Забытый герой Курской битвы

Решающая битва

 
Была Орловско-Курская дуга
Экзаменом серьезным для народа,
Коварный недруг отомстить хотел
За поражение под Москвой, на Волге.
 
 
Гитлер послал отборные войска —
Их самой лучшей техникой снабдили:
Манила неприятеля Москва,
Но путь ему геройски преградили.
 
 
Решающую бойню в той войне
Центральная Россия испытала:
Полсотни суток в бешеном огне
Земля дрожала взрывами, стонала.
 
 
Уверенность в победе мир обрел
Незабываемым горячим летом.
И после Курской битвы лютый враг всегда
Стал отступать, порою без оглядки.
 
 
Так провалились планы подлецов:
Свою Отчизну люди отстояли.
Во все века незваных мудрецов
Как нечисть из России выметали.
 

А. Дмитриев,

д. Верхняя Гнилуша Малоархангельского района Орловской области.

3 августа 1999 года.

Введение

Каждый год 23 августа отмечается годовщина победы в Курской битве. Как обычно в этот день чествуют оставшихся в живых ветеранов, воздают воинские почести павшим в боях солдатам и офицерам, а портреты особенно отличившихся генералов и полководцев, как правило, развешивают по улицам и площадям Курска. Всем курянам известны площадь Рокоссовского, названная в честь командующего Центральным фронтом; улица Ватутина, получившая название в честь командующего Воронежским фронтом; проспект Победы, где установлен памятник Г.К. Жукову, и многие другие.

Непонятно по каким причинам обойдено вниманием имя выдающегося советского полководца, дважды Героя Советского Союза, маршала бронетанковых войск Михаила Ефимовича Катукова, командующего во время Курской битвы 1-й танковой армией, преградившей путь наступающим немецким танковым армадам под Обоянью.

Э. Манштейн, командующий группой армий «Юг», наносившей удар по советским войскам в рамках операции «Цитадель» по южному фасу курского выступа, понял, что немецким войскам не удастся прорвать оборону 1-й танковой армии по кратчайшему пути – вдоль шоссе Обоянь – Курск, был вынужден пойти в обход и перенести направление главного удара на Курск через Прохоровку.

Михаил Ефимович Катуков – выходец из народа. Родился 4 сентября (17–го по новому стилю) 1900 года в селе Большое Уварово Коломенского уезда Московской губернии в многодетной семье крестьянина. У отца было семь детей от двух браков. До 12 лет Михаил жил в селе и учился в местной школе, очень любил читать, обладал изумительной, энциклопедической памятью. Никогда ничего не забывал, помнил и знал многое. Затем судьба его занесла в Петроград, где работал «мальчиком на побегушках» в молочной фирме Сумакова.

В 1917 году принял участие в Октябрьской революции в Петрограде, вступил добровольцем в ряды Красной Армии и до конца своих дней оставался верен выбранной профессии – кадрового военного, прошел весь путь от рядового до маршала. На всех ступенях службы неизменно проявлял высочайший профессионализм, принципиальность, за что его ой как не любили вышестоящие начальники, в частности маршал Жуков. Отличался природной скромностью, свойственной русским людям, беззаветным служением Родине и, самое главное – во всех боях, где принимал участие, старался сберечь солдатские жизни.

Под командованием Михаила Ефимовича 1–я танковая армия во всех сражениях Второй мировой войны, как правило, вела бои на самых ответственных участках фронта: если в обороне – то против острия основного удара противника, отражала атаки элитных, в том числе и эсэсовских подразделений вермахта, а если в наступлении – то на направлении главного удара советских войск.

В настоящее время открыты архивы, со многих документов снят гриф «совершенно секретно», появилась масса серьезных исследований и публикаций, основанных на архивных данных. Историческая правда о героических и трагических боях на Курской дуге понемногу вытесняет идеологические мифы, в том числе и о «величайшем встречном танковом сражении под Прохоровкой».

Среди всех исследователей хочется отметить В. Замулина, который буквально по часам, на основе архивных документов или воспоминаний очевидцев, в своих книгах восстанавливал ход оборонительного сражения на южном фасе Курской дуги.

И. Небольсин в своем исследовании, посвященном боевому пути 1-й танковой армии, приводит массу статистических данных о численности армии, дает в хронологической последовательности количество танков, оставшихся в строю после каждого дня боевых действий, потери, воспоминания очевидцев и так далее.

Кроме того, в книге были использованы работы П. Букейханова, В. Бешанова, В. Горбача и других, воспоминания самого Катукова, члена Военного совета армии Н. Попеля, а также мемуары немецких генералов, сражавшихся на Курской дуге.

Катуков с 1-й танковой армией под Обоянью исполнял свой воинский долг так же профессионально и героически, как капитан Тушин со своей батареей в Шенграбенском сражении в 1805 году, что блестяще описано Львом Толстым в книге «Война и мир». Находясь в центре построения русских войск, забытый командованием, Тушин весь день в одиночку, без пехотного прикрытия сражался с французами. Это позволило авангарду под командованием князя Багратиона удержать занимаемые позиции, что, в свою очередь, помогло избежать окружения и разгрома французами всей русской армии.

Михаил Ефимович со своими солдатами и офицерами вместо признания ратного подвига, так же, как и капитан Тушин со своими артиллеристами, не был по достоинству оценен современниками.

Вот что по этому поводу пишет историк В. Замулин: «Мне не раз приходилось слышать от ветеранов горькие, но справедливые слова о том, что тяжелый ратный подвиг «катуковцев» и «чистяковцев» в той страшной битве не только не оценен по достоинству нашей исторической наукой, но и попросту забыт, подменен цветистыми легендами о сотнях вражеских танков, которые за неполный день якобы перемолола пятая гвардейская под Прохоровкой.

Надо признать, что делалось это намеренно и целенаправленно. Высокие потери армий генералов В.Д. Крюченкина, А.С. Жадова и особенно П.А. Ротмистрова только за трое суток Прохоровского сражения были несоизмеримы с теми скромными результатами, которых они добились за этот период. Особенно если попытаться сравнить их с без преувеличения блестящими итогами боевой работы войск 1-й ТА. Это явилось одной из причин того, что долгие годы в нашей стране настойчиво замалчивается тот факт, что благодаря таланту М.Е. Катукова в наиболее тяжелый период битвы его армии удалось добиться решительного перелома, понеся при этом сравнительно небольшие потери». (10, с. 8–9).

На основе материалов, имеющихся в настоящее время в открытом доступе, данная книга ставит цель показать позитивную роль Катукова и 1-й танковой армии в сражении на южном фасе Курской дуги, попытаться раскрыть его полководческие и человеческие качества, рассказать о взаимоотношениях со Сталиным и Жуковым.

Глава 1. Соотношение сил сторон к началу Курской битвы

(Качественная характеристика бронетанковых сил Красной Армии и сил противника. Использование авиации против танков)

Немецкие историки считают, что сражение под Курском ограничено боевыми действиями только в ходе проведения операции «Цитадель», то есть в соответствии с советской классификацией равно временному периоду Курской стратегической оборонительной операции, тогда как борьба за Орел, Белгород и Харьков представляет собой отдельные эпизоды войны на Восточном фронте. (2, с. 216)

Историк В. Замулин выделяет несколько этапов оборонительного сражения на южном фасе Курской дуги: «Итак, с 5 по 9 июля 1943 г., выполняя замысел операции «Цитадель», основные силы группы армий «Юг» наносили главный удар по обороне Воронежского фронта (генерал армии Н.Ф. Ватутин) вдоль дороги Белгород – Курск (Обоянское шоссе) на север и восточнее от нее до района излучены Псела – на северо-восток. Для фронта это был первый, начальный этап оборонительной операции.

…10 июля 1943 г. начался второй этап оборонительной операции в южной части Курского выступа. Основные события этого этапа развернулись у крупного узла сопротивления советских войск – железнодорожной станции Прохоровка.

Завершился этот этап в ночь на 17 июля, когда командование группы армий «Юг», не сумев выполнить поставленные в операции «Цитадель» задачи, начало отвод своих сил, в том числе и с участка фронта в районе Прохоровки, то есть перешло к решению другой оперативной задачи.

Третий, завершающий этап Курской оборонительной операции Воронежского фронта – преследование (на отдельных участках – вытеснение) противника, завершился 23 июля, когда его войска практически вышли на рубежи, занимаемые ими до 5 июля». (10, с. 41–43)

Генерал армии С.М. Штеменко, занимавший в период Курской битвы пост начальника Оперативного управления Генерального штаба, несколько иначе структурирует этапы оборонительного сражения на южном фасе Курской дуги:

«1-й этап – бои на Обоянском и Корочанском направлениях (5–9 июля);

2-й этап – бои за Прохоровку (10–12 июля);

3-й этап – бои в районе Лески, Гостищево, Шахово (13–15 июля);

4-й этап – контрнаступление наших войск с целью восстановления положения (17–23 июля)». (22, с. 465)

Курский выступ занимали войска трех фронтов: Центрального, Воронежского и Степного, войска последнего располагались в глубине обороны и составляли стратегический резерв Ставки ВГК.

Войска Центрального фронта под командованием генерала К.К. Рокоссовского обороняли северный фас Курской дуги, протяженностью 306 км. К началу июля 1943 года в войсках Центрального фронта насчитывалось 711 тысяч солдат и офицеров, 5792 орудия, 8606 минометов всех калибров, 246 реактивных установок, 1131 зенитное орудие и 1785 танков и САУ. (4, с. 310)

Непосредственно в интересах Центрального фронта действовала 16-я воздушная армия генерал-лейтенанта С.И. Руденко, которая насчитывала, по советским данным, 455 истребителей, 241 штурмовик, 260 дневных и 74 ночных бомбардировщика, а также 4 самолета-разведчика – всего 1034 самолета (2, с. 352), а по другой информации – 1139 самолетов. (6, с. 17)

Против войск Центрального фронта находились 26 дивизий 9-й и части 2-й армии группы «Центр» фельдмаршала фон Клюге общей численностью 460 тысяч человек, около 6000 орудий и минометов, 1014 танков и самоходных установок. (4, с. 309)

Воздушную поддержку немецких войск на северном фасе Курской дуги обеспечивала 1-я воздушная дивизия 6-го флота под командованием генерала Пауля Дойчмана, состоящая из 730 самолетов, в том числе 150 истребителей, 170 бомбардировщиков, 190 пикирующих бомбардировщиков и 50 истребителей-бомбардировщиков, 10 самолетов с противотанковым вооружением, 160 самолетов-разведчиков. (2, с. 349)

Воронежский фронт под командованием генерала армии Н.В. Ватутина оборонял 244 км южного фаса Курского выступа. К началу июля 1943 года в войсках фронта насчитывалось 626 тысяч человек, 4122 орудия, 6083 миномета всех калибров, 272 реактивные установки, 761 зенитное орудие, 1926 танков и САУ. (4, с. 315–316)

Основу советской авиационной группировки, прикрывающей войска Воронежского фронта, составляла 2-я воздушная армия генерала С.А. Красовского, которая насчитывала, по советским данным, 389 истребителей, 276 штурмовиков, 172 дневных и 34 ночных бомбардировщика, а также 10 самолетов-разведчиков – всего 881 самолет (2, с. 352), а по другой информации – 1073 самолета. (6, с. 17)

Против Воронежского фронта немецким командованием было развернуто пять пехотных дивизий 2-й армии группы «Центр» и 19 дивизий группы армий «Юг». Их общая численность составляла 440 тысяч человек, они имели до 4000 орудий и минометов, 1685 танков и самоходных орудий. (4, с. 312)

Несколько иные цифры по бронетехнике дает И. Небольсин: «Группировка немецких войск на южном фасе Курской дуги, противостоящая войскам Воронежского фронта, имела в своем составе на 5 июля 1943 г. более 1476 танков, в их числе 204 «пантеры» и 102 «тигра», 244 штурмовых орудия StuG, 113 самоходных орудий «мадер II / III», 45 самоходных орудий «насхрон», около 40 самоходных орудий «грилле», 40 «хуммель», 54 «веспе». (18, с. 42)

Авиационная группировка, предназначенная для поддержки немецкого наступления на южном фасе Курской дуги, была образована на основе 8-го авиационного корпуса 4-го флота под командованием генерала Ганса Зайдемана и насчитывала 1112 самолетов, из них 330 истребителей, 270 бомбардировщиков, 432 пикирующих бомбардировщика и истребителя-бомбардировщика (включая самолеты с противотанковым вооружением), 68 самолетов-разведчиков и 12 транспортных самолетов. (2, с. 350)

Важно отметить, что 2-й армии группы «Центр» фактически отводилась в Курской битве вспомогательная роль, поскольку ее задачей было сковать противостоящие советские войска и не допустить их переброски на направления главных ударов германских войск.

Стратегическим резервом Ставки ВГК являлись войска Степного фронта под командованием генерал-полковника И.С. Конева, которые располагались в тылу Центрального и Воронежского фронтов, насчитывали 573 тысячи человек, 3397 орудий, 4004 миномета (без учета 50-мм), 1639 танков и САУ, а 5-я воздушная армия, входившая в состав фронта, насчитывала 548 самолетов. (4, с. 318)

Но при сравнении сил сторон, по мнению В. Замулина, следует брать во внимание следующее: «Для ясного и правильного понимания Курской битвы и оценки ее результатов необходимо учитывать, что советские и немецкие соединения, имевшие одинаковое название – корпус, дивизия и т. д., имели существенную разницу в численности и количестве вооружения… Немецкой танковой дивизии примерно соответствовал советский механизированный корпус, за исключением всех видов артиллерии. Поэтому все танковые армии однородного состава, сформированные в начале 1943 г., заметно уступали немецким танковым корпусам, не говоря о немецких армиях, по количеству личного состава и вооружения. Исключение составляло лишь большее количество танков в наших армиях, но их качество сводило к нулю это превосходство». (11, с. 126–127)

В целом, по данным П. Букейханова, общее соотношение сил и средств советской и немецкой сторон в районе Курской дуги к началу июля 1943 г. выглядело следующим образом: по личному составу – 2,1: 1; по орудиям и минометам – 3,1: 1; по боевым самолетам – 1,8: 1, все в пользу советских войск. (5, с. 222)

Таким образом, советские войска к началу Курской битвы количественно существенно превосходили немецкие силы по всем направлениям, но следует отметить, что в немецких бронетанковых войсках к лету 1943 года произошли серьезные качественные изменения.

Л. Лопуховский отмечает, немецкие танки и штурмовые орудия к лету 1943-го, особенно новейшие – Т-V («пантера»), Т-VI («тигр») и штурмовые орудия «фердинанд», по многим важнейшим параметрам превосходили наши танки и САУ: «Эти машины обладали мощной броневой защитой, достигавшей 100 и даже 200 мм, и сильным артиллерийским вооружением. Их 75-мм и 88-мм танковые пушки имели начальную скорость бронебойного снаряда до 925–1000 метров в секунду, а дальность прямого выстрела составляла 1,5–2,5 км, превышая соответствующую дальность 76 мм пушки основного советского танка Т–34 в 2,5 раза. Кроме танков, в составе соединений противника имелось значительное количество штурмовых орудий, которые также обладали высокой бронепробиваемостью при стрельбе на 1000 м снарядами бронебойным – 60 мм, подкалиберным – 82 мм и кумулятивным – 100–120 мм. В состав артполков танковых дивизий СС были включены дивизион бронированных самоходных 150-мм гаубиц «Хуммель» и 105-мм гаубиц «Веспе». Это значительно повысило мобильность полевой артиллерии и обеспечивало непрерывную огневую поддержку танковых частей. Кроме того, самоходные гаубицы с успехом применялись и для поражения танков огнем прямой наводкой. Установленная на боевых машинах отличная цейсовская оптика обеспечивала высокую точность стрельбы». (15, с. 7–8)

Л. Лопуховский подчеркивает: «Кроме танков, в составе соединений противника имелось значительное количество штурмовых орудий StuG-III (75-мм танковая пушка) и Stu-H 42 (105-мм штурмовая гаубица), которые организационно входили в состав отдельных бригад и батальонов…

В противотанковых дивизионах танковых дивизий, кроме буксируемых ПТО, имелось значительное количество 75-мм противотанковых САУ «Мардер III» и 76,2-мм «Мардер II». Кроме того, в дивизиях «АГ» и «ДР» было по 12 … 150-мм (короткоствольное пехотное орудие) САУ «Грилле» на базе трофейного чешского танка Т-38(t)». (15, с. 54–55)

Истребительно-противотанковые установки «фердинанд» являлись грозным оружием, но их было выпущено к началу операции «Цитадель» всего 90 штук и все они принимали участие в сражении только на северном фасе Курской дуги.

П. Букейханов по этому поводу пишет: «По оценке генерала Лотара Рендулича, конструкция САУ «фердинанд» в целом оказалась неудачной, они имели ограниченную маневренность и не были оснащены оружием ближнего боя, но зато их 88-мм орудия могли уверенно поражать танки противника на дальности до 3 км, тогда как сами «фердинанды» оставались неуязвимыми для русских 76-мм танковых и противотанковых орудий. В связи с этим «фердинанды» показали себя крайне ценным средством борьбы с танками противника, например, одна такая машина, ведя огонь с дистанции 2000–3000 м, за полдня подбила 22 танка противника, передвигавшиеся вдоль линии фронта, полагая, что на таком расстоянии они недосягаемы для немецких противотанковых орудий.

Таким образом, при условии артиллерийской и пехотной поддержки, количества этих САУ – 90 машин – хватило бы для успешного противоборства с любой из советских танковых армий, находившихся на Восточном фронте летом 1943 года». (4, с. 409)

Вот что по поводу роли штурмовых орудий в наступлении пишет В. Замулин: «…их эффективность основывалась на том, что батареи двигались за первой линией танков, как бы прикрывшись ими, и при появлении советских танков открывали вместе с другими боевыми машинами клина сильный и эффективный огонь. Если же танковый клин начинала обстреливать советская противотанковая артиллерия, то штурмовые орудия, находясь, как правило, на расстоянии более, чем прямой выстрел, засекали огневые точки и концентрировали огонь по ним сразу нескольких орудий, облегчая работу экипажам танков, двигавшихся впереди. Таким образом, самоходки являлись важным компонентом для создания огневого щита как в ходе отражения контратак советских танков, так и для «переламывания» обороны». (11, с. 125)

К сожалению, в период Курской битвы советские танковые корпуса и армии не были укомплектованы САУ. В. Замулин обращает внимание: «Советская самоходная артиллерия появилась как род войск в конце 1942 г. и к началу Курской битвы по-настоящему «на ноги» еще не встала. Во-первых, разработанные СУ-76, СУ-122 и СУ-152 не были доведены, не обладали, за исключением СУ-152, необходимой пробивной способностью. Во-вторых, и это самое главное, промышленность не смогла наладить достаточное их производство. Так, все советские танковые корпуса должны были иметь по штату один смешанный (9 СУ-76 и 12 СУ-122) самоходный артполк. Он должен был оказывать поддержку атакующим бригадам как противотанковым огнем (СУ-76), так и гаубицами (СУ-122) при подавлении ПТО опорных пунктов врага. Но, увы, к началу Курской битвы ни один корпус Воронежского фронта, в том числе и 1-й ТА, сапов не получил, они шли в первую очередь в гвардейские армии». (11, с. 125–126)

Об этом же пишет и В. Бешанов: «К июлю 1943 года в действующей армии насчитывалось 368 самоходных установок, примерно столько в Германии их делалось ежемесячно.

Наши «сушки» для борьбы с танками не годились: СУ-122 была гаубицей с раздельно-гильзовым заряжанием, а СУ-76 имела броню 35 мм, но не имела прицельных приспособлений для стрельбы прямой наводкой. Первым настоящим «зверобоем» обещала стать испытанная в феврале СУ-152 с пушкой МЛ-20 на шасси танка КВ. Ее 49-килограммовый бронебойный снаряд с 1000 метров прошибал 125-мм броню и срывал танковые башни, надо было только попасть, но к июлю успели сформировать только два тяжелых самоходных артполка по 12 машин в каждом». (2, с. 292)

Кроме того, Л. Лопуховский указывает, что советским танкам в Курской битве противостояли: «…модернизированные танки Т-4, которые составляли основу танкового парка дивизий противника. На них также установили более мощную длинноствольную 75-мм пушку (длина ее была увеличена с 24 до 48 калибров), обеспечивающую высокую начальную скорость снаряда, а значит и более высокую бронепробиваемость. Эти средние танки превосходили советские вплоть до середины 1944 г., когда в наши войска начали поступать в массовом количестве танки Т-34-85 с новой 85-мм пушкой». (15, с. 9)

Более того, все немецкие танки были оснащены радиостанцией, а в боекомплект в достаточном количестве входили не только бронебойные, но и кумулятивные снаряды, о которых советские танкисты могли только мечтать, что существенно повышало эффективность огня немецких танковых орудий по бронированным целям.

Л. Лопуховский подчеркивает: «В отличие от немецких танковых частей, где радиостанциями (или радиоприемниками) были оснащены все танки, на наших Т-34, не говоря уже о Т-70, полноценная радиосвязь летом 1943 года имелась на командирских машинах до командиров рот включительно и лишь у некоторых командиров взводов. На остальных машинах, и то не на всех, имелись лишь радиоприемники для получения приказов от командира. Поэтому когда танк командира выходил из строя, никто не мог взять на себя управление подразделением». (15, с. 309)

По мнению В. Замулина: «Благодаря наличию полноценной радиосвязи во всех боевых машинах и подготовки личного состава для ее применения, прежде всего командного звена, управление в танковых батальонах и полках германской армии … было налажено на порядок лучше. Зачастую благодаря превосходству в управлении и возможности оперативно координировать действия экипажей командир немецкого танкового подразделения с успехом мог бороться даже с численно превосходящими советскими силами бронетехники». (11, с. 124)

Качественное превосходство немецких танков над советскими в период Курской битвы отмечал и Главный маршал артиллерии Н.Н. Воронов: «Вскоре после Курской битвы мы организовали осмотр трофеев. Знакомясь с «тиграми» и «пантерами», я обратил внимание, в частности, на технические решения прицельного приспособления. Мы предложили ученым и конструкторам разработать аналогичные, но с лучшими характеристиками прицельные приспособления для отечественных систем вооружения. Эта задача была решена в короткий срок.

Курская битва подтвердила сделанный нами еще раньше вывод о том, что установка на фашистских танках Т—VI 88-мм пушки дает им примерно двойное преимущество в дальности ведения прицельного огня перед Т-34, вооруженными 76-мм орудиями». (23, с. 606)

Помимо этого, П. Букейханов подчеркивает: «Для ремонтно-эвакуационных работ в состав каждого немецкого танкового полка входила отдельная ремонтно-восстановительная рота со специальным оборудованием, а в состав батальона – ремонтный взвод. Высокий уровень организации полевой восстановительной службы в германских войсках характеризует следующая информация. По данным советских источников, каждому танку из частей четырнадцати танковых дивизий противника, участвовавших в операции «Цитадель» было нанесено то или иное поражение, то есть практически ни один танк не вышел из сражения, не будучи поврежденным огнем советских танков и САУ, артиллерии или инженерно-саперными средствами, причем, некоторые немецкие машины были повреждены неоднократно. Тем не менее, немецкие танковые дивизии сохраняли боеспособность, поскольку поврежденные боевые машины быстро ремонтировались и вновь использовались в бою». (5, с. 301)

К сожалению, организация ремонтно-восстановительных работ и эвакуация подбитых и поврежденных танков с поля боя в период Курской битвы в советских танковых частях оставляла желать много лучшего, главным образом из-за отсутствия специализированной техники.

Командующий 5-й гвардейской танковой армией генерал-лейтенант танковых войск П.А. Ротмистров в донесении от 20 августа 1943 года маршалу Г.К. Жукову писал: «Кроме того прошу резко улучшить оснащение танковых частей эвакуационными средствами.

Противник все свои подбитые танки, как правило, эвакуирует, а наши танкисты этой возможности зачастую бывают лишены, в результате чего мы много теряем на этом в сроках восстановления танков. Одновременно, в тех случаях, когда поле танковых боев на некоторый период остается за противником, наши ремонтники взамен своих подбитых танков находят бесформенные груды металла, так как в этом году противник, оставляя поле боя, все наши подбитые танки взрывает». (22, с. 723)

П. Букейханов отмечает: «В Красной Армии боевая техника эвакуировалась на сборные пункты аварийных машин и восстанавливалась ремонтными ротами при танковых бригадах, корпусными подвижными ремонтными базами и армейским ремонтно-восстановительным батальоном с привлечением сил и средств боевых частей и подразделений. По причине малой мощности и слабой защищенности тягачей и тракторов буксировка подбитой бронетехники с поля боя осуществлялась специально предназначенными для этого безбашенными танками или, в связи с их небольшим числом, исправными боевыми машинами. Восстановление поврежденных деталей во фронтовых условиях на армейских и корпусных подвижных ремонтных базах проводилось только при помощи механического оборудования, без возможности термообработки, причем удаленность армейских и фронтовых складов (до 150–300 км) не позволяла оперативно доставить необходимые узлы механизмов и запасные части. Недостающие части приходилось добывать с безвозвратно потерянных машин, что требовало дополнительных усилий по их обследованию и эвакуации». (5, с. 303)

На фоне новых немецких танков Т-V («пантера»), Т-VI («тигр»), а также модернизированных средних танков Т-IV, составляющих основу танкового парка германских бронетанковых сил, наш Т-34 с 76,2-мм пушкой выглядел морально устаревшим.

Вот что по этому поводу вспоминал писатель, фронтовик Василь Быков: «Средний танк Т-34, в общем неплохой, маневренный, с хорошим и сильным двигателем, имел слабую броню и при скверной 76-мм пушке становился легкой добычей немецкого противотанкового оружия и особенно тяжелых танков типа «тигр». Преимущество последних особенно проявлялось в обороне, при отражении наступления наших тридцатьчетверок. Великолепная цейсовская оптика и мощная пушка позволяли «тиграм» с дальнего расстояния расправляться с десятками наших наступающих танков. Советские танкисты прямо-таки плакали с досады, когда наш танковый батальон, едва начав атаку (особенно на равнинной местности), попадал под огонь замаскированных где-нибудь в садках и сельских строениях «тигров». Сразу загоралось несколько машин, подбитых танковыми болванками из «тигров», в то время как сами «тигры» оставались неуязвимы из-за дальности расстояния до них. Нередко происходили случаи, когда атакующие, поняв, что сблизиться на расстояние прямого выстрела не успеют, покидали машины и под огнем возвращались на исходный рубеж. Пока они его достигали, их машины уже горели. В конце концов, разгадав крамольную уловку танкистов, командование отдало приказ привлекать к суду военных трибуналов экипажи, вышедшие из огня в полном составе. Тогда танкисты пошли на новую хитрость: стали подъезжать к противнику ближе и покидать машины уже под пулеметным огнем из танков. Кто-то из них погибал или был ранен, но кое-кому удавалось пробраться к своим. Из подбитой, подожженной машины шансов выбраться было несравненно меньше». (11, с. 120–121)

Рассматривая танковые сражения на Курской дуге, нельзя обойти стороной роль авиации, в том числе и противотанковой, существенно влияющей на исход конкретных боев.

В. Горбач отмечает: «ВВС Красной Армии все-таки получили к началу Курской битвы новое эффективное противотанковое средство. Им стала кумулятивная бомба ПТАБ – 2,5–1,5 конструкции И.А. Ларионова. Небольшая масса боеприпаса позволяла загружать в специальные контейнеры множество ПТАБ, «засевая» им при групповых действиях достаточно широкую полосу. Закончившиеся еще 21 апреля 1943 года испытания показали, что при прямом попадании в танк бомба могла прожечь броню толщиной до 70 мм». (7, с. 22)

В. Бешанов по этому поводу пишет: «Штурмовик Ил-2 брал на борт 312 таких бомб в четырех кассетах и вываливал их на вражескую бронетехнику с малой высоты, чем достигалась высокая вероятность поражения. Приемная комиссия не успела составить акт о результатах испытаний, а ПТАБы уже были приняты на вооружение. Наркому Б.Л. Ванникову поручили к 15 мая изготовить 800 тысяч штук. Боевое применение новых бомб Сталин категорически запретил до получения специального на то разрешения». (2, с. 293)

Вот как описывает эффективность этих бомб пленный ефрейтор 394-го полка 3-й танковой дивизии на допросе: «Первый раз русские штурмовики атаковали нашу группу 100 танков в районе севернее Белгорода в 5 часов утра 6 июля 1943 года. По моему мнению, русские при атаках наших танков начали применять какой-то новый тип бомб с большой эффективностью, так как во время этого налета 15–20 штурмовиков русских с бреющей высоты сбросили бомбы малого калибра. Примерно до 3 килограмм, но, несмотря на небольшой калибр, эффект был исключительный, а именно в результате атаки было сожжено 18 танков и 2 подбиты. Танки загорались не только от прямого попадания бомб, но и от бомб, которые ложились от 2 до 5 метров от танка. После налета штурмовиков я наблюдал сбитые башни на танках, погнутые стволы орудий и главным образом погнутые гусеницы. При соприкосновении с землей эта бомба врывается в землю на небольшую глубину, приблизительно 20–30 сантиметров, после чего взрывается и производит взрыв большой силы по отношению к ее калибру. При этом бомба создает большую температуру. В это же время, точно сказать не могу, эта ли группа штурмовиков или другая обрушилась на наш отдыхающий в автомашинах мотострелковый батальон. На наши головы посыпались градом бомбы малого калибра. В результате этой штурмовки батальон потерял до 50 % материальной части и людского состава, а именно сожжено было 90 автомашин и уничтожено 120 человек». (7, с. 132–133)

Однако В. Бешанов отмечает: «Надо признать, ПТАБАм были присущи существенные недостатки. Взрыватель бомбы был очень чувствителен и срабатывал при встрече с ветками деревьев, легкими перекрытиями и другими незначительными препятствиями. Это незамедлительно учли немецкие танкисты, располагая свои машины под деревьями, под легкими навесами, а также устанавливая над верхней броней металлические сетки и другие приспособления». (2, с. 347)