, после удара о стену мы успели восстановить события вчерашнего вечера. Все помнят примерно одно и то же. Корпоративная вечеринка, поездка в такси и все…

– Дальше чистый лист, – заметил Прыщ. – И головная боль. С учетом вчерашнего, это нормально. Если бы еще не это вонидло. Кишки наружу просятся. Помните анекдот про винегрет, который пошел смотреть на юбиляра?

– Помним, – недовольно глянула на него Лиля. – Наизусть.

Вкратце излагаю коллегам обрывки вчерашних воспоминаний, естественно опустив свои пьяные приставания к Лиле. Тимоха конечно человек хороший, отходчивый, но пришибить может запросто. Правда, извиниться потом, от души, искренне. А зачем спрашивается калеке извинения, пусть даже искренние. Он уже давно глаз положил на единственную женщину в нашем коллективе. И какую женщину! Да и она, похоже, не против, вон, как птенец угнездилась в его объятиях.

– Куда мы ехали? – поинтересовался я. – И зачем?

– Этого не помнит никто, – чересчур громко сказал Прыщ. Стены отразили его голос и все невольно вздрогнули. – Кажись, водяра была паленая в хлам. А я вам говорил, что за этим супермаркетом дурная слава ходит. Говорят менеджеры мутят, берут непонятного происхождения левак без сертификатов и ставят вперемешку с нормальным пойлом. Вот мы и попали на суррогат. Там же вся периодическая таблица Менделеева в одной бутылке.

– Я пил лишь пиво, – заметил я. – И тоже ничего не помню. Ильич как всегда коньяк. Таких совпадений не бывает. Понятно что водку и коньяк подделывают, но кто с пивом морочится будет? Пусть даже и чешским. Никогда подобного не слышал. На срок годности я смотрел. Нормальный свежий Золотой фазан.

– Странно, – стряхнул пепел Ильич. – У всех пятерых человек воспоминания обрываются на подъезде к деревне с названием, которого никто не помнит, но точно было указанно таксисту в качестве пункта назначения. Дальше все помнят лишь пробудивший их крик Дмитрия.

Я потупил взгляд и, наверное, даже покраснел. Хорошо, что при слабом свете бензиновой зажигалки этого не видно.

– Ничего себе крик, – захохотал Прыщ. – И вы, босс… Сори. Ильич. Вы называете эту трубу иерихонскую в устах блеющего агнца криком? Чего он там орал? – Прыщ сделал страшное лицо, что ему удалось без труда. – Сперва что-то про маму. Поначалу я спросонку не все понял. Потом когда вскочил на ноги, и вы фаэр сообразили, он так заголосил, что озвучка в играх про жмуров отдыхает. Мертвые вонючие призраки! Кажись так? Смердит, конечно, отменно, но призраками тут и не пахнет.

– Что-то похожее, – сказала Лиля. – Я так испугалась. Я кажется спала… И вдруг страшный крик. И еще один. И кто-то про ад… грехи… смерть… Я так испугалась. Подумала, что умерла и действительно уже на том свете мои поступки на весы раскладывают. Ну, знаете, весы такие, с одной стороны добрые поступки с другой… как получилось. Я тоже закричала.... Извините, потом глупостей наговорила. Нет, вы не подумайте… Сташно было очень. Топот ног, потом глухой удар. Потом Тимоша подбежал и… – Даже тусклый свет не смог спрятать румянец на ее щечках.

– Тимоша. Вот такой он ад. Темный и пахучий. Грешен, ты сын мой ой грешен. Оглашенного списка на казан со смолой и чертей с вилами хватит, – Прыщ нагло хихикнул, но тут же заткнулся под тяжелым взглядом Тимохи.

– У каждого свои страхи и свои грехи, – медленно с расстановкой сказал он. – Я допустил слабость… Еще раз об этом вспомнишь…

А может нас похитили? – поежившись, спросила Лиля. – И с родственников сейчас выкуп требуют.

– Да какой с нас выкуп, – отмахнулся я. – Тоже, олигархов нашла. Ильич, может вы свом бизнесом кому дорогу перешли? Конкуренты решили устранить препятствие?

– Исключено.

– Прыщ, а не твоя ли тяга к хакерству нас сюда привела? Я же знаю, что у тебя рыльце в пушку. То ты пароли к платным порносайтам продаешь, то непонятно в чьих базах данных ковыряешься. Я не так давно краем уха слышал как общался по телефону с какой то Наташенькой, и обещал подкорректировать ее многочисленные штрафы в системе гайцов.

– Я что ламер? – возмутился Прыщ. – За мной следов не остается. Я словно призрак в ночи. Я профи. Теневые прокси, левые айпишники и лохи, которые за все платят форева… – Он неожиданно запнулся на полуслове.

– Что грешок вспомнил?

– Ну и придурки же мы! – сказал Прыщ и принялся шарить по карманам.

– Попрошу не обобщать, – сказал я. – Что потерял?

– Ум.

– Заметно.

С довольной физиономией Прыщ выудил из кармана мобильник.

Ильич тихо засмеялся.

Я хлопнул себя ладонью по лбу. Насчет придурков Прыщ был абсолютно прав. Сколько времени переливаем из пустого в порожнее, и никто о телефоне не подумал. Типичный пример поведения обывателей в нестандартной ситуации. Тупим, тупим.

Лиля захлопала в ладоши:

– Ура! Ура! Мы сейчас отправимся домой. Боже, как я хочу домой. Я избавлюсь от этого гадкого запаха…

– Не работает, – перебил ее Прыщ.

– Пустяк, – сказал я, доставая из кармана джинсов телефон. – Я со своего… Оп-па. Не включается. Батарея села. Но я же вчера заряжал.

Остальные бросились проверять свои средства связи.

Лиля тихонько плакала в объятиях Тимофея. Прыщ, нервно мерил шагами освещенный пламенем пятачок, стараясь не погружаться в темноту. Я в сотый раз пытался включить телефон – доставал батарею и чистил уголком носового платка контакты, мял батарею в руках, постукивал ней об корпус телефона.

– Давайте покричим. Может, нас услышат и спасут, – предложила Лиля. – Помогите!

Я выронил телефон, и он нырнул в ковер гнили на полу. Желания копаться в этой дряни у меня никакого не было. Телефон новый и не из дешевых, с кучей бесполезных для меня цацек в виде камеры, вайфаеф, интернета и еще чего-то непонятного, но модного, но брезгливость в данном случае сильнее жадности. Мне ступать по полу противно, не то что… до сих пор ладони липкие.

– Не ори, дура! – завопил на нее Прыщ ничуть не тише. – У меня чуть сердце не остановилось. Сперва этот орал теперь ты… Припадочные!

– Не надо так говорить, – сказал Тимоха.

– Сам дурак, – надула губы Лиля. – Дурак и извращенец.

– Я? Извращенец?

– Думаешь, я не видела, чем ты на работе занимаешься? Сиськи-письки на весь экран. А еще казино виртуальное, биржевые графики. Сколько раз собиралась пожаловаться Ильичу, да жалела тебя дурака. Вот уволит он тебя и кому ты потом такой нужен.

– Да меня с руками и ногами заберут. Я профи. А сиськи-письки говорят о том, что я мужик. Что, лучше если бы я на голых дядек смотрел? А? А сама то, из одноклассников, контактов и прочих социальных сетей не вылезаешь. Да что говорить, ты профи по пасьянсу и косынке. На большее твой умишко не тянет. Да не пыжся ты так, а то ниточка порвется и уши отпадут.

– Перестань, – сердито сказал Тимоха.

– Не тебе решать. Что хочу то и говорю. Чего они вопят? И так не по себе… И обзывается… Дура!

– Не нужно обзываться. И девушку оскорблять не нужно.

– Да пошел ты… – Прыщ очень конкретно пояснил, куда идти Тимохе вместе с его нравоучениями. – Айвенго нашелся… За милых дам, за милых дам…

– Спокойнее, – сказал Ильич, становясь между ними, – ссоры нам сейчас ни к чему. Кто и чем занимается на работе, мы обсудим позже, в моем кабинете. Сейчас нужно обследовать комнату и найти выход. Я двигаюсь первый, вы за мной. Только осторожно и без ненужного геройства. Смотрите под ноги. Не отрываться, в темноту не уходить. Держитесь за руки.

– Детский сад, – хихикнул Прыщ.

– Я давно зажигалку не заправлял, – как бы межу прочим сказал Ильич.

Потная рука Прыща тут же обхватила мое запястье.

– Не отрываться, – прошептал он. – Я держу тебя, Димыч.

За полгода совместной работы мы привыкли пожелания нашего руководителя Ильича, или как мы его называем за глаза – босса, воспринимать как приказ. Моряк в прошлом он требовал безоговорочного подчинения и железной дисциплины, но при этом был спокойным и отходчивым. Командовал он нашим маленьким экипажем не повышая голоса и всегда умудрялся быть вежливым и корректным. Этот маленький, сухонький старичек неопределенного возраста, совершенно серой внешности, с выдубленным океаническими штормами морщинистым лицом, линялым зализанным на пробор жидким волосом был своего рода нашим капитаном в море бизнеса. Как-то мимолетная подружка на вечеринке попросила описать своего начальника. Никаких слов кроме «никакой» и «обычный» я подобрать не смог. Она рассмеялась и сказала, что такому человеку нужно работать шпионом или диверсантом. Словесный портрет – чистый лист. Человек невидимка.

Толпой слепых, прицепившихся к зрячему поводырю, мы двинулись за боссом и его зажигалкой вдоль стены. Слабеющего пламени едва хватало, чтобы хоть что-то видеть под ногами. Сырая стена поблескивала, а с невидимого в темноте потолка то и дело срывались капли.

– Нашел, – сдавленно сказал Прыщ.

Все остановились.

– Слева.

– Да уж, – заметил Ильич, поднимая зажигалку повыше.

– Что там? – спросила Лиля, выглядывая из-за Тимохи. – Я не вижу.

– Ты не ходи сюда, – попросил Прыщ. – Тимоха, придержи ее. Не стоит ей это видеть. Не стоит.

Пляшущий язычок пламени выхватывал из мрака то, что еще недавно было людьми.

Белеют сквозь сгнившее тряпье кости. Пялятся чернотой пустые глазницы из-под ржавого, пробитого на темени шлема. Из панциря высунулась крысиная мордочка, любопытно сверкнула в нашу сторону глазками и тут же скрылась.

– Древняя могила? – предположил Прыщ. – Вон и меч валяется, ржавый весь. Воины, точно из Варкрафта. О, вон еще один, – он указал на утыканное стрелами тело.

– Нет, не могила, – возразил я, присаживаясь на корточки у тел и прикрывая ладонью рот и нос. – Смотри, трупы отличаются по степени разложения. Вот этот лишь кости тряпье и ржавые железки, а у того, что дальше…

– Сам вижу. Давай без подробностей. И так мутит. Черт с ней с могилой и трупами, ты лучше скажи, как мы оказались здесь?

Я лишь сдвинул плечами в ответ.

– Глотни, – Ильич ткнул мне в руки плоскую карманную фляжку.

Такие штамповки обычно в сувенирных магазинах продаются. Чаще всего в подарочных наборах в паре с ручкой, зажигалкой, брелком или еще какой дешевой безделушкой, с которой позолота или хром через месяц хлопьями отпадают.

– Зачем? – с удивлением глянул я на него. Мне показалось, что он постарался это сделать так, чтобы никто не заметил. – Что это?

– Бренди. Первосортный, – шеф заговорщицки подмигнул. – Тебе сейчас это необходимо. После вчерашнего… и сегодняшнего.

Я скосил глаза на кости, согласно кивнул и приложился к горлышку. Доза алкоголя мне сейчас очень кстати. И голову попустит и дрожь в коленях ослабнет, а то трусит с перепугу… Хоть бы Лиля не заметила. Хочется мужиком выглядеть. Хотя бы выглядеть.