Записка Господу Богу

Допущено к распространению Издательским Советом Русской Православной Церкви (ИС Р17-703-0089)

© ООО «ГрифЪ», оформление, 2017.

© ООО «Издательство «Лепта Книга», текст, 2017.

© Вознесенская Ю. Н., 2017 (наследники).

«Мне разбирать твои черновики – безумная и горькая морока…»
Лирика

В пятнашки с бурями играю

 
Тропинки я не выбираю —
Люблю протаптывать сама.
В пятнашки с бурями играю,
А в тишине схожу с ума.
 
 
Ищу я нового звучанья
Старинных и галантных слов
И потрясаю основанья
Извне навязанных основ.
 
 
Живу, смеясь, не зная страха,
Целую солнце поутру
И на воззвания Госстраха
С высот бессмертия смотрю.
 

1965

Почти шутка

 
То вверх, то вниз, то снова вверх и вниз,
То раненый полет, то виражи —
Выравниваю, направляю жизнь,
А небо мне иное ворожит:
 
 
На пять приборов – сто магнитных бурь,
Зенитки бьют в зенит, стучит в виске,
И угрожает грозовая хмурь
Меня сорвать в последнее пике.
 
 
А, в общем, это все и блажь, и ложь —
Лишь оттого и задрожал штурвал,
Что старший вышел в дождик без калош,
А младший у колодца поиграл.
 
 
Ты дома, дома, дома – вот твой дом!
И не валяй, подружка, дурака,
Иначе до чего же мы дойдем,
Коль женщины полезут в облака?
 

1966

Варенье

 
Раскраснелась малина-ягода,
Волокут ее бабы корзинами:
Не наваришь сама загодя —
Будешь есть потом магазинное!
 
 
А у нас есть место заветное:
На Свири островок качается —
Там почти что все время летнее
Эта ягода не кончается.
 
 
Прокатились с волнами вольными,
Завалились в малинник медведями
И набрали корзины полные,
Не считая того, что съедено.
 
 
Ух, как пахнет варенье свежее,
Хоть варю без рецепта особого!
Даже кошка глазами нежными
На меня глядит: «Дай попробовать»!…
 
 
Ребятня, как семья опяточек,
Окружила меня, ждет пеночек.
А в малине – до самых пяточек,
Слиплись даже косы у девочек!
 
 
А у младшенького, у Васеньки,
Даже пузо уже липкое.
Прилетела пчела с пасеки
И гудит над ним, как над липкою.
 

Стихи о собаке по имени Енька

 

I

А чтоб тебя, собака Енька!
Ты невоспитанный щенок,
Ты просто с хвостиком сарделька
Меж четырех собачьих ног.
Верх озорства и пропасть лени,
А уж породой как-никак
Ты вызываешь изумленье
У всех порядочных собак.
Ты, неизвестно чье творенье,
И ты осмелилась молчком
Сожрать мое стихотворенье
И закусить моим чулком!
Теперь сироткой из Казани
Ты не скули. Ни гав, ни ах,
А будет строгим наказанье —
Сидеть тебе в моих стихах.
 
 

II

Лежит законным стражем на ступеньках
И лает на гостей, что поновей,
Наш младший член семьи, собака Енька,
Любимая подруга сыновей.
И не умно и, Боже, как не ново
Своих собак в стихотворенье вплесть,
Но пишут, пишут о собаках снова,
И, видно, что-то в них, в собаках, есть.
И обвиненья в плагиате – враки,
И, в общем, верно, здесь секрет таков:
От бунинской некупленной собаки
По свету много разбрелось щенков.
 

1966

Перемена

 
Нам не грозит предательство измен
И прочих нехороших перемен.
 
 
Мы стали мудрыми в тревожный миг,
Когда предчувствия так были злы,
Собрали сотни две любимых книг,
Собрали чемоданы и узлы.
 
 
И, доброхотов оборвав нытье,
Отправились на новое житье.
 
 
Лесная жизнь, лесная быль и глушь,
И списанный домишко у Шексны,
И самый добрый, самый славный муж
У самой замечательной жены.
 
 
Для женихов совет мой и невест:
Любви спасенье в перемене мест.
 

1968

Крои сонет

 
Поэзия – не ремесло, а дар,
Нельзя дарить самим себе подарки,
А что для нас наколдовали Парки,
Нам скажет лишь последний их удар.
 
 
Учись верлибру и крои сюжет,
Но помни – лишь в последнее мгновенье
Тебе откроет смерти дуновенье
Ту тайну тайн – поэт ты или нет.
Ну, а пока сиди, крои сонет.
 

1968

Рассыпанные бусы

 
Ежата звездные просили молока,
Выклянчивали, тычась в бок вселенной.
А Млечный путь был рядом, в двух шагах,
Не догадались,
С голоду растаяли под утро.
_{* * *}
Осенние листья падали
И плыли по воздуху чистому,
И пахли осенним ладаном,
Который так страшно вдыхать.
А маленький мальчик с бабушкой
В окошко смотрел на листья
И тихо сказал ей: «Бабочки
Садятся в траву отдыхать»…
_{* * *}
Вот август подошел, а следом – звездопад.
И с неба звезды стайками слетают,
Трепещут крылышками, мельтешат, толкутся…
Наверно, где-то на земле их гнезда.
_{* * *}
А было что?
Была зима,
Зима и белая тропинка
От дачи к дому моему,
В апреле снег сошел, и мы узнали,
Что вытоптали грядку земляники.
_{* * *}
Сентябрь до одуренья пахнет яблоком,
И дерево взлетает желтым облаком,
Но пролетит немного – и уляжется
Простым лоскутным ковриком у лужицы.
_{* * *}
Как быстро ласточки снуют —
Чаинки в золоте заката…
А завтра будет дождь.
_{* * *}
Там, где сходились четыре дороги,
Жили семьей деревянные боги —
Папа, мама и маленький сын.
Не уцелел из них ни один.
_{* * *}
Я вижу по утрам цветы в слезах —
Жалею их, как маленьких детей,
Что плачут просто так спросонок.
_{* * *}
Зевесов дождь шумит в завесах рощ —
Данае золотое подаянье…
И да воздастся небу по деяньям
За этот дождь, за каждый летний дождь!
_{* * *}
– А где собираются птицы,
Когда улетают на юг?
 
 
– Под кленами, только под кленами.
Видишь на мокрой земле
оранжевых лапок следы?
_{* * *}
В тот город поезда приходят на рассвете.
Пробежками, под градом дождевой картечи,
Бегу к гостинице, чтобы себя не встретить,
Оставшуюся здесь когда-то навсегда.
_{* * *}
Высотный дом выплескивался рыбой
В серебряной оконной чешуе.
А старый флигель рядом ползал крабом,
На солнце выставляя лишаи.
В нем жил художник, светлый и высокий.
_{* * *}
У обедневшей осени ни листьев,
ни снега не занять.
Пустое время будильником стрекочет у виска.
Но не торопит, не зовет. Не обещает.
_{* * *}
Вспыхнул свет, погасли наши лица,
Мотылек уснул на потолке.
Сон прошел, но лень пошевелиться,
И будильник чей-то вдалеке.
_{* * *}
На клумбе каменной у станции метро
Бегонии уже сложили крылья,
И транспорт городской грибами пахнет.
_{* * *}
Не шьется платье белое,
Ломается игла.
Ах, что же я наделала —
Тебя не сберегла.
_{* * *}
Не жаль нам деревьев, идущих на спички,
На шелк, на бумагу,
И тех, что сжигаем в печах.
Одна новогодняя елочка —
Чистая радость —
На совести нашей.
Как глупо, не правда ли?
_{* * *}
Вот еще один вечер прошел без тебя,
Безымянный, как постовой,
Мимо которого я прохожу
Вот уже месяц одна.
_{* * *}
Солнце босыми ногами прошлось
По новому полу веранды.
Неужели и эти следы
Память закрасит коричневой краской?
_{* * *}
Из солнечной пыли полдня
Соткано тело подруги.
Осторожно!
В пасмурный день
Станет она невидимкой
И может в толпе потеряться.
_{* * *}
Брожу я ночью по дорогам сна,
Открытая и ясная до дна,
Кого и где я только не встречаю!
Но возвращаюсь я всегда одна.
_{* * *}
Кругом дуэли диалогов,
Все – Диогены: каждый выпьет бочку —
Пятнадцать бочек нам наговорят,
И не с кем побеседовать за чаем.
_{* * *}
О, как стыжусь я солнца в дни болезни!
Оно сжигает хилые ростки,
И поделом.
Но как оно прекрасно
За холодом больничного окна.
_{* * *}
У ежика бархатный девичий животик
И доброе сердце, полное ласки,
И любознательные глазки —
Ну, как вы с таким даром проживете,
Если колючек не заведете?
_{* * *}
Ну, вот и ты узнал, что миру
Необходима доброта.
Жестоко проношу я мимо
Улыбку сомкнутого рта.
_{* * *}
На меня, тоска,
Бери и властвуй.
Завтра вырвусь,
А сегодня – здравствуй!
Ты ведь тоже жизнь моя, тоска!
_{* * *}
Стоят фонарей распятья
Вдоль прямолинейных кварталов новостроек.
Какие иконы будут висеть в этих домах?
Через 100 лет, через полвека, завтра?
_{* * *}
Февраль, февраль… Усталая зима,
Библиотечный авитаминоз,
Не пишется, не любится, не спится
И старый год давно похоронен,
Февраль, февраль…
А где-то ждет Верлен.
_{* * *}
Ты долго стоял под окном.
Тени моих деревьев проросли твою тень,
Последний луч солнца пригвоздил ее к земле,
Свет моего окна посадил ее за решетку —
И все-таки ты ушел.
Куда ты ушел? От меня?
_{* * *}
Луна заплакала
И спрятала лицо в траву.
Сентябрь. Мой день рожденья.
_{* * *}
Ночью одиночество не так опасно:
Ночью
Мои спящие глаза встречают твой взгляд,
Ночью
Мои руки тебя находят.
_{* * *}
В года грядущего одиночества
Мне станут горше всех утрат
Не наши дни, не наши ночи,
А наши добрые утра.
_{* * *}
Я плачу по тебе. Ты мне не нужен,
А я ночами плачу по тебе.
Во сне – так горько, горько…
 

Голубиная работа

^[1]

 
Я летаю на спине
В голубом небесном небе,
В клюве вишенку держу.
 
 
Самолетик молодой
Пробежал неподалеку
И за облако нырнул.
 
 
Он торопится домой,
Он везет для нас приветы
Из далеких дальних стран.
 
 
Я домой не тороплюсь
У меня работы много:
Голубая-голубая
Голубиная работа —
В небе вишенку держать.
 

Прерванный сонет

 
В мгновенье вечера что вечности ничтожней,
Когда зеленая звезда обронит свет,
И щиколотку тронет подорожник,
Росой отметив босоногий след?
 
 
И вся тщета людей и суета планет —
Всего лишь пыль на крылышке тревожном
У мотылька: коснись неосторожно —
И цвета нет, да и рисунка нет,
И вся-то жизнь – как прерванный сонет.
 

Баллада о телеграмме

 
В ночь телеграмму принес почтальон —
Три слова: «Ваш друг в беде».
И в ту же минуту отброшен сон,
И страхов накинулся целый мильон:
Что, как, почему и где?
 
 
А младший мой сын, как назло, заболел
В эту осеннюю стынь,
То жаром он пышет, то бледен, как мел,
И врач от него отходить не велел,
Но остался с соседкою сын.
 
 
А позднею ночью автобусов нет,
А надо весь город пройти.
От самого дома за мною вослед
Гнусавит сопля восемнадцати лет:
«Нам, крошка, не по пути»?
 
 
И я выхожу поскорей на Неву —
Там ветреней, но светлей.
Иду, замерзая, от злости реву.
И пуговицы в волнении рву.
Ох, дождик! Хоть ты не лей…
 
 
Но вот позади новостроек район,
Гранитным стал берег Невы.
Стоит постовой. Подозрительно он
На мой перепачканный смотрит капрон:
«Гражданка! Куда это вы»?
 
 
Плюю на блюстителя и бегу.
А он, встрепенувшись, за мной,
Свистит, ругается на бегу,
А я объяснить ничего не могу,
И вдруг – такси под стеной!
 
 
Был с юмором, видимо, парень-таксист —
Навстречу мне дверцу открыл.
Рванул он – и сзади растаял свист,
Как будто на паре крыл.
 
 
Я шарю в карманах – одна вода,
А счетчик мелькает рублем…
Тот парень простит меня, верно, когда
Стихи эти встретит мои, но тогда
Я ушла проходным двором.
 
 
Прошла метеором все три этажа,
В жизни так не неслась!
В квартиру врываюсь уже не дыша.
Друзья за бутылкой: «Что, хороша
Хохмочка удалась?
 
 
Ну, что ты уставилась, как истукан?
Твою верность мы знаем сейчас»!
 
 
Ну, что ж, друзья, наливайте стакан,
Выпьем за дружеский этот обман
И за то, что я вижу вас.
 

1968

Месяц ревность

 
С чего ты взял, что листья с яблонь опадали?
Они с тоской зеленой отпадали
От яблочных незреющих боков.
Опаловая падаль облаков
Под яблонями в лужах допревала.
Дойдя до середины, до привала,
Сентябрь на опустевшей грядке спал —
Он опустился, спился и устал,
Утратил краски и забросил кисти.
В кадушке дождевой уныло кисли
Кленовых листьев плоские мазки.
Цветной капусты жирные мозги
Флюиды диабета излучали,
И паутины липкими лучами
Куски пейзажа были скреплены,
Но по краям убогой пелены
Все пятна неопрятно расползались.
А в центре гуттаперчевый физалис
Жеманничал, румянился и лгал,
Качался и голодных птиц пугал.
 
 
Пройдусь по саду. Горькая отрада! —
Цикуты благородная отрава
Уже созрела. Я тебя сожну,
Костлявый зонтик твой в руке сожму.
 

Осенью

 
Когда упали яблоки в саду,
Отрада лета перешла в отраву
Вина домашнего, бродившего во рву
И отравлявшего мне жизнь мою по праву.
 
 
По праву ленному владелицы судьбы
Или души своей – они, как будто, сестры —
Вступила я на этот коврик пестрый
Бездумной лесопарковой ходьбы.
 
 
Там я читала осень по слогам,
А ветры тоньше птиц апрельских пели,
А дождик был пленительней капели,
И опадала рощица к ногам.
 
 
Не весела была я, но чиста.
И не одна я – все мы в эту осень
У красных кленов милостыни просим
И музыки с осеннего листа.
 

Ночь

 
Тихо. И листья не падают с кленов.
Ветер, ты их до утра не морочь!
Тихо проходит по улицам сонным
Черная кошка по имени Ночь.
 
 
Рядом иду я. Касаясь рукою
Гладкой и теплой кошачьей спины,
Все позабытые двери прикрою,
Всем наколдую хорошие сны.
 
 
Ковшик Медведицы зорькой пролился…
Злее бессонниц не знаю врагов.
Видно, никто за меня не томился,
Присно и днесь и во веки веков.
 
 
Господи, Боже ты мой, да за что мне
Эта бессонница, эта напасть?
Разве владею я совестью темной,
Разве сожгла меня черная страсть?
 

Я не считаю секунд

 
Я не считаю секунд скрупулезно —
Каждая смерти длиннее.
Я и не плачу – какие там слезы,
Если душа соленеет!
Здесь я стою. Немота солевая
Не спорит с библейской судьбою.
Вслед тебе руки свои посылаю,
Руки летят за тобою.
 
 
Рациональны все линии лестниц,
Баров и залов таможенных.
Здесь еще много разлуки разместится —
Господи, кто нам поможет?
 
 
Вот, не спеша, глубину набирает
Неземная крылатая рыба.
А перед ней, как ворота от рая —
Облака белая глыба.
 

Июнь 1975

И солнце взошло

 
Мучительно проступают облака,
А звезды тают по одной
С медлительностью невыносимой.
Необъяснимо высока печаль прозрачной луны.
Ночь была глухой и долгой,
И трава поседела за ночь.
Но дышит кто-то глубоко и нежно —
И бледный иней превратился в росу
Сверкающую.
Оттаяв, побежали облака:
Сначала медленно,
Потом все скорей и скорей —
На запад, на запад, на запад, —
Все небо очистив для солнца.
И солнце взошло.
 

Май 1973

Черновики

 
Мне разбирать твои черновики,
Срывать чернику почерка до срока —
Безумная и горькая морока —
Так эти строчки на губах горьки!
 
 
Беру горстями горестный урок,
А в нем ростки забвенья прорастают.
Еще немного – и стихи растают,
Еще немного – и наступит срок.
 
 
Заплачу я. Ты скажешь «Пустяки»!
Умрешь. Побудешь там. И вновь родишься.
И снова в люди, снова по стихи,
Минуя собственное пепелище.
 
 
Твою красотку Музу бы сюда!
Пускай со мной читает их и плачет,
Что жить тебе вот так, а не иначе, —
И до конца, до Страшного суда.
 

1975

В. Ш.

 
Цветок завял на полпути к зиме.
Гадаю по Верлену в феврале.
Мой добрый шулер! Как бы исхитриться
Краплеными стихами отыграть
Кусочек лета – дней хотя бы тридцать.
Тебе легко, игрок: ты засушил
Июль в ресницах женщины случайной.
Зимуй же с ним,
Его ты заслужил.
Мне выпадет февраль в беседах чайных.
 

На горе теней

 
Там, позади, на Туманной Горе теней,
Где наши руки и наши глаза остались,
Мертвое солнце, как рыба среди ветвей,
Плавает сонно, ромашки стоят оскалясь.
Бесчеловечно отсчитаны ночи и дни.
Канули трижды листвы золотые скрижали.
Там наши тени остались без нас, одни.
Как беззащитно друг к другу они прижались!
Тихо, как тихо, о Боже, над этой горой!
Только в траве прошуршит иногда
Осторожность.
Изредка иволга вскрикнет, да слышно порой
Дальнее эхо мучительных песен острожных.
 

На проруби

 
Пушинки растеряли голуби —
Река от них белым-бела.
Под вечер я шагаю к проруби
С корзиной, полною белья,
 
 
К окну с испуганными рыбами,
Оправленному в синий лед.
Белье на снег ложится глыбами
И пар последний отдает.
 
 
Его негнущимися пальцами
Я в прорубь бухаю, и в ней
Шурую сына одеяльцами
И белой пеной простыней.
 
 
Трудней не выдумать занятия,
И среди этой кутерьмы
От всей души я шлю проклятия
Красотам матушки-зимы.
 
 
А вечером, как неизбежное,
Вдруг тихо в комнату войдет
Белья морозный запах свежего
И вкус январских чистых вод.
 

Ленинград, 1975

Лапландия

 
Висит деревня на холме,
Как тонкая гравюра,
И кисть напоминает мне
Упрямый жезл каюра.
 
 
Лапландия, Лапландия!
Лишь небеса одни
Да редкими лампадами
Далекие огни.
 
 
Скользя на тоненьких ногах
По ягельному склону,
Олень несет свои рога,
Мохнатую корону.
 
 
Лечу я по Лапландии,
Меня качают сани,
И горд упряжкой ладною
Оленевод-саами.
 
 
Сказал редактор: «Дай статью
О пуске шкур налево»…
Не взять ли лучше интервью
У Снежной королевы?
 
 
Олени по Лапландии
Скользят неслышной тенью.
Лапландия, Лапландия,
Республика оленья!
 

Ленинград, 1975

Положение

 
Вижу, вижу напротив заката
Выплывают две лодочки утлых,
Проплывают мимо, как будто
За собою зовут куда-то.
 
 
Изукрашены обе богато,
До кормы цветами обвиты,
И золоченым багетом
Лодок борта обиты.
В одной увидала брата,
В другой угадала брата —
Братьев моих убитых.
 
 
Друг за другом плывут на запад;
Видно, брат догоняет брата.
А река черна и поката,
А над ней сладковатый запах.
 
 
А над ними поют гитары.
Боже мой! Как поют гитары!
Все о счастье поют и стонут,
И плывут лепестки, не тонут.
 

Сентябрь 1975

Гроза

 
В глухой сосредоточенности ночи
Грозы угроза, ожиданье взрыва.
Гроза все ближе, тишина короче,
И замер сад в предчувствии порыва.
 
 
Но от вершины яблони высокой
И до корней приземистых смородин
Он собирает силы тайных соков,
Уже отпор готовя непогоде.
 
 
И вдруг, еще до грома и до ветра,
Прекрасная, как драгоценный камень,
В саду упала маленькая ветка
С двумя молочно-белыми цветами.
 
 
И сад взревел. Косматый, исступленный,
Качнулся сотрясением могучим
И выпрямился пламенем зеленым,
Вершиной перечеркивая тучи.
 
 
Он рвал о сучья дождевую сетку,
Он бурю по лицу хлестал ветвями —
За хрупкую сломившуюся ветку
С двумя молочно-белыми цветами.
 

На даче

 
На даче с голубой уборной
С рассвета голос топора
Твердит нахально и упорно,
Что лето кончилось. Пора.
 
 
Пора и в город. Знаю, милый,
Что нас сегодня разлучат.
И этот стук… Так над могилой
Стучат, в последний раз стучат.
 
 
Какое злое воскресенье!
Под этот постук гробовой
Под дождиком, уже осенним,
Мы распрощаемся с тобой.
 
 
Среди деревьев и построек,
Где листья в воздухе висят,
Стоишь ты, одноног и стоек,
И одинок на целый сад.
 
 
По запрокинутому лику
Вода стекает между глаз:
Они уже разновелики,
Один уже почти погас.
 
 
И плащик мой, когда-то модный,
И пестрый шарф, давно ничей,
Свисают чересчур свободно
С твоих заломленных плечей.
 
 
Прощай, мой друг, набитый сеном,
Прими прощальные слова:
Да будет вечно вознесена
Твоя сенная голова!
 
 
Ты слышишь, милый, стук топорный
Напоминает вновь и вновь:
На даче с голубой уборной
Хороним летнюю любовь!
 

1975