Любовь помнится всегда, но не всегда она возвращается. Надо помнить, что жизнь продолжается и стоит ли копаться в себе, обнажая свои страдания? Отпустите их, им с вами не по пути.

Жизнь, при всех ее сложностях удивительна, и надо уметь найти в ней себя, не боясь идти вперед, не боясь ошибаться. Не надо бояться задавать себе вопросы и самому на них отвечать, а не ждать помощи от других. Нужно научиться признавать свои неудачи, свою вину и, набравшись смелости, попросить прощения. В сложных ситуациях решить, что лучше? Журавль в небе или синица в руках. Но сейчас и здесь.

Нужно в жизни дорожить дружбой, не предавая ее, делиться радостями и удачами, а боль близких людей принять на себя, чтобы им стало хоть чуть-чуть легче. Нужно научиться ценить жизнь и радоваться каждому мгновению, из которых она и состоит. Всегда ли в жизни все идет так, как нам хочется. Всегда ли встретившись, мы уверены, что наши чувства навсегда, и любовь будет сопровождать нас? Увы, нет, но в этом виноваты мы сами. Надо научиться видеть ее, и не биться за любовь, а защищать. В битве нет выигравших.

Манеж был освещен не в полную силу, да и не было в этом необходимости, шла репетиция. Несколько артистов отрабатывали номера, и тишину нарушали лишь отдельные реплики. Посередине манежа стояли мачты, а между ними была свободно висящая проволока, но она пока пустовала, ожидая, когда придет ее время.

Из-за кулис, на арену вышел мужчина, на вид лет за тридцать, коротко стриженые волосы, с ранней сединой на висках, ярко-синие глаза и добрая, приветливая улыбка на губах.

– Привет, всем, – поздоровался он.

– А что это ты в костюме? – поинтересовался жонглер Василий.

– Привыкаю, – на вошедшем были широкие брюки и рубашка желтого цвета в черный горох, в руках он нес саксофон, – парусность моих брюк такая, что как бы не сдуло от сквозняка, – пояснил он.

Вошедший был Семен – клоун, но не простой клоун, а достаточно известный, чье имя печаталось на афише крупными буквами. На эту арену он не выходил семь долгих лет, и вот недавно вернулся на родину, а до этого работал за границей, гастролировал во многих странах. Приехав он начал готовится к выступлению, и сейчас репетировал свой старый номер. Номеров в его багаже было достаточно, но этот был, как визитная карточка. С этого номера к нему пришла известность, и он начал свою сольную карьеру.

Семен ловко забрался по мачте на мостик и встал перед проволокой в задумчивости. О чем он думал, знал только он. То ли настраивался, то ли иные мысли кружили в голове. Высота между провисающей проволокой и манежем была не менее четырех метров. Семена это не смущало, он привык к высоте. Не сразу, но привык, когда понял, что секрет заключался в том, чтобы просто отдаться падению, как делают каскадеры, а дальше подсознание даст команду телу, что делать, поэтому и работал без лонжи. В свое время, он как бы потерял страх, по каким-то ему известным личным мотивам, и выступал на грани риска, словно играл со смертью. Да, и вообще, в те, прошлые годы, был остер на язык, за что его недолюбливало начальство, но мирилось, клоун он был от Бога. Была в нем некая безбашенность. Время несколько изменило его, но легкость в общении, доброта остались, а иногда проскакивали и свободолюбивые черты. Потом он уехал, и об истинной причине, и что была в его прошлом, знали не многие, друзья, которые были рады его возвращению.

Семен не относил себя к клоунам разговорного жанра, хотя и эти номера были в его арсенале. Он нашел себя в музыкальной эксцентрике, и его скорее можно было отнести к лирическим клоунам. Псевдонима у него не было, и его объявляли просто – «Клоун Семен». Лишь не многие знали, почему за глаза его называли ШУТ; он об этом знал, и это ему нравилось. Впервые он услышал свое прозвище еще в школе, так его назвала девушка, а потом начальство, за его язык, порой бросало ему вслед – Шут. Так и закрепилось.

Ступив на проволоку, Семен осторожно прошелся по ней, пробуя на соприкосновение. Дойдя до середины, немного раскачался, а потом заиграл на саксофоне, раздалась легкая, старая мелодия джаза. Играя, он продолжал раскачиваться, но постепенно уменьшал амплитуду, и вдруг, повинуясь какому-то порыву, подался вперед, проволока стала уходить в сторону, а он стал падать, рассчитывая зацепиться в последний момент носками ботинок за нее, но что-то пошло не так, зацепа не произошло, и он полетел на арену.

Все длилось секунды или доли секунды. Удар был сильный. Перед глазами у него блеснуло, а в голове словно разорвался снаряд, и его ударная волна устремилась наружу, пытаясь разорвать его череп. И только мысль, острая, как игла, и какая-то наивно-глупая, с легкой усмешкой, мелькнула в голове: – «Неужели все». Но она проскочила не задержавшись, чтобы не стать соучастницей падения. В миг все исчезло, сознание накрывалось гнусной, тяжелой темнотой, которая захватила. Семен потерял сознание.

Сколько времени он так лежал, ему было неизвестно, да и кто считает секунды, минуты, находясь без сознания. Когда он открыл глаза, то увидел склонившиеся над ним встревоженные лица коллег. Приглушенный свет, хоть и был слабым, но даже от этого бледного освещения Семен прищурился и улыбнулся. Улыбка была ободряющей для товарищей, чтобы показать, что с ним все в порядке. Осторожно пошевелил пальцами рук, затем чуть руками и ногами, и лишь потом, очень медленно повернул голову. Ничего не хрустнуло, не отдавало пронизывающей болью, хотя отголоски удара ощущались слабыми попытками отбитых мышц. Он хотел встать, но рука инспектора манежа, удержала его:

– Подожди, сначала доктор посмотрит. Мало ли что, не тебе объяснять.

Семен не стал возражать. Да, он знал, что любое движение может оказаться последним, так как, в шоковом состоянии можно и не почувствовать боли. Быстро раздвигая собравшихся, перед ним присел доктор – Виктор, которого все называли просто «Док». Он посмотрел в глаза, осторожно согнул и разогнул руки, ноги, поинтересовался:

– Где болит?

– Пока нигде.

– Именно пока. Давай осторожно подниматься, – и, поддерживая Семена, помог ему сесть.

– Ну, слава Богу, живой, – кто-то негромко произнес.

– Да, в нашем деле он точно не лишний, – поддержал другой.

– В порядке? – спросил инспектор манежа, Николай Алексеевич.

Семен чуть кивнул головой и начал подниматься. Сильные руки товарищей поддержали его, но была в этой поддержке легкость и сила, так что Семен не очень и чувствовал эти руки, а лишь понимал, что ему помогают.

– Голова кружиться? – спросил «Док».

– Кажется, нет.

– Кажется, – передразнил его «Док».

– На сегодня все. Доктор, ему куда? В больницу или домой? – спросил инспектор.

– Повреждений нет, если только легкое сотрясение. Можно домой, отлежаться, но завтра в поликлинику.

– Позовите Мишу, – сказал инспектор, – пусть отвезет его домой. Свою машину оставь здесь, успеешь еще.

– Я что? Так поеду? – спросил Семен.

– А давно ты стал таким стеснительным? Дома переоденешься.

Водитель Миша и Николай Алексеевич в сопровождении доктора проводили его до машины. Кто-то сбегал в гримерку и принес его одежду, аккуратно сложив все в сумку.

– Не гони, – предупредил Николай Алексеевич Мишу. – Проводишь до квартиры, сумку донеси.

– Я что, маленький, – обиделся Миша.

– Все вы здесь для меня маленькие. – Это была правда. Николай Алексеевич был ростом под два метра, широкоплеч и старше всех. До этой своей новой должности он был силовым атлетом. – Несколько дней побудь дома, – наставлял он Семена. – Если что будет болеть, звони, а завтра отвезем к врачу.

На улице, возле здания цирка, было оживленно и прохожие с любопытством смотрели на Семена, одетого в цирковой костюм и явно не для прогулок по городу. Семен, с присущей ему веселостью, улыбался этим случайно любопытствующим лицам, ловя на себе их взгляды, и осмотрелся.

Мелкие лужицы поблескивали на асфальте, оставшиеся как воспоминание об утренней грозе. Тучи еще были видны на горизонте и изредка еще доносились раскаты грома. «Весенняя гроза» – подумал он. В машине Семен разместился на переднем сидении, рядом с водителем, и с интересом, как будто видел все впервые, смотрел на город, который любил. Сколько он ездил по миру, где только не бывал, а тянуло всегда в родной город. Здесь он отдыхал душой. Только когда боль прошлого притупилась, а затем уже ушла, оставив лишь память, он вернулся из далеких стран.

За рулем своей машины, он не видел, не замечал того, что видел сейчас: город красив и чист, умытый дождем. «Душа радуется, глядя на игру лучей солнца, отраженных в лужах, стеклах витрин и окнах домов».

Семен усмехнулся про себя. – «Душа! Сколько раз она падала в пятки, когда я срывался или видел падение других. При падении было ощущение, что вот сейчас, в этот миг жизнь навсегда покинет бренное тело, но в последний момент душа цеплялась за что-то, хотя за что там можно уцепиться в пятках? Но как бы там, ни было, возвращалась, и оставалась со мной, и я продолжал жить. Неизвестно, откуда взялось, что душа, покидая тело, летит по тоннелю к свету или идет среди других чужих душ, покинувших тела? Но если сейчас этого нет, и если есть душа у человека, то она еще точно со мной, раз я мыслю».

Единственное, что смущало Семена, во время поездки, то, что он видел все немного в легком тумане, мир стал каким-то размытым, не было четкости. «Наверное, с глазами что-то, давление. Было ли мне страшно от случившегося? Страшно всегда. Это молодые верят, что жизнь длинна и видимый страх, хоть и присутствует всегда рядом, но как-то не до него, некая самоуверенность гонит страх прочь. Я был таким же и не сильно боялся, а потом пришел опыт, и душа научилась не падать. Она словно знала, что придет время, и я увижу ее, хочется в это верить, потому и не сильно боялся сначала. С возрастом, познав жизнь, насколько судьба мне это позволила и, вкусив жизни, я сам начал цепляться за то, что дано, но это уже не было жутким страхом, это была осторожность. И вот здесь страх и осторожность вступали в борьбу. Кто кого одолеет. Страх тебя или ты его. Если он, то все, можно уходить и работать внизу.

А что было сегодня? Почему упал? Сколько раз говорил себе, помни слова старого инспектора манежа Сан Сныча, что не надо ничего привносить личного в номер и предаваться воспоминаниям. Надо отбросить все мысли. Видимо, я не сумел сделать это сегодня, захватив в номер свою память, свои эмоции о той девушке», – размышлял он в пути.

Собственно, он никогда и не забывал прошлое, но давно не видел, ту, которая в нем жила, и четкость прошлого ужу чуть померкла. Недавний мираж был в его памяти. Встреча была случайной. Он зашел в парк, и направился к скамейке, где они иногда сидели, но заметил, что она занята. На скамейке сидела красивая женщина и смотрела на пруд, в котором плавали утки. Она был так похожа на ту женщину из прошлого, что он сначала принял ее за ту, и не стал подходить, оробел и встал за дерево. Минут через пять, женщина поднялась и направилась в противоположную от него сторону, а он смотрел ей вслед. Как она была похожа, но это была не она. А телефонный разговор с ней? Куда он мог деть его из памяти. Надо бы радоваться, что она позвонила, но эта радость была для него с большим оттенком грусти, тогда он и почувствовал себя освобожденным от бремени прошлого, впервые за много лет. Впервые за эти годы, что он ее не видел, у него было спокойно на душе.

Как он ни старался, он не смог освободиться от мыслей и пришел с ними на репетицию. Скрывать свои эмоции, чувства, он научился, поэтому никто не догадался, что у него на душе. Все это и сыграло с ним злую шутку. Ему вдруг показалось, что в проходе, возле кулис, он увидел женскую фигуру, которую не перепутает ни с какой другой. «Света! Что она здесь делает»? – пронеслось в сознании, вместе с той глупой мыслью. И только в последний момент, он успел увидеть испуганное лицо, чужой, незнакомой ему женщины.

Сидя в машине с закрытыми глазами, он представил лицо Светы из далекого прошлого, которое с легким укором, смотрело на него, что он не хочет ее понять, хотя глаза кричали обратное. Да, он тогда не захотел спросить, видя отчаяние. Гордый был. Если бы знать, что будет, но, увы, никто план действий нам сверху не показывает. Вот это и сыграло с ним сегодня злую шутку. Имя шутки – воспоминания.

Машина замелила ход и остановилась возле дома, где жил Семен, он открыл глаза, отвлекаясь от мыслей, и посмотрел за окно, где было светло и привычно. Выйдя из машины, они направились к подъезду, Миша захватил сумку. Семен хотел было возразить, но Миша категорически заявил:

– Нет, уж, я как положено.

Дети, что шли из школы, увидев человека в странной одежде, подбежали, и с радостью в глазах смотрели на Семена.

– Дядя, а вы всегда так ходите?

– Как видишь.

– И дома?

– Везде.

– А другую одежду не пробовали носить? – спросила девочка лет десяти с умным видом.

– Пробовал, – вздохнул Семен, – но в другой, я выгляжу смешно.

Дети засмеялись, а Семен, вместе с Мишей, вошел в подъезд. Они поднялись на пятый этаж и вошли в квартиру. Поставив сумку в коридоре, Миша пожелал: – Выздоравливайте, – и вышел.

Семен, не переодеваясь, прошел в комнату. Это был его дом, здесь он чувствовал уют и покой. Жил он один и это одиночество не тяготило его. Привык. Как-то не сложись у него серьезные отношения с женщинами. Те делали попытки, но их женское чутье вовремя им подсказывало, что надо остановиться, потому, как между ними всегда будет еще одна, о которой они ничего не знают, а он никогда не расскажет, но, что она была, было это ясно. И потихоньку исчезали из его жизни. На смену им, со временем, приходили другие, но все повторялось, за одним исключением.

Семен нашел прелести в одиночестве, когда оно посещало его, сложно было найти, но нашел: тишину, покой, возможность придумывать номера, зная, что никто не войдет и не задаст вопроса, отвлекая от только что появившейся мысли. Он давно знал, что мысль, если ее спугнуть, исчезает и на ее место придет только копия, но уже более блеклая и скучная, а истинная исчезает. Бывали исключения, но в основном исчезали. И поймать не поймаешь. Чуть отвлекся и все – ищи ветра в поле. И только ее легкий смех еще мог раздаваться, что потерял и теперь она свободна, выбирать к кому прийти.

В углу дивана сидела игрушка клоуна, которую ему подарили еще детстве. На кукле были такие же штаны и рубашка, как и у него, смешные ботинки. Русые в желтизну тряпичные волосы растрепаны, на щеках веснушки, большой рот был вытянут в улыбке, чуть приплюснутый нос и ярко синие глаза под дугами бровей. Весь его вид вызывал улыбку радости. Семен взял клоуна, посмотрел в его глаза, которые были такими же, как у хозяина, почему его и подарили, и сказал:

– Ну, что Кузьма, чуть беда со мной не случилась. Да, брат, такие дела.

Кукла была амулетом, и он всегда возил ее с собой, лишь иногда меняя ему одежду, которая время от времени приходила в негодность. Не выпуская клоуна из рук, он достал потемневший фотоальбом, сел на диван, осторожно открыл, словно боялся, что его далекое прошлое, запечатленное в черно-белых и цветных фотографиях, вдруг исчезнет, освободившись или вдруг его там уже нет, и вместо них пустые пятна.

Посадив куклу рядом с собой, Семен увидел на первых фотографиях мальчишку, каким он был много лет назад, где было все ясно, кто друг, а кто враг, где черное, а где белое, и не было никаких оттенков в отношениях между людьми. Школьная фотография напомнила, откуда появилось прозвище ШУТ, что он услышал в презрительно насмешливой интонации.

Мысли о прошлом увлекли его, и это прошлое не замедлило появиться, очень яркое, зримое и казалось его можно потрогать рукой. Семен погрузился в воспоминания, словно единственное, что у него осталось – это воспоминания.

– Да, девчонки, скоро разлетимся кто куда. Когда сможем увидеться? Разве только кто-то со старым грузом войдет в новую жизнь, – говорила светловолосая девушка.

– Ты, о чем?

– Тань, вот ты с Семеном будешь встречаться после школы?

– Да, ты что!? Зачем он мне? Он же шут, – это прозвучало с усмешкой. – Он собирается в цирковое училище, и что? Мне встречаться с шутом? Не смеши. Он до сих пор в куклы играет.

– Какие куклы?

– Да у него дома кукла-клоун, он говорит, что это его амулет. Да, что о нем.

– А зачем встречаешься?

– Весело с ним, не глупый, симпатичный, но не для серьезных отношений. Я иногда не понимаю, когда он шутит, а когда говорит серьезно. Видимо у артистов не все в порядке с головой, всегда играют.

Девушки постояли на школьном крыльце, и пошли внутрь. Семен, чуть подождав, вышел из-за колонны, где он оказался случайно, а не с целью подслушать. Не думал он, что Таня о нем такого мнения, он оказывается для нее шут. В ее интонации это звучало обидно. Это был первый удар в его жизни от человека, которому он доверял.

Семен действительно решил поступать в цирковое училище. Выбор был определен давно, хотя, родители, не одобряли, профессию артиста они считали ненадежной, но отчасти были сами в этом виноваты. Когда Семену исполнилось семь лет, они и подарили ему этого клоуна, где в шов была зашита бирочка «Кузьма». Со временем бирочка вытерлась, оторвалась, а имя осталось. Семен уже тогда стал придумывать сценки с участием своего клоуна, а позже пошел в цирковую студию. К окончанию школы выбор был сделан. Что же касается Татьяны, то он начал с ней встречаться уже в выпускном классе. Она нравилась ему и, как водится, юность доверчива. Не знал он истинного отношения к нему.

Переваривая, но, не осмысливая услышанное, он вошел в класс перед самым учителем и сел рядом с Таней.

– Привет, – улыбнулась она.

– Привет, – буркнул Семен.

– Ты что не в духе?

– Он отпустил меня на вольные хлеба. Как и тебя.

Татьяна хмыкнула и отвернулась. С того дня он больше ни разу не предложил ей пойти погулять. Семен пережил эту обиду, а вскоре начались экзамены и затем они попрощались со школой.

Их размолвка не осталась незамеченной. Друзья, а их было всего двое – Николай и Данила спросили:

– У вас что произошло?

– Решили начать новую жизнь. У нас разные взгляды на будущее.

– Поясни, – попросил Николай.

– Я слышал, как она назвала меня шутом. Я для нее шут, а потому не серьезный человек.

– А ты что собирался с ней жить всю жизнь? – удивился Данила.

– Нет, но и шутом в ее понимании быть не хочу. Шутом быть не просто.

– Тогда почему расстроился, если это правда?

– Важно, как это было сказано.

– Семен оставь эти мысли.

– Да я их и не брал, где услышал, там и лежат.

Он поступил в цирковое училище, и у него началась новая жизнь, и не такая уж безоблачная. Занятий был много, и как выяснилось, способностями он был не обделен, и вскоре стал одним из лучших студентов, которому прочат успех. Семен не задумывался об этом, он просто работал над собой, сам придумывал номера, учился играть на саксофоне. Но если есть, пусть маленькое признание, то рядом идет зависть и конкуренция, которые и проявились со стороны однокурсника Стаса. Внешне это не проявлялось, но Семен это чувствовал. Его друзья поступили в институты: Николай в радиотехнический, а Данила на юридический, но разные выбранные жизненные пути, не мешали их общению.

После училища Семен отслужил в армии и, вернувшись, начал работать в цирке. Вот тогда и началась его взрослая самостоятельная жизнь, в которой появилась Света.

Сегодня у него был выходной, и надо же так повезло, что даже в субботу. Да, такое бывает, не часто, к сожалению, бывает. Он работал в паре, подыгрывал, но как бы его сменщиком был еще один клоун, хотя были у него небольшие собственные номера, но это так мелочь. Семен не расстраивался, он сам выбрал себе такую жизнь, с призрачными выходными. Сегодня он договорился провести вечер с друзьями, которых знал со школы: Николай, как и Семен, был еще холост, а Данила, уже женат. Его жена Нина, зная их давнюю дружбу, отпускала мужа с ними, с единственным условием – соблюдать приличия.

Что она под этим подразумевала, Нина не говорила, вот Данила и мучился, относительно, конечно, где эти границы приличия. На девушек он смотрел, как и друзья, но, в отличие от своих холостых друзей, не знакомился.

В этот вечер Нина пошла с ними, и никто не возражал. Их было четверо и они, не торопясь шли по улице, разговаривали, смеялись собственным шуткам, которые им нравились, иногда хулиганили, как сказали бы ранее. Молодость имеет много преимуществ и одно из них – расширенные границы поведения, расширение табу на, то, что можно, а что нельзя. Самый заводной был среди них Семен.

– Нина, надо полагать, что Данила не соблюдал правила приличия, если ты пошла с нами, – обратился он к ней, с хитрецой в глазах.

– Это контрольная проверка, – подыгрывая ему, был ее ответ.

– Кого?

– Всех вас. Я порой вижу, каким он приходит возбужденным, после ваших встреч.

– Нина, ты что? Мы натуралы, причем здесь наши встречи?

– Ты понял, о чем я.

– И что? Это так плохо? – и не дав ей ответить, хлопнув себя по лбу, выпалил: – Понял. У вас не совпадение волн страсти, он возбужден, а ты в это время сидишь на диване с книгой. Да, это вопрос. И ты решила исправить? Ребята, нас хоть и двое, но мы вряд ли сумеем вас удержать в общественном месте. Да и не будем. Так, Николай?

– Да, ну тебя, все опошлил, – махнула рукой Нина. – Нет бы, что умное сказал, а то шутки глупые, – но в ее голосе обиды не было.

– Нин, но будет, же ужасно скучно. Вот посмотри, – и Семен рукой провел вокруг, где шли люди: кто-то спешил, кто-то прогуливался, наслаждаясь погодой. – Посмотри на их лица. Да, некоторые выглядят счастливыми, но даже в них проскакивает скука. Люди самые интересные существа на Земле, и видимо самые скучные.

– А ты предлагаешь им идти и весело хохотать? – засмеялся Николай.

– Это было бы интересно и даже смешно, но глупо. Мир чудесный, а они скучают, не зная, чем себя занять.

– Терри Пратчетт сказал: – «В мире полно чудес, но нам удалось придумать скуку», – вздохнув, произнес Данила.

– Очень точно. А почему? Большинство зажато рамками общественных, никем не писаных правил, норм. Как думаешь, многие из них способны на добрые, спонтанные глупости? – обратился Семен к Нине.

– Это называется самоконтроль, – заявила Нина.

– Это называется скука.

– Лучше быть скучным, чем чокнутым, – парировала она.

– Эх, Нина, Нина. В каждом из нас живет безумец, но мы держим его запертым, боясь выпускать наружу. А если вдруг оказываемся в ситуации, когда нас никто не видит и уж тем более не сможет осуждать, мы становимся другими: мы поем, танцуем и делаем массу глупостей. Как мы любим петь в душе, под струями воды. Нет, в душе мы, порой, дикари.

– Пусть мой дикарь сидит тихо, – ответила Нина.

– Семен, – вступился за жену Данила. – А где твой дикарь?

– Там же, где и твой. В душе.

– Да он тебя занял уже всего. Теперь понятно, почему ты нарываешься на неприятности, в тебе живет скука, а дикарь руководит.

Друзья знали, что имел в виду Данила, но Нине, о том эпизоде они не рассказывали, иначе она сразу же прекратила бы все прогулки мужа.

В тот вечер они также прогуливались, втроем, смотрели на девушек, но, ни к кому не приставали, а душа просила размаха.

– Скучно, милые добрые лица – произнес Семен.

– Тебе работы не хватает? Или ты уже не видишь разницы, – поинтересовался Николай.

– Разницу вижу, но вот небольшой спектакль изобразим, – и направился к остановке общественного транспорта.

– Семен подожди, – окликнул его Николай, чувствуя, что друга захватил азарт, а это может привести к неприятностям, но было поздно, и оставалось стать зрителями.

Семен решил, что есть шутки, которые на манеже не работают, только в жизни. На манеже игра продуманная, там артисты профессионалы, но нет лучше артиста, чем простой человек, когда он считает, что делает полезное дело, не зная, что выглядит смешным.

Семен подошел к мужичине, что стоял рядом с остановкой. Возраст его определить было сложно, диапазон велик. Рубашка выцвела, как и потертая легкая куртка вместе с джинсами. Щетина на лице еще не превратила его в такой вид, от которого шарахаются. Он стоял и о чем-то размышлял, а не ждал транспорта. В общем, это был типичный представитель еще не до конца опустившегося человека, и мог еще сойти за пролетария.

– Мужик, заработать хочешь? – спросил Семен.

Тот хмуро посмотрел на него, но увидев доброжелательное лицо, ответил: – И что надо делать?

Семен наклонился к нему и что-то стал шептать на ухо. Лицо мужчины стало меняться, из хмурого оно стало светлеть, и даже появилось некое подобие улыбки.

– Ну, ты, парень, даешь!

– Да, даю. Так что?

– А то, самому интересно, вот повеселимся.

– Вот именно. Рассмеши народ, видишь, все стоят грустные. На лицах грусть осеннего дождливого неба.

– Уговор?

– Не обману, – и Семен отошел к друзьям.

– Что ты ему сказал? – спросил Данила.

– Наслаждайся, – небрежно бросил Семен.

В это время к остановке подошел троллейбус. Мужчина уже был в начале остановки, и когда передняя дверь открылась, он прошел мимо нее и направился с серьезным видом вдоль троллейбуса. Зайдя за троллейбус, он взялся за веревки, которые шли к дугам контактов, и потянул их. Контакт нарушился. Мужик посмотрел на остановку и вдруг крикнул:

– Эй, мужчина с портфелем. Ты, ты. В темном пиджаке. Подойди.

Стоявший на остановке мужчина, недоумевая, подошел.

– На-ка подержи, я сейчас реле переключу, – и всучил ему веревки. Тому ничего не оставалось делать, как взять их и держать. Лже-водитель с невозмутимым видом направился вдоль троллейбуса и, дойдя до передней двери, остановился.

Народ на остановке внимательно наблюдал, не понимая, что произошло, то же самое и водитель. Попытавшись тронуться, он понял бесполезность своей затеи. Вышел из троллейбуса и, пройдя мимо бомжеватого мужика, направился назад. Не всем удалось видеть его лицо, когда водитель остановился и с недоумением взирал на интеллигентного мужчину, державшего веревки дуг. Все, что он думал, высказать вслух не решился, его изумление было таким сильным, что выразить что-то цензурными словами, он был не в состоянии. Тут народ на остановке догадался, что произошло, и раздался гомерический хохот, в котором потонул вопрос водителя, что уже обрел дар речи:

– Ты что делаешь, гад?

– Держу.

– Я вижу, что держишь. Спрашивается, какого хрена? Ты лучше свои… в общем, причиндалы держи, а то я их сейчас оторву. Сегодня что, в сумасшедшем доме день открытых дверей? – наступал он на интеллигента. – А ну, дай сюда!

– Что? – испуганно спросил интеллигент.

– Мать твою, да зачем мне нужны твои… веревки давай, говорю, – и протянул руки. Мужчина с испугу, отпустил веревки, и дуги резко взмыли вверх. Народ на остановке, да и те, кто был на задней площадке троллейбуса и видели все, что происходит, уже неистово хохотал. Кто-то уже вытирал слезы радости от смеха, что не часто бывает. Это был искренний задорный смех.

В это время мимо проезжала машина милиции, и притормозила, видя что-то не понятное; с чего бы народ на остановке так массово смеялся.

– Вот, парни, это и есть народный театр, – сказал Семен и сунул деньги Даниле. – Отдай тому клоуну, я обещал, а этого надо выручать, а то дадут пятнадцать суток, а он и так пострадал, – и Семен направился к вышедшим из машины милиционерам.

О чем там был разговор, не известно, но Семен что-то доказывал им и водителю, при этом выражение его лица было достаточно красноречивым в объяснениях. В итоге на лице водителя появилась улыбка, а милиционеры засмеялись. Конфликт был улажен. Водитель вернул контакты проводам, и троллейбус уехал, а на остановке еще продолжали вспоминать увиденное. Интеллигент не стал ждать троллейбуса и быстро удалился вдоль улицы.

– Деньги отдал? – спросил Семен, вернувшись к друзьям.

– Отдал. Да, разыграли его.

– Я же говорю народный театр. Посмотрите, какие у них сейчас лица, – кивнул он свидетелей, – домой придут, расскажут, а на работе?

– Вообще это хулиганство, – заметил Данила.

– Да, – согласился Семен, – но мелкое.

– Пятнадцать суток, – философски изрек Николай.

– Условно.

– Тебе надо писать сценарии.

– На арене это было бы не смешно, поверь мне, а здесь некое сумасшествие, сумасбродство.

– Знаешь, Семен, я думаю, что твое сумасбродство – это побег от себя, – серьезно сказал Данила.

– Возможно, ты прав, – не стал спорить Семен.

Вот об этой выходке они и умолчали, но вспомнив, улыбнулись.

– Это вы о чем? – с подозрением спросила Нина, услышав фразу о неприятностях.

– Не забивай себе голову, – сказал Семен. – Неприятности всегда поджидают, но надо уметь проходить мимо, делая вид, что не замечаешь их, а если семенят рядом, тогда надо не дать им обойти тебя.

– Все, что мы делаем, – вступил Николай, – пытаемся правильно показать себя. Как мы выглядим со стороны. Хорошо это или плохо не знаю, но сейчас это не важно, пошли в кафе, пить хочется.

Они открыли дверь ближайшего кафе и едва переступили порог, как аромат кофе ударил им в нос с такой силой, что они замерли на пороге.

– Закрывай быстрее дверь, – пробормотал Семен Даниле, – не выветривай аромат божественного напитка.

Официантов в кафе не было, и Семен с Николаем у стойки взяли кофе, и мороженое для Нины.

– Или нельзя? – внимательно посмотрев на нее, спросил Семен, указывая на мороженое.

– Можно, я не сижу на диете.

– Да, какова игра слов. Кто-то сидит на стуле, диване и прочей мебели, а кто-то на диете.

– А ты представь, что это мебель, и все будет, значительно, проще.

Они продолжали болтать обо всем, и ни о чем. Прошло не менее получаса, когда Семен что-то говоривший, вдруг прервал себя на полуслове и взгляд его устремился к двери. Такая реакция удивила его друзей, и они проследили за его взглядом. В кафе вошли, две девушки, оживленно беседуя. Подойдя к стойке, они заказали два кофе и, подождав, когда его приготовят, с чашками прошли в конец зала. Помещение кафе было не большим, и все посетители были на виду друг у друга. Все это время Семен не сводил с них взгляда, а друзья уже повернулись к нему, наблюдая за ним.

Семен, оторвав взгляд от девушек, посмотрел на лица своих друзей, которые не скрывали своего любопытства. Оно было написано на их лицах: Нина смотрела чисто по-женски, в ее глазах было понимание его состояния и сочувствия, Данила чуть с расширенными глазами, в которых проскакивали вопросы, а Николай с легкой улыбкой и ехидством. Он и задал вопрос, который так или иначе у каждого сводился к одному: