Киев – Бердичев. Сахалин – Хабаровск. Рассказы старого офицера. Бытие. Книга 3

© Вадим Зиновьевич Огородников, 2019

ISBN 978-5-4496-0659-4 (т. 3)

ISBN 978-5-4496-0117-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Вадим Огородников

Курсант
(Или пошылыся у дурни)

Три года, проведенные в курсантской шинели были самыми счастливыми и беззаботными годами за все годы, проведенные в строю. И это несмотря на рухнувшие окончательно надежды на потомственную и так любимую врачебную карьеру. Окончательно «пошился» в военнослужащие.

Вадим был из медицинско – ветеринарной семьи в четвертом поколении и мечтал стать медицинским хирургом. Семья ко времени выпуска из средней школы жила в городе Винница, там – же были друзья и подруги, там зародилась первая любовь, казалось, что это последняя, там были произнесены первые слова клятвы в верности.

Предметом его воздыханий была плотненькая гимнастка, Галя, студентка физкультурного техникума, довольно грамотная и эрудированная для своих восемнадцати лет девушка, которая и сама была во власти влечений к Вадиму. Правда, они оба, в результате воспитания могли сутками находиться вместе, но и не помышляли переступить ту грань, которая дала бы право называть друг друга мужем и женой, в крайнем случае, стать элементарно любовниками. Дружить они стали лет с пятнадцати, взаимоотношения носили весьма доверительный характер. Это через годы понятия искривились и стали «элементарно» обыденными.

Вадим не пропускал ни одних спортивных соревнований, в которых участвовала его любимая, болел за нее, высчитывал параллельно с судьями ее оценки, его познаний в гимнастике хватало, чтобы оспаривать несправедливое судейство, или проводить анализ после соревнований.

К моменту окончания техникума она стала мастером спорта по спортивной гимнастике, в то же время Вадим закончил десятилетку, оба получили среднее образование, оба мечтали о высшем, благо, она окончила техникум с отличием, и ее направили без экзаменов, как личность перспективную, в Киевский институт физической культуры. Иначе для нее и быть не могло, она получала пенсию за погибшего в Великой Отечественной войне отца. Он был генералом от артиллерии, погиб в последние дни войны. Пенсия выплачивалась до окончания образования, составляла восемьсот рублей по времени пятидесятых годов. Не поступать в институт в ее положении было бы безумием. И она стала ждать вызов.

Семья Галины состояла из матери, Зинаиды Климентьевны, бабушки и двух младших сестричек. 1950 год оказался неудачным, даже несчастливым годом для их семьи. Умерла бабушка, а через три месяца средняя из сестричек, от опухоли мозга. Вадим взял на себя часть забот по похоронам сестрички – Шурочки. Ей было всего девять лет, и она была очень живым и любознательным ребенком. С Вадимом у нее были близкие, дружественные отношения, она его любила не меньше, чем старшую сестру. Часто жаловалась на сестричку, если та поступала несправедливо.

С Зинаидой Климентьевной у него были тоже добрые отношения, хотя, в душе, он понимал всю никчемность существования молодой, тридцатишестилетней вдовы, которая, упиваясь своим вдовьим горем, нигде не работала и не хотела работать, существовала только на небольшое пособие от государства, назначенное после гибели мужа. Ни одного семейного вопроса она не решала, не посоветовавшись с Галей и Вадимом, все повторяла: «Надо поговорить с нашим профессором, он рассудит толково». Профессор – это непререкаемый авторитет Вадим, друг дочери, авось, будет зятем. И он бывал в доме чуть не ежедневно, ведь они дружили уже три года. Отношения были чрезвычайно доверительные.

В это время Вадим подал свои документы в Винницкий медицинский институт. Начал благополучно вступительные экзамены, к концу августа уже был студентом.

В это время Галя получила извещение о зачислении на первый курс в Киеве.

Разговор, приведший к непредсказуемым последствиям между молодыми людьми, происходил на водной станции «Локомотив», что располагалась на острове, между Старой и Новой Винницей.

– Ну, вот и все, Вадим, я уезжаю в Киев, там буду учиться, будут новые люди и новые ухажеры. Наверное, все между нами кончено.

– Я буду к тебе приезжать на каникулы, может быть, иногда, и на выходной день. Здесь расстояние всего двести километров. Поезд идет меньше четырех часов.

– Все это не то. Очевидно, наша любовь заканчивается. Посуди, чего ждать целых пять лет? Старения, и ни с кем ничего, без общения и радостей, которых у нас и так мало.

– Ты хочешь срочно замуж?

– Нет, я хочу, чтобы ты был всегда рядом, а замуж – после окончания института.

Оба остались этим разговором недовольны, оба с полным расстройством и неудовлетворением пришли к себе домой.

На следующий день Вадим пошел в свой институт, написал заявление, что просит дать справку о том, что он принят в институт на лечебный факультет, и справка дана для перевода в Киевский медицинский институт.

Конечно, администрация института в выдаче такой бумаги отказала, пришлось обращаться в горком комсомола, и по его ходатайству Вадим документы свои получил. Без строчки о переводе в другой институт.

И помчался в Славный Киев – град, в медицинский институт, в полной наивной надежде на зачисление, где ему благополучно отказали, поскольку свой прием у них закончился, было в тот год шесть человек на место и кандидаты на зачисление стояли в очереди, ожидая, когда кто ни будь, споткнется из новоявленных первокурсников.

Он в ветеринарную академию, что в Годлосеевском лесу.

– Вы, что, молодой человек, сами не знаете, чего хотите? Вы поступили в медицинский, теперь хотите в ветеринарный, а после этого можете захотеть в политехнический. Вы несерьезны, по крайней мере, сказал декан факультета. Мы не можем, и не хотим вас взять.

Пришлось, не солоно хлебавши, возвращаться в Винницу. От восторженной самодеятельности и самонадеянности не осталось и следа. Совершены опрометчивые детские поступки. И это в свои годы довольно приземленный парень понял сразу. Жизненный опыт. Оказалось, что на освободившееся место после скандального выбытия Вадима взяли кандидата. На этом эпопея с медициной, не считая домашних скандалов и возмущений родителей, закончилась.

Далее – военкомат. Призыв в Красную армию, как альтернатива высшему образованию.

– А поступайте в военное училище, подготовка у Вас хорошая, физически вы, пожалуй, тоже подойдете, да и время не потеряете. Соглашайтесь.

Предложил начальник, который занимался призывниками.

– А в Киеве, какие ни будь училища есть?

– Есть, вы можете выбирать: общевойсковое (пехотное), медицинское, танко – техническое, артиллерийское полевой артиллерии, самоходной артиллерии, пожарное, авиационное, и другие есть. Рекомендуем Самоходной артиллерии. Это то же, что и танк, только башня не вращается, да эрудиция требуется пошире. Углубленное изучение артиллерии, математики. Да высокая тактическая грамотность.

– Согласен, направляйте в самоходное.

Ему в тот момент было абсолютно безразлично, быть бы ближе к любимой.

– Ладно, дадим Вам комсомольскую путевку, а то там в этом году привалила масса переростков, заставших, как и вы в войну. Конкурс большой. Ведь народ, окончил десятилетку и идти на три года рядовыми, а кто попадет на флот, то и все четыре это плюс к потерянным в войну.

И фарс, под названием «Поступление в военное училище» начался. Именно фарс. Было очень забавно, когда умнейшие ребята, после медицинской комиссии, не добрав один сантиметр до минимального установленного командованием роста, объявлялись не выдержавшими конкурса. В этот год училище могло позволить себе роскошь набирать парней не ниже ста семидесяти сантиметров. Был начальник училища генерал – лейтенант Петров, Иван Иванович, уникальнейший человек, офицер, воспитатель и ученый. Так это ему, человеку низкорослому, хотелось на парадах шагать впереди строя богатырей.

Строй училища на парадах, действительно, отличался своей оригинальностью. Впереди шел генерал, не более ста шестидесяти сантиметров ростом, плотного сложения, за ним – знаменосец, в наши времена Витя Толстой двух с лишним метров, его ассистенты подполковники братья Андроновы с шашками наголо, тоже немалого роста, пожалуй, около ста восьмидесяти сантиметров. И, дальше – все училище, все высокие, крепкие, хорошо кормленные, тренированные, спортивные.

В тот год принимали три роты по сто человек на каждый профиль. Профилей – три. Тяжелые самоходные установки, это 122 мм пушки и 152 мм обе на базе тяжелого танка ИС-3,средние – 100 мм пушка на базе Т34, и легкий, это Су – 76, позже прибыли тогда секретные десантные АСУ-57. Всего триста человек на курсе.

После медицинской комиссии отсеялось и уехало домой около половины поступающих. Многие, кто не вышел ростом, поехали пытать счастья в другие училища. Еще большая группа не прошла первого вступительного экзамена – физической подготовки. Упражнения были, в основном, силовые, и те кандидаты, которые ранее не занимались спортом, конечно, их выполнить не могли.

И осталось в борьбе за место в учебном процессе училища менее, чем три человека на одно место. Здесь уже фактически не было препятствий для средних знаний, и, все же, ребята из слабых сельских школ поступить не смогли. Если учесть, что льготниками были представители национальных кадров, для комплектования национальных дивизий, типа грузинских, армянских, казахских, азербайджанских, которые через пару лет были расформированы по элементарным причинам внутренних конфликтов. Гонору и, например, грузинского высокомерия – хоть отбавляй. Горький в своем произведении «Мой спутник» был очень прав.

Большинство представителей льготных национальностей были очень далеки от каких – либо знаний, в особенности, русского языка, математики, географии. Многие из них еще на этапе поступления пытались организовать традиционные для своих мест базары, товарообмен, куплю – продажу. Это все в процессе обучения было искоренено и забылось, как позорное прошлое.

Все, кто прошел через физ. подготовку, язык и математику – были зачислены. Сформированы взводы, роты, батальон, который состоял из трех рот и представлял собой курс.

Вадим попал в роту тяжелых машин, в первый взвод, сформированный из наиболее грамотных парней, что преследовало изначально, цель – иметь лучший взвод в роте, быть готовым к «показухе». Во взводе было двое ребят из Армении, один грузин, один молдаванин, остальные из России и Украины. Парни из республик конкурса по росту не проходили, и единственным условием было, чтобы хоть немного они понимали русскую речь. Впоследствии, года через два, они прекрасно изучили язык, с удовольствием читали русские книги. Многие украинцы и русские проявляли интерес к армянскому языку и грузинскому. С удовольствием обучались и общались.

Одели всех по солдатской норме в кирзовые сапоги, хлопчатобумажные гимнастерки и шаровары, выдали портянки и пилотки. Постригли наголо. Зрелище было весьма непривычное. Начался месячный курс молодого бойца, включающий в себя элементарные знания уставов и поведения военнослужащего, с последующей клятвой на верность отечеству, или попросту военной присягой.

Присягу принимали в торжественной обстановке, при построении всего училища, в первый день учебного года, который начинался первого октября.

После присяги курсантов разрешено было отпускать в увольнение в город, до вечерней проверки (поверки, на воинском жаргоне, узаконенном уставами).

В увольнение хотели все. Очень хотелось после месячной маршировки, хождений в строю даже в столовую, побыть какое то время на свободе. Но, учитывая потребности друг друга, и, зная кому из нас есть необходимость быть в городе прежде других, Вадиму выпала первоочередная удача. Ему необходимо было уладить личные дела. Поход в городское увольнение сопровождался целым рядом процедур, на первый взгляд, лишних, но без них ты в увольнение не пойдешь.

Во первых, ты представляешься командиру отделения для осмотра на предмет внешнего вида, подстриженности, побритости, подшитости (воротничек гимнастерки должен быть подшит белым материалом, чистый, выглядывать над кромкой воротничка на толщину спички), наглаженности одежды и чистоты сапог. Пуговицы должны блестеть, ременная пряжка начищена, все имеет значение.

В момент, когда предстоит отправка в город, все увольняемые выстраиваются и представляются старшине роты. В те времена выдавались на руки каждому увольняемому личные знаки, представляющие собой штамповку на алюминиевом квадрате. На знаке – личный номер, записанный в красноармейской книжке, а также наименование воинской части. Личный номер присваивался на весь срок службы красноармейца (курсанта). Наличие у солдата или курсанта личного знака свидетельствовало, что он отпущен в город до вечерней поверки на законном основании. Патрулями проверялся вместе с красноармейской книжкой.

После проверки старшиной внешнего вида и выдачи личных знаков курсанты представлялись дежурному по училищу, и после соответствующего напутственного инструктажа можно было пересекать линию ворот.

Эта процедура была преодолена, и наш герой двинул на трамвае №23 в город, где на улице Красноармейской был Киевский Институт физической культуры и его общежитие. На этой же улице в те времена находился Киевский цирк, который в конце пятидесятых переехал на площадь Победы. Но это уже не при Вадиме. Он взял билеты на лучшие места, цирковое искусство всегда привлекало и его и Галю, и с билетами уже пошел к ней в общежитие. Пройдя кордоны вахтеров, нашел ее комнату. Встретились. В комнате жило человек шесть девчат, каждая занималась своим делом, некоторые спали, кто-то сидел над учебниками. Встреча была слегка натянутой. Такой настороженности Вадим не замечал за ней никогда ранее. Свидание в комнате общежития на глазах у интересующихся кумушек было неудобным. Позвал сходить в цирк. До представления было еще добрых два часа. Решили перед представлением прогуляться. Идут по красивой улице, заметно, что Галя стесняется чего-то, чувствует себя неловко. Разговоры велись отвлеченные, и по поведению своей дамы Вадим пришел к выводу, что ей не нравится его теперешний статус. Напрямую ничего не было высказано, но чувствовалось.

И, вдруг, она вовсе стушевалась, и отвернулась, сказав: «Ой, Владлен Константинович идет с женой». Был такой мастер спорта по гимнастике, тоже из Винницы, Потом заведовал кафедрой гимнастики в Киевском институте. Общий знакомый. Жена – спортивный врач. Вместе работали над научной тематикой по физиологии тренировок.

Поведение Гали переполнили чашу долготерпения чувствительного и ранимого друга. И он, вдруг, понял, что жертвы, брошенный институт, порванные отношения со многими, поступление именно в Киев, чтобы было ближе к ней, того не стоили. А ей было элементарно стыдно его солдатского естества. Сказывалось воспитание в семье генерала и полнейшее пренебрежение, если не сказать больше, к лицам рядового состава.

Он, сдерживая бушевавшие в нем мысли и страсти, сумел произнести: «Да, я и забыл, я сегодня должен заступать на дежурство, вот билеты, пригласи кого ни будь. И с этими словами, он вручил ей билеты, вскочил на подножку проходящего мимо трамвая, и уехал обратно в казарму.

Это было бегство, что стало ясно впоследствии, после анализа событий. Но бегство от выяснения отношений. Прибыл из увольнения досрочно, к обеду, чем весьма удивил ребят из своего взвода. На этом закончился период романтических взаимоотношений с единственной и неповторимой. Было облегчение от присутствия среды, которая вообще, исповедовала в тот момент легкость во взаимоотношениях.

Было еще две встречи между Вадимом и Галей за период трехлетнего обучения.

В зимнее время, когда позволял снежный покров, в училище не обходилось ни одного воскресенья без лыжных прогулок и зимних спортивных мероприятий. В одну такую прогулку они съехались в распадке между двух холмов во время лыжного пробега. Ему останавливаться было невозможно, нельзя подводить свою команду, а она, очевидно, просто каталась. Увидели друг друга, и Вадим, не останавливаясь, побежал дальше.

Вторая встреча была в оперном театре, смотрели балет «Дон – Кихот», оказались в соседних ложах, увидели друг друга в антракте. Встреча носила визуальный характер, издали раскланялись. Не более.

Учеба шла легко. Редкие перегрузки на полевых учениях не казались чем-то из ряда вон. Для многих физические нагрузки и лишения казались непреодолимыми, только не Вадиму, прошедшему большую жизненную школу. По всем предметам у него были только отличные оценки, он мог консультировать и помогал товарищам, особенно парням, не знающим русского языка – армянам, грузинам, таджикам. Было пара хлопцев с невысоким интеллектом с Западной Украины. Первый курс был, конечно, напряженным, но не настолько, чтобы об этом стоило говорить. Курсанты освоили простейшие навыки командования танком, обязанности механиков —водителей, командиров орудий, наводчиков. Все получили права водителей автомобилей и мотоциклов. Изучили большой курс военной топографии. Прошли определенную школу выживания в экстремальных ситуациях. Все умели разжечь костер, сварить кашу с тушенкой, знали правила поведения в разведке, в лесу, в поле, но…

В зимний период обучения, когда проходили стрельбы из штатной 122 мм пушки, произошел маленький инцидент, который был потом не только тягостным воспоминанием, но и руководством к действиям на протяжении всей жизни.

Вадима с еще одним курсантом, Вовой Карпюк, парнем родом из Закарпатья поставили на другом конце полигона в оцепление для недопущения проникновения в зону стрельбы посторонних. Это был важный пост на скрещении зимних дорог, по которым местные жители возили дрова, сено, из копен, находящихся в лесу, и другие грузы, Но в тот день возы с сеном или дровами могли попасть под обстрел, и стояла задача – не допустить.

Пост находился в шестнадцати километрах строго на юг от линии огня самоходок и немного дальше от казарм на полигоне Гончаров Круг. Черниговщина. Михайло Коцюбинский район.

Привезли ребят на машине, поставили задачу и предупредили, что за ними приедут к вечеру, сухой паек был с собой, да по хорошему куску сала в качестве дополнительного питания. И по булке хлеба на брата. Можно и два дня спокойно прожить.

Развели костер, грелись, разговоры вели на различные житейские темы, вспоминали свои семьи, рассказывали байки из своей гражданской жизни. У обоих было, что рассказать или о чем умолчать. Не заметили, как прекратилась стрельба, часам к двенадцати дня небо заволокло тучами, началась метель. А стрельба была прямой наводкой, по обоюдному предположению прекращена из-за плохой видимости, вернее, по причине отсутствия видимости.

Вадим был старшим поста, ему пришла идея двинуться напрямик к центру полигона, двигаясь на север, он рассчитывал прийти к казармам через три часа. Сказано, и поддержано Владимиром. Не было смысла на голом перекрестке, при задуваемом костре, сидеть и ждать машины. Побежали. А метель крепчает, кажется, что движутся на север, но компаса нет, страны света по местности и предметам, как учили по топографии, определить не удалось. Часов через пять движения парни пришли на место, откуда вышли, да еще увидели следы машины, которая собирала оцепление. Тогда решили двигаться по дороге, специальная просека в лесу, по кругу это уже составляло более тридцати километров. Пошли. Но к этому времени уже совершенно стемнело, да они изрядно устали. На их пути, немного слева от дороги, встретилась копна сена. В копне и решили сделать малый привал.

Надергали сена, легли, обнялись, расстегнув бушлаты, сверху еще укрылись сеном. Создали душный, но теплый микроклимат. Уснули оба моментально. Было около пяти часов утра, а проснулись снова к вечеру. Сначала подумали, что светает, но, оказалось при сверке часов – темнеет на закат дня. Они проспали весь день. Двинулись дальше. Настроение подавленное. Шли всю ночь. Метель прекратилась. Почти. К утру увидели следы нескольких человек на снегу. Пришли к выводу, что, коль была недавно метель, а следы четкие, значит люди здесь проходили недавно. Пошли по следам. И уже начали узнавать местность. До лагеря оставалось три – четыре километра. Они шли по территории танкодрома.

Вова Карпюк заявляет: «Ну, хорошо, я тут под этой сосной посплю, а ты пойдешь и вызовешь людей, и меня заберут». Пришлось Вадиму его уговаривать, он один может и не дойти, говорить всякое, потом гнать Володю пинками, злиться самому, и в истерике, размазывая свои слезы и сопли, бить друга по физиономии, но заставлять двигаться.

Ввалились в казарму на последнем издыхании, сидят среди ночи одетые курсанты, прямо на полу, это одна из групп, которые их разыскивали. По следам этой группы они и пришли.

Не обращая внимания на шум и возмущение товарищей, два друга упали на свои спальные места и моментально отключились. А через пару часов подъем, построение и явление перед строем командира батальона полковника Шарипова.

– Заблудившиеся выйти из строя!

– Кто был старшим поста?

– Курсант Огородников.

– Курсанту Огородникову, за неумелое командование постом и проявленную недисциплинированность объявляю десять суток строгого ареста.

– Курсанту Карпюк, за то, что не удержал товарища от дурного поступка – выговор. Становитесь оба в строй. На гауптвахту посадить по прибытии на зимние квартиры.

С прибытием в Киев Вадима постригли наголо, посадили на гауптвахту по строгому режиму, это – когда в одиночке, горячую пищу давали через день, в голодные дни – только хлеб по норме, и воду – сколько хоч. Волосы к отпуску так и не отросли, хотя, скромный ежик уже был, и можно было причесываться и формировать прическу. А сразу после отсидки было очень неудобно отвечать на вопросы, и многочисленные, девушек на танцах.

Строгую гауптвахту отменили лет через десять.

Да. Танцевальные вечера. Они занимали немаловажное место в жизни вообще и в обучении в частности. Танцы были обязательны и проходили в обстановке относительной раскованности и являлись вознаграждением всему тысячному составу училища за недельный труд – бегом и только в строю. И только по минутам распорядка дня.

Иван Иванович Петров, начальник училища, строго следил за умением курсантов общаться с дамами, умением танцевать и умением вести себя в любой жизненной или светской ситуации. Он был горячо любимой и постоянно присутствующей личностью. Приезжал на своей служебной «Победе» к семи утра, выслушивал доклад дежурного, ждал в центре передней линейки, когда роты после подъема выбегут на зарядку, снимал свой мундир, рубаху, оставался оголенным по пояс, делал со всем училищем физическую зарядку. В любую погоду, во все времена года, под дождем, снегом, и только оголенным по пояс, как и все курсанты. И в будни и в праздники. Сорок минут. Пробежка по большому кругу. Присутствовал на обеде и ужине или завтраке, не менее двух раз в день. Мог подойти к столу, обнять курсанта, и сказать:

– Сынок, возьми вилочку в левую руку.

И «сынок» уже никогда не нарушал правила обращения со столовыми приборами.

Так этот отец требовал, чтобы все, кто свободен от дежурства и не в увольнении – были на танцевальном вечере в клубе. И эта обязаловка не была в тягость, никому, даже многие, уволившись в город, возвращались ко времени танцев в училище. Не умевшие танцевать, обязаны были учиться.

В клубе функционировало три зала. Два бальных, один – космополитический. Что такое «космополитический», требуется разъяснить.

В те времена политика партии, комсомола, вообще культуры запрещала в домах культуры, и других танцевальных площадках такие танцы, как танго, фокстрот, твист, линда и другие, пришедшие с «запада. Всех их относили к космополитизму, что по сути тогдашних понятий было ругательным словом. Ругали и песни эмигрантов, таких, как П. Лещенко, Вертинский, да и других. Устраивались гонения на родоначальника советского джаза Утесова, сослали В. Козина, который так до конца жизни и не вырвался из Магадана. Правда, ему инкриминировались и другие прегрешения морального свойства.

Иван Иванович оправдывал свое разрешение космополитических танцев тем, что Советский офицер должен уметь себя вести в любых условиях и в любом обществе. Многие после окончания срока обучения направлялись для дальнейшего прохождения службы в Германию, Венгрию, Польшу, и в другие страны, идущие вслед за Советским союзом в своем развитии по пути развития социалистического общества.

Несколько танцовщиц из лучших танцевальных коллективов столицы Украины преподавали танцевальную дисциплину, за плату, конечно, начальник находил им должности, а у него была наемная партнер, которая на многих вечерах начинала с ним полонез, в том числе, и на выпускных.

Процедура приглашения девушек с гражданской точки зрения и обывателей, была интересной. Каждый курсант имел право пригласить не более двух девушек, для чего заблаговременно, во вторник через канцелярию роты подавались списки приглашенных в особый отдел. В списках указывались данные о фамилии, месте проживания, точный адрес и кто приглашает. Списки особым отделом проверялись, проверке подвергались и девушки по месту жительства, после чего в бюро пропусков направлялось разрешение на выписку пропусков. Пропуска выписывались, и за час до начала вечера у проходной выстраивалась очередь из девчат, которые сдавали свои паспорта и взамен их получали пропуска на территорию. После окончания вечерних развлекательных мероприятий проходила процедура обратная, взамен пропусков выдавались паспорта.

После отсидки на гауптвахте надо было догонять по ряду предметов и сдавать по пропущенным темам зачеты. А за то, что заблудились в лесу, подполковник Емцев по топографии поставил неудовлетворительную оценку за зимний период обучения, и пришлось, с воспитательной целью, сдавать топографию четыре раза. Обоим заблудшим. Емцев был любимым преподавателем, и его воспитательные меры не испортили любви к нему. Вадим пятерку все равно надекламировал. Отдельные положения учебника вызубрил наизусть.

Заключительным этапом первого курса был пеший марш по Екатерининской дороге из Киева в Чернигов и участие в строительстве нового летнего лагеря «Гончаров Круг». Почему Екатерининский тракт, так его построили и уложили кирпичи на ребро, елочкой, в царствование Екатерины Второй, эта дорога сохранилась в приличном состоянии до пятидесятых годов двадцатого столетия. Ремонтировалась в немногих местах. В оправдание сегодняшним строителям, когда дорога не выдерживает и пяти лет с момента ее сдачи, в те времена меньше ездили, тоннаж транспорта был меньше в десятки раз, хотя, Екатерининская дорога выдержала передвижение войск в революционные годы, в Великую отечественную войну. Мы прошли эту дорогу маршем, с оркестром и песнями, за двое суток. Пешком. Пришли в Гончаров круг на третий день. С нами, конечно, были сопровождающие машины, санитарная, грузовики для страховки и для сопровождающего оркестра. Шли всем батальоном, поротно, командиры впереди. Сто двадцать с лишним километров за два дня были хорошим экзаменом на выносливость. Курсанты были воспитаны так, что даже падающие считали для себя позорным показать слабость, и не просились на машину. Был постоянный медицинский контроль. После преодоления моста в Чернигове через реку Десна было разрешено облегчение. Все свои вещевые мешки погрузили на машины. Еще предстоял путь до места в Михайло-Коцюбинском районе, в лес, где был землеотвод на неплодородных полях. Говорят, что этот лагерь, который мы начали строить в 1952году, существует и поныне. И большой танкодром вдоль Десны и ее стариц. Был месяц работ вперемешку с занятиями. Расчистили переднюю линейку, поставили палатки и завершили учебный год экзаменами и зачетами, пожили в полевых условиях, на поезде вернулись в Киев и получили месяц отпуска – каникул. Они были первыми, которые покинули Броварской полигон, ушли подальше от цивилизации и начали строить большой учебный полевой центр для Киевского Военного округа. Военные принесли цивилизацию в Михайло – Коцюбинский район Черниговщины. А местное население в те времена ходило в лаптях и еще не знали, зачем газеты, во всех отношениях, не знали о существовании женского – мужского белья, кинопередвижки в села приезжали два раза в месяц, со своими электрогенераторами. Освещались в селах «каганцами», наиболее зажиточные имели керосиновые лампы.

Прибыв домой, Вадим встретился с себе подобными, такими же курсантами военных училищ различных родов войск со всей территории Советского Союза. Отпуск у всех был с первого сентября по первое октября и приходился на время, когда сверстники, учащиеся в институтах, уже начали свой учебный год. Собралась неплохая компания ребят, чья судьба во многом была схожей, и кто, будучи в результате войны «переростком», имел только одну дорогу.

К наиболее ярким личностям следует отнести Ивасюк Георгия (потом, Николаевича). В те времена – просто Жору. Он был совершенно принципиальной личностью и уже в те годы, несмотря на политическое давление «системы», смело высказывал неприятие этой системы, некоторые из курсантов не рисковали его поддерживать в его убеждениях, а Вадим, будучи с ним совершенно солидарен, принимал его мнение, как позерство, носящее временный характер. Но именно с ним у Вадима были наиболее дружеские отношения. Эта «приязнь» осталась на годы, и до старости они имели полное единодушие во взглядах.

Были отпускники – курсанты Милованов, Мильман, курсант – летчик Чесноков.

Жора учился в Ленинградском артиллерийском училище, успешно его закончил, некоторое время служил в войсках различных округов, но, благодаря своим способностям и трудолюбию был переведен в генеральный штаб, там и служил до самой пенсии. В Коммунистическую партию не вступал, и это, конечно, сказывалось на карьере и многом другом. Бал правили собрания, безоговорочное одобрение политики партии, восхваление «богов» от КПСС, Жора этому не поддался и, несмотря на, практически, незаменимость по службе, был до конца при своем мнении. Хотя, за победу в войне он воевал уже в двенадцатилетнем возрасте. О его партизанских годах в Великой Отечественной войне на Украине имеются доказательства и документы. В бытность свою в генеральном штабе на многолетней должности, он даже жилья не получил. В пору спросить, а где эта партия, которая давила всегда на нормальных и преданных людей.

О политических взглядах потом, в других разделах повествования. Здесь ставлю своей задачей не литературный труд с художественными приемами и вымыслом, а хроникальное описание событий. Хотя, без вымысла и завязки – развязки, без заложенной идеи и эффектного конца многим читать неинтересно.