Узнав, что в новой книге Татьяны Живовой будут гладиаторские бои, я поначалу ухмыльнулся. Ну, в самом деле, что может женщина об этом знать? Чем она удивит читателя-мужчину, о чем поведает ему? А потом вспомнил вот что.

Давным-давно, дождливым и кислым летом, таким же, что и нынешнее, сидел я на летних каникулах на даче с бабушкой. Это было огорчительно: взрослый практически мужчина, а вот так сложилась судьба – скука и бабушкин надзор. Электричество все время вырубалось, так что телевизор особо не посмотришь. Из всех развлечений – книжка автора со странной фамилией Ян про восстание Спартака, да беготня от злых деревенских. Те повадились нас, пацанов-дачников, отлавливать возле пруда, где мы рыбачили, и лупить всем скопом. Обычное дело – все та же тягучая скука плюс врожденная неприязнь к городским. Но это я сейчас понимаю, а тогда мне, пятикласснику, и приятелям моим, Пеке и Гудрону, было тяжеловато. На синяки и ссадины мы внимания особо не обращали, в отличие от наших бабушек. А вот свобода передвижения страдала, и это сильно омрачало вольнолюбивый дух. После очередного полученного «фингала» нас обещали остаток лета продержать взаперти на участках, а это никуда не годилось. Решено было дать ответный бой. Сломить врагу хребет. Из забора полузаброшенного участка возле леса мы выломали несколько штакетин. Полюбовались на торчавшие из них черные и кривые гвозди, выпрямили их, как смогли, и спрятали оружие в кустах возле оврага. В нем, по договоренности с деревенскими, должен был состоятся решающий «махач». Врагов было в два раза больше, и были они крепки, сплочены и суровы. Решено было брать их на испуг: стремительно сбежать со склона и начать бить всех без разбора. «Главное, – авторитетно заявил тощий веснушчатый Пека, – если гвоздь в башке или мясе застрянет, успеть выдернуть и добавить!» Флегматичный Гудрон солидно кивал, будто только и делал раньше, что пускал кровяку врагам. Мандражировал лишь я. Одно дело читать про сражения в книжке, пусть и полной дивных слов: «когорта», «сестерции», «патриции», «ланиста», «легионеры»… Другое – лупить серой и занозистой доской, да еще с хищным гвоздем на конце, по морде, хотя бы и деревенской…

В ночь перед сражением я долго не мог заснуть. Спали мы с бабушкой в одной комнате, где стоял обогреватель – начало августа, но с темнотой уже наступали почти осенние холода. Окна бабушка на ночь всегда закрывала на щеколды, а под кроватью у нее лежал арсенал: молоток, садовая тяпка с короткой ручкой и потемневший от времени серп. «Зачем так много?» – спросил я бабушку перед сном. «Как это?! – удивилась бабушка. – А полезет если кто в окно, ухватится за подоконник? По пальцам молотком дам. А не отпустит – так тяпкой добавлю, тогда уж нечем будет хвататься…» – «Ну, а серпом?» – пораженный деловитым хладнокровием бабушки, выдохнул я. «А это для самого упрямого. Это уж я тогда серпом голову отчекрыжу такому», – спокойно пояснила она и вскоре безмятежно захрапела. Под бабушкины рулады я лежал и дивился ее обстоятельности в деле истребления злодеев. Впрочем, бабушка прошла войну, а после нее работала на мясокомбинате, где из простой работницы стала начальником разделочного цеха. То есть разбиралась в проблеме. Потом заснул и я, убежденный, что завтра не оплошаю и сокрушу неприятеля.

Так что, дорогие друзья, женщины еще как могут удивить и вдохновить! И, как показывает жизнь, кое-чего понимают в ней, в жизни этой. И даже умеют отображать свое понимание в художественных текстах. Татьяна Живова точно умеет. Когда прочитаете «Пасынков Третьего Рима» – убедитесь сами.

Ах, да, насчет того сражения. Оно состоялось, но… Гудрона не выпустила с участка его бабка. А Пеку и меня деревенские так отдубасили, что нас обоих родители увезли в Москву. Причем Пеке еще повезло, он сумел в какой-то момент вырваться и убежать, а меня подвела штакетина – я запнулся о нее, рухнул и скатился под ноги ликующего противника… Не только победами увенчан наш путь.

Но это и есть жизнь.

Сталкеробанде и другим жителям форума-станции Улица 1905 года портала «Метро-2033»

Пролог

Станция Алтуфьево, март 2017 года

– Хо, парни, гляньте – Хмара себе бабу добыл! Ай, Хмара, ай, мужик!

Толпа обитателей Алтухов с хохотом и веселыми подначками окружила только что вернувшегося с поверхности молодого охотника. За его плечами горбился объемистый заиндевевший сверток из свежесодранной звериной шкуры. В свертке ждала своего часа разделанная на куски тушка бывшего обладателя этой самой шкуры.

У ног охотника съежилась, бросая исподлобья испуганно-ненавидящие взгляды, поджарая девчонка лет семнадцати в живописном, как говорили до Удара, «техногенном рванье». Одежда ее, а также короткие волосы темно-рыжего цвета были почему-то в снегу, а в спутанных и всклокоченных прядях виднелись сухие листочки и хвоя.

– Хороша-а-а! – протянул кто-то, оглядев добычу охотника. – Хмара, где надыбал?

– В Трэш-сити, где ж еще!

– От же ж ушлый Яшка-цыган! – восхитился кто-то и тут же выдал наглым, с характерным надрывом, тенорком: – «Спрячь за высоким забором девчонку – выкраду вместе с забором!..» А забор-то где трэш-ситиевский, а, Хмара?

Охотник – красивый, чернявый и действительно смахивающий на цыгана, в ответ блеснул пока еще не прореженной авитаминозом и бурной жизнью улыбкой:

– Да обратно на место поставил! А то, что другие красть будут?.. Эй, а ну убери лапы от девки!

– Ну че ты, даже пощупать не дашь? Такая краля!..

– Вот иди сам себе добудь – потом щупай! Моя девка, усек?!

– Да твоя, твоя, не кипишуй!.. А че она вся такая белая? Ты ее, что ль, снежками загонял? Чтоб шкурку не попортить?

– Га-га-га!!!

Громкий мужской гогот взорвался под сводами станции. Охотник неторопливо стянул начавший оттаивать сверток и передал подоспевшей кухонной бригаде своего клана. С наслаждением расправил натруженные плечи. И только потом ответил:

– Идти не хотела. Пришлось сунуть носом в сугроб и немного повозюкать – в воспитательных целях.

– Га-га-га!

– А связал зачем? – продолжали веселиться охочие до зрелищ алтуховцы.

Действительно, у рыжеволоски были скручены за спиной руки, и она время от времени неловко поводила плечами: больно!

– Не вняла воспитательным мерам. Распускала руки. Едва ухо не оторвала, пришлось окорачивать.

– А кроме уха она тебе, случайно, ничего не оторвала? А, Хмара?

– Хочешь проверить, Банзай? – оскалился охотник. – Тогда поворачивайся и нагибайся!

– Га-га-га!!!

– Хмара, на кой хрен тебе эта дикая кошка? – летели отовсюду подначки. – Ты же с ней не справишься! Тебе придется ее на ночь привязывать! В позе морской звезды – и чтоб лишний раз не возиться, и чтоб она тебе уж точно ничего не отгрызла! Ни во сне, ни, так сказать, в процессе!

– Мужики, а давайте я как-нибудь уж сам разберусь, что мне делать с моей добычей и как с ней обращаться? Еще вы мне свечку не держали!

– Га-га-га!!!

Привлеченный всеобщим шумом и весельем, подошел один из клановых вожаков, сопровождаемый своей свитой. Толпа раздалась. Хмара покосился на подошедшего и слегка напрягся: а ну как захочет отобрать девчонку? Ведь он, Хмара, – член его клана, а вожаку всегда – лучший кусок…

Но вожак – бледнокожий, со встрепанными, рано подернувшимися сединой волосами, кустистыми бровями и неопрятной щетиной на щеках – лишь оглядел добычу молодого охотника с головы до пят (та совсем съежилась под его пронзительным взглядом, но ненависти в глазах не погасила), хмыкнул и легонько похлопал парня по плечу.

– Молодец! Девка – что надо! Можешь считать себя Тесеем, совершившим еще один подвиг!

Развернулся и неторопливо пошел обратно. Перед ним почтительно расступались и свои, и не свои, а за его спиной раздавались уважительные шепотки: «Кожан – молоток, все по справедливости делит! – «А Тесей – это кто?» – «Да древний грек какой-то. Говорят, мутантов пачками мочил, горгон там всяких, гидр…» – «Горгону другой грек завалил, не звезди!» – «Ай, да мне-то не пофиг? Они все равно давно уже все померли!..»

Хмара тайком перевел дух и посмотрел на пленницу. Та – ощетинившаяся, пышущая страхом и ненавистью, действительно всем своим видом напоминала дикую рыжую кошку.

– Идем! – он рывком поднял ее за локоть и потащил к своей палатке.

Девчонка несколько раз дернулась, попыталась даже его укусить, но Хмара запустил пальцы в ее шевелюру и резко рванул. Рыжая взвизгнула от боли, скривилась и прекратила сопротивляться.

Вслед им летели крепко посоленные шуточки, смех и предложения вспомнить о товарищах, если пленница снова проявит строптивость.

Хмара небрежно, но жестко втолкнул свою живую добычу в палатку, а сам неторопливо снял зимний маскировочный костюм, теплую одежду, унты и развесил все это на просушку на стоящих тут же деревянных козлах. И только потом сам влез в палатку и сноровисто застегнул за собой полог входа.

– В общем, так, – обратился он к забившемуся в дальний угол и сверкающему глазами рыжему клубку страха и ненависти. – Сразу расставлю все точки над зю, чтобы лишить тебя всяких бесплодных иллюзий. Пункт первый – побег со станции. Даже думать забудь. Сбежать отсюда тебе не удастся. Наверх у нас ба… женщин не выпускают ни под каким предлогом. Попытка смыться в туннели чревата попаданием в лапы ребят с блок-поста. А они с тобой – в отличие от меня – церемониться не станут. И даже если тебе посчастливится от них ускользнуть – их коллеги на бибиревском кордоне могут решить, что ты – наша лазутчица, и незатейливо пристрелить, даже не дав тебе дойти до их ворот. В обратную сторону, в тупики, идти тоже бессмысленно – выхода наверх там нет, так что рано или поздно тебя все равно найдут и притащат обратно. Причем уже не так… гм, деликатно, как тащил тебя я. Вопросы по первому пункту есть?

Девушка молчала.

– Вопросов по первому пункту нет, – кивнул сам себе алтуховец, словно поставил галочку в невидимом опроснике, и потянулся к связывающим ее путам. Пленница тут же вскинулась и угрожающе оскалила зубы.

Р-раз!!! Хлесткая оплеуха оглушила ее и отбросила, как тряпичную куклу, и строптивица, вскрикнув, упала на пол, неловко вывернув руки и уткнувшись носом в потертое одеяло.

– Пункт второй – послушание, – ровным голосом продолжил Хмара, подождав, пока она не придет в себя. – То, как я с тобой буду обращаться, зависит только от тебя. Ты можешь сопротивляться, кусаться, царапаться… и каждый день ходить битой и в синяках – что, прошу заметить, очень не украсит твое симпатичное личико. Про привязывание парни уже говорили, и я нахожу, что это – вполне недурная мера по обузданию строптивого нрава некоторых глупых девиц… – тут охотник пристально посмотрел в глаза всхлипывающей девчонке. – А можешь поступить наоборот – проявить благоразумие, успокоиться и смириться со своей участью, как это сделали другие женщины на нашей станции, подобные тебе. И стать хозяйкой в этой палатке, приобрести определенный статус в моем клане и в целом – в общине. И пользоваться всеми преимуществами этого. Подарки там всякие, гостинцы, золотые цацки, брюлики и все такое прочее. Ну и, естественно – хорошее отношение, уважение, покровительство и защита с моей стороны. Что скажешь?

Рыжеволоска долго молчала. На лице ее отражалась внутренняя борьба.

– Я не просила меня красть! – наконец пробормотала она. В голосе ее слышалось упрямство и возмущение. – Почему я?

– Ты мне понравилась, – хмыкнул охотник и расплылся в улыбке. – Видишь ли… я довольно давно начал за тобой следить. И решил, что именно ты станешь моей женщиной. Без вариантов. Знаешь, я – человек не жестокий, и лишний раз поднимать на тебя руку мне совсем не хочется. Но если ты будешь вынуждать меня воспитывать тебя жесткими методами – тебе же самой будет от этого только хуже. Так что думай хорошенько и решай, кем ты станешь здесь.

Девушка снова непримиримо насупилась… а потом вдруг издала длинный рваный вздох, обмякла и понурилась.

Приняла решение.

Хмара снова хмыкнул и принялся расплетать концы провода, стягивающего ее запястья. Покончив с этим, он мягко, но властно опрокинул девушку на спину.

– Ты… ты меня… сейчас… – пролепетала та, сжимаясь и пытаясь отползти.

– И пункт третий – понимание ситуации. – Хмара ткнул куда-то себе за спину большим пальцем. – За стенками этой палатки найдется немало изголодавшихся по женской ласке мужиков. Которые с огромной радостью воспользуются твоим пока еще свежим и не потасканным телом. Гм… Ключевое слово здесь – пока еще… И не по одному, замечу тебе, разу воспользуются. Но можешь не рассчитывать, что все это будет происходить, как в довоенных сопливых романчиках для гламурных кисок. Насколько мне известно, в первый раз… и уж тем более, без какой-либо предварительной подготовки – всегда больно, а наши ребята – увы! – нежными манерами в большинстве своем не отличаются. – Хмара хмыкнул, наблюдая за реакцией пленницы. – А теперь представь: что потом от тебя, такой гордой и строптивой, останется – после того, как тебя перетрахает по очереди и коллективно целая толпа озабоченных и в большинстве своем не знающих культурного обращения с женщинами самцов?

Он со спокойной насмешкой посмотрел в начавшие наливаться ужасом глаза и с убийственной лаконичностью закончил:

– У тебя есть выбор: или я – или они.

По щекам пленницы потекли слезы, она зажмурилась и отвернулась, дрожа и еле слышно всхлипывая.

А потом начала медленно расстегивать поношенную куртку.

Глава 1. О’Хмара из Алтуфьево

Станция Алтуфьево, май 2033 года

«Уййййе-е-е, бляха медна, как же башка-то трещит!.. Нет, вчерашние посиделки на спиртзаводе были определенно не в тему… Чего там, интересно, намешал Алхимик в очередное свое варево, что с одного понюху теперь так плющит?..»

Марк еле разлепил глаза и тут же болезненно охнул, сморщился и снова зажмурился: над правой бровью словно железный штырь воткнули и с садистским изуверством продолжали вворачивать глубже. Продолжая морщиться, подросток ощупью нашарил в кармане палатки кисет с сушеными травами и поспешно уткнул в него нос, вдыхая сладковато-пряный аромат, среди которого сильнее всего выделялась нота валерианы. Довоенные лекарства были в Алтуфьево, да и, наверное, во всем метро, страшнейшим дефицитом, и поэтому в подобных не слишком серьезных случаях на их станции обычно пользовались дарами природной медицины. Местные лекари составляли травяные смеси на самые разные случаи жизни. Правда, ехидные языки клятвенно уверяли, что смеси эти – неважно, от поноса или от головной боли – мешались из одних и тех же трав. И срабатывали в нужном направлении исключительно за счет самовнушения болящих. Самые умные при этом еще поминали какое-то там «плацебо» и прочие замудренные словечки, оставшиеся от прежней жизни.

Впрочем, народ в «алтухах» жил крепкий, жизненными невзгодами и хворями битый. Те, кто ухитрился выжить после всего, что происходило добрых два десятка лет назад на этом участке ветки^[1], болели редко, а лекарствами пользовались и того реже.

Адаптировались, так сказать, к новым условиям.

«По ощущениям напоминает бодун – так, как его описывают мужики… – Марк снова осторожно приоткрыл глаза, прислушиваясь к своему состоянию. – Так что поздравляю тебя, О’Хмара, с приобщением к радостям взрослой жизни!.. Не-е-е, ну его к чертовой бабушке, никогда в жизни пить не стану!!!»

Причина мучившего подростка «бодуна» была вовсе не в алкоголе – как могло бы показаться несведущим. При всем раздолбайстве нравов в Алтуфьевской общине детям здесь пить строго-настрого запрещалось. А чересчур борзые юные испытатели, решив втайне приобщиться к пресловутым радостям взрослой жизни, люто огребали по первое число, едва только попадались. А попадались всегда, ибо со станции им было деваться некуда. И надраенные ремнями приключенческие места были хорошей гарантией трезвого образа жизни. По крайней мере, в столь нежном возрасте!

«Бодун» Марка имел самое что ни есть благородное эмпирическое происхождение. Накануне он несколько часов проторчал на так называемом спиртзаводе, наблюдая за тем, как Алхимик, хозяин этого замечательного и жутко таинственного места, изобретает какой-то очередной свой эликсир. Изобретение воняло прегадостно, но смотреть, как в многочисленных колбах, пробирках и прочих склянках, названия которых Марк даже не знал, происходят разные реакции, что-то бурлит, что-то дымит и пыхает – было очень интересно и познавательно!

Вот и надышался. Скрипи теперь.

Спиртзаводом в Алтуфьеве громко величали кирпичную выгородку в самом дальнем конце местного путевого тупика. Царем и богом здесь был некто Алхимик – мужик, сколь объемистый по габаритам, столь же и добродушно-веселый. Дело свое он знал и любил настолько, что мог, по слухам, из ничего сотворить хоть коньяк «Наполеон», хоть некую загадочную «орбит-шашлык»… да хоть черта лысого с запахом роз и вкусом апельсинов – было бы вдохновение! При всем том сам Алхимик был – когда его не отвлекали от очередного эксперимента – душой компании, не дурак поесть и выпить, постоянно ходил в очень колоритном длинном, подпоясанном веревкой, вылинявшем балахоне и, как утверждали взрослые, во многом походил на какого-то там «брата Тука».

Владения Алхимика были, пожалуй, самым стратегически важным местом в Алтуфьевской общине – разумеется, после гермоворот на выходах со станции и туннельного кордона на границе с воинственным Бибирево. Здесь, в нескольких некогда найденных самопальных и полупромышленных дистилляторах, Алхимик бодяжил всякие нужные и полезные в быту жидкости (из которых наибольшую популярность имели самогоны разных видов и сортов элитности и так называемый одеколон – гнусоотпугивающая жидкость на основе болотного багульника, верная спутница местных охотников). Здесь он также изготавливал по заказу станционного лекаря снадобья из все того же природного сырья.

Стратегическое производство полезных жидкостей и порошков было упрятано в самые дальние гребеня станции еще и в силу его очень даже вероятной взрывоопасности и более чем реальной вонючести. Но, невзирая на эти очевидные неудобства, продукция Алхимика была важна для станции тем, что шла также и на экспорт, к соседям по ветке – Северному Эмирату и Содружеству Серых Станций. На нее выменивали все, что в «алтухах», представлявших собой нечто вроде местной «понизовой вольницы», не производили. С Содружеством – или, как его еще называли тут, ТриЭс, алтуфьевцы, правда, чаще всего были на ножах, но случались и периоды мира и затишья, в которые как раз и происходила меновая торговля. Нет, соседи тоже и стратегическим зельеварением занимались, и лекарства пробовали делать – да вот только такой фантастической, на грани интуиции и какого-то запредельного чутья виртуозности, с какой гениальный Алхимик варил свои зелья любого назначения, у них не было и в помине. Поэтому алтуфьевские поставки «полезных жидкостей» (редкие по причине лихого разбойного менталитета жителей конечной и соответствующей среди соседей репутации) были очень важны и для Эмирата, и даже для ТриЭс.

Много раз коварные соседи пытались переманить Алхимика к себе на жительство, сулили ему всякие блага и почет, но он только отмахивался.

– Нас и тут неплохо кормят! – заявлял он и благодушно почесывал объемистое пузо, не исчезнувшее даже после двадцати лет совсем не роскошной жизни в подземке.

Марк любил бывать в царстве Алхимика. Тот знал множество захватывающих историй из довоенной жизни и умел их рассказывать не менее захватывающе. Иногда даже показывал местной ребятне всякие интересные фокусы со своими склянками. Зрелище разноцветных дымов, появляющихся при смешивании нескольких жидкостей и порошков, или на глазах меняющее цвет и консистенцию содержимое пробирки… Это завораживало, манило и обещало тайны не хуже тех, что крылись за двумя, казалось бы, простыми словами: «довоенная жизнь».

…Боль немного отпустила. Марк с облегчением выдохнул, расслабил мышцы лица и откинулся на узел с зимней одеждой, служивший ему подушкой. Сегодня у охотников – выходной день, так что можно воспользоваться своим законным правом отдыха и еще немного поспа-а-а…ыа-ха-ха…

Ага, не тут-то было!

Только он расслабился и закрыл глаза, собираясь наверстать отнятое у сна посиделками у Алхимика время, как снаружи кто-то бесцеремонно застучал по верху палатки.

– Хмаренок, дрыхнешь?

– Котяра, еще раз так меня назовешь – я тебе ночью усы обстригу! – проворчал Марк, узнав по голосу одного из своих коллег по охотничьей бригаде. Котяра, а точнее – Лешка Кот, был ненамного старше его – всего-то года на три – четыре, но уже носил заметные усы, которыми очень гордился и которые всячески холил и лелеял.

– Кишка тонка! – заржал тот. – Посмотрю я, как ты ночью проберешься ко мне в палатку!

– Что, мышеловку на входе поставишь? – огрызнулся Марк, которому очень не нравилось, когда его называли Хмаренышем или Хмаренком.

Оно, конечно, прозвище шло от прозвища отца, а то, в свою очередь – от фамилии, которую они оба носили – Хмаровы, но даже в вопросе именования по отцу Марк терпеть не мог всякие сюсюканья. Как маленького, честное слово! Можно подумать, ему еще пятнадцати не исполнилось! Почти мужчина, мальчишки в Алтуфьево взрослели быстро. Если уж как-то и называться помимо имени, то с некоторых пор он предпочитал вариант, услышанный от одной из местных женщин – О’Хмара. Как ему потом объяснили, на языке одной из далеких-далеких стран это означало «сын Хмары». Прозвище нравилось мальчику, и даже то, что придумано оно было женщинами, ничуть не умаляло его ценности. Марк, сын Хмары из Алтуфьево… Звучит, черт подери!

– Да я тебя и без мышеловки поймаю!

– Котяра и есть… Ты че вообще приперся-то? Спал, блин, себе, нет же…

– Вообще-то я шел тебе сказать… Что только что видел Жеку-ординарца. И он велел передать тебе, чтоб ты по-бырому шел к Кожану. Чего-то он тебя видеть хотел.

– Кожан?!.. Так какого же хрена…

Сон, а заодно и головную боль как ветром сдуло. Марк вскочил (при этом едва не хряпнулся макушкой о свод каркаса) и, путаясь сперва в спальнике, а потом – в рукавах и штанинах, кинулся одеваться. Грозный вождь Алтуфьевской вольницы ждать не любил, и если уж сам вызывал к себе кого-то – следовало торопиться! Тем более что у Марка и самого было к нему очень важное дело.

Сын Хмары наскоро плеснул себе в лицо воды из фляги (бежать к общественному умывальнику и «наводить красоту» было уже недосуг – потом, все потом!), немудряще утерся подолом майки, затянул хитрые, но очень прагматичные узлы на ботинках. И, приглаживая встрепанные после сна волосы, кинулся в торец платформы – туда, где в одной из бывших подсобок под лестницей располагался «кабинет» вождя.

Ординарец Кожана Жека нашелся там, где ему и полагалось быть, – сидел на табурете под дверью начальственного «кабинета» и пиликал на потертой губной гармошке что-то меланхоличное, но, как показалось Марку, красивое. Заслышав топот ботинок, он подобрался было, но при виде влетевшего в предбанник подростка расслабился и принял прежнюю позу.

– Звали, дядь Жень? – выдохнул Марк.

Жека кивнул, не прекращая музицировать, и ткнул себе за спину большим пальцем. Неспешно, вместе с табуретом, отстранился, освобождая раннему визитеру проход.

– А вообще… как там?.. – все же не преминул осторожно спросить подросток. Он уже несколько дней пытался пробиться на аудиенцию к вождю по некоему важному делу. Но Кожан вечно то был занят, то отсутствовал, то у него было дурное настроение, во время которого ему под руку лучше было вообще не попадаться… Сегодня сам позвал, значит, есть шансы…

– Сегодня добрый, – заверил ординарец и снова завел свою музыку.

– Жека! – прилетело из-за неплотно закрытой двери. – Задрал ты меня уже своим шансоном! Хоть бы раз чего путного сыграл! Сидишь тут, пиликаешь мне на нервах!.. С кем ты там разговариваешь?

– Пришел Хмаров-младший, шеф, – ординарец торопливо вскочил, засовывая гармонику в карман. – Ты, вродь, его видеть хотел…

– Запускай!

Марк еще раз торопливо провел ладонью по макушке, одернул куртку и, повинуясь приглашающему жесту Жеки, шагнул в дверь.

Он уже бывал здесь однажды – в конце января этого года, после похорон отца. Хмара погиб на охоте, оставив сына сиротой. И Кожан, после скорбной, но недолгой церемонии прощания и погребения, пригласил Марка в свой «кабинет» и там сказал ему, что отныне клан, к которому принадлежали отец и сын Хмаровы, берет над ним, Марком, шефство.

Алтуфьевские кланы с незапамятных времен сбивались не по семейно-родственному принципу – как это было, к примеру, в Эмирате или на некоторых станциях ТриЭс. По сути, клан на этой конечной станции Серой ветки представлял собой обычную банду – только с более четкими и прочными узами взаимной поруки среди его членов. До войны подобное сообщество назвали бы мафиозной «семьей», но в «алтухах» обходились более коротким, емким и менее пафосным словом «клан». Кланы возникали, распадались с гибелью их членов, переживали новое рождение, взлет влиятельности и падение в самый низ местной иерархии. Кланы дружили и враждовали между собой, иной раз грызлись так, что пух и перья летели… Единой власти в «алтухах» долгое время не было, и еще лет десять назад из-за этой межклановой грызни на станции, как в банке со скорпионами, царил полный беспредел. Именно тогда среди соседей и сформировалась репутация буйных алтуховцев как опасных и беспринципных отморозков, с которыми лучше не иметь никаких дел. Тем более что население этой станции, опустевшей в результате эпидемии конца 2013 – начала 2014 годов, формировалось впоследствии из разного рода изгоев, отщепенцев и прочих неблагонадежных, коим не нашлось места на своих станциях. То есть личностей до боли знакомых, и от которых уже знали, чего ожидать.

Межклановая грызня в Алтуфьево закончилась в 2024 году, когда к власти пришел сильный и жестокий, но вместе с тем умный и харизматичный лидер одного из самых крупных и влиятельных кланов, которого поддержали не только его соклановцы, но и – внезапно – многие представители других «семей». Пришел обычным и естественным для любого узурпатора путем, физически устранив всех своих самых серьезных и опасных конкурентов и основательно прижучив остальных.

Но, правда, харизма и принципы этого лидера были настолько ярки, четки и притягательны, что вскоре под его руку пришли даже те, кто поначалу выступил на стороне его противников.

Звали этого лидера Станиславом Кожиным или по-местному – Кожаном.

Став вождем «всея Алтухов», объединив разрозненные кланы в единое сообщество и, где лаской, где таской, наведя в нем достаточно жесткий порядок и дисциплину, Кожан тем не менее не перестал быть лидером своей собственной «семьи». Хотя формально кланы и прекратили существование, но связи между их членами, которые не так-то просто было разрушить (да никто и не собирался – в том числе и сам Кожан), сохранились.

Хмара, отец Марка, был одним из самых преданных сторонников Кожана – из тех, что помогли ему захватить власть на станции. Поэтому, когда Хмаров-младший лишился отца, вождь и соклановцы, действуя сообразно местной неписаной этике, взяли подростка под свое крыло и теперь вели его во взрослую жизнь как «сына полка».

…Шагнув в «кабинет», Марк почтительно склонил голову, приветствуя главу общины.

– Вождь… Вы звали. Я пришел.

Кожана боготворили все без исключения мальчишки на станции, мечтая стать такими же крутыми, как и он. И смотрели на вождя не иначе как с трепетом и обожанием.

– Проходи, проходи! – кивнул Кожан и закрыл потрепанную «амбарную книгу», в которой что-то чертил перед приходом посетителя. – Мне передали, что ты последние несколько дней так и рвешься меня увидеть по какому-то важному делу. Слушаю тебя.

Одной из особенностей алтуфьевского вожака была нелюбовь к околичностям и дипломатическим кружевам. Кожан предпочитал сразу переходить к делу.

Марк кашлянул, прочищая горло, и заговорил, стараясь вести себя степенно и с достоинством, как некогда – его отец:

– Вождь, я бы хотел получить ваше разрешение отлучиться со станции на день-два.

– Причина? – коротко бросил Кожан. Если он и был удивлен столь необычной просьбой подростка, которого – по понятным причинам – буквально только-только начали отпускать на охоту в одиночку (и то – исключительно в ближние места), то никак этого не показал.

– Моя мать, – сын охотника внимательно посмотрел на вожака. – Я знаю, что она по-прежнему живет в Сор-городке. Я хотел бы встретиться с ней.

– Зачем?

– Я… мне… – Марк остановился, подумал и потом чуть пожал плечами. – Я не знаю. Мне бы хотелось… поговорить с ней. Узнать, почему она тогда ушла от нас и больше не возвращалась. Может быть… может быть мне удастся уговорить ее вернуться? Я ведь теперь совсем один…

Кожан длинно выдохнул и тяжело оперся растопыренными пальцами обеих рук на потрескавшуюся крышку низкого столика, стоявшего перед ним. На некоторое время в «кабинете» повисло молчание.

– Дурная идея, парень, – наконец изрек мужчина. – Ни к чему хорошему это не приведет, так что забудь.

– Но… почему?.. – опешил подросток. Ему-то казалось, что глава общины вникнет в его проблему и поможет… А он… Марк ощутил, как внутри него начала разворачивать длинный змеиный хвост шипящая обида.

– Да потому! – голос Кожана приобрел нотки раздражения. – Отец тебе разве не рассказывал, как у них там все было?

– Ну… он только говорил, что похитил маму из Сор-городка, взял в жены, потом родился я… А потом… она стала тосковать по своим родным и проситься обратно. Отец ее отпустил, и она ушла.

– Ушла! – фыркнул вожак. – Она не просто ушла – она убежала! Бросила вас, тебя и твоего отца! Послушай меня, парень, брось эту затею – встречаться с матерью! Я знаю, что говорю – на нашей станции трудно что-то утаить от чужих глаз. Мамаша твоя с самого начала возненавидела твоего отца – хотя он с ней обращался, как с принцессой какой-то. Защищал, баловал, подарки дарил… И не стал проявлять жесткость и власть, когда она обратно запросилась. Отпустил. И даже сам довел ее до Сор-горы… Она ушла без тебя, не захотела забрать. Потому что ты был сыном своего отца – человека, которого она ненавидела. И заодно ненавидела тебя. И практически не занималась тобой, только кормила – да и то, как из-под палки. Спроси, вон, хотя бы у наших женщин, они тебе много чего интересного про те времена расскажут!.. И то, что она с такой легкостью бросила тебя, тогда еще совсем мелкого, и за все это время даже ни разу не справилась о тебе – уже о многом говорит!

1. История Серого Севера подробно изложена в романе «Метро 2033: Джульетта без имени» (здесь и далее – примеч. авт.).