Восход видит

Корректор Светлана Сергеевна Симонова

Редактор Светлана Сергеевна Симонова

© Валентин Беляков, 2021

ISBN 978-5-0051-6441-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Пролог. Далеко и давно

Человек – это звучит спорно. Я, доктор Джозеф Твин, сидел на холодном полу опустевшей рубки и падал в космос, в объятия пылающей дуги. Больше не осталось никого. Мы не справились. Выглянув в крошечный иллюминатор, я увидел краешек кольца Сатурна.

И понял, как оно прекрасно. Это не моя мысль. Это он, он вложил мне её в голову!

– Чего ты хочешь от меня?! – заорал я, ударяя в стену, заляпанную какой-то дрянью, и так уже разбитым кулаком. Распухшие губы с огромным трудом выплёвывали слова.

– Кто ты? – уже шёпотом, бессильно.

Я понял, что он спрашивает, хоть и не словами: «А кто ты?». И не смог найти ответа. И тут, наконец, всё кончилось. Точнее, началось.

Глава 1. Вершина Айсберга

Со стороны Айсберг походил на гигантский мяч для гольфа, наполовину зарытый в землю. Вокруг основного купола – обсерватории – располагалось несколько служебных блоков приглушённых цветов. Будто великан раскидал детали старого детского конструктора. Пока я не мог всего этого увидеть – весь комплекс окружала высокая двойная ограда из железобетона. Но в памяти и купол, и блоки, и территория вокруг них запечатлелись навечно, как и волнение, вызываемое их видом. Айсберг представлял собой крепость внутри крепости, и попасть туда удавалось очень немногим.

Комфортабельный автобус с кондиционером привёз меня и двадцать других новых сотрудников к контрольно-пропускному пункту, где нам пришлось снова пройти досмотр. Мы, конечно, уже бывали в комплексе несколько раз, но проверка оказалась тщательной как никогда. Похоже, все в Айсберге немного параноики. А кто нет, при нынешних-то обстоятельствах? Восход заставил всю Землю напрячься.

Вообще-то, у комплекса имелось длинное официальное название, но сами сотрудники всегда называли его не иначе как Айсбергом. Всё из-за его строения: «мяч для гольфа» и «конструктор» являлись лишь малой, самой верхней частью комплекса, а насколько далеко он простирается под землёй, знал только его персонал. И то не весь. Вот я и решил с самого начала привыкнуть к этому названию, чтобы побыстрее стать своим.

Особенно тщательно охрана проверила мою аптечку. Когда женщина в форменной куртке с эмблемой Айсберга – перечёркнутым солнцем с кругом в центре (или это всё-таки был глаз с ресницами?..) обратила пристальное внимание на аптечку, у меня внутри воцарился просто космический холод.

– Это витамины? – поинтересовалась она, буравя меня строгими тёмными глазами. Ну, написано же: витамины, я даже уже приносил их на пробные дни. Зачем опять докапываться? Правда, в прошлые разы в баночке действительно были только они.

– Да, поливитамины. Весной и осенью всегда пропиваю комплекс. Для здоровой кожи. И нервов.

Охранница скептически окинула взглядом моё лицо с тёмными мешками под глазами и шелушащейся вокруг носа кожей. Оно было отмечено печатью хронической тревожности.

– Кожи и нервов? Надеюсь, помогает, – бесцветным голосом произнесла она, взяла рукой в перчатке одну из таблеток и переложила в маленький контейнер, – на анализ.

– Конечно, – кивнул я, стараясь не выдать облегчения, что она не выбрала таблетку со дна банки. Пакетик фисташек, скромно лежащий среди других снеков, и вовсе не вызвал подозрений. Я сдал телефон и даже часы, потому что на них тоже был выход в интернет. В современном мире найти устройство без интернета невероятно сложно. Так что из гаджетов остались только три пары простеньких наушников и допотопный плеер с тщательно отобранным запасом в пару тысяч песен – не может такой меломан, как я, обойтись без этих вещей. Плеер достался мне от отца в качестве подарка на день рождения. Последний мой день рождения, на котором он присутствовал перед тем, как исчезнуть. Мангу для взрослых тоже пропустили: я готов был от неловкости сквозь землю провалиться, но охранница даже бровью не повела – вещь-то не запрещённая. В Айсберг и не такое разрешают брать, лишь бы оно не воспламенялось, не стреляло, не имело лезвий, выхода в интернет и наркотического действия.

Остальные пассажиры тоже успешно прошли досмотр, автобус миновал бронированные ворота, и вот я снова увидел её – вершину Айсберга! Меня охватило чувство нереальности происходящего: неужели я, Райто Феникс, всё же достиг своей цели?! В глубине души я до самого нынешнего момента не верил, что всё же стану сотрудником Айсберга, потому что подобные вещи могут происходить с какой-нибудь знаменитостью или вымышленным персонажем. А я обычный… Даже, будем честны, довольно скучный. Выйдя на голую бетонную площадку перед главным входом в купол и достав из автобуса свои чемоданы, мы пару минут разминали ноги. Добираться в эту глушь пришлось очень долго: сначала каждый добрался до точки сбора, потом несколько часов на служебном самолёте, и наконец, автобусная поездка. Нашей группе выделили двух провожатых, хотя в офисах, конференц-залах и лекториях купола мы уже неплохо ориентировались после бесконечных собеседований, вступительных испытаний и двух недель пробной работы. Я зашёл в туалет, чтобы умыться и причесаться, но всё равно выглядел как молодая версия отца из «Коралины в стране кошмаров». Да мы, в принципе, все так выглядели – я имею в виду, новые сотрудники – достижение цели далось ценой колоссального напряжения последних месяцев.

Мне не терпелось совершить своё первое «погружение», познакомиться с будущими пациентами и внутренней кухней Айсберга и увидеть отведённую мне комнату, но сначала провожатый направил нас на торжественную церемонию вступления в должность. Наверняка эта процедура занудна, длинна и бессмысленна, зато мы воочию увидим самого Иоганна Шпилляйтера – руководителя комплекса. В зале для презентаций помимо новичков было много сотрудников вершины и более нижних уровней, для которых состоится совещание и обсуждение внутренних новостей после нашего ухода. Поэтому я, как и надеялся, пересёкся со своей знакомой, которая была экскурсоводом моей группы на одном из первых вступительных испытаний. Она первая заметила меня, окликнула, помахала рукой – высокая жизнерадостная женщина с кудрявыми чёрными волосами, заплетёнными в свободную косу. Её звучный голос стряхнул с меня оцепенение, и я почти поверил, что скоро стану частью Айсберга. Женщину звали Наоми Бёрнитолл.

– А я знала! – заявила Наоми, сжимая мою руку в крепком рукопожатии. – Вот ни секунды не сомневалась, что ты пройдёшь, веришь, нет?

– Верю. С твоей помощью, конечно.

– Ох, да, помнишь, ты ж тогда потерялся, как дошкольник в супермаркете, – она приглушённо рассмеялась, вспоминая о нашем знакомстве, и, не расцепляя рукопожатия, потащила меня к своему месту в пятом ряду. – Я тебе заняла, садись. Не слишком далеко? Просто я такая долговязая, что ближе как-то постеснялась.

Незнакомому с ней человеку сложно было бы поверить, что этой женщине свойственно стеснение, но я уже знал, какая она тактичная, когда необходимо. Я невольно улыбнулся в ответ: было бы неправильно ничего не противопоставить её счастливому оскалу. Природа одарила Наоми крупными белоснежным зубами. Хотя, может, тут постарались и современные технологии.

Болтушка оборвала себя на полуслове, когда в зале внезапно стало очень тихо, а потом грянула короткая торжественная мелодия. На сцену вышел пожилой человек, невысокий, зато с безупречно прямой спиной. На его худом лице залегли глубокие морщины, а руки свисали почти безвольно, но гипнотический, как у удава, взгляд заставлял внимать с трепетом каждому слову великого учёного. Эти свинцово-серые глаза и негромкий уверенный голос знали во всём мире.

– Сегодня среди нас есть новые сотрудники, – начал доктор Шпилляйтер без предисловий, – я приветствую вас всех в Комплексе Специальных Лабораторий, Фабрик и Полигонов по Созданию Средств для Борьбы с Внепланетной Угрозой. Вы все прекрасно знаете, что скрывается за этим словосочетанием. Мы – оплот человечества по борьбе с Восходом, а это самый сложный и непредсказуемый объект в обозримой вселенной. Поэтому я призываю вас бросить все силы на его изучение и помощь тем, кто его изучает.

– Ты думаешь, он тут перед нами распинается? – шепнула Наоми мне в ухо, почти не разжимая губ. – Да-да, так Шпилляйтер и вышел речи толкать. Сидит себе, работает в своей норе, хитрый крокодил. Это голограмма.

– Серьёзно? – я был разочарован, хотя и ожидал, что Шпилляйтер выкинет что-нибудь подобное. Возможно, таинственность и отстранённость просто уже въелись в его натуру.

– Да, даже не новая запись. Каждые полгода слушаем про оплот. Так и называем между собой «пошли оплот слушать».

– А зачем тогда ходите? Разве совещание здесь будет для вас? Я думал, только для тех, кто работает над поверхностью.

– Ну, это своего рода ритуал. Поддерживает мотивацию и командный дух. Да и лишний повод прогуляться.

Я замолчал, чтобы обдумать её слова и дослушать речь, оказавшуюся, на удивление, краткой:

– Человечество должно быть предано делу по изучению и уничтожению космической угрозы. Потому что это дело может стать последним. Спасибо.

Глаза-свёрла перестали смотреть в душу (удивительно, как голограмма достигла такого эффекта, что пробрало каждого), и я заметно расслабился. Во время пятиминутного перерыва на сцену внесли стол, включили проектор, а часть сотрудников покинула зал.

– То есть ты не проводишь меня до жилого модуля? Пойдёшь на улицу?

– Нет, я уже погуляла. Пошли.

Я зашёл за своим багажом в помещение, где все пассажиры нашего автобуса также оставили свои вещи, а потом последовал за мисс Бёрнитолл. Точнее, доктором Бёрнитолл. Мы прошли по коридорам со стеклянными стенами мимо нескольких помещений, где сидели люди за компьютерами. Если честно, вид у них был не особо гордый и воодушевленный. Наверное, немного обидно столько стараться, чтобы потом всего лишь сидеть за монитором на самой верхушке Айсберга. Тем не менее, даже эти люди, несомненно, вносят вклад в общее дело. Я опасался, что у лифтов скопится очередь, но такой проблемы здесь не возникало: уж чего-чего, а лифтов в Айсберге было хоть отбавляй. Правда, чтобы попасть к лифтам, ведущим вниз, пришлось пройти две двери, открывавшиеся только при помощи карточек-пропусков. Мне выдали белый пропуск сотрудника младшего ранга, но и он казался настоящим сокровищем, магическим артефактом.

Я вдруг представил, как сижу в кресле-качалке в своём особняке (которого у меня пока нет и в помине), ноги мои укрыты пледом. Мне лет шестьдесят пять-семьдесят, вокруг сидят на толстом ковре маленькие внуки. Я достаю чуть дрожащими руками прямоугольную карточку из красивой шкатулки. Говорю: «смотрите, ребятки, этот знак – перечёркнутое солнце-глаз – означает, что человечество победило Восход. Это мой пропуск из Айсберга, он давно деактивирован, но служит свидетельством того, что я внёс вклад в спасение Земли…».

– Чего замечтался? – вернула меня к реальности Наоми. – Тебе в какую комнату-то надо?

– А как… это понять? Мне никто не сказал, – стушевался я.

– Вот эти цифры. – Она легко выхватила пропуск из моих судорожно сжатых пальцев и перевернула обратной стороной вверх, где был написан какой-то код – первые три цифры в коде означают этаж. Считаются они, понятно, вниз от поверхности.

– Первые три?! – воскликнул я, постепенно осознавая, что это значит. – Сколько ж их всего?!

На, казалось бы, такой базовый вопрос у Наоми не нашлось однозначного ответа.

– Явно больше девяноста девяти, – усмехнулась она, – ниже тридцатого рядовые сотрудники не живут. Потом жилье снова возобновляется в семидесятых для более привилегированных и посвящённых. Жилые отсеки для всяких легендарных личностей располагаются там где-то после сотого, почти в самом низу.

– А ты сама была там?

– Я здесь всего два года, – ответила Наоми, помотав головой, – сама работаю, в основном, на тридцать пятом, он в зоне верхних лабораторий. Или поднимаюсь в купол, в обсерваторию. Глубже шестидесятого не спускалась ещё ни разу. Но, возможно, меня скоро переведут в жилую зону на семидесятых. Блин, рассказала. Не хотела же, вдруг сглажу.

Буква после трёхзначного числа в коде означала один из четырёх секторов – северный, восточный, южный или западный. Мы вошли в лифт, который спускался в мой восточный сектор. Он выглядел внутри вполне обычно, как и в любой высотке. Кнопки там были только до тридцатого этажа, поэтому я так и не ответил себе на вопрос: «какого размера Айсберг». Хорошо, что моя комната находится в том же сегменте, что и у Наоми, и всего на три этажа выше. Ещё хорошо, что я успел устроиться на работу в этом году до того, как её перевели ниже, а значит, мы сможем даже есть в одной столовке. А также…

– Хорошо, что у вас можно выйти на любом этаже, а не только на своём, как в некоторых отелях, – озвучил я свои мысли.

– О, это ещё цветочки. У нас только кажется, что дисциплина железная. То есть в некоторых аспектах она действительно такая, но вообще мы свободные, как хиппи, веришь, нет?

– Скорее, нет, – ответил я, хотя не был уверен, что это вопрос. Я вспомнил вступительные испытания, въедливых охранников на КПП, голограмму герра Шпилляйтера, у которого даже раз в полгода не находится времени, чтобы выйти самому поболтать с новичками.

«Ноль девятнадцать, В, девятнадцать, сорок два точка ноль. Ноль девятнадцать, В, девятнадцать, сорок два точка ноль», – повторял я код со своего пропуска. Лифт увозил нас всё дальше от поверхности, и одновременно с тянущим чувством падения в животе меня обволакивал неопределённый липкий страх.

Глава 2. Лимб

Я бы даже удивился и разочаровался, если бы первая ночь в Айсберге обошлась без странного сна. Заснул я на удивление быстро, утомлённый тревогами. Но среди ночи подскочил с колотящимся сердцем: меня разбудили гром и стук веток по крыше, будто сама ночь пытается ворваться в комнату. Ну, какой здесь может быть гром, какие ветки? Я прекрасно помнил, что наконец-то попал в Айсберг и нахожусь на девятнадцатом этаже под поверхностью земли, поэтому сразу понял, что это сон.

Место было знакомым, и я знал с точностью до последнего слова, что сейчас произойдёт, хотя наяву этот эпизод редко всплывал в моей памяти. Я ещё совсем малыш, и мы живём в доме маминых родителей в Японии. Мамы нет дома: она медсестра и сегодня работает в ночную смену. Крыша традиционного японского дома кажется тонкой и непрочной, как рисовая бумага, и я вздрагиваю при каждой вспышке молнии, что озаряет просторную пустую комнату, съёживаюсь на своём татами и натягиваю на голову одеяло. Услышав мои всхлипы, отец пришёл в комнату. Я бы и сам пошёл к нему, если бы испугался её хоть чуть-чуть сильнее.

– Боишься грозы? – спросил он, опускаясь на колени возле моей постели. Мне было немного неловко из-за того, что я разбудил родителя посреди ночи. Тем более, при взгляде на рослую широкоплечую фигуру отца и его спокойное умное лицо (казалось, он легко может найти ответ на любой вопрос), мой страх сразу стал отступать.

– Я боюсь ночи, – тихо ответил я, доверчиво хватаясь обеими ручонками за его большую сильную руку.

– Ночь страшна, Райто, это верно, – серьёзно ответил он, слегка нахмурив густые чёрные брови, – и она всегда кажется длиннее, чем на самом деле.

– И что же делать? – спросил я.

– Можно пойти на Восток, чтобы побыстрее увидеть солнце, – он по-доброму усмехнулся, – но можно и стоять на месте или идти на Запад: не так важно, что ты делаешь, ведь каждое мгновение приближает тебя к восходу.

Дальше события сна разошлись с реальностью: на самом деле папа сидел на полу возле татами, держал меня за руку, а второй гладил по голове, пока я не уснул, что, конечно, произошло задолго до рассвета. А во сне солнце взошло сразу же, словно за всеми четырьмя тонкими стенами одновременно, хотя некоторые из них были внутренними.

«К восходу… Приближает тебя к восходу. Тебя к… Приближает к восходу. К восходу…» – Мягко рокочущие слова накатывали друг на друга, словно волны, бежали наперегонки, приближаясь и разрастаясь. Свет тоже разрастался: за стенами, внутри комнаты, в глазах отца и во мне самом. Я чувствовал его жар в животе, в голове, в глотке…

Проснувшись по-настоящему, я ощущал это тепло ещё несколько секунд где-то у себя под кожей, а во рту стоял острый вкус, будто я зажевал перца Чили. К счастью, всё прошло, стоило только выпить стакан воды. В первый день нам великодушно позволили отоспаться, а уж потом приходить представляться и знакомиться, так что я чувствовал себя (о чудо!) вполне отдохнувшим. Лёгкая эйфория охватила меня с самого пробуждения, ещё до того как я принял таблетки, по привычке сделав это скрытно. В комнате было пока не особо уютно: кремовые стены, пружинистые плитки из непонятного материала на полу, белая ванная. Разумеется, никакого дерева – разве что имитация, ведь нельзя допустить в Айсберге пожара. Окно изображает экран с подоконником. Ничего, скоро я украшу комнату всякими безделушками, повешу на экран занавески, может, даже раздобуду коврик. Парень в зеркале с миндалевидным разрезом глаз и всклокоченными чёрными волосами выглядел даже сносным. Особенно, если смотреть без очков.

– Ты офигенный! – сказал я ему, театрально ткнув пальцем в отражение и состроив подобие улыбки. Оно, разумеется, ответило тем же. Интересно, чем тут кормят? И смогу ли я самостоятельно добраться до столовой? Вчера Наоми проводила меня до самой двери комнаты, зато всё объяснила: цифры, написанные после буквы, которая обозначает сектор (северный, восточный, южный или западный) – это номер комнаты, в которой ты живёшь. Получается, Айсберг похож на гигантскую стопку таблеток, постепенно сужающуюся книзу, а затем, по слухам, разветвляющуюся и переходящую в сеть запутанных тоннелей. Некоторые уровни-таблетки полностью занимали лаборатории, фабрики и полигоны. Некоторые, более тонкие, были наглухо залиты различными изоляционными материалами: бетоном, бакелитом, даже металлом, и только шахты лифта пронизывали их. Да, не очень-то экономно, но нужно ведь спрятать от Восхода разработки против него самого. В жилых уровнях комнаты располагались по периметру (поэтому имели не совсем квадратную форму) и все выходили в общий круговой коридор. Сплошной ряд входных дверей прерывали входы в четыре лифта, которые приходились на центры секторов. Обширное пространство в центре делилось на четыре части: столовую, сад с живыми растениями и журчащими водоёмами, выполнявший роль комнаты отдыха, тренажёрный зал и опять же что-то полезное: например, лабораторию. Столовая, комната отдыха и тренажёрка были высокими помещениями, объединяющими три этажа, чтобы у подземных жителей не развилась агорафобия.

Последнее число кода на карточке, обычно дробное, это код твоей специальности. Например, мои «сорок два точка ноль» означали психиатра. Нас было не так много в Айсберге, я единственный, кто работал на верхних уровнях. В мои обязанности входило не только лечить и консультировать тех, у кого возникли явные проблемы, но и просто опрашивать сотрудников об их состоянии и настроении. Форма одежды для меня предполагалась достаточно свободная: «белый верх, тёмный низ», если, конечно, меня не понесёт в какое-нибудь специальное помещение. Я надел белую рубашку, которых захватил в Айсберг целых семь, чтобы точно не испытывать недостатка, строгие узкие чёрные брюки и даже галстук: хоть в первый-то день нужно изобразить из себя приличного человека. Но наушники в уши всё же вставил. Здорово чувствовать себя не лошком с устаревшим плеером, а очень предусмотрительным человеком. Я не понимаю современную музыку, поэтому предпочитаю слушать классику, в основном, второй половины двадцатого века. Да уж, не думаю, что «The Beatles» могли представить себе, что их будут слушать в таком месте… Но это не помешает мне послушать мой любимый рок-н-ролл.

Через какую-то неделю я буду чувствовать себя в этом подземном королевстве как дома. Даже серый коридор, закругляющийся с обеих сторон, чтобы замкнуться где-то по другую сторону громадного комплекса, не заставил меня оробеть, а унылые белые лампы, круглые, как иллюминаторы, радовали не хуже новогодних огней. Я жил в восточном секторе, а значит, напротив сада, и стеклянная стена позволяла видеть сочную зелень неприхотливых суккулентов. На зелёных пуфиках и диванчиках среди клумб сидели люди и болтали, улыбаясь. Хотя в это время (рабочий день давно начался, а до обеденного перерыва ещё далеко) большинство были на своих рабочих местах. Я приветственно махал немногочисленным встречным и улыбался, невольно думая о том, что будто здороваюсь с черепахами в террариуме.

В какой-то момент двое людей, стоящих у огромного алоэ, не ответили мне на приветствие. Они внимательно всматривались куда-то мне за спину, в коридор. Я обернулся. Оказывается, двери, которые я прошёл несколько секунд назад и даже не заметил, были ещё одним лифтом. Интересно, куда ведёт шахта – на нижние уровни? И может ли им воспользоваться рядовой сотрудник?..

Из лифта как раз вышла группа людей в широких белых халатах, похожих на балахоны. Их было четверо, и они шли, окружая кольцом… Сначала я думал, что мне показалось. Да быть такого не… Я на всякий случай вынул один наушник, как будто это помогло бы узнать, не обманывает ли меня зрение. Между головами в медицинских шапочках, широкими спинами и ногами в бахилах двигалась тщедушная фигурка ребёнка. Пол сразу определить я не смог, но не было сомнений в том, что дитя абсолютно голое. Худая спина и ноги, волосы короткие и светлые, будто выбеленные, и благородное спокойствие стоика. Я не осмелился спросить, что происходит, потому что слишком оробел от странной торжественности этой процессии. Проходя мимо меня, она не притормозила, и у меня возникла мысль о больших белых приведениях: ни одна из фигур в халатах даже глазом не повела. Зато ребёнок, точнее, как оказалось, девочка лет четырнадцати, на мгновение показавшись полностью, взглянула мне прямо в глаза. Я вздрогнул, пронзённый взглядом двух серых льдинок. Показалось даже, что в коридоре стало чуть холоднее и темнее, а Ливерпульская четвёрка у меня в наушнике сбилась и заиграла уже не с таким энтузиазмом.

Девочка отвела глаза, и наваждение исчезло. Только тут я обратил внимание на тонкие трубки, выходящие у неё из основания затылка и возвращающиеся под кожу под левой лопаткой. Может, это андроид? Но я и представить не мог, что хоть где-то, даже в Айсберге, уже могут создавать таких реалистичных роботов. Я молча проводил процессию взглядом, пока последние люди в белом не скрылись за поворотом, и быстрым шагом преодолел оставшееся расстояние до столовой. Наоми говорила, что сегодня в первой половине дня специально взяла выходной, так что пусть и соизволит объяснить мне, что у них тут творится. Конечно, удобнее было бы ей позвонить, чтобы наверняка прийти в столовую в одно время. Но мобильные телефоны запрещены в Айсберге. Может, оно и к лучшему: хоть где-то можно отдохнуть от социальных сетей и бесконечных звонков.

В столовой было довольно оживлённо: как я знал, у большинства сотрудников Айсберга плавающий график. Это удобно, потому что помещения для отдыха никогда не пустуют, но и не бывают переполнены. Я спустился по полупрозрачным лесенкам вдоль стен, вызывавшим с непривычки лёгкое головокружение, с балкона под потолком на нижний ярус столовой. Взял посуду и подошёл к шведскому столу, который предлагал довольно большой выбор очень вкусной еды. Вспомнив сон о мамином доме в Японии, я взял себе салат из морской капусты, жареный тофу и сладкие роллы. Держа поднос, я стал озираться в поисках Наоми и издали заметил её густую кудрявую шевелюру. Подошёл и грохнул еду на стол немного громче, чем планировал. Двое собеседников Наоми Бёрнитолл, которые до этого о чём-то смеялись, с любопытством посмотрели на меня. Наверное, в Айсберге новое лицо – это уже развлечение.

– У вас там ребёнок, – без обиняков начал я.

– Привет, Райто. Подожди, что? Какой ещё ребёнок?

– Голый. Точнее, голая. Я встретил странных людей на своём этаже, которые вышли из лифта вместе с девочкой абсолютно без одежды.

– Ого, да ты везунчик! – Нахмурившаяся женщина снова улыбнулась во все тридцать два. – Первый день в Айсберге, ещё даже работать не начал, а уже встретил Аврору! Мы это считаем хорошей приметой.

– Аврору?! – почти вскричал я. Вообще-то я человек не очень эмоциональный, но меня просто поразил контраст между розовощёкой девушкой с горящими воодушевлением глазами, которую мы все видели по телевизору, и этим равнодушным усталым созданием… – Так это та самая?

– Да, наша надежда, наш ангел. Дева, что полетит навстречу Восходу.

– Чтобы собрать о нём инфу и помочь нам взорвать к чёрту эту хреновину, – встрял в разговор полноватый мужчина с бодрым холёным лицом. Его развязный английский натолкнул меня на мысль, что он американец. Да и небольшие бакенбарды и трёхдневная щетина делали из него настоящего ковбоя.

– Всё верно, Фрэнк. Её, наверное, вели на тренировки или процедуры.

– Но почему всё-таки она… – не сдавался я.

– Да что ты заладил «голая, голая». Что ты там не видел, – беззаботно рассмеялась Наоми, чем, признаюсь, немного меня шокировала, – ты же, как и все мы, проштудировал гору литературы о Восходе. Так что знаешь, какие шутки он творит с сознанием людей… Может, например, заставить тебя возомнить, что у тебя три руки или рост полкилометра. Большинство людей это шокирует и выводит из строя, поэтому Аврору тренируют не придавать значение своему телу и тому, что с ним происходит. Да что я тебе объясняю, Райто, ты же сам психиатр.

– О, вы наш новый психиатр? – живо поинтересовалась светловолосая женщина, сидящая по левую руку от меня.

– Ах да, я же вас не представила! – спохватилась Наоми. – Это Райто Феникс, «сорок два точка ноль» верхних уровней.

– Надеюсь, вы останетесь подольше, а то обычно мозгоправы у нас не задерживаются, – женщина слева хихикнула, будто рассказала шутку.

– Хотите сказать, меня скоро уволят? – удивился я.

– Вовсе нет! Наоборот повысят, отправят на более глубокие уровни. Видимо, там вы нужнее. У глубинных сотрудников такой стресс… Кстати, очень приятно, доктор Феникс. Меня зовут Эмма Лебен, я авроробиолог.

– Э… Изучаете жизнь Авроры? – глупо спросил я, на этот раз развеселив не только смешливую Эмму, но и всю компанию.

– Нет, я изучаю, как Восход влияет на различные организмы. Почти за тридцать лет, что мы его знаем, успела появиться и такая специальность. Жду не дождусь, когда Айсберг нанесёт финальный удар, и я смогу стать просто биологом! – я отметил, какой искренней и доверительной вдруг стала её интонация. Женщина запоздало протянула мне руку для рукопожатия и забыла отпустить, замечтавшись. – Уеду из этого общественного склепа куда-нибудь в Новую Зеландию, где только море и зелень, буду изучать коралловые рифы, а на досуге заниматься сёрфингом и…

– А моё имя Фрэнк Паудер, – встрял второй сосед Наоми, «ковбой», – я программист-робототехник, специализируюсь на системах самонаведения.

Он так крепко пожал мне руку, что моя бледная длань с тонкими пальцами болезненно хрустнула.

– А что у вас за имя такое интересное? – поинтересовался он и добавил, чтобы смягчить интонацию: – если можно спросить.

В принципе, я тоже был не против немного рассказать о себе:

– Моя мама японка, поэтому родители выбрали японское имя, и раннее детство я провёл в этой стране, – я чуть не сказал «Стране Восходящего Солнца», но решил, что это словосочетание в Айсберге вряд ли пользуется популярностью, – а мой отец, мистер Феникс, преподаватель.

– Давай позже познакомим друг друга со своей генеалогией. Прежде чем ты засядешь в кабинете на десятом этаже и начнёшь показывать всем подряд всякие кляксы Роршаха, я хочу показать тебе кое-что особенное. То, ради чего мы здесь собрались, – сказала Наоми.

– Мы вчетвером, в столовой? – пошутил я. На самом деле, понятно, что имелось в виду, ведь Наоми физик и астроном. Она покажет то (а может, всё-таки того?), ради чего был построен Айсберг, этот кит, сокрывший в своём чреве уже три тысячи человек. Но сначала – завтрак!

Я не участвовал в общем разговоре, делая вид, что задумался и сосредоточился на еде, но на самом деле украдкой разглядывал своих новых коллег. Мне было интересно слушать их беседу, обрывки удивительных с непривычки новостей Айсберга, которые в устах этих учёных звучали совершенно обыденно. Но больше всего разошёлся с моими ожиданиями их облик: в социальной рекламе-то сотрудников Айсберга показывают в строгих костюмах либо идеально белой спецодежде, а то и вовсе в анти-восходных скафандрах… А тут ковбой, засмеявшись с набитым ртом, просыпает крошки на клетчатую рубашку, ярко накрашенная Эмма Лебен будто выбралась поболтать в кафе с подружками, а упругий бюст Наоми обтягивает спортивная футболка. Ну и ну… Хотя пару мужчин в белых рубашках и молодую женщину в офисном брючном костюме я всё же заметил, оглядев зал. Они, как и я, держались довольно скованно – видимо, тоже новички.

После завтрака Наоми попрощалась с Эммой и Фрэнком, и мы снова поднялись на лифте в купол. Там она показала мне обсерваторию, куда иногда поднималась для наблюдений. Телескоп Айсберга входил в десятку самых крупных телескопов Земли. А ещё комплекс постоянно получал в реальном времени информацию от остальных телескопов «большой десятки». Нет ничего удивительного в том, что с момента обнаружения Восхода все космические исследования, в основном, сосредоточились на нём. Хотя меня лично это удивляло. Иногда я даже позволял себе кощунственную мысль: «Ну, Восход и Восход. Летает себе в глубоком космосе по хаотичной траектории, мерцает, иногда насылает на людей глюки». Она закралась ко мне в голову и сейчас, несмотря на трепет, когда я глядел на оранжевый полумесяц Восхода на огромном вогнутом экране.

– Оно действительно похоже… Ну… На Восход, – наконец проговорил я, не зная, что ещё сказать.

– Да-да, узкий полумесяц на фоне чёрного диска. У некоторых наоборот вызывает ассоциацию с солнечным затмением. Когда его впервые увидели, приняли за двойную звёздную систему. Знаете же, что бывают системы из двух звёзд, из нескольких звёзд, а иногда встречаются даже из звезды и чёрной дыры.

– Восьмая про-гипотеза природы Восхода, «Звезда-дыра», выдвинута астрономом Эдвардом Хоулом из НАСА, опровергнута на основе исследований М. Истейка и Р. Онга из Айсберга, – скучным голосом процитировал я, – конечно, я читал «Тысяча и одну гипотезу о Восходе». А кто из нас нет? Кстати, интересно, что большинство про-теорий отвергнуты именно учёными Айсберга.