Уроки Литературы

Глава 1
Окулова

Когда волейбольный мяч прилетает в мою голову уже в четвертый раз за этот урок и, наверное, в тысячный за этот учебный год, я окончательно понимаю, что физическая культура – мое персональное школьное проклятие. Если бы выдавали грамоты за неуспехи в спорте, стена в моей комнате была бы ими увешана.

– Окулова!

Сергей Григорьевич свистит в свисток, останавливая опасную для меня игру в волейбол. Одноклассники то и дело бросают на меня недовольные взгляды, пока я, прикоснувшись рукой к голове, тихо радуюсь, что на месте удара не появилась шишка.

– Больно? – недовольно спрашивает физрук, исходя из профессиональных обязанностей, а не человеческих качеств. Отнимая мою руку от головы, мужчина добавляет: – Ну, не так уж и плохо выглядит.

– Терпимо, – сквозь сжатые зубы говорю я, позволяя учителю внимательно осмотреть голову. – Сергей Григорьевич, давайте я вам реферат напишу? Даже не один! А десять! Хотите?

Физрук медленно качает головой, как бы говоря моим одноклассникам, окружившим нас, что со мной все давным-давно ясно. Ему – уж точно.

– Ты – ходячее несчастье, Окулова. – Сергей Григорьевич снова берется за свисток. – Сегодня я тебя отпускаю, но на следующем уроке – чтобы была! Понятно?

– Что уж тут непонятного? – спрашиваю я у самой себя, выходя из спортзала.

В раздевалке для девочек опускаюсь на деревянную скамейку, смакуя разгорающуюся головную боль. До конца урока еще двадцать минут. Если бы не литература, которую диспетчер постоянно ставит седьмым уроком, я бы могла поехать домой. Но каждый урок по этому предмету важен для моего будущего, и я никак не могу его пропустить.

Сижу так еще несколько минут и только потом начинаю переодеваться. Спрятав ненавистную спортивную форму в сумку, решаю выпить чай в столовой. Чаем, конечно, это назвать сложно – едва подкрашенная, ужасно приторная водичка, но в качестве альтернативного выбора мне могут предложить только компот из позапрошлогодних сухофруктов, а это – еще хуже.

По задумке архитектора, что приложил руку к строительству нашей школы, столовую разместили практически напротив главного входа, поэтому вокруг постоянно гуляет сквозняк. Обхватив себя руками в попытке хоть как-то согреться, переступаю порог относительно небольшого помещения, насквозь пропахшего сдобной выпечкой.

У раздачи как всегда внушительная очередь, несмотря на то, что урок в самом разгаре. Шумная малышня, у которой наверняка уже закончились занятия, требует не зрелищ, но булочек. Уже собираясь уходить – все равно я даже купить-то чай не успею, не то, что его выпить, слышу знакомый мужской баритон с отчетливой хрипотцой:

– Окулова! Что тебе взять?

– Чай.

– Еще один чай, пожалуйста. И чашку.

Я падаю на первый же увиденный мною стул, который не вызывает у меня никакого доверия, и ставлю свою сумку на колени. Через минуту передо мной уже стоит чашка горячего чая. И это – не просто вода светло-коричневого цвета в граненом стакане, а действительно более или менее нормальный пакетированный чай.

– Спасибо, – благодарю я и, стараясь не обжечься, немного отпиваю из чашки, позволяя теплу побежать по венам.

Мужчина передо мной бегло улыбается и, взяв в одну руку нож, а в другую видавшую виды вилку, приступает к обеду. На его тарелке лежит большой кусок рыбы под овощами в окружении переваренных макарон. И это, между прочим, вершина кулинарного творения наших поваров.

– Приятного аппетита, – говорю я, чувствуя себя немного неуютно.

– Спасибо, Окулова, – благодарит меня Максим Михайлович и, прожевав кусок рыбы, едва заметно морщится. – Не стану спрашивать у тебя, почему ты не на уроке.

Я отодвигаю от себя чай и хмуро сообщаю:

– У нас сейчас физкультура.

Мужчина с улыбкой кивает.

– Окулова-Окулова, – медленно тянет он мою фамилию, – что же ты все никак со спортом подружиться не можешь?

Слухи о моем «везении» на уроках Сергея Григорьевича уже перешли на уровень школьных легенд, передающихся из уст в уста. Надеюсь, что физрук хотя бы не изливает душу своим коллегам на переменах в учительской.

– Со спортом-то я дружу, Максим Михайлович, – немного грустно произношу я. – Это у меня с физкультурой проблемы.

Учитель качает головой и едва слышно смеется. Хорошо, что сейчас идет урок, и в столовой, кишащей малышней, нет никого из старшеклассников или педагогов. Шанс сохранить чаепитие в компании Максима Михайловича в секрете значительно возрастает. В противном случае, кривотолков не избежать, потому что этот учитель – слишком заметная персона в школьных стенах.

Максим Михайлович работает здесь уже третий год, и все это время является причиной романтических грез любой особы женского пола старше четырнадцати лет. Вокруг него вьются все подряд – начиная от восьмиклассниц в розовых кофточках и заканчивая некоторыми учительницами, возраст которых предательски играет против них.

Чаще всего это выглядит просто глупо, а иногда – до невозможности отвратительно. И каждый раз, когда я становлюсь случайным свидетелем всегда безуспешных попыток соблазнения Максима Михайловича, восхищаюсь его терпением и выдержкой. Любой другой учитель, наверное, после такого завязал бы с педагогикой навеки вечные.

– О чем задумалась, Окулова?

Я вздрагиваю, когда слышу голос Максима Михайловича. Он уже успел съесть рыбу и макароны и теперь пьет чай, не сводя с меня внимательного взгляда карих глаз.

– Да вот думаю, – начинаю на ходу сочинять я, – почему нам не дают такой чай?

С таким же успехом можно было бы поинтересоваться, почему учителей в столовой пропускают без очереди. Максим Михайлович всем своим видом показывает мне, что не верит ни единому моему слову, но все-таки отвечает:

– Этот чай продают только учителям. В прежней школе, где я работал, тоже был такой порядок. Не знаю точно, с чем это связано. Может быть, с какими-нибудь рекомендациями по питанию школьников.

Я усмехаюсь и решаю уточнить:

– По питанию школьников или их отравлению?

Максим Михайлович снова смеется. Я вдруг ловлю себя на мысли, что никогда не видела его в школьной столовой. Ни разу. Оно и понятно – еда здесь больше похожа на результат преступления против кулинарии. Я и сама прихожу сюда совсем редко – всегда только за чаем.

– Не знала, что вы ходите сюда обедать, – признаюсь я, чтобы оправдать свой пристальный взгляд, обращенный на учителя. – Смотритесь вы здесь как-то чужеродно.

«Особенно в костюме от Brioni», – мысленно добавляю я.

– Не успел позавтракать, – отвечает учитель, разводя руками. – А работать мне еще долго. Вот и решил испытать удачу. Знаешь, все не так уж и плохо. Попробуй как-нибудь.

– Я, пожалуй, поверю вам на слово.

Еще несколько минут мы сидим друг напротив друга, вслушиваясь в жизнерадостные возгласы представителей начальной школы. Наконец, я допиваю свой чай и медленно встаю, чтобы не запутаться в собственных ногах и не упасть под ноги учителю. Достаточно и одного фиаско в день. Максим Михайлович тоже встает, несмотря на то, что его чашка пуста всего наполовину.

– Спасибо за чай, – благодарю я. – И компанию.

– Не стоит, Окулова. – Максим Михайлович совершенно не по-учительски мне подмигивает. – А компании моей у тебя сегодня еще будет предостаточно.

Я озадаченно хмурюсь, пытаясь понять, что значат эти слова. Учитель, заметив мою тормозную реакцию и полный непонимания взгляд, добавляет:

– Через пять минут – урок литературы.

И словно в подтверждение его слов раздается звонок на перемену.

Глава 2
Рита

– Через пять минут – урок литературы.

И словно в подтверждение его слов раздался звонок на перемену. Игорь Сергеевич устало опустился на стул, наблюдая за тем, как одиннадцатиклассники наспех бросали свои вещи в сумки, чтобы успеть на последний урок. Учительница литературы – пожилая дама с необычным именем Агнесса Илларионовна не терпела опозданий и с легкостью указывала на дверь каждому, кто появлялся на пороге ее кабинета после звонка.

Когда практически весь класс в привычной суматохе покинул кабинет физики, учитель, наконец, заметил ее. Невысокая и хрупкая, со светлыми прямыми волосами, семнадцатилетняя Маргарита Зуева больше всего была похожа на ангела, особенно когда поднимала на мир свой голубоглазый взгляд.

– У тебя какой-то вопрос, Рита? – тихо спросил учитель, смотря на стопку тетрадей на своем столе. – Что-то по поводу контрольной работы?

Девушка резко выдохнула от переполнившего ее вдруг волнения и, совсем не грациозно встав со своего места, пролепетала в ответ:

– Нет, Игорь Сергеевич, я просто задумалась.

Учитель бегло улыбнулся.

– Тебе нужно срочно отсюда бежать, – напомнил он и неожиданно помрачнел. Простая фраза сама по себе будто бы наполнилась каким-то скрытым смыслом, который Игорь Сергеевич не собирался в нее вкладывать. – Сейчас прозвенит звонок, и ты не сможешь попасть на литературу, – добавил он, чтобы рассеять неловкость. – Не стоит гневить Агнессу Илларионовну.

Маргарита рассеянно кивнула и быстрым шагом направилась к выходу из кабинета. Уже у самой двери она вдруг запнулась о выступавшую из пола доску – следствие неудачного летнего ремонта, о которой все часто забывали, и рухнула на пол, едва не ударившись головой о дверь.

Игорь Сергеевич обеспокоенно вскочил со своего места, мысленно проклиная ремонтную бригаду, что только испортила его кабинет. Тяжело вздохнув, учитель помог девушке подняться на ноги. Ее черное платье собрало на себе всю пыль с пола, и теперь Рита выглядела слишком несчастной.

– Спасибо, Игорь Сергеевич, – тихо поблагодарила Маргарита и посмотрела ему прямо в глаза.

Удивительный цвет. Не синий – сапфировый, настоящее чудо. Ни у кого Рита никогда не видела таких глаз. Казалось, погасни сейчас весь свет на планете, ими можно было осветить мир. В сочетании с черными, как смоль волосами, глаза придавали и без того красивому лицу физика какое-то совершенное очарование. Рита мысленно одернула себя, когда поняла, что все ее мысли вновь вращаются вокруг учителя, что в последнее время происходило с ней все чаще и чаще.

Она сделала три шага назад, отряхнула платье от пыли, что, конечно, совсем ему не помогло и, уже было собиралась прощаться, как услышала оглушительную трель. Перемена закончилась. Агнесса Илларионовна теперь ни за что не пустит ее на урок!

Ужас, отразившийся на лице Риты, кажется, даже позабавил Игоря Сергеевича. Он едва слышно рассмеялся, а потом достал из кармана темно-синих брюк ключ с болтающейся на нем желтой биркой с надписью «кабинет физики».

– Пойдем, Рита, – позвал ее физик, распахнув дверь. – Буду просить за тебя у Агнессы Илларионовны.

Рита, не скрывая своего счастья, как можно быстрее выпорхнула из кабинета физики, стараясь не показывать, что ей больно. Она внимательно наблюдала за тем, как Игорь Сергеевич ловко запирает дверь и снова убирает ключ в карман.

– Ты хоть не ушиблась? – поинтересовался физик, когда они уже поднимались по лестнице. – Однажды я так упал и сломал ногу. Кстати, тоже после урока физики.

– Я в полном порядке, – ответила Рита, хотя на самом деле боль в ушибленном колене разгоралась все сильнее с каждой минутой. – А вы… Долго лечили ногу?

Игорь Сергеевич остановился у кабинета литературы и, прежде чем постучать, ответил:

– Я уже и не помню, так давно это было.

Затем, громко постучавшись, он распахнул дверь в кабинет и тут же наткнулся на прожигающий взгляд Агнессы Илларионовны. Увидев, что перед ней учитель, а не заблудший школьник, женщина немного разочаровано вздохнула.

– Прошу прощения, – мягко проговорил физик, – я задержал Маргариту Зуеву после уроков, так как уже успел обнаружить ошибку в ее контрольной работе. Не удержался, знаете ли, обсудить ее сразу.

Все ученики 11В с недоверием взглянули на учителя. Их одноклассница была единственной отличницей в классе и одной из всего лишь пяти потенциальных медалистов этого года. В то, что она могла совершить ошибку в достаточно легкой контрольной работе, а особенно по физике, не поверил, кажется, ни один ученик.

К счастью, Агнесса Илларионовна не заметила реакции класса и, хмыкнув что-то совсем уж неодобрительное в адрес физика, позволила Зуевой войти. Рита, бросив полный благодарности взгляд на Игоря Сергеевича, двинулась в сторону своей парты, но, наступив на левую ногу, не сдержалась и охнула от боли.

Физик тут же нахмурился и сказал:

– Думаю, все-таки Зуева пропустит ваш урок, Агнесса Илларионовна. Ей нужно в медкабинет.

Лицо женщины исказила ярость. Драгоценное время урока утекало, словно вода из-под пальцев.

– Молодой человек! – практически взревела учительница. – Что вы себе позволяете? Задерживаете учениц, – последнее слово она намеренно выделила, что не укрылось ни от Игоря Сергеевича, ни от 11В, – приводите их едва ли не под ручку, а потом опять уводите! Это школа!

– Спасибо, что напомнили, Агнесса Илларионовна, – сухо ответил физик и, подойдя к Зуевой, легко подхватил ее на руки, чем вызвал оживленный вздох у целого класса. – Вы тоже должны помнить, что это школа, и в ее стенах мы отвечаем за здоровье учеников! Или вы не увидели, что у Зуевой что-то с ногой?

Не дожидаясь ответа, он вынес Риту из кабинета литературы. Она, замерев в его руках, боялась вздохнуть. Через пару минут физик осторожно опустил Риту на пол и тихо спросил:

– Почему ты не сказала?

Рита виновато опустила голову, вперившись взглядом в собственные балетки. Игорь Сергеевич не сводил с ученицы взгляда, ожидая ответа.

– Не хотела вас беспокоить, – призналась Рита, чувствуя себя жалким посмешищем. – Простите, Игорь Сергеевич.

Физик ничего не сказав, открыл дверь в медицинский кабинет.

– Можно? – спросил он, заглянув внутрь.

Видимо, получив утвердительный кивок школьной медсестры, Игорь Сергеевич снова взял Риту на руки и, медленно положив ее на кушетку, сообщил:

– Запнулась в кабинете и упала. Кажется, что-то с коленом.

Медсестра медленно поднялась со стула и выразительной походкой продефилировала к кушетке. Остановившись в двух шагах от физика, она заправила выбившуюся прядь волос за ухо и полушепотом произнесла, явно забыв о присутствии Риты:

– Вы так внимательны, Игорь Сергеевич.

Рита не удержалась и громко фыркнула, вырвав медсестру из ее грез. Ольге Александровне было около двадцати пяти лет, и ее можно было бы назвать красивой, если бы не надменное выражение лица, с которым, наверное, она родилась.

– Зуева, – протянула женщина, – надо быть осторожнее. Где болит?

– В левом колене, – ответила Рита, задавшись вопросом, как Игорь Сергеевич догадался об этом.

Медсестра покачала головой и с неожиданной силой сжала ногу Риты там, где болело сильнее всего. Издав короткий крик, девушка почувствовала, как по щекам уже стекают слезы.

– Ольга Александровна, – раздался неодобрительный голос физика, – вы делаете ей больно!

– Я должна была проверить, – попыталась оправдаться медсестра. – Ничего страшного, просто ушиб. Дома намажешь мазью, сразу полегчает.

Рита поднялась с кушетки. Ольга Александровна даже не потрудилась, как следует осмотреть ее, потому что все ее внимание забрал на себя Игорь Сергеевич, по лицу которого сейчас скользила странная усмешка.

– До свидания, – попрощалась Рита и, повернув дверную ручку, вышла из медкабинета, оставляя Ольгу Александровну наедине с Игорем Сергеевичем, но он почему-то вышел за ней.

Рита с неожиданной смелостью подняла на учителя глаза. То, что она увидела в медицинском кабинете, лишь причинило ей новую боль. Ведь Рита – самая надежная и самая дисциплинированная из всех учениц, та, что строго чтила правила и никогда не позволяла себе лишнего, влюбилась в учителя физики, который был старше нее ровно на десять лет – оба они родились первого февраля.

Игорь Сергеевич работал в школе уже год, заменив ушедшего на пенсию физика. Его первое появление произвело настоящий фурор, и учитель быстро стал самой обсуждаемой персоной в школьных стенах. Когда Игорь Сергеевич стоял у доски, объясняя очередную тему, девочки с замиранием смотрели на него, отчетливо запоминая каждое слово, а после обсуждали мужчину на переменах.

Мальчишкам тоже было с ним интересно, потому что они любили физику – интересную, объясняющую большинство вещей в этом мире, науку. Стоит ли говорить, что для сдачи ЕГЭ этот предмет выбрало рекордное количество учеников? В их числе была и Рита.

Она никогда не грезила «наукой Ньютона», как говорила ее мама. Наоборот, Зуева была, кажется, закоренелым гуманитарием и любила литературу. Поэтому, когда Рита сообщила родителям о своих планах поступить на факультет физики, она по-настоящему их шокировала. К счастью для Зуевой, родители приняли ее выбор с достоинством и полностью ее поддерживали.

Рита никогда не строила иллюзий и прекрасно понимала, что ее любовь останется самым большим секретом в ее жизни. Она никогда не осмелится признаться в том, что чувствует, не позволит себе произнести постыдные слова вслух. Эта любовь запретная и незаконна. Игорь Сергеевич намного старше. И он – учитель. А Рита – всего лишь семнадцатилетняя девочка, одна из бесконечного множества его учениц.

– Рита. – Голос Игоря Сергеевича раздался прямо над ее ухом. – Ты действительно думала, что можешь так просто уйти?

Удивительные сапфировые глаза были наполнены беспокойством, смешанным с раздражением.

– А что еще мне делать? – непонимающе спросила Рита.

– Тебе нужно к врачу, – прозвучало в ответ. – Осмотр Ольги Александровы не дал точных результатов, а я не хочу, чтобы ты мучилась, особенно из-за деревяшки в моем кабинете. Я отвезу тебя к врачу.

Его последние слова прозвучали для Риты, как гром среди ясного неба. От мысли, что ей предстоит ехать с Игорем Сергеевичем в одной машине, девушку замутило. Находиться наедине рядом с учителем, да еще не в стенах школы. Слишком немыслимо для Риты. И невозможно.

– Я позвоню своим родителям, Игорь Сергеевич, – как можно решительнее произнесла Рита. – Вы и так со мной провозились столько времени. И у вас наверняка есть свои дела.

Рита вдруг покраснела, что не укрылось от физика. Засунув руки в карманы брюк, он сказал:

– Я совершенно не тороплюсь. – Физик нахмурился. – И помощь тебе никак не нарушит моих планов.

– Хорошо, – выдохнула Рита, решив уступить. – Спасибо вам.

– Перестань уже меня благодарить, – попросил учитель и тепло улыбнулся ей.

Глава 3
Окулова

– Перестань уже меня благодарить, – просит учитель и тепло мне улыбается.

Попытка вернуть Максиму Михайловичу деньги за чай в столовой не увенчалась успехом. Я улыбаюсь учителю в ответ и ставлю сумку на свое законное место – первую парту во втором ряду, напротив его стола. Максим Михайлович в ожидании звонка расслаблено скользит взглядом по еще полупустому классу, откинувшись на спинку высокого кожаного кресла.

Туда-сюда снуют мои одноклассники: мальчишки бросают учителю безразличное «Здравствуйте», что разительно отличается от томного «Добрый день, Максим Михайлович» – излюбленного приветствия девочек. Он в ответ лишь молча кивает, не выражая никаких эмоций, и его бесчисленные воздыхательницы понуро бредут на свои места, мысленно готовясь к следующему раунду.

Еще будучи учениками девятого класса мы, впервые увидев нового учителя русского языка и литературы, были восхищены тем, как невозмутимо он держится среди школьного переполоха и как рассудительно он говорит обо всем на свете.

Мое знакомство с учителем поначалу не задалось: я постоянно пыталась спорить с ним, особенно по поводу своих оценок. Но потом все как-то само собой пришло в норму, и Максим Михайлович покорил меня тем, как глубоко он знал материал и как его преподносил.

Звенит звонок, и я, встряхнув своими волосами, обращаю все внимание на Максима Михайловича. Он поднимается с кресла и, взяв в руки наш журнал, говорит:

– Здравствуйте, одиннадцатый «Г»! – Его губы расплываются в недоброй улыбке, и я думаю о том, что сейчас нам придется писать сочинение. – У меня для вас есть прекраснейшая новость!

Мои одноклассники, да и я тоже, резко выдохнули. В нашей школе на параллели всего два класса – одиннадцатый «М» – математический и наш, одиннадцатый «Г» – гуманитарный. На бумаге все выглядело прекрасно, но в действительности многое обстояло иначе. Если ученики 11М действительно могли гордо называть себя математическим классом, решая сложнейшие задачи чуть ли не в уме, то в нашем 11Г учились, в основном те, кто не попали к математикам. Гуманитариями назвать нас можно было с большой натяжкой – практически весь класс состоял сплошь из троечников, причем по всем предметам.

Тут стоит отдать должное Максиму Михайловичу, который всеми силами пытается превратить наш 11Г в действительно гуманитарный класс, а не в его жалкую пародию. Получается у него это с переменным успехом.

– С сегодняшнего дня я – ваш классный руководитель.

Эти слова звучат в полнейшей тишине. Не сочинение. Все гораздо хуже. Да, весь класс был в курсе того, что наша классная вот-вот уйдет в декрет, но о том, кто займет ее место, мы едва догадывались и последние пару недель на переменах затевали ожесточенные споры по этому поводу.

– Мы думали, что это место займет Маргарита Юрьевна, – признаюсь я, нарушая оцепенение одноклассников. – Разве это не очевидно?

Максим Михайлович склоняет голову на бок, внимательно глядя меня.

– Мы счастливы, – с придыханием сообщает ему Юля Маленкова, накручивая нарочито выбившийся из прически локон на длинный, с ужасающе красным маникюром палец.

Максим Михайлович раскрывает журнал на нужной ему странице, что-то внимательно ищет в нем, а потом, отбросив его в сторону, признается:

– Не могу сказать того же и о себе.

Кабинет тут же заполняют тяжелые разочарованные вздохи, а мне почему-то становится неприятно, хотя я прекрасно понимаю нашего новоиспеченного классного руководителя.

– В вашем классе ужасающая успеваемость, – разочарованно говорит Максим Михайлович. – Несмотря на то, что вы гуманитарный класс, ни в одной гуманитарной дисциплине вы не преуспели, за исключением Окуловой, Бойковой и Северцева. В классе – тридцать человек и всего лишь один отличник и две хорошистки.

– Максим Михайлович, – вступает в разговор лучшая подруга Маленковой, – мы же не математический класс.

– В отличие от вас, Назарова, ученики одиннадцатого «М» прекрасно разбираются еще и в литературе, обществознании и истории. Если же я сейчас попрошу вас вспомнить, кто написал «Матренин двор», то боюсь, что в ответ услышу тишину.

Максим Михайлович обходит свой стол и, облокотившись о него, снова говорит:

– У вас не так много времени, чтобы наверстать упущенное. Впереди вас ждет ЕГЭ, и если сейчас вы не возьметесь за ум, то в мае, оглянувшись назад, горько об этом пожалеете. – Учитель делает выразительную паузу. – Сегодня, перед тем как прийти к вам на урок, я тщательно изучил перечень выбранных вами дисциплин, которые вы выбрали в качестве экзамена. И я, признаюсь честно, – он становится еще мрачнее, – крайне удивлен.

Юля вдруг опускает голову, словно не хочет, чтобы Максим Михайлович заметил ее. Но именно Маленкова, судя по всему, решила сдавать ЕГЭ по каким-то неправильным, по мнению учителя, предметам.

– Сначала я подумал, что это шутка. Но нет, в заявлении все черным по белому написано.

Я хмурюсь, пытаясь понять, что именно вызвало у Максима Михайловича такую реакцию. Но через несколько секунд он задает Юле вопрос, и все встает на места:

– Скажите мне, Маленкова, откуда такая страсть к литературе?

– Максим Михайлович, – отзывается Игорь Северцев, – у нее не к литературе страсть, а к литератору.

Класс тут же взрывается громким смехом. Над Юлей смеются, кажется, все, несмотря на то, что все остальные девчонки тоже не ровно дышат к учителю. Маленкова бросает уничтожительный взгляд в сторону Игоря, но он никак на него не реагирует.

– Успокоились? – спустя минуту интересуется Максим Михайлович, и под его тяжелым взглядом смех сходит на нет. – Юля, между прочим, не одна такая. С чего-то несколько человек из вашего класса решили, что сдать литературу – проще простого. И, кроме прочего, забыли предупредить меня о выборе экзамена. Как ваш новоиспеченный классный руководитель и учитель русского языка и литературы, я переговорю с вашими родителями и настоятельно порекомендую им вместе с вами выбрать другой предмет для сдачи ЕГЭ. Мне не хочется, чтобы наша школа прославилась завалом экзамена по литературе.

– Максим Михайлович, – на этот раз его поправляет Назарова, – неужели вы думаете, что все сдадут экзамен на два?

– На сегодняшний день я уверен только в Окуловой, – смотря мне в глаза, говорит Максим Михайлович. – Кстати, после этого урока задержись. А теперь приступаем к теме.

Весь урок я чувствую на себе настойчивые, полные неприязни, взгляды, и слышу, как многие одноклассницы перешептываются между собой. Зная, что именно они обсуждают, я с каждой следующей минутой становлюсь все мрачнее.

Изо всех сил стараюсь сосредоточиться, но биография Блока, которую нам рассказывает Максим Михайлович, никак не желает мною восприниматься. Я обреченно закрываю тетрадь и складываю руки на груди. Через пару минут я понимаю, что Максим Михайлович смотрит на меня. Я – единственная, кто ничего не пишет. Снова беру в руки тетрадь, но, учитель качает головой и улыбается одними лишь уголками губ, и я продолжаю свое безделье.

Спасительная трель звонка немного приводит меня в чувство. Я продолжаю сидеть на своем месте, наблюдая за тем, как одноклассники покидают кабинет. Сегодняшние попытки девчонок заболтать Максима Михайловича заканчиваются, даже не начавшись – он безапелляционным тоном требует немедленно покинуть его кабинет.

Когда мы, наконец, остаемся одни, учитель садится со мной за одну парту, со скрипом отодвинув стул. Сейчас мы сидим очень близко – я даже чувствую аромат его парфюма, который приятно обволакивает все вокруг меня.

– Скажи мне, Окулова, – просит Максим Михайлович, – ты точно уверена, что хочешь сдавать литературу?

А говорил, что уверен во мне.

– Я собираюсь поступать на журфак, Максим Михайлович, – напоминаю я. – На журфак в МГУ. Так что в выборе экзамена я уверена, как в самой себе.

– Я так и думал, – одобрительно хмыкает учитель. – Надомник, с которым я занимался почти весь учебный год, наконец-то получил разрешение от врача посещать в школу, так что моя нагрузка несколько изменилась. И поэтому в среду и пятницу после уроков я могу заниматься с тобой.

Я таращу на него свои глаза, не в силах поверить, что это происходит на самом деле. Максим Михайлович дополнительно занимается только с одаренными учениками – так в прошлом году он натаскивал одного из золотых медалистов. Паренек сдал литературу на сто баллов, и о нем даже написали в местной газете. Северцев с самого первого сентября упрашивает Максима Михайловича заниматься с ним по русскому языку, но каждый раз получает отказ.

– Конечно же, я согласна!

Не скрывая своей радости, я коротко хлопаю в ладоши, словно мне пять лет, а потом и вовсе обнимаю Максима Михайловича. Он машинально отвечает на это объятие, а потом резко отстраняется. Я в ужасе смотрю на свои руки, не понимая, что на меня нашло. Глаза начинает щипать – когда я нервничаю, то все время плачу.

– Максим Михайлович, – почему-то шепчу я, чувствуя себя так глупо, как никогда раньше, – простите меня. Я…

– Окулова, взгляни-ка на меня.

Я поднимаю глаза, и учитель хмурится. Похоже, моя реакция вызвала у него одно лишь недовольство.

– В том, что ты обняла меня, нет ничего предосудительного. – И именно поэтому, наверное, он от меня отстранился, как ошпаренный. – Ты же не повисла у меня на шее, верно?

Я киваю, и Максим Михайлович смахивает невидимую пылинку с моего плеча.

– Начнем со следующей недели, хорошо? – спрашивает он. – Времени не так много, но кое-что мы все же успеем.

– Спасибо вам, вы не представляете…

– Только не это, Окулова, умоляю тебя. – Максим Михайлович встает. – И, кстати, на занятие принеси с собой чай.

– Чай? – переспрашиваю я. – Какой чай?

Максим Михайлович снова мне улыбается и коротко отвечает:

– Я люблю с бергамотом.