Большинство из нас, к сожалению, не знают историю своей семьи. Кто был дед, чем занимался? А прадед? Тайна во мраке ночи. Поэтому и живем из поколения в поколение, как с чистого листа. Меня когда-то поразила книга Питера Эглунда «Полтава: рассказ о гибели одной армии». Эглунд пишет: «Я сам швед, и каждый день вижу из своего окна старенький домик, в котором некогда жил один из уппландских солдат, погибших под Полтавой». Книга просто тонет в упоминаниях имен младших офицеров и рядовых солдат шведской армии, участников этой битвы. С 1709 года прошло триста с лишним лет, а они помнят едва ли не всех солдат, участников битвы, поименно! Мы и генералов не всех знаем.

Эта книга стала последней каплей, которая заставила меня вплотную заняться историей своих родителей. Мои родители не оставили мемуаров, их молодость совпала с войной, и я неоднократно слышал их рассказы о том, как это было. Меня эти рассказы потрясли в свое время. Думаю, это то, что мы не знаем о войне. В общем и целом понятно, что война – это страшно, но это абстракция. Когда тебе о войне рассказывает родной человек, буднично и без лишнего пафоса, то, что сам видел и пережил, это воспринимается совершенно иначе. Не взгляд бывшего маршала на события, а взгляд воевавшего солдата, и взгляд девушки, попавшей в зону боевых действий, пережившей оккупацию, и много всего такого, чего и на три нескучных жизни хватило бы.

Повесть «На войне нельзя быть молодой и красивой…» – это необычная судьба моей мамы в годы войны. Ее воспоминания и рассказы я дополнил, собирая по крупицам факты, касающиеся исторических событий, в которых ей пришлось участвовать. Думаю, это дает некую общую картину трагедии и показывает судьбу человека в круговерти истории.

Рассказ «Что отец вспоминал про войну» написан примерно по такой же схеме. За что на войне ордена давали? С этим вопросом я когда-то давно приставал к отцу, но он тогда отмахивался, мол «ни за что, за то, что живые остались». Однако жизнь длинная, и мне постепенно удалось его разговорить, узнать, как это вообще было. Или о том, как воспринимается гибель товарища на войне? Как относятся к врагу? Черный юмор. Предчувствие смерти. Или что такое чудо? И тому подобное. Ответы эти удивительно не соответствуют нашим представлениям о войне.

Книга «Дым Отечества» посвящается моим родителям Наталье Павловне и Василию Николаевичу. Познакомились они на Сахалине уже после войны. Хотя судьба могла их свети в 1945 году в Праге, но тогда они не встретились.

Книга была задумана как некая повесть для внуков. Из неё можно было бы узнать, кем были их предки, почему стоит гордиться историей своей родины и понять, что эту историю написали своей жизнью их деды и прадеды. Но в процессе работы я пришел к выводу, что каждая семья имеет свою историю, которую должны знать не только родственники. Из таких историй можно понять историю страны в целом. Мне кажется, чтопора прекратить жить «с чистого листа», словно никого до нас на свете не было. Нельзя оставаться «иванами, не помнящими родства»…Поэтому я решил превратить «мемуары» своих родителей в книгу, которая, возможно, будет интересна не только моим родственникам. И после ее прочтения каждый захочет изучить историю своей собственной семьи.

А то знаете, можно, конечно, гордиться победой России в Куликовской битве, но гордиться, зная, что твой пращур был там, совсем другое дело.

Хочу выразить искреннюю благодарность Марине Славиной за бескорыстную дружескую помощь, дельные советы в процессе работы над текстом этой книги.

На войне нельзя быть молодой и красивой…
повесть

Семья

Подруги звалиее Талочка. Наталья Павловна Кокошко. В 1941 году ей было семнадцать, восемнадцать исполнилось в октябре. Семья Талочки жила в тихом городке Лубны на живописном высоком берегу реки Сула.

В 1941-м Талочка окончила школу, а война началась 22 июня, в день выпускного вечера. Знаменательный день для получения аттестата зрелости – путевки в жизнь! Как писал Александр Солженицын: «Атмосфера нетерпимости 30-х годов, тех „единодушных“ собраний, где воспитывались лютые звери, а обреченные и ободранные доживали лишь до ближайшей ночи». Эта «атмосфера» Талочку не коснулась, или почти не коснулась. Золотую медаль Талочке в школе не дали, все-таки дочь «врага народа», хотя и круглая отличница. Зато дали золотые часы. Из комсомола не исключили, хотя такой вопрос тоже поднимался. Как дочь «врага народа» может быть комсомолкой? Причем дважды: ее родной отец «враг», и отчим тоже «врагом» оказался! Однако нашлись все же порядочные люди, и тему закрыли.

Часами Талочка очень гордилась. Ни у кого из подруг часов вообще не было, а тем более золотых. Часики были чудными, на зависть всем.

Население Лубен в 1941 году составляло около двадцати пяти тысяч человек. Среди них и жила Талочка.

Семья Талочки: сестра дошкольница Лена (Елена Ильинична Маркина), сводная сестра Вера (Вера Ильинична Маркина), мама Галина Андреевна Маркина (Паевская), бабушка Мелания Паевская.

Бабушка Мелания держала весь дом в порядке, вела хозяйство. Была строгой, но справедливой. Иногда то ли в шутку, то ли всерьез она говаривала шепотом: «Я столбовая дворянка и не потерплю…». Ее сыновья, офицеры царской армии, участники Первой мировой, в революцию оказались по разные стороны баррикад. Один ушел к белым, и его следы затерялись где-то под Одессой, другой – к красным. «Твой дядя Леша», как называла его бабушка при Талочке. Он погиб в Гражданскую войну, а бабушка получала пенсию за сына, красного командира, героя Гражданской войны.

Бабушка Мелания, столбовая дворянка с гимназическим образованием (какой современный институт может сравниться?), всякое повидала на своем веку. Первую мировую войну и гибель империи в революцию, раскол семьи на «белых» и «красных», Гражданскую войну, голод, советскую власть и много еще чего от социальной катастрофы, пережитой Россией в первые тридцать лет ХХ века.

Опыт подсказывал бабушке: Лубны не так далеко от фронта, и лучше отправить дочь с детьми в тыл, на Урал или в Сибирь. Веру, как старшую и более самостоятельную, воспользовавшись подвернувшимся случаем, отправили на Урал к каким-то дальним родственникам. На этом бабушка Мелания не успокоилась, она несколько дней не давала покоя Галине Андреевне, чтобы та сходила к «начальству» и попросила эвакуировать семью, так как ее брат Алексей (Талочкин дядя Леша) был красным командиром и героем Гражданской войны. Сама бабушка ехать никуда не собиралась, а думала остаться на хозяйстве. В первую очередь она думала о Талочке, потому что понимала, что нельзя быть слишком молодой и красивой во времена войны и беззакония. Версия с красным командиром была ненадежной, но никакой другой причины для эвакуации бабушка не нашла. А то, что муж дочери был «врагом народа», она предпочитала не помнить.

В августе мама Талочки Галина Андреевна не устояла перед натиском бабушки Мелании и пошла в горисполком. Тогда как раз начали эвакуировать семьи некоторых партработников, в основном евреев. Она хотела попасть в списки для эвакуации, но ей довольно грубо ответили, чтобы не разводила панику, немцы сюда не придут! Где, мол, Лубны, а где немцы. Немцы пришли меньше чем через месяц.

Лубны – город, основанный в 988 году великим князем Киевским Владимиром Святым по прозвищу Красное Солнышко.

Как в «Слове о полку Игореве»:

«Кто там дремлет рыбой снулой,
камнем в тину кинутой?
Кони ржут за Сулой,
звенит слава в Киеве.
Пусть Кончак сгрызет все ногти
от нашей отваги.
Трубы трубят в Новгороде.
В Путивле плещут стяги».

В 1941 году «Кончак» ногти не грыз от нашей отваги.

Там за Сулой хорошо видны с высокого Лубенского берега бывшие половецкие степи, тут проходила древняя граница Руси. Вот оттуда, из марева ровной, как стол, равнины, если смотреть с лубенских высот, совершенно неожиданно для мирных лубенчан пришли немецкие танки.

До Киева, расположенного на западе, от Лубен ровно 200 км, до Полтавы на востоке – 136 км, по Суле на юг до Днепра километров 50—60, на севере в 110 км город Ромны, на юго-западе, на другом берегу Днепра Черкассы 140 км, на юго-востоке в 130 км Кременчуг. До каждого из этих пунктов из Лубен можно не спеша доехать и вернуться обратно за один день.

Семейные ценности

Война поначалу вообще не отразилась на укладе жизни семьи, если не считать неопределенную тревогу. Не так давно была ведь и финская война, в школе тогда разместился госпиталь. Конечно немцы, это не финны. В семье были одни женщины и дети. Мужчин еще в тридцатые годы репрессировали. Слово какое-то истинно не русское – эмоций не вызывает. Обычный прием прятать за такие слова всякого рода государственные подлости.

Потом, уже после Сталина, оказалось, что они были не виновны. Но разве от этого легче…

У Галины Андреевны был муж Павел Кокошко, красавец-инженер местного узла связи. Отец Талочки. Что развело Пашу и Галю, история умалчивает, но характеры были непримиримые, и они разошлись. Из «вредности», как гласит семейное предание, Галина вышла замуж за Илью Маркина, директора мебельной фабрики. Когда Маркина и Кокошко чуть ли не в один день, в конце тридцатых, арестовали, Галина Андреевна носила передачи в Лубенскую тюрьму и тому, и другому. Видимо, они были действительно очень принципиальные люди, потому что не дожили до лагерей, погибли в тюрьме. Способ выжить был один – признаться в любом абсурде, который «шьют» следователи, и более – менее здоровым отправиться в лагеря. Не признались.

Так или иначе, семья до войны жила неплохо. До ареста Маркина в доме всегда были домработницы – крестьянки из окрестных деревень. Приезжали, жили, помогали по хозяйству, выходили замуж, но хорошие отношения оставались.

Дом стоял на высоком берегу реки Сулы, ближе к склону сады с живописным видом на Засулье. Весной, когда цветет вишня, зрелище изумительное, куда там японским сакурам. Как знамение войны, в соседнем саду расположились зенитчики во главе с юным лейтенантом, который незамедлительно влюбился в Талочку.

Война была где-то далеко. О ней напоминал только лейтенант-зенитчик, который иногда захаживал по-соседски в гости. Его поили чаем с вареньем. Бабушка Мелания смотрела на молодого парня не очень одобрительно, как на потенциальную угрозу для Талочки. Кабы не война – жених завидный, а в войну… Бабушка знала, что война не время для создания семьи. Каких-то других отношений столбовая дворянка не понимала и не одобряла. Муж, семья, дети – это святое! Все остальное – от «лукавого».

Наталья Павловна. Фото послевоенное.

Немцы идут!

Война делит людей на военных и гражданских; последние, учитывая всеобщую секретность, даже не подозревали, что их ожидает в самом ближайшем будущем. Талочка и ее мама, конечно, надеялись на лучшее. Только бабушка Мелания, обладая опытом жизни (как она говорила, «лучше бы мне его не иметь»), всегда предполагала худшее. Она запасала самое простое, и, как вскоре выяснилось, самое необходимое: спички, соль, мыло, сахар. Лубенчане считали, что находятся в глубоком тылу, однако война приблизилась уже вплотную к городу.

В воскресенье, 14 сентября, после проливных дождей предыдущих дней установилась удивительно теплая, ясная и солнечная погода. Талочка с подругами сидели на любимой скамейке в саду. Оттуда открывался живописный вид на Засулье, равнину, простиравшуюся до горизонта, казалось с игрушечными деревьями и маленькими белыми хатами крестьян. В сад вбежали солдаты с тяжелым пулеметом. Они протащили пулемет мимо девчонок и легли в траву. Солдаты поползли к краю склона, очень смешно виляя задними частями тела и волоча за собой пулемет на колесиках «Максим». Девчонки засмеялись. На что один из солдат крикнул: «Уходите домой, дуры!». Девушки не перестали смеяться, и тут с деревьев посыпались листья и мелкие ветки, засвистели пули. По городу из Засулья стреляли подходившие части немецкой 16 танковой дивизии.

Девчонки кинулись врассыпную, по домам. Детство для них в ту минуту закончилось.

Город с боем стали занимать немецкие части, подавляя очаги сопротивления пограничников. Некоторые лубенчане, воспользовавшись отсутствием какой-либо власти, разграбили магазины, склады, пекарню. Часть из них заплатила за это жизнью, так и оставшись лежать рядом с украденным мешком муки.

Прибежал лейтенант-зенитчик и предложил помощь, так как они получили приказ отходить, он мог взять их с собой. Бабушка Мелания Паевская, пережившая и Первую мировую с эвакуацией из района Гродно в Россию, и Гражданскую войну, рассудила здраво, что они с малым ребенком никуда не поедут, а Талочка пусть едет. Можно только восхищаться проницательностью бабушки Мелании, если бы вся семья решила уехать, то вероятно минут через десять после этого они все могли погибнуть.

Зачем ехать?! Этот вопрос даже не обсуждался. «Ведь для нас мир – не мир, а постоянно воюющие „лагеря“, мы так приучены». – Писал Солженицын. К тому же Талочка была комсомолкой, а советская пропаганда заверяла, что немцы коммунистов и комсомольцев убивают сразу без всяких проволочек. И самый важный аргумент: НЕЛЬЗЯ В ВОЙНУ БЫТЬ МОЛОДОЙ И КРАСИВОЙ.

Времени на сборы и прощания не было, поэтому в чемодан наскоро побросали то, что казалось важным, в том числе альбом с семейными фотографиями! Все то, что ни при каких обстоятельствах не могло пригодиться в условиях бегства. Ощущение у всех было такое, что наступает конец света.

Они сели в грузовик, в кузове были солдаты, а лейтенант уступил Талочке свое место в кабине рядом с водителем. Машина помчалась по улице. Вероятно, зенитчики намеревались попасть в Пирятин, где находился штаб фронта. То есть ехали в сторону Киева, на запад. На востоке были немцы, на севере вел бой героический отряд пограничников, занесенных войной в глубокий тыл с западной границы.

Грузовик сделал несколько поворотов по улицам и выехал на перекресток возле церкви, неподалеку от школы (штаба пограничников).

Эта церковь сохранилась до сих пор, но вокруг практически не осталось старых зданий. Мотор грузовика заглох в самый неподходящий момент. Водитель мигом выскочил из машины и оказался за углом вместе с другими солдатами, выпрыгнувшими из кузова. На Талочку, как ей показалось, смотрел немецкий танк, стоявший на перекрестке. Видимо этот танк прошел через железнодорожный мост. Талочка заворожено смотрела, как башня танка медленно поворачивалась… Она еще полчаса назад была дома и вдруг оказалась на войне в настоящем бою! Солдаты, размахивая руками, кричали: «Ложись!!!». Талочка посмотрела на грязный пол кабины. Ее красивое светлое платьице не позволяло вот так вот просто улечься на пол.

В этот миг по кузову и по кабине кто-то сильно забарабанил. «Пули!» – мелькнуло в голове у Талочки. Она свернулась калачиком под сиденьем. Посыпалось стекло. В это время танк стали обстреливать, и он повернул башню в другую сторону. Это подоспели пограничники группы Сидоренко, посланные майором Врублевским. Водитель, пользуясь моментом, прыгнул за руль и завел мотор; еще мгновение, и грузовик, дернувшись, отъехал за угол дома.

Пограничники забросали головную машину бутылками с «коктейлем Молотова». Однако идущие следом танки открыли пулеметный огонь, и приблизиться к ним не удалось. Немецкие танкисты тоже не решились действовать дальше без поддержки пехоты и отошли.

Не останавливаясь, полуторка помчался из города на юг к Оржице, солдаты на ходу запрыгнули в кузов. Талочка высунула голову и увидела на спинке сиденья несколько дыр, из которых торчала дымившаяся начинка сиденья. Смерть в первый раз прошла мимо, в нескольких сантиметрах от нее.

Что же произошло?

В ночь на 22 августа Черкассы были оставлены советскими войсками (38-я армия). Взорваны два моста и важные объекты промышленности. Войска отступили за Днепр. Немцы упорно стремились закрепиться на днепровских островах, создавали видимость намерения именно в этом месте форсировать Днепр. На самом деле ниже по течению Днепра в районе Кременчуга немцы начали готовить масштабное наступление, одной из важнейших целей которого был город Лубны.

Решить проблему угрозы северному флангу Юго-Западного фронта должен был Брянский фронт генерала Еременко. Еременко обещал Сталину «разбить подлеца Гудериана» мощным наступлением во фланг немецкой 2-й танковой группе. С 30 августа по 12 сентября фронт атаковал Гудериана во фланг без успеха и с огромными потерями. «Подлец» Гудериан не только не был разбит, но и все это время, отбиваясь на фланге от войск Еременко, продолжал наступление на юг, к Лубнам.

Провалившееся наступление Еременко – одна из причин, по которой Юго-Западный фронт попал в «мышеловку». Сталин, видимо, до последнего надеялся, что Еременко справится с «подлецом» Гудерианом. Поэтому, наверное, Еременко, пока был жив Сталин, маршалом так и не стал. Хотя Гудериан тоже не стал генерал-фельдмаршалом, только этот Гитлеру не угодил.

Южнее и значительно восточнее Киева дело складывалось не лучше. Начиная с 6 сентября, в район Кременчуга на помощь обороняющимся начали прибывать дивизии с правого фланга 38-й армии и из 26-й (генерал-лейтенант Костенко), в том числе 81-я стрелковая дивизия фронтового резерва из Лубен.

Бабушка Мелания вела хозяйство семьи и ходила на базар за обычными покупками. Военные мешали перейти улицу, это и была 81-я стрелковая дивизия, шедшая на станцию грузиться в эшелоны. Другие части шли через город на восток по Хорольскому спуску через Сулу. У солдат был какой-то унылый вид, замечала бабушка. Она ворчала, что, мол, сами не знают, куда и зачем идут. По мнению обывателей, война была где-то там, за Киевом, на Западе. Лубенчане копали противотанковые рвы на северо-западе Лубенского района. Это укладывалось в головах обывателей: там, ближе к Киеву, это нормально. Но война наступала на Лубны с севера и готовилась к последнему броску уже и с востока.

Ночью с 8 на 9 сентября хлынул дождь, который сделал дороги непроходимыми для колесного транспорта. 9—10 сентября 1941 года 81-я стрелковая дивизия с ходу по непролазной грязи атаковала противника, продвинулась на 5—10 километров, но была остановлена немцами, оборонявшими плацдарм у Кременчуга.

К северу от Лубен 9 сентября 3-я танковая дивизия из 2-й танковой группы Гудериана прорвалась на юг и 10 сентября захватила Ромны. Угроза окружения всего Юго-Западного фронта стала очевидной и для командования фронта.

Отводить нельзя, обороняться

Неоднократные попытки доказать Сталину, что необходимо выводить войска из образовавшегося мешка, к успеху не привели. Буденный предложил отвести войска. Во время переговоров Сталина и Кирпоноса по спецсвязи, услышав слова Кирпоноса: «У нас и мысли об отводе войск не было до получения предложения дать соображения об отводе войск на восток с указанием рубежей…», – начштаба Тупиков схватился за голову. Это было вечером 11 сентября, было еще не поздно вывести войска, укрепляя фланги.

В результате сняли маршала Буденного, командующего Юго-Западным направлением, и назначили маршала Тимошенко. Это уже 12 сентября.

Немецкое командование испытывало волнение иного порядка. Оно реально опасалось, что русские в последний момент выскочат из мешка. К 12 сентября стало понятно, что все идет по плану, и русские «решили» сделать им еще один подарок. В Журнале боевых действий группы армий «Юг» генерал-фельдмаршала Герда фон Рундштедта 12 сентября появилась запись: «Опасение, что командование красных откажется от упорной обороны на р. Днепр и отведет свои силы на восток, не оправдалось. Можно скорее заключить, что русские решили еще раз сделать одолжение немецкому командованию, стремясь удерживать фронт в условиях угрозы двустороннего охвата, и подвергать обороняющиеся здесь войска опасности уничтожения». Видимо в журнал эти слова записал начальник оперативного отдела группы армий «Юг» подполковник службы генштаба Август Винтер, так сказать коллега по должности начальника оперативного управления противостоящего Юго-Западного фронта Ивана Баграмяна, сыгравшего свою роль в разворачивавшейся трагедии.

Еще в июле генерал Жуков за предложение выровнять фронт и оставить Киев лишился поста начальника Генерального штаба и отправился организовывать наступление на Ельню. Не будучи Жуковым, Буденным или Тимошенко, Кирпонос мог живо представить, что его-то просто поставят к стенке, в случае чего.

А это «чего» – катастрофа фронта, была для него очевидна. Тимошенко быстро разобрался в обстановке и передал через Баграмяна устный приказ «отходить». Видимо тоже не хотел рисковать головой, подписывая приказ нарушающий директиву Ставки – Сталина. «Пусть Кирпонос проявит максимум активности, решительнее наносит удары в направлениях на Ромны и Лубны, а не ждет, пока мы его вытащим из кольца», – напутствовал Тимошенко Баграмяна. Когда 17 сентября Баграмян прилетел с устным приказом маршала Тимошенко, в штабе генерала Кирпоноса разыгралась судьбоносная для сотен тысяч людей трагическая сцена.

Слово Баграмяну: «Я доложил о распоряжении главкома. Кирпонос долго сидел задумавшись.

– Михаил Петрович, – не выдержал Тупиков, – это приказание настолько соответствует обстановке, что нет никакого основания для колебаний. Разрешите заготовить распоряжение войскам?

– Вы привезли письменное распоряжение на отход? – не отвечая ему, спросил меня командующий.

– Нет, маршал приказал передать устно. Кирпонос, насупив густые брови, зашагал по комнате. Потом сказал: – Я ничего не могу предпринять, пока не получу документ. Вопрос слишком серьезный. – И хлопнул ладонью по столу: – Все! На этом закончим».

В целом переговоры штаба фронта (Кирпоноса) и Ставки (Сталина) длились с 10 сентября, но официально приказ Ставки прорываться поступил 18 сентября. Самостоятельно приказ прорываться на восток Кирпонос решился отдать только поздним вечером 17 сентября, уже теряя связь с войсками. Фронт был окружен, а местами просто, как говорили в то время, «драпал» под натиском немцев.

Кирпонос, хотя и слишком поздно, решил для себя дилемму: бояться Сталина или дать шанс хотя бы части вверенных ему войск спастись. Можно предположить, что с этого момента он искал смерти в бою.

22 июля 1941 года генерал Павлов, командующий войсками Западного фронта, был расстрелян, «за трусость, самовольное оставление стратегических пунктов без разрешения высшего командования, развал управления войсками, бездействие власти».

Кирпонос не мог самовольно оставить стратегический пункт Киев без разрешения высшего командования. У него был приказ Сталина «…Киева не оставлять и мостов не взрывать без разрешения Ставки…». Фронт был обречен.

Ни о чем в то время Талочка и ее родные и не подозревали, но их судьба, как и всех лубенчан, всех мирных жителей огромной территории, оказавшейся под ударом, и судьба солдат, офицеров войск фронта была уже предрешена.