Отзывы на книгу «Когда я умирала»

Моя вторая книга Фолкнера и один и тот же нестандартный прием, который позволяет с головой окунаться в историю – роман излагается посредством монологов и мыслей персонажей, без единой вставки автора-рассказчика. Для погружения в книгу мне снова потребовалось прочитать половину, но зато потом практически невозможно оторваться. Кажется, что у текстов Фолкнера существует просто несколько последовательных уровней проникновения в суть.

Кстати, автор удивительно точно прописывает «внутренности» персонажей и ему с поразительной легкостью удается передать тонкости, полутона и мысли разных людей – 10-летнего мальчика, потерявшего мать («Когда я умирала»), олигофрена в разных возрастах («Звук и ярость»), молодого парня, постепенно сходящего с ума («Звук и Ярость») и других интересных персонажей.

Книгу сложно рекомендовать, сложно читать и сложно понимать. Но не думаю, что кто-то рискнет сказать, что знакомство с творчеством Фолкнера может быть зря.

Рутина жизни как поток

Книга Фолкнера «Когда я умирала» лучше всего передает ощущение жизненных неурядиц как потока, против которого непрерывно нужно бороться. Это впечатление Алисы, что нужно бежать изо всех сил, чтобы только остаться на месте, только усиленное и данное в трагическом аспекте, потому что нищета и тяжелый труд превращают каждое движение в напряжение всех сил, требуют энергетических и эмоциональных затрат, которых достаточно, чтобы продержаться в доме Павлова, а на выходе получается всё то же всё там же.

Для читателя такой стиль крайне затрудняет восприятие, заставляя буквально разгадывать шифр, и в то же время показывает, каким на самом деле хаотичным является мир, на который человек не набросил еще сеть понятий и категорий культуры.

Очень люблю американскую прозу. Фолкнера читаю впервые – непонятно и очень тяжело, совсем не то что ожидал. Не понятно от кого идёт повествование, сюжетная линия теряется, кто есть кто из героев не сразу поймёшь.Прочитал четверть книги и решил бросить.

Мне казалось, что я всегда много читала - с самого детства. Я была первой в классе и по скорости чтения, и по чтению дополнительной литературы на лето, и по разнообразию своего читательского дневника (еще кто-то помнит такие?). Мне казалось ещё, что у меня богатое чтение, много авторов, я открыта для новых опытов и вообще, считала себя довольно крутой, прямо скажем.

Годам к 23 это ощущение подразвеялось, а с появлением ЛайвЛиба остатки моей читательской самовлюбленности просто разлетелись на куски. И так получается, что подавляющее большинство авторов, которых я теперь читаю, это новые имена в моей жизни. Практически любую рецензию я могу начать со слов - "это моё первое знакомство с тем-то". Причём нельзя сказать, что я раньше не слышала о Фолкнере, но его имя для меня значило примерно столько же, сколько для большинства людей значит имя Стивен Джеррард.

Итак, она звалась татьяной я познакомилась с Фолкнером. Уже с первых страниц было понятно, что он из тех писателей, которых вы любите - ну или не любите (если, конечно, такие люди существуют) - в первую очередь за текст. Сюжет и герои - они на фоне текста как бы вторичны, хотя и важны. Ну сами подумайте, сильно ли захватывает сюжет про помершую старушку-фермершу, которую семейство повезло хоронить в соседний город. Это, строго говоря, вся фабула. Ствол. А вот крона - пышная, запутанная, тёмная - состоит из монологов героев, которые болтают внутри себя про всё подряд: и про мать-покойницу, и про хахаля своего, и про то, как правильно смастерить гроб, и про пироги, и про семейную жизнь, и очень много про бога. Бог у них там у всех разный получился, но к концу книги те, кто про бога думал и говорил больше всего, кажутся самыми неприятными героями.

В книге почти ничего не происходит (а то, что происходит - описывается без всякого надрыва), но она при этом становится ощутимо болезненной с каждой страницей. Из обрывков воспоминаний и мыслей собирается трагедия за трагедией, побольше и поменьше, но жалко почти всех.

Тут я бы попеняла немного Фолкнеру: когда у твоих героев множество монологов, их вроде как надо делать разными, соответственно образу мыслей героя. Но я не вижу какого-то принципиального различия в словарном запасе доктора из города и маленького мальчишки, который, хоть и задаёт детские вопросы, но в голове у себя думает какую-то философию. И вообще, все эти необразованные герои имеют уж чересчур богатый внутренний мир. Это пеняние у книги ни одной звезды не отнимает, потому что головой я про это подумала, а ощущения находятся в тягучем восторге и им пофиг.

...сидит за ужином, глаза глядят куда-то за еду и за лампу, в глазах полно земли, выкопанной из головы, а ямы заполнены далью, что дальше земли.

Я чувствую место в пыли, где лежала рыба. Теперь она разрезана на куски нерыбы, а на руках и штанах у меня - некровь.

Если это наказание, то неправильное. Других дел, что ли, у Господа нет? Должны быть.

Когда он родился, я поняла, что материнство изобретено кем-то, кому нужно было это слово, потому что тем, у кого есть дети, все равно, есть для этого название или нет.

ㅤМое отношение к Фолкнеру, если честно, характеризуется чересчур странно, но интересно. И, что примечательно, оно менялось с каждой прочитанной его книгой, совершало плавный градиент от непонимания фолкнеровских произведений до сердечной любви его творчества. Все началось с “Осквернителя праха”, которого я взяла на чтение осенью, поддавшись одному знанию о некой, может, иррациональности или ореоле таинственности его произведений. И, стоило мне увидеть одно предложение на восемь страниц, я, долго не раздумывая, отложила этот роман на потом (или на никогда, например), решив для себя, что Фолкнера я сейчас не пойму. После этого я его боялась.

ㅤНо то, что я избегала книг Фолкнера, оказалось лишним: знакомство с ним в принципе не особо легкое. И я поняла, что если не хватает ни сил, ни времени на анализы его произведений, то нужно просто знать, о чем книга. И, конечно, иметь хоть какое-то представление о его биографии. Со “Светом в августе” у меня ничего не получилось, но, прочитав “Звук и ярость” с базой знаний о книге и о самом авторе, я поняла: Фолкнер удивительно талантлив. Он забрасывает читателей в свои миры без карты, говорит: “Разбирайтесь сами”, после чего они должны копаться в человеческих душах, стоически преодолевая четыре разных временных промежутка в одном абзаце, потоки мыслей или абсолютную незаурядность происходящего.

ㅤ"Когда я умирала” — необычайный роман в своем роде. И, как оказалось, он требует от читателя минимума. Как и за все фолкнеровское, я взялась за него спонтанно: захотела — прочитала. Можно сказать, минутный порыв, но тот, что впоследствии принес невероятно много удовольствия.

ㅤСемья Бандренов во многом типична для Юга. Муж, жена, пятеро детей, фермерство, мелочность, бедность. Впрочем, жену уже можно вычеркнуть из этого списка: Адди мертва. А то, что осталось от семьи, должно везти ее в Джефферсон, который находится невероятно далеко от дома. И наказ Адди чрезвычайно важен для ее мужа, Анса, ведь они же семья, окруженная ореолом любви, равенства и понимания, а семейные ценности не подлежат пересмотру. Таким образом, Бандрены отправляются везти труп, который, подверженный всем процессам мертвого тела, пробудет в гробу однозначно не один день.

ㅤТема религии здесь если не централизованная, то, скажем, широко распространенная и подверженная чудовищной критике, которая, в общем, небезосновательна. В двадцатом веке религия для людей постепенно меняется и принимает другую форму все более обширно. И критика Фолкнера не зря так резка и показательна: южное христианство стало неким созданием бессмысленных слов в ущерб реальности и действиям. В романе можно выделить четырех героев, которые так или иначе связаны конкретно с отношением к религии в принципе: Адди, Кора, преподобный Уитфилд и Анс. Все они вместо того, чтобы использовать религию для создания незыблемой морали, злоупотребляют ею и изменяют ее смысл.

ㅤКора — “идеал” христианки, которая придерживается образа жизни, демонстрирующей, скажем, чистую религию. Впрочем, так считает только она, на деле же все обстоит иначе: в ней живет слепая вера, где есть лишь ее Бог, защищающий ее интересы и оправдывающий ее действия. Кора, защитница своих идей и убеждений, не способна следовать их принципам. Она трактует все на свой манер, вырывая определенные мысли из контекста и игнорируя особенно важные моменты ее же религии. Кора учит Адди “правильной” вере, выставляя себя неким экспертом в области христианства, что само по себе абсурдно. Адди также интересная во многом героиня: ее вполне можно назвать антиподом по отношению к религии относительно других героев. Она, пытающаяся противостоять пустым словам, желающая наполнить свою жизнь хоть каким-то смыслом, проигрывает южному христианству. И нет для нее никакого вознаграждения: сначала вода, потом аномальная жара в сарае, впоследствии огонь и лишь далее похороны. Но могло ли быть иначе?

ㅤАнс, конечно, является не таким деятельным христианином, как Кора, но его жизнь строится по определенному принципу: бездействие, оправданное волей Бога. Он, в сущности, самый безынициативный герой романа. И если он и пытается, например, поправить одеяло Адди, то у него ничего не получается. Каждое его решение оправдывается именем Бога, что полностью искажает понятие об истинной вере. Уитфилд же является представителем южного христианства, речь которого не обходится без аллюзий на Библию или без упоминаний о самом Боге. Он, может, исправно выполняет свои обязанности преподобного, молится, например, за Бандренов и отлично проповедует. Однако его действия прямо противоположны тому, что он говорит, тому, чему он должен следовать. Каждый грех должен быть исповедан вслух, и Уитфилд в сорок первом монологе собирается обо всем рассказать Ансу, но, узнав, что Адди мертва, он обходится лишь слушателем в лице Бога: его секрет теперь в гробу под землей Джефферсона.

ㅤВ описании сюжета проскользнула ироничность семейных ценностей в данном романе, и хотелось бы заострить на этом внимание. В сущности, и здесь на передний план выступает конфликт действия и слова, который является основным в произведении: герои прикрываются семейным долгом, когда в приоритете у них стоит лишь цель попасть в Джефферсон. Анс мечтает о зубах, Дюи Дэлл обязана сделать аборт, Вардаману нужен поезд. И, возвращаясь к основному конфликту, особо выделяется противостояние Джула (действия) и Дарла (слова), а особенно относительно отношений с Адди. Она всегда противостояла пустым словам, предпочитая им действия, что и становится видимой причиной любви к Джулу. Кэш (главный семейный мученик), кстати, тоже человек действия, но Джул, в первую очередь, является символом сопротивления, главным падением Адди, которое впоследствии сделало ее жизнь более токсичной и разрушительной. И он ее крест. Крест, который потом пророчески спасает ее от воды и огня, героически противостоит Дарлу, пытающемуся помешать достижению цели всей (почти) семьи. Но героически ли?

ㅤТалант Фолкнера неоспорим: насколько чувственно, гнетуще, истинно готически описать южную семью может лишь мастер своего дела. Я искренне влюблена в эту книгу за множество вопросов, которые ставит перед читателем роман; за общую атмосферу, невероятных героев и чудесный и жуткий одновременно округ Йокнапатофа, полный странностей и темных тайн.

Какая мерзкая книга. Нет, Фолкнер как всегда восхитителен. И книга хорошая, но мерзкая. Мерзкие персонажи, мерзкие поступки, мерзкие мысли.

Мысли. Пусть и мерзкие, но именно ради них и стоит читать эту потрясающую вещь. Шестнадцать повествующих, шестнадцать разносторонних мнений, шестнадцать взглядов на одно событие, шестнадцать миров. Фолкнер - мастер раскрыть истину изнутри. Его герои говорят об одном и том же, но каждый из них видит свою правду. А правда в том, что все эти шестнадцать мнений и есть истина, а сама реальность в его книгах субъективна. В этом вся проблема романа "Когда я умирала": невозможно увидеть просто сюжет, просто рассказанную автором историю, невозможно просто сказать: "Это книга о том, как семья хоронила мать", потому что наложенные друг на друга мысли разных персонажей, их страхи и желания, превращают эту историю с, казалось бы, простым сюжетом в нечто вселенское и касающееся каждого.

Когда-то автор уже показал мне самую жалкую семью в мире, и это были Компсоны. На них он не остановился, и теперь я увидела не просто жалкую, но самую тупую, эгоистичную и "поехавшую" семью, с которой мне доводилось когда-либо знакомиться.

Адди Бандрен умирает. Умирает жена и мать. Это только начало, но уже здесь становится невыносимо жутко: сын пилит доски для гроба прямо перед окном умирающей матери, демонстративно показывая ей каждую из них, словно говоря "Смотри, какой хороший гроб я тебе делаю!" Адди Бандрен уходит, и каждый пытается справиться с предстоящей потерей по-своему, каждый мириться, как ему угодно: у Кэша - это его гроб, Джул отстраняется и ведет себя агрессивно, отец семейства Анс постоянно жалуется и всем не доволен, а самый младший Бандрен - Вардаман - превращает мать (BA DUM TSS!) в рыбу.

Бедная Адди. Все, что ты хотела - это быть похороненной подальше от этого чужого холодного дома, в котором ты провела большую часть своей жизни. Быть подальше от эгоистичного мужа, который терзал тебя всю твою жизнь, и подальше от детей, которые всегда были детьми Анса Бандрена, а не Адди. Но кто знал, что даже после смерти, исполняя твою последнюю волю, они не перестанут терзать тебя и надругиваться над твоим мертвым телом.

Бандрены для меня олицетворение того, как люди пытаются выдавать за любовь и жертвенность то, что является только собственной выгодой. Целью путешествия до Джефферсона являются похороны Адди. Но это только прикрытие. Прокапывая путь через мысли героев все глубже и глубже, читателю становится все более ясно, что, прикрываясь добрыми намерениями и желанием выразить уважение к матери путем выполнения ее последней воли, каждый из Бандренов имеет свою скрытую изощренную цель добраться до Джефферсона. Именно поэтому они не могут похоронить воняющий труп раньше: для Дью Делл поездка в город может стать шансом сделать аборт, Анс ждет не дождется как сделает себе зубы, а любимец Адди - Джул- просто хочет задержать похороны, потому что не хочет отпускать мать. И только Дарл понимает, что единственная дань уважения к матери - закопать ее побыстрее, но это бы означало, что семье придется отказаться от поездки в город и от достижения своих целей. Путь до Джефферсона стал невыносимо долог, и именно он и выявляет все самое худшее в семье Бандренов, которые с каждой новой главой все больше превращают сумасшествие в единственный способ существования.

Дарл - центральный персонаж романа. Будучи единственным нормальным среди сумасшедших, он ощутит, насколько несправедливо сумасшествие пойдет против него. В этом персонаже Фолкнер показывает, насколько нормальность и ясность разума вынуждена извращаться в среде абсурда. Мотивы, которые привели Дарла к тому, кем он стал в конце, были ясны и логичны - трезвая, не безрассудная, мысль вела Дарла: к черту Джефферсон, тело нужно хоронить быстрее, матери нужен покой, негоже восемь дней трупа на телеге возить. Но именно эта трезвая мысль приводит Дарла к безумному деянию.

И в то же время миру Дарла противостоит мир Анса - чокнутому папаше, главарю "цирка" Бандренов. Человек, который чаще всех ссылается на последнее желание усопшей и благие намерения с целью продолжать путешествие до Джефферсона. Безумец, который живет как нормальный.

Финал книги довольно жуток: похоронив Адди и, наконец, подарив ей покой, семейство ищет того, кто бы смог заполнить ее место, они ищут новую жертву, которая будет терпеть терзания Бандренов и для которой жизнь превратиться лишь в подготовку быть мертвой.

"Когда я умирала" для меня - книга истин. Чтение - это всегда трудно. Каждый читает разные книги, даже если читает одну и ту же. Особенно это касается литературы модернизма. Фолкнер очень сложен сам по себе, но для себя мне удалось сделать выводы по этой книге. Не уверена, насколько они оказались верны с привычной точки зрения, но для меня они - истина. И если не с этой целью Фолкнер писал свои произведения, не с целью показать, насколько важно субъективное мнение, то я тогда не знаю, ради чего я все это читала.

Язык Фолкнера — узоры инея на зимних окнах. Дотрагиваешься до них рукой и они в миг расцветают, обдавая тебя жарким порывом летнего ветра. Насколько же он любил зной, раз поместил его даже в гроб с Адди Бандрен.

Как разматываются наши жизни в безветрие, в беззвучность, усталые жесты усталым итогом; отголоски былых побуждений бесструнны, бесперсты: на закате мы застываем в неистовых позах, мёртвых кукольных жестах.

Каждое слово, каждый отзвук врезаются в память, оживая в воображении, где каждый герой смотрит на тебя живыми глазами со страниц книги. Такое, пожалуй, не забывается. И вовсе не тому что оно кровавое и ужасное, вязкое и безжалостное. А потому что замечаешь, как те, живя в этом мире, с ранних лет заранее готовятся умирать. И как иные, которые живы, умерли на её же глазах.

Проходит день, а ты ещё помнишь звук пилы, который сопровождал её дух на пути в иной мир. Помнишь, как она лежала там и видела собственный гроб, а может и саму себя в нём. Запах разлагающегося тела тонким шлейфом идёт за тобой, когда ты сворачиваешь за угол. А все они — равнодушные — разбегаются кто куда в разные стороны. Для мужа смерть жены оборачивается возможностью вставить зубы, для дочери — сделать аборт, сыну — приобрести желанный инструмент. А другой из сыновей, стиснув зубы, то ли по иронии судьбы, то ли за дело, вынужден позволить залить сломанную ногу цементом. И каждый из них при этом видит в самом процессе свершение огромной миссии, которую они выполняют по её наставлению и просьбе. Как оказывается, в огне не горят не только рукописи, но и гробы. Они же и не тонут, даже когда мулы уже давно под водой. 10-ти дневное умершее тело, словно по дорогам ада, довезено-таки до Джефферсона. Только ценой чего? — спрашиваю я постоянно саму себя.

Может прав был её отец, говоря, что

Смысл жизни — приготовиться к тому, чтобы долго быть мёртвым.

Ведь кому же об этом знать лучше и ближе, как не ей самой?

«Когда я умирала» — роман-одиссея о десяти днях жизни фермеров Бандренов, которые собрались на похороны матери семейства Адди.

Цитата, которая невероятно точно описывает сюжет романа (что удивительно для аннотации). В этой двухсотстраничной Одиссее в прозе есть все: и Калипсо, и циклоп-людоед, и сирены, и Сцилла с Харибдой, конечно, не в буквальном смысле, метафорически приспособленные к атмосфере американского юга начала двадцатого века.

Роман равномерно мрачный с самого начала и до конца, но кульминация - монолог главной героини Адди, которая позже по сюжету умирает - в буквальном смысле вбивает гвоздь в крышку гроба любой надежды на светлое будущее (если таковая осталась еще у читателя к середине книги).

И да, это невероятно круто, когда речь ведется не от лица автора, а мыслями персонажей, их по началу очень много, но позже уже можно научиться определять стиль повествования некоторых (не всех, ибо книга слишком коротка, а персонажей очень много).

Не будь роман таким мрачным, приключения семьи с гробом можно было бы назвать томсоеровскими по своей нелепости.

Резюме. В Фолкнера влюбляешься с первого слова, и не разочаровываешься уже никогда.

Вторая книга, прочитанная мной у Фолкнера, и снова он, все тот же стиль, все тот же тон. Цельная история складывается из множества мелких мозаичных историй, каждая глава от лица другого персонажа, что там от лица, прямая речь, даже прямая мысль. И мысль эта, прямо скажем, не всегда пряма и рациональна, ибо любит Фолкнер писать безумие. С одной стороны это прям боль, потому что поди разбери эти мысли безумца, а почему, да что за, а с другой стороны в мирах Фолкнера, как правило, безумцы - и есть нормальные, они просто не могут принимать реальность, в которой живут. Честно, я бы тоже сошла с ума, живи я там, на этой ферме с этим благовоспитанным - все в семью, все в семью - Ан(у)сом.

Вот Адди, жена Анса, и не выдержала, умерла, точнее, умирает, это present progressive, настоящее длииииительное, вот в текущий момент умирает и никак не умрет. А вся ее семья уже собралась и рассуждает. Один, старший, колотит гроб, смотри, какой славный, смотри, какой ладный, и даже центр тяжести тебе, мамочка, соорудит так, что мертвая ты точно с козел не свалишься. Второй, отец, все думает, как бы поудобнее в город смотаться по оказии похорон, да зубы себе новые вставить, да вот беда деньжат не хватает, может, у детей что завалялось, ведь что их, то наше, это же за счастье подарить отцу новые зубы. Третья продала чужие пироги, а в город ей надо при оказии по совершенно личнм причинам. И только младший сын немного рехнулся от горя, и думает, что мама - рыба. Конечно. надо младшего заставить потрошить и жарить рыбку, принесенную из пруда, это как раз в стиле нашей семьи. Адди где-то там в процессе сооружения гроба и скончалась, и возможно ее убил врач, а может быть и нет, потому что вот Адди была, и вот спустя предложение ее уже нет. Но ты жарь нам рыбу, сынок, жарь, поедим, да поедем по оказии.

Фолкнер рисует дивный старый мир с людьми, мерзотнее которых вряд ли сыщешь. У нас в семье, быть может, и есть хорошие люди, Дарл, например, но ему с папашей не справиться, ни с чем не справиться, ни со сломанной ногой чуть не утонувшего старшего брата, ведь всем очень надо в город по оказии и вообще пофиг, что три дня шли дожди и затопило броды, нам же всем очень надо в город, вот старший, что смастерил сей гроб чудесный, наверняка сможет перевезти нас через сель. Сломало ногу? Замажем цементом, а инструмент заберем, зачем тебе сейчас, а вот деньги на зубы отлично пригодятся...

Темные люди в темных деревнях с темными мыслями, и только те, кто чист душой, сходит с ума. Я почти сошла, ну потому что персонажи вопиющи. Как, ну как, можно писать этих мерзких людишек? Интересно, с каким лицом вот авторы это все пишут? Наслаждаясь? Захлебываясь мерзостью? Как можно с такой чуть ли не страстью выписать Анса? Боже, как же хотелось выбить его новые зубы, давно мне так не жалелось, что автор не Мартин и не сделал финал в стиле смерти Джоффри. Фолкнер этого чувства наслаждения не дает, наоборот, обрывает все на самом-самом мерзком, так чтобы послевкусие уж наверняка осталось отвращением. Гадкий автор, что ты со мной делаешь, прекрати!

Фолкнер в своем стиле шикарен. Это было действительно талантливо - прописать каждому персонажу узнаваемую речь так, что даже если ты не помнишь имени, то ты точно узнаешь про кого по стилю. Особенно глава от лица Адди впечатляет. Хочешь узнать, каково жить мертвой внутри? Хочешь, не хочешь, а узнаешь.

Не знаю, смогу ли я еще когда-либо взять в руки Фолкнера, уж очень он сильные эмоции вызывает, да и читать его довольно трудно, но вот уже второй раз я впечатлена.

С удивлением обнаружила, что ровно год назад я читала Шум и ярость того же Фолкнера. И мне было очень тяжело. Эта книга не менее тяжёлая, но насколько же больше она мне понравилась! При том, что авторский стиль прослеживается очень четко. Однако не всё так радужно.

Во-первых, книгу (а она всего-то 500 электронных страниц) я читала очень долго. Причем, интересно, что меня бросало из стороны в сторону. То я глотала страницы с бешеной скоростью, то я продирались через них как через болотную трясину. А учитывая то, что повествование ведётся от разных действующих лиц и каждый имеет свою специфическую "речь", иногда переключаться было очень тяжело.

Во-вторых, в книге практически ничего не происходит. И, с одной стороны, это затормаживает чтение, а с другой - это очень круто.

В-третьих, как я уже говорила - своеобразный стиль и речь от лица персонажей - очень впечатляет. Автор мастерски владеет словом и очень тонко показывает психологию своих героев.

В общем, несмотря на то, что после "Шума и ярости" я с опаской подходила к этому автору, я осталась в диком восторге. Буду дальше изучать творчество Фолкнера.