Чёртова дюжина воспоминаний

Моей бабушке, Гертруде Христиановне, посвящается.

© Татьяна Вебер, 2020

ISBN 978-5-4493-0781-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

 
Моя бабушка вышивала подушки гладью.
Помню, что как живая, глядела с такой картинки
Девушка с кофемолкой, в белоснежной косынке.
Ещё она меня по головке часто гладила,
приговаривая: Всё, когда-нибудь, старится.
Все твои беды в одну перемелются, внученька.
Станет, такой, пергаментной кожа на рученьках.
А я, засыпая: Ба, ты у меня красавица.
 

1 глава

Россия. ХХ столетие. Мало кто уже может похвастаться, что видел его появление на свет божий. Многострадальную колыбель раскачивали из стороны в сторону разнокалиберные удальцы. И вытряхнув, наконец, монаршего младенца на зардевшуюся землю, впихнули на освободившееся место своих дитятей. Самый крепкий и здоровенький, набив шишки и остервенев от братоубийства, занял место под солнцем.

Герте в тот год исполнилось пять лет. Родившись в несравненном тринадцатом, она была признана лучшей среди старшей и всей последующей ребятни в семье. Её папа и мама были потомками немецких переселенцев. Кем были её пра пра пра она не знала. Они могли быть кем угодно – купцами, ремесленниками, воинами, лекарями или учёными. А может, быть они были оружейниками? Мастерами литья пушек, фортификаторами, саперами или инженерами. Быть может, они были медиками, которых в те времена для московского двора специально выписывали из Германии. В стране были свои знахари, однако не было образованных врачей и аптекарей. Поэтому первыми лейб-медиками великих московских князей были немцы. Были ли её предки из крестьян, которых Екатерина II пригласила на свободные земли Поволжья? Возможно. Возможно это именно они привезли с собой с родины плуг, косу, деревянную молотилку, почти не используемые в России именно они расширили количество сельскохозяйственных культур, увеличили посевы льна, конопли, стали выращивать табак, развили мучное производство на расположенных рядом водяных мельницах, маслобойную промышленность, производство шерстяной материи и сурового полотна, а так же кожевенное производство, получившее впоследствии большие масштабы. Кем бы ни были её отчичи и дедичи, приехав когда-то на русскую землю, они оставались в местах своего первоначального проживания, сохраняя язык и веру.

Детские воспоминания сильнейший наркотик, чем старше становишься, тем больше втягиваешься, тем осмысленнее и ярче восприятие произошедшего много лет тому назад.

 
Память – это такая лазейка в прошлое.
В которую опасно соваться.
Знаешь, я хочу того самого мороженого
И в, той самой, речушке купаться.
Память – такая тоненькая соломинка,
Через которую прошлым дышишь…
Ах, какая сирень росла у нашего домика!
Какой была раскаленной крыша.
 

Воспоминание первое «Мамина юбка»

– Наш дом стоял на самой окраине, около кладбища. И вчера, по пыльной дороге, красные вели белых…

На следующее утро к маме пришёл местный священник. Я увидела его из окна. Мне стало интересно, с чего бы это к нам пожаловал русский священник, да ещё в такое время. Я выбежала во двор, тихонько подкралась к маме и спряталась за её юбку. Вот, что я услышала.

– Прошу Вас, проводите меня туда.

Мама ничего не ответила. Она быстро обернулась, увидела меня и твёрдо сказала:

– Kommen nach haus.

Я нехотя поплелась к крыльцу. Но как только мама и наш ранний гость вышли со двора, бросилась им вдогонку. Шли недолго. Увиденное, меня удивило. Холм свежей земли, из которого торчали руки и ноги в исподнем. Я, позабыв про осторожность, подходила всё ближе и ближе. Было интересно, зачем это люди спрятались в землю, да ещё так плохо спрятались, когда много других замечательных мест… Так размышляя, я оказалась около мамы, а когда поняла, что руки и ноги мёртвые, и увидела на белом белье тёмные пятна, вцепилась, что есть мочи в мамину юбку и закрыла глаза. Я всегда так делала, когда мне было страшно.

Как пришли домой, не помню. Помню только, что мама отослала куда-то с Павлом, моим старшим братом, лопату. А вечером, на улице, вполголоса, рассказывала соседке, что священник похоронил тех людей и поставил на том месте крест. А ещё помню, мама сказала:

– Там был его сын, офицер.

На следующее утро мимо нашего дома снова вели пленных. Белые вели красных. Я стояла около ворот, вцепившись ледяными ладошками в мамину юбку.

2 глава

До сих пор в семейном альбоме хранится фото, десятеро мужчин разного возраста, разнообразной наружности. Взгляд задерживается на юноше, чернявом, с родинкой на подбородке, в залихватски заломленной фуражке. Но это не тот, из-за кого пожелтевшая карточка хранится в нашем альбоме. Этот человек, во втором ряду, третий слева. У него шикарные рыжие усы. Фото чёрно-белое, но я знаю, они рыжие. Все мужчины в добротных тёмных пиджаках с воротниками стоечками. В картузах, шляпах, один даже в велюровом берете (таком, какие бывают у художников). Разные. Но есть и общее – светлые нашивки шириною в ладонь по всей окружности левого рукава, чуть выше локтя. А ещё у одного на козырьке шапочки, а у другого на воротничке нумерация: 160… 168…

Фотографии почти век. Событиям, произошедшим летним вечером с маленькой девочкой тоже.

Человека на снимке она не помнит, да и снимка ни она, ни кто-то из её родных ещё не держал в руках. Пока он лежит в кармане пиджака на груди рыжеусого.

Воспоминание второе «Щи»

– Мама тогда работала в госпитале. Нас у неё уже было шестеро. Отец в плену, на своей исторической родине. Каждый день мама приносила из госпиталя, где она работала сестрой милосердия, что-нибудь съестное. Вот и сегодня, на столе стоит знакомый синий в белую крапинку бидон. Я залезаю на табурет, приоткрываю крышку и окунаю палец в его содержимое.

Палец окрашивается в розовый цвет.

– Щи, только и успела произнести я, как в окно стукнули.

– myter! От испуга я чуть не опрокинула бидон.

– Мама, кто-то стучит в окно

Мать кинулась к двери.

– Кто?

– Das ist Христиан!

Мама прижала руки к груди и застыла на месте, дети как заворожённые смотрели на неё.

– Мам, опять пропищала я: Кто это?

– Отец вернулся, дёрнув дверной крючок, ответила та.

Какая тут началась суета. Сбежались соседи. Стали собирать на стол. Я стояла и смотрела, как из тряпиц, принесённых за пазухой появлялись: варённые яйца, куски сала, хлеб, пучки зелени. Во главе стола мама взгромоздила огромный бутыль с мутной жидкостью. Пришедшие расселись, все знали, где был только что вернувшийся. Всем было интересно, что он скажет.

Христиан начал с конца, с того, что на границе у него отобрали почти всё, на что были потрачены заработанные деньги. Но, несмотря на это, предстал он перед нами в сером костюме тройке, при галстуке и в шляпе, а в нагрудном кармане лежали золотые часы на цепочке и вышеописанное фото.

У меня уже стали слипаться глаза, когда мама вдруг вспомнила про своих младших ребятишек и разлила им по тарелкам остывшие щи.

Я взялась было за ложку, но есть расхотелось… Отец, увидев свою младшую, спящую за столом, взял меня на руки и отнёс на кровать в угол комнаты.

Я открыла глаза, среди папиросного дыма и приглушённых голосов выделила один.

– Здесь, не исчез, отвернулась к стенке и провалилась в сон.

3 Глава

Никто из детей в школу не ходил. Да и сами родители были неграмотными. Мария рано осиротела, и Христиан не знал ни отца, ни матери. Познакомились они в доме кондитера, на которого работали. Он пекарем, она горничной. Хозяйка всё смеялась: Давайте вас поженим! Мария отнекивалась, но тайком всё чаще заглядывалась на высокого и крепкого Христиана. Ну а, что хрупкая и бойкая горничная давно разбила сердце молчаливому пекарю, догадывались уже все…

Через год около хозяйского дома вырос ещё один. Всего из двух комнат. Но сколько радости и гордости он принёс его жильцам. Ещё когда строились, всё спорили, кто первым в него войдёт.

– Я не хочу умирать первой, поджав губы, говорила Мария. И Действительно, первым умер Христиан – попал под машину.