Эта и ещё 2 книги за 399 ₽
Попытка утешенья
Все непреложней с годами, все чаще и чаще,
я начинаю испытывать странное чувство,
словно я заново эти листаю страницы,
словно однажды уже я читал эту книгу.Мне начинает все чаще с годами казаться —
и все решительней крепнет во мне убежденье —
этих листов пожелтевших руками касаться
мне, несомненно, однажды уже приходилось.Я говорю вам — послушайте, о, не печальтесь,
о, не скорбите безмерно о вашей потере —
ибо я помню, что где-то на пятой странице
вы все равно успокоитесь и обретете.Я говорю вам — не следует так убиваться,
о, погодите, увидите, все обойдется –
ибо я помню, что где-то страниц через десять
вы напеваете некий мотивчик веселый.Я говорю вам — не надо заламывать руки,
хоть вам и кажется небо сегодня с овчину —
ибо я помню, что где-то на сотой странице
вы улыбаетесь, как ничего не бывало.Я говорю вам — я в этом могу поручиться,
я говорю вам — ручаюсь моей головою,
ибо, воистину, ведаю все, что случится
следом за тою и следом за этой главою.Я и себе говорю — ничего, не печалься.
Я и себя утешаю — не плачь, обойдется.
Я и себе повторяю — ведь все это было,
было, бывало, а вот обошлось, миновало.Я говорю себе — будут и горше страницы,
будут горчайшие, будут последние строки,
чтобы печалиться, чтобы заламывать руки, —
да ведь и это всего до страницы такой-то.
Попытка утешенья
Все непреложней с годами, все чаще и чаще,
я начинаю испытывать странное чувство,
словно я заново эти листаю страницы,
словно однажды уже я читал эту книгу.Мне начинает все чаще с годами казаться —
и все решительней крепнет во мне убежденье —
этих листов пожелтевших руками касаться
мне, несомненно, однажды уже приходилось.Я говорю вам — послушайте, о, не печальтесь,
о, не скорбите безмерно о вашей потере —
ибо я помню, что где-то на пятой странице
вы все равно успокоитесь и обретете.Я говорю вам — не следует так убиваться,
о, погодите, увидите, все обойдется –
ибо я помню, что где-то страниц через десять
вы напеваете некий мотивчик веселый.Я говорю вам — не надо заламывать руки,
хоть вам и кажется небо сегодня с овчину —
ибо я помню, что где-то на сотой странице
вы улыбаетесь, как ничего не бывало.Я говорю вам — я в этом могу поручиться,
я говорю вам — ручаюсь моей головою,
ибо, воистину, ведаю все, что случится
следом за тою и следом за этой главою.Я и себе говорю — ничего, не печалься.
Я и себя утешаю — не плачь, обойдется.
Я и себе повторяю — ведь все это было,
было, бывало, а вот обошлось, миновало.Я говорю себе — будут и горше страницы,
будут горчайшие, будут последние строки,
чтобы печалиться, чтобы заламывать руки, —
да ведь и это всего до страницы такой-то.
Светлый праздник бездомности,
тихий свет без огня.
Ощущенье бездонности
августовского дня.Ощущенье бессменности
пребыванья в тиши
и почти что бессмертности
своей грешной души.Вот и кончено полностью,
вот и кончено с ней,
с этой маленькой повестью
наших судеб и дней,наших дней, перемеченных
торопливой судьбой,
наших двух переменчивых,
наших судеб с тобой.Полдень пахнет кружением
дальних рощ и лесов.
Пахнет вечным движением
привокзальных часов.Ощущенье беспечности,
как скольженье на льду.
Запах ветра и вечности
от скамеек в саду.От рассвета до полночи
тишина и покой.
Никакой будто горечи
и беды никакой.Только полночь опустится,
как догадка о том,
что уже не отпустится
ни сейчас, ни потом,что со счета не сбросится
ни потом, ни сейчас
и что с нас еще спросится,
еще спросится с нас.
Светлый праздник бездомности,
тихий свет без огня.
Ощущенье бездонности
августовского дня.Ощущенье бессменности
пребыванья в тиши
и почти что бессмертности
своей грешной души.Вот и кончено полностью,
вот и кончено с ней,
с этой маленькой повестью
наших судеб и дней,наших дней, перемеченных
торопливой судьбой,
наших двух переменчивых,
наших судеб с тобой.Полдень пахнет кружением
дальних рощ и лесов.
Пахнет вечным движением
привокзальных часов.Ощущенье беспечности,
как скольженье на льду.
Запах ветра и вечности
от скамеек в саду.От рассвета до полночи
тишина и покой.
Никакой будто горечи
и беды никакой.Только полночь опустится,
как догадка о том,
что уже не отпустится
ни сейчас, ни потом,что со счета не сбросится
ни потом, ни сейчас
и что с нас еще спросится,
еще спросится с нас.
Как зарок от суесловья, как залог
и попытка мою душу уберечь,
море входит в эту книгу между строк:
его говор, его горечь, его речь.Не спросившись, разрешенья не спросив
вместе с солнцем, вместе с ветром на паях,
море входит в эту книгу, как курсив,
как случайные пометки на полях.Как пометки эти дюны, эта даль,
этих сосен уходящих полукруг.
Море входит в книгу, как деталь,
всю картину изменяющая вдруг.Всю картину своим гулом окатив,
незаметно проступая между строк,
море входит в эту книгу, как мотив
бесконечности и судеб, и дорог.Бесконечны эти дюны, этот бор,
эти волны, эта темная вода.
Где мы виделись когда-то? Nevermore.
Где мы встретимся с тобою? Никогда.Это значит, что бессрочен этот срок,
это время не беречься, а беречь.
Это северное море между строк,
его говор, его горечь, его речь.Это север, это северные льды
сосен северных негромкий разговор.
Голос камня, голос ветра и воды,
голос птицы из породы nevermore.
Как зарок от суесловья, как залог
и попытка мою душу уберечь,
море входит в эту книгу между строк:
его говор, его горечь, его речь.Не спросившись, разрешенья не спросив
вместе с солнцем, вместе с ветром на паях,
море входит в эту книгу, как курсив,
как случайные пометки на полях.Как пометки эти дюны, эта даль,
этих сосен уходящих полукруг.
Море входит в книгу, как деталь,
всю картину изменяющая вдруг.Всю картину своим гулом окатив,
незаметно проступая между строк,
море входит в эту книгу, как мотив
бесконечности и судеб, и дорог.Бесконечны эти дюны, этот бор,
эти волны, эта темная вода.
Где мы виделись когда-то? Nevermore.
Где мы встретимся с тобою? Никогда.Это значит, что бессрочен этот срок,
это время не беречься, а беречь.
Это северное море между строк,
его говор, его горечь, его речь.Это север, это северные льды
сосен северных негромкий разговор.
Голос камня, голос ветра и воды,
голос птицы из породы nevermore.
Сомнений дух над нами не витал,
и в двадцать лет, доверчивый не в меру,
уже скопил я круглый капитал
готовых истин, принятых на веру.
Сомнений дух над нами не витал,
и в двадцать лет, доверчивый не в меру,
уже скопил я круглый капитал
готовых истин, принятых на веру.
Недоверчиво смотрим, как трагик становится
комиком,
сокрушенно взираем, как старость вступает в права,
как гора рассыпается в прах,
и над маленьким холмиком,
выбиваясь из сил, молодая восходит трава.
И однажды осенней порой, прислонясь
к подоконнику,
вдруг легко различаем сквозь морок и зябкий
туман,
как наш давний роман переходит в семейную
хронику,
и семейным преданьем становится старый роман.
Недоверчиво смотрим, как трагик становится
комиком,
сокрушенно взираем, как старость вступает в права,
как гора рассыпается в прах,
и над маленьким холмиком,
выбиваясь из сил, молодая восходит трава.
И однажды осенней порой, прислонясь
к подоконнику,
вдруг легко различаем сквозь морок и зябкий
туман,
как наш давний роман переходит в семейную
хронику,
и семейным преданьем становится старый роман.
Но ты еще заплатишь по счетам
за все свои несказанные да,
за все свои непрожитые там!
Но ты еще заплатишь по счетам
за все свои несказанные да,
за все свои непрожитые там!
Координаты времени условны.
Привычно говорим – задолго до.
До нас. До наших дней. До нашей эры.
До Рима. До Пилата. До Голгофы.
До Ноя. До ковчега. До потопа.
История – вся сплошь – задолго до.
Живущие меж прошлым и грядущим,
все тщимся заглянуть как можно дальше.
За нами – тьма, и перед нами – тьма.
Так и живем меж тою тьмой и этой,
на крохотном пространстве между ними
живем, как в ожидании Годо.
И как ни жаль, о друг мой, но похоже,
что мы с тобой живем на свете тоже
задолго до, мой друг, задолго до.
Координаты времени условны.
Привычно говорим – задолго до.
До нас. До наших дней. До нашей эры.
До Рима. До Пилата. До Голгофы.
До Ноя. До ковчега. До потопа.
История – вся сплошь – задолго до.
Живущие меж прошлым и грядущим,
все тщимся заглянуть как можно дальше.
За нами – тьма, и перед нами – тьма.
Так и живем меж тою тьмой и этой,
на крохотном пространстве между ними
живем, как в ожидании Годо.
И как ни жаль, о друг мой, но похоже,
что мы с тобой живем на свете тоже
задолго до, мой друг, задолго до.
Ну что ж, мой друг, двух жизней нам не жить,
и есть восхода час и час захода.
Но выбор есть и дивная свобода
в том выборе, где голову сложить!
Ну что ж, мой друг, двух жизней нам не жить,
и есть восхода час и час захода.
Но выбор есть и дивная свобода
в том выборе, где голову сложить!
СмертьЯ давно знаю, что, когда умирают люди
и земля принимает грешные их тела,
ничего не меняется в мире – другие люди
продолжают вершить свои будничные дела.
Они так же завтракают. Ссорятся. Обнимаются.
Идут за покупками. Целуются на мостах.
В бане моются. На собраньях маются.
Мир не рушится. Все на своих местах.
И все-таки каждый раз я чувствую – рушится.
В короткий миг особой той тишины
небо рушится. Земля рушится.
И только не видно этого со стороны.
СмертьЯ давно знаю, что, когда умирают люди
и земля принимает грешные их тела,
ничего не меняется в мире – другие люди
продолжают вершить свои будничные дела.
Они так же завтракают. Ссорятся. Обнимаются.
Идут за покупками. Целуются на мостах.
В бане моются. На собраньях маются.
Мир не рушится. Все на своих местах.
И все-таки каждый раз я чувствую – рушится.
В короткий миг особой той тишины
небо рушится. Земля рушится.
И только не видно этого со стороны.
Яблоки моего детства не опадают.
Яблоки моего детства,
там,
у меня за спиною,
упадут только со мною,
однажды,
когда я обернусь туда.
Яблоки моего детства не опадают.
Яблоки моего детства,
там,
у меня за спиною,
упадут только со мною,
однажды,
когда я обернусь туда.
Чтобы воспользоваться акцией, добавьте нужные книги в корзину. Сделать это можно на странице каждой книги, либо в общем списке: