Я брожу по берегу заросшего камышом озера. Что-то ласковое, теплое, но давно забытое всплывает со дна моей памяти. Сколько лет прошло с тех пор? Пятнадцать? Двадцать? А может, больше? Агрессивный стандарт многоэтажек теснит остроту воспоминаний. Удивительная штука – память. То, что мы помним, иной раз становится столь же зыбким, как и то, что мы забываем. Иногда ветхая память усердствует, восстанавливая мгновения самой счастливой поры – юности. Я бережно храню каждый отдельный эпизод, перекладывая его с места на место, то роняя, то вновь подбирая.

Шурша столбиками засохшей ромашки, ко мне подошел чумазый мальчишка лет тринадцати. Блеснул пугливо-любопытным птичьим взглядом.

– Дяденька, что ты здесь ищешь?

– Позавчерашний день, – усмехнулся я.

– Зачем?

Я ему не ответил. Было совершенно ясно, что невидимая нить жизни, связывающая меня с прошлым, может порваться, если ее дать подержать – пусть ненадолго – кому-то другому.

Я достал из кармана пачку ментолового Dunhill. Щелкнул зажигалкой. Сухой, вечерний воздух разбавился ароматным дымом.

I

Солнце палило нещадно. Над рекой колыхалось марево, словно тонкий бесцветный тюль у открытого окна. Неповторимый запах болотных испарений неотступно висел над нами. Мы – это пятеро друзей, идущих купаться на родниковое холодное озеро. Путь наш пролегал через обмелевшую, заросшую камышом речку. Засохшая грязь взялась коркой и приятно покалывала босые ноги. Шли мы очень осторожно, боясь наступить на одну из многочисленных ос, занятых поиском живительной влаги. Своими босыми ногами мы ощущали благосклонность тёплой земли к столь безалаберным и праздным недорослям. В зарослях камыша резко кричали болотные птицы. Полдень. Но нам не было жарко: когда человек молод и здоров, он не ощущает такой мелочи. Школьный год остался позади, впереди – три месяца летних каникул, и этот, ничем не заполненный, период времени делал нас бесконечно свободными и счастливыми. Цвели вересковые поляны, в звонком серо-голубом небе кружили стаи ласточек. Время от времени они опускались и стремительным росчерком проносились над протоками, заросшими осокой и кувшинками.

Свобода и юность. Ценили ли мы их? Да, ценили. Тело мое было стройным и гибким, мышцы упругими и крепкими. Я не задавал себе сложных вопросов. Не потому, что мне были не интересны ответы, а потому, что это не приходило мне в голову. Каждой клеточкой своего тела я впитывал радость бытия и чувствовал теплое дыхание жизни. Иногда казалось, будто она подходила ко мне вплотную, вытесняя посторонние ощущения. Интуитивно, не задумываясь о ее смысле, мы жили, решительно вбирая полной грудью чистый полуденный воздух детства, которое уже кончалось. Детство – время не безоблачное, в нем тоже хватало своих бед и трагедий. Прощались мы с ним легко и без сожаления.

Впереди, чуть наклонив голову, щуря от солнца свои косые глаза, шел Сергей Червонный, самый старший из нас и самый сильный. Звали мы его Червонец, и он охотно откликался на это прозвище. Каждый из нашей компании время от времени поглядывал на него с почтительным восторгом. Он уже несколько лет занимался легкой атлетикой, и крепкое тело Червонца, отливающее бронзой, являлось предметом искреннего восхищения и не менее искренней зависти. Его совершенно справедливые определения уличного этикета вполне резонно вызывали гнев родителей. Ну, во-первых, нельзя было хорошо учиться. Считалось, если ты не соблюдаешь это правило, значит, ты зубрилка и подлиза, что, в общем-то, довольно гнусно. Правда, избежать этого греха можно достаточно легко: не учить уроки и прогуливать занятия – бартижать. Во-вторых, послушание и вежливость к родителям, а уж тем более, к посторонним взрослым, являлись и вовсе едва ли не смертельным грехом.

Эти условия с успехом выполнялись всеми, пожалуй, только за исключением меня. Мне прощались и относительно хорошая учеба, и умеренное послушание, и не хамское обращение со старшими, потому что я компенсировал свою «слабость» в этом отношении другим, не менее важным пунктом нашего кодекса – я умел хорошо драться. Два года занятий боксом не прошли даром. Побывали мы в этой секции все, но по-разному сложились наши спортивные карьеры. Первым туда попал Юрка – худой, жилистый парень, очень рано оставшийся сиротой. Жил он со своей теткой, ворчливой женщиной, которой до него не было никакого дела. Их дом был разделен на две части, и на его половине она никогда не показывалась. Предоставленный самому себе, Юрка с утра попадал в распахнутые объятия улицы и четко усвоил ее основное правило: не хочешь быть битым, будь сильным. Мы могли укрыться за спинами родителей, братьев. У Юрки же такой возможности не было, и инстинкт самосохранения погнал его в секцию бокса. Из него получился хороший боксер. Юрка был обманчиво хрупкого телосложения со страшной напряженностью сжатой пружины. Перед поединком его остроносое лицо подергивалось от какого-то жадного нетерпения, как у маленького шустрого зверька. Настырный, физически сильный, сухощавый, с длинными руками, он словно был создан для единоборств. В общем, бравый юноша: лишь бы кулаками помахать – вот и все видимые его достоинства.

Занимающихся боксом можно условно разделить на несколько категорий. Первая, пожалуй, самая многочисленная, довольно-таки скоро получив изрядную долю зуботычин, делает вывод, что человеческая голова предназначена вовсе не для того, чтобы по ней время от времени настукивали кулаками. Таким был Колька, прозванный нами за некую схожесть с болотной птицей, Чомгой. Он был из неполной армянской семьи. Его отец – жгучий, по словам местных женщин, красавец Вазген несколько лет назад уехал к родственникам в Ереван и до сих пор не вернулся. На письма глава семейства не отвечал, но алименты на сына высылал регулярно. Мать Николая тетя Марина – русская. «Родня заставила Вазгена жениться в Ереване на армянке», – говорили ей вослед местные кумушки. Нытик, хлюпик, вечно жующий толстяк-армянчонок, отовсюду гонимый, в конце концов прилип к нам и терпел буквально все – беспрекословное исполнение мелких поручений, насмешки, незлобные подзатыльники. Говорил Чомга всегда плаксиво-тихим, даже заискивающим голосом. Вздрагивал от резкого окрика или сигнала автомобиля. В общем, являлся для всех чем-то вроде огородного пугала. Зато он был теперь членом нашего клана. Любой обидчик жестоко бы поплатился за малейшую неприятность, нанесенную Чомге.

Вторым в этой категории был Бу-Бу, получивший такую кличку, потому что бубнил по любому поводу. Лишь он – надо отдать ему должное – какое-то время колебался «идти-не идти», но наше маниакальное отношение к уличным потасовкам сделало свое дело: Бу-Бу тоже появился в боксерском зале. Уже на первой тренировке у него засветился под глазом живописный «фонарь». Таким парням, как Чомга и Бу-Бу вскоре надоедает ходить с распухшими носами, с синяками, и они оставляют бокс.

К следующей категории принадлежат те, кто быстро хотел научиться драться, но быстро не получалось и приходилось ходить на тренировки несколько месяцев, а то и больше года. Юрка оказался в их числе. Задирой он был необыкновенным. Юрка любил драться, получал от этого удовольствие. Мимо его дома другие, «не наши», пацаны боялись ходить. Чтобы миновать эту опасную зону, они делали большой круг, выбирая путь в обход.

Поскольку Юрка «буксовал» в математике, то его не смущал тот факт, что соперников иногда было в несколько раз больше. Его дерзость, отчаяние, хорошо поставленный удар в большинстве случаев делали Юрку победителем. Конечно, он мог стать хорошим боксером, но юное спортивное дарование слишком рано стало пробовать спиртные напитки. Тренер, несколько раз почувствовав запах алкоголя, естественно, выгнал его в шею.

Червонец и без занятий боксом был одним из авторитетов нашего района. Никто из нас не мог тягаться с Сергеем в силе и ловкости, а посему роль лидера негласно и беспрекословно была отдана ему – степенному, справедливому, атлетично развитому. Червонец некоторое время приглядывался к нашему увлечению боксом. Однажды, казалось, ни к кому не обращаясь, он спросил:

– Интересно, кто все-таки сильнее, Чомга или Бу-Бу? – и, «плеснул керосин», добавляя: – По-моему, сильнее Бу-Бу, но у Чомги удар резче.

Я тут же подхватил идею, зная, что может получиться интересное развлечение:

– А кто, собственно, остался? Тайсон состарился, Валуев в депутаты подался.

Червонец, не найдя подходящих слов, развел руками: – Чомга да Бу-Бу… Больше, действительно, никого не осталось.

Лишь одно сравнение с великими боксерами сделало Чомгу с Бу-Бу несколько агрессивными.

– А чё мне его удар, – Бу-Бу сплюнул сквозь зубы и приблизился к потенциальному спарринг-партнеру.

– Нет, у Чомги удар все-таки резче, – риторически заключил Червонец.

– А, по-моему, Бу-Бу победит, – включился в разговор Юрка.

– Да врежь ему, Чомга, – притворно-равнодушно позевывая, посоветовал Сергей. – Ты же, в конце концов, армян! Видишь, он тебя уже боится.

Подобный вердикт явился мощной катапультой для начала потасовки. Такого оскорбления не стерпит никто. Добродушный молчун Бу-Бу, из которого каждое слова приходилось вытаскивать буквально клещами, проявляя непривычную для себя агрессивную инициативу, ринулся в бой. Под одобрительный гогот немногочисленных, но азартных зрителей, соперники добросовестно осыпали друг друга тумаками.

У Чомги из глаз текли слезы, но он не уступал. Таков закон улицы. В критический момент боя вмешался Червонец-рефери и растащил участников состязания. Затаенной обиды, несмотря на расквашенные носы и фингалы, после таких поединков не оставалось, ведь причин для драки не было – чего ж дуться друг на друга?

Самым интересным было участие в «большом спорте» Червонца. Присмотревшись к нам и увидев, как буквально на глазах растет наша уверенность, обозначенная проворностью в потасовках, он тоже решил попробовать себя в боксе: Червонцу никогда не нравилось быть вне схватки. Но пребывание Сергея в этом виде спорта не было ни долгим, ни успешным. Когда Червонец первый раз появился в спортивном зале, тренер отсутствовал. Каждый занимался чем хотел: кто-то наколачивал грушу, некоторые отрабатывали удары на мешке. Несколько пар работали в спарринге. Легковес Эдичка, облокотившись на канаты, с любопытством наблюдал, как здоровенный верзила неумело тыкал кулачищами в непослушную грушу. Поднаторевший в ударах Эдичка решил «набрать очей» перед приятелями.

– Эй, бык, сразимся? – он резко ткнул рукой в бок Сергею и с ухмылкой указал в сторону ринга. Я стоял рядом и видел, какой яростью налились глаза моего друга, и до сих пор не пойму, что остановило его «присветить» Эдичке, не входя в ринг. Но Червонец был отличным вожаком – предусмотрительным и хватким. Он пренебрежительно окинул наглеца с ног до головы и спокойно ответил:

– Конечно, птенчик, сразимся. Отчего же нам не сразиться… Секундировать Червонцу взялся я.

– Главное, закрывай голову и постарайся поймать его на контратаке одним ударом, – зная мощь рук Сергея, советовал я. Заранее можно было предугадать победителя этого поединка – разрядник, участник многих соревнований, с одной стороны, и новичок ринга, неповоротливый громила – с другой.

Не успели они выйти на ринг, как кулак-снаряд Червонца просвистел рядом с ухом Эдички. Это была, пожалуй, единственная возможность победить «мухача». Он сразу «взял» дистанцию и короткими, резкими тычками, так называемыми джебами, начал жалить неискушенного соперника. Двигался по рингу Эдичка великолепно. Нырок под удар противника, шаг назад, уклон влево, уклон вправо, снова нырок. И при этом он не забывал наносить хлесткие, резкие удары. Сергей продолжал с яростью рассекать воздух руками-поленьями. Удары легковеса Эдички не могли навредить Червонцу, но король района терпел сокрушительное поражение, не столько физическое, сколько моральное, да еще на наших глазах. Это зрелище длилось два раунда. После второго, в минутном перерыве, Сергей, чуть отдышавшись, сказал:

– Василь, развяжи левую перчатку.

– Хочешь прекратить бой? – почуяв неладное, я вопросительно заглянул ему в глаза.

– Заправь шнурки в рукавицу, – прорычал Червонец.

Я машинально заправил шнурки в перчатку и, легонько толкнув его к середине ринга, с опасением смотрел на происходящее. Очередная комбинация удалась Эдичке не до конца. Чудовищно изогнувшись, Сергей резко сбросил перчатку с левой руки. Схватив соперника за майку, поднял его и сильнейшим ударом правой отправил… за пределы ринга. В этом мгновенном, полном драматизма эпизоде, было все: торжествующий крик победителя, отчаянно болтающиеся руки-ноги побежденного, удивленные возгласы зрителей необычного состязания и, как венец всему происходящему, – оплеуха «лапой» (специальная плоская перчатка) по голове Сергея, от вернувшегося в зал тренера. Так закончилась карьера ни разу не проигравшего боксера. Но для нас авторитет Червонца, несомненно, стал еще выше.

И, наконец, последняя, третья категория – это те, которые хотят чего-то добиться в спорте.

В детстве из всей нашей компании я был самый слабый, болезненный. Меня сильно не обижали, наверное, не хотели связываться. Скорее всего, боялись летального последствия. Когда все пошли в секцию бокса, то пошел и я. Ходил, несмотря на синяки, на разбитые нос и губы, с неожиданным упрямством продолжая тренировки, даже после того, как друзья уже оставили бокс. Через год уже никто не рисковал затрагивать меня, ибо задира получал достойный отпор.

Бокс – это не просто вид спорта. Это концентрация силы воли, смелости, упорства, хитрости, быстроты мышления, реакции. Красивый вид спорта – в ювелирности дистанции, в изяществе движений, в точности ударов – что бы ни говорили скептики. Я часто слышу разговоры о боксе, что это, мол, банальный мордобой. На ринг выходят боксеры, жесткий, сумбурный обмен ударами: один из соперников повержен. Красиво? Вряд ли… Такой бокс можно наблюдать в любом пивном баре.

Когда же соперники пытаются обыграть друг друга тактически и, маневрируя на ринге, наносят удары с различных дистанций, не ввязываясь постоянно в ближний бой – это настоящее зрелище. Думаю, не только для поклонников бокса.

Сегодня соревнования – первенство города среди юношей. Ты уже многого достиг в боксе и теперь хочешь достичь совершенства. Рано утром съедаешь лишь маленькую шоколадку и через весь город едешь на взвешивание. Встаешь на весы и оказывается, что у тебя лишних двести граммов. Снимаешь с себя майку, трусы, носки – сто граммов долой. За этим судьи следили строго. Отправляешься в близлежащий парк сгонять лишний вес. Пробежав четыре круга, наконец, достигаешь нужного веса. И вот вечером ты идешь на ватных от волнения ногах к ярко освещенному рингу, ничего не соображая, подныриваешь под тугие канаты. Жмешь облаченные в перчатки руки соперника. Звучит гонг. С первыми ударами обретаешь уверенность, движения становятся осмысленными, и твоя левая работает, как шпага. «Ведешь» противника в угол ринга, на его удар прямой левой делаешь нырок влево и при выходе из него сильно бьешь боковой правой. Попал.

– Молодец, Васек! – орут в зале. (Кажется, я узнаю голоса своих друзей). Что ж, бывает и так. А бывает так, что к концу третьего раунда нет сил не только атаковать и двигаться, но и стоять на ногах ты способен, лишь опершись спиной о канаты.

– Вася, работай сам, первым номером, – как сквозь сон слышу с трибун. Чей-то знакомый голос вторит:

– Осталось десять секунд, концовку давай.

«Ага, фиг вам, а не концовку», – вяло думаю я и от усталости опускаю руки; порой идеальная защита – ее отсутствие.

В этот момент взрыв, молния, яркий свет. Качнулся пол под ногами. Рефери резко машет рукой перед лицом.

– … шесть, семь…

По ком звонит колокол? Это не колокол, это звук гонга. Начинаю соображать, что он спас меня от нокаута.

«Все, больше ни шагу в зал. Хватит», – в раздевалке я сдергиваю с себя влажные от пота, неприятно пахнущие перчатки и швыряю их в угол.

– Нормально, Василь, – утешает меня Чомга и идет подбирать перчатки. – Если б ты в конце третьего раунда не пропустил сильный удар… – он тяжело вздыхает.

– В следующий раз ты его порвешь, как грелку, – добавляет Червонец.

В этот момент я готов утешителей убить.

А послезавтра снова входишь в пропахший здоровым потом зал. Все повторяется. Разминка, бой с тенью, отработка ударов на мешке, спарринг, работа с отягощениями. Заданный ритм. Иногда приходится делать над собой усилие, чтобы снова и снова приходить на тренировки.

II

Вода в озере даже в самые жаркие дни была темной и холодной. От капель, стекающих с наших тел, глиняный берег вскоре становился блестящим и скользким. Мы прыгали с тарзанки, плескались на мелководье, догоняли друг друга. В этом скрытом от посторонних глаз, заросшем чертополохом и бузиной пространстве существовала особая свобода, которую мы чувствовали и душой, и телом.

Юрка топил Чомгу, время от времени давая ему возможность глотнуть воздуха, до тех пор, пока тот с выпученными глазами не начинал орать диким голосом и просить пощады.

– Отпусти его, – лениво повелевал Червонец. Мучитель нехотя отпускал всхлипывающего толстяка.

Из тускло мерцающей воды торчали полусгнившие деревянные сваи, тёмные и острые. У самого берега вилась узкая глиняная полоска, замусоренная хрустящей корой растущих чуть поотдаль тополей. Ленивые волны нехотя гоняли грязно-рыжую лохматую пену. Особым шиком считалось пройти по железной трубе, которая соединяла два берега заброшенного оросительного канала. Под трубой, в воде, якобы зубьями вверх лежала старая борона. Такое рискованное испытание выдерживали далеко не все. У заурядного, казалось, поступка была отчаянная элегантность и своя ритуальная красота. Раскаленная на солнце труба нещадно жгла ноги, холодная тяжесть страха ныла под ложечкой, крупные капли пота заливали глаза. Внизу, устрашающе колыхалось фиолетовое пятно тени. Есть такая точка на трубе, – она чуть дальше середины, – когда уже точно знаешь, что дойдешь, что не рухнешь с высоты пяти-шести метров вниз. Среди нас ходила легенда (а может, это была и правда), будто на этом месте уже разбилось несколько человек. Поэтому искушение испытать себя в очередной раз в смелости невероятно велико. Мое положение осложнялось еще и тем, что плавать я не умел и обычно робел при виде любых водных просторов глубиною более полутора метра. Возможно, именно это обстоятельство по-своему и способствовало экстремальной остроте моих ощущений.

Верхушки деревьев дробило заходящее солнце, и сотни мерцающих жаром угольев тлели на стремительно сереющем небе. Длинные тени камыша настигли нас, сидящих на берегу озера. День клонился к закату, неохотно отпуская тепло. Пора возвращаться домой. Путь назад мы выбирали более длинный, но заманчивый – через арбузную бахчу. Заряд соли в ягодицы – плата существенная, но ряд отвлекающих маневров сводили усилия сторожа к нулю. Пока Червонец солидно интересовался заработками да видами на урожай, мы по-пластунски преодолевали расстояние между полем и тропинкой. Путь наш подслащен. Расколотые о коленку арбузы были теплые, сочные. Сладкий сок стекал по щекам на подбородок. Аромат рубиновой мякоти привлекал десятки пчел. Лениво отмахиваясь, я замечал, что никогда еще не ел такого вкусного арбуза. Ощущение необъятной радости наполняло меня. Было так естественно и легко, как бывает только в первой половине жизни. Юрка бросил арбузную корку и попал Чомге по голове. Тот по-армянски беззлобно выругался. Солнце уже скрылось за крышами домов.

Вечера, которые мы проводили вместе, не отличались друг от друга особым разнообразием. Собирались на лавочке возле Юркиного дома и решали, чем заняться дальше. Фантазии нам хватало лишь на то, чтобы с кем-нибудь подраться. Обычно поиски противника завершались успешно. В парке культуры и отдыха нас не интересовали ни веселые аттракционы, ни катание на лодке, ни многочисленные открытые летние кафе. На дискотеке «Поплавок» почему-то только по субботам проходили танцы. Но в данный момент яркие платьица девушек не останавливали наших взглядов, мы не заслушивались модными музыкальными шлягерами рока и рэпа. Мы искали себе подобных, не успевших разобраться в этой жизни и считавших, что утвердить себя можно только с помощью кулаков. В замкнутых рамках убогого бытия нам казалось, что мы не вольны распоряжаться своей судьбой, и удел личности предопределен. Злость наша, рука об руку с бессмысленностью существования, вырывалась на «Поплавок». Червонец решал, кто именно нам «не нравится», а Чомга, преисполненный воображаемой отвагой, шел задираться. Ему, конечно, больше всех доставалось, но он был горд значимостью своей миссии. Армянский юноша с удовольствием демонстрировал свою готовность быть дерзким и смелым. Через минуту Чомга отлетал от кучки парней, как пробка из бутылки. Не торопясь, мы шли разбираться. Двоих-троих «отключали» сразу. Лишь Бу-Бу, как правило, возился со своим соперником, хватая его за рубашку и пытаясь освободить переплетенные с ним руки. Подскакивал Юрка и разрешал это замешательство в пользу нашего друга. Также быстро мы разбегались в разные стороны, подальше от спешащей к месту драки полиции. Вокруг шум, крики. Как ни в чем не бывало, шли к выходу. Редко случалось, что противная сторона собирала силы и бросала нам вызов – в таких случаях предстояла серьезная разборка, и в конфликт вмешивались парни постарше. Нас же – «мелюзгу» – отгоняли подальше, но в самый разгар потасовки мы приходили на помощь своим.

Возле трамвайной остановки собралась толпа. Мы шли, готовые ко всему. На миг меня ослепила проезжающая мимо машина, и тут же кто-то упал на мое плечо. Это Юрка. Его ударили, и он потерял равновесие. Всё-таки те, которых мы побили в прошлую субботу, решили нам отомстить. Парень, ударивший Юрку, повернулся ко мне. Лицо его искажено злобой. Мгновения хватило, чтобы понять – сейчас будет атака. Привычный шаг назад, корпус вправо и удар навстречу. Я отскочил в сторону и осмотрелся. Червонца прижали к стене трое и, мешая друг другу, осыпали его тумаками. Я и Бу-Бу одновременно оказались рядом. Боковой удар в ухо получился отменный. У Бу-Бу тоже все в порядке. Оставшийся единственный соперник Сергея в замешательстве. Это качество – не союзник в драке. Вой сирен полицейских машин поставил точку в ночной истории. С полицией мы не дрались – за это могли и срок дать (термин «полиция» появился в нашем обиходе совсем недавно, и многие по привычке называли полицейских милицонерами). А за драку друг с другом, если не случается серьезных последствий, ведь, не сажают. После разборки мы встречались в условленном месте и отмечали потери со своей стороны: разбитая губа у Чомги, синяк у Юрки, да порванная рубашка у Бу-Бу. С восторгом, перебивая друг друга, мы смаковали подробности очередной победы. Наш расчет на безнаказанность был зыбок и ничем не оправдан. Но поймем мы это немного позже. А сейчас мы любили субботние драки, только они давали необходимое для наших юных тел количество адреналина. Мы вытоптали для себя это дерзкое пространство, и уходить с него, как нам тогда казалось, никуда не собирались.

– Может, вина возьмем, да отпразднуем победу? – подбросил идею Юрка. Он уже, в отличие от нас, несколько раз напивался в хлам и, похоже, ему это нравилось.

– Ладно, давайте «воздух», – для пущей солидности немного подумав, разрешил Червонец.

Трехлитровая банка домашнего виноградного вина стоила не так уж и много. Мы торопливо шарили по карманам, извлекая наружу мятые купюры. Чомга быстро, как мог, мчался на «точку» к старухе, торгующей горячительным.

– Не зарастет народная тропа … – павлиньим голосом гнусавил возвращающийся гонец.

– Давай сюда, армянский поэт, – Червонец осторожно брал открытый баллон и, не спеша, делал первый глоток. По очереди мы пригубляли ароматное зелье. Кажется, в тот вечер я впервые попробовал алкоголь. Терпкая прохладная влага с тихим певучим журчанием текла по горлу и приятно щекотала желудок. С непривычки у меня кружилась голова и не слушались ноги. Опьянение ритмично и дерзко сновало по моему телу, тяжело дышало и вызывающе замедляло движения. Я облокотился о забор. Сливовая ветка слегка прикасалась к моему плечу. На кобальте неба мерцали веселые желтые звезды. Сумрак неохотно обволакивал землю. Тихо. Лишь сверчки вдохновенно озвучивали партитуру летней ночи, изредка замолкая, чтобы послушать нас. Ничего путного, однако, не услышав, они снова заводили свою монотонную песню.

Неожиданно к лавочке, на которой мы сидели, подбежала собака и, уставившись на нас голодными глазами, принялась тихонько поскуливать, выпрашивая кусок хлеба. Червонец порылся в карманах, нашел там карамельку и, развернув ее, бросил животному. Собака, понюхав приношение, есть конфету не стала, но, осмелев, подошла поближе. Чомга, приподняв ноги, прижался к Червонцу.

– Не укусит?

– Ну ты, как баба, честное слово! – поразился его трусости Юрка. – Скоро, наверное, кошек начнешь бояться.