Проект «Платон»

* * *

«Чем барная стойка второразрядного заведения на окраине могла привлечь в этот час импозантного красавца за пятьдесят, от которого так и разило деньгами? Деньгами крепкими. Очевидно, сделанными не из воздуха и плутовства, а из знаний и ремесла. Как-то не вписывается», – развлекал себя на другом конце той же барной стойки досужим наблюдением Антон Свитальский. Который как раз вписывался. И стороннему наблюдателю, обрати тот на него внимание, мог показаться обыкновенным провинциалом в поиске места под столичным солнцем. Впрочем, Антон везде вписывался. Где хотел.

«Хотя, явно торговец. Но не услугами и товарами, а чем-то очевидно более значимым. Что в современном мире может быть значимее услуг и товаров? Как и прежде, как и всегда – надежда и помощь. Или надежда на помощь. Без фальши. Это чувствуется. За этим витязем прекрасным тремя богатырями стоят правда, надёжность и тайна. И аромат тайны тоньше запаха денег. Ну да! Аромату и положено быть тоньше запаха»

Что занесло сюда Свитальского – тому самому стороннему наблюдателю было бы очевидно: выпить-закусить. Недорого, зато вроде как не совсем уж и в забегаловке. Но как здесь оказался подобный господин? Ностальгия по далёкой голодной юности? Проблемы самоидентификации? Это вряд ли! С чего бы тогда тот подмигнул своему стакану с безмятежным кокетством заслуженного самолюбования. Ждёт кого-то? Здесь?!

«Скорее чего-то, – мысленно оппонировал Антон гипотетическому стороннему наблюдателю. – И не здесь. И не сейчас. Очевидно, Господину Торговцу навстречу из пункта “Б” выдвинулось что-то. И он смакует предвкушение, намеренно задерживаясь в пункте “А”. Банально. Но, как всегда, красиво».

Мужчина, довольно улыбнувшись собственному отражению в зеркальной стойке, положил на блюдце пятитысячную купюру и, не думая дожидаться сдачи, вышел на улицу. Антон машинально обернулся понаблюдать, благо витринное стекло во всю стену позволяло.

Оказавшись снаружи, господин не торопился уходить. Расслабленно огляделся по сторонам. Вот взгляд его сфокусировался на объекте, стал пристальным. Похоже, он всё-таки кого-то ждал.

«Да ну ладно! Не может быть!»

Свитальский обладал невероятным чутьём. То, что люди, испорченные необходимостью всё облекать в вербальные формулировки или визуальные образы, а на нынешнем этапе регресса человечества – и те и те одновременно, – Антон воспринимал иначе. Он просто знал. И если он знал, что Господин Торговец никого не ждал здесь – тот здесь никого и не мог ждать.

«Или я, или эмир или ишак! Нет. Что-то здесь не так. Лукавство – инструмент знания, но никак не мотив! Или здесь сейчас случайно происходит неслучайная встреча, или…»

Встреча, вероятно, с весьма близко знакомым человеком. Этого человека Антон не видел – поле зрения ограничивала дверь – плод совместного бреда прижимистых хозяев и недодизайнеров, коих развелось в последнее время, как галок на проводах после дождя. Что подвигло их влепить это глухое и дешёвое полотно посреди стекла? Угроза безопасности – как дамоклов меч реальности? Но реальности на свете, где базовой константой является восприятие – меньше, чем кажется. И на кой тогда все эти псевдоизыски концептов посреди философий, если всего-то и нужно продать бухло жителям окраины. Жителям, в основном, временным. Квартиросъёмщикам, мечтающим покорить что-то ближе к центру или хотя бы что-то. Что-то своё. Настоящие местные знают, что бухать дома, без ресторанной наценки – единственно верный концепт, равно и философия. Впрочем, ни сам Антон, ни, тем более, холёный Господин Торговец, только что покинувший заведение, – не соответствовали портрету потребителя услуг местной наливайки, анонсирующей себя, ни много ни мало, ирландским пабом. Ирландский паб за Третьим Кольцом! Far far away! А вот молодые люди, громогласно обсуждающие собственника кинокомпании, на которого они так утомительно вкалывают, сделав за день несколько звонков и внеся правки в пару-тройку бумажек, те – да, соответствовали. Кто-то, как Антон или этот импозантный господин приходят в такие заведения, чтобы остаться в одиночестве. Эти молодые люди – как раз за тем, чтобы его избежать. Как списанные роботы из фантастики Азимова, жмущиеся друг к другу в темноте контейнера. Вместе не так остро переживается персональная ненужность. Отсюда и соцсети. Того же ряда явление. Ты не один! Нас таких много! Вместе мы – сила! Сила поддержать друг друга в нашей ненужности, невостребованности и системной нереализованности. Обнимемся, чурбаны без начинки! Протяни мне свою устаревшую схему, товарищ!

Как сбиваются в группы пустышки, так и уникум узнает уникума, всего лишь оказавшись рядом. Но в отличие от конвейерной штамповки, уникальные экземпляры не стремятся к сближению.

«Или здесь сейчас случайно происходит неслучайная встреча, что вряд ли, ибо провидение, чем бы оно ни было, не лукавит, или…Господин Торговец – безупречный манипулятор. Что, как известно, подразумевает только одно… Ну да: не испугался и не удивился встрече, – продолжил наблюдения Антон, прервав поток ощущений. – Но и радости не проявил. Очевидной – да, не проявил. Но что-то неуловимое. Там – на уровне аромата тайны – смешанное одновременно с неловкостью. Будто ты случайно раньше положенного узнал, что тебе положат под елку. Странно. Господин Торговец явно не из тех, гомонящих: “доведут они меня до афобазола!”, “в сутках всего двадцать четыре часа, а у меня всего лишь две руки!”, “по райдеру у меня уже обед!” Этот отменит обед, если он мешает делу. А довести его до антидепрессантов невозможно, потому что он точно знает отличие лени от депрессии. И для него исключены неожиданности, потому что он немедленно прокладывает новый нейронный путь – и любая неожиданность для него не более, чем камешек в ботинке. Снял, вытряхнул, пошёл дальше».

Мужчина остановился, приветливо улыбнулся объекту неожиданной встречи, и, подавшись вперёд, широко развёл руки в душевном жесте «кого я вижу!» Внезапно по его лицу пробежало лёгкое беспокойство, он сделал несколько аккуратных шагов, приветственный жест сменился упреждающим. Судя по мимике – он увещевал. Как добрый дядюшка увещевает расшалившуюся племянницу. Антон как раз подумывал, не выйти ли на улицу покурить, заодно и рассмотреть что да как, из чистого любопытства. Но внезапно импозантный мужчина упал.

Свитальский вернулся к стакану.

Пусть кто-то другой первым выйдет из бара и обнаружит тело. Кто-то из тех, кто потерял последний драфт чужого сценария, так и не написав своего. Кто-то из тех, кто вовремя не согласовал графики и не отнёс на подпись договоры. Кто-то из тех, кто арендовал дорогостоящее оборудование и угробил его. Кто-то из них, из кричащих сейчас за соседними столами о том, что они не чувствуют выходных. Пусть и в их социальной сети будет праздник. Возможно, они даже успеют сделать селфи с телом до приезда полиции.

В том, что импозантный холёный мужчина за пятьдесят, определённый Свитальским как Господин Торговец, стал телом, – Антон ни секунды не сомневался. Он прекрасно знал, как падают люди, схватившие обширный инфаркт, а как – поймавшие крохотную пулю. Выстрела не было слышно, но мужчина очень характерно осел на тротуар. От неожиданности. Пока не от боли. Возможно, её он не успел почувствовать. Пока импульс от рецепторов околосердечной сумки дойдёт до соответствующих «диспетчерских» мозга – отдавать распоряжения будет некому. Выстрел – это всегда неожиданность. Та неожиданность, с которой даже самый великолепный манипулятор уже ничего не может поделать. Пуля – не камешек. Её не вытряхнешь. Даже если сознание ожидает нечто подобное – для тела это всегда чертовски неожиданный опыт! Зачастую последний.

Не в привычках и не в интересах Антона Свитальского было находиться рядом с местом преступления. И, тем более, обнаруживать тело. Решив, что купюры покойного с лихвой хватит за выпивку обоих, включая чаевые, Антон пошёл искать туалет, нечаянно забрёл в служебные помещения, и растворился через чёрный ход.

Что-что, а растворяться Свитальский умел.

Глава первая

Расположившись на сходнях Бережковской Набережной, Иван Ефремов размышлял как ему дальше жить.

Нет, в жизни Ивана всё было и есть хорошо. Если не сказать прекрасно. Но разве это помеха размышлению о том, как жить дальше? Даже если в неполные тридцать ты не просто Иван, а уже вполне Иван Алексеевич. Потому что доктор наук. Да-да, доктор медицинских наук, Иван Алексеевич Ефремов.

Иван Алексеевич вытянул ноги: не разуться ли? Не помочить ли ножки? Темно, тепло, и нет никого. Только машины проносятся. И редкие велосипедисты. Никому нет дела до того, обутый ты сидишь в темноте на сходнях или босой. Даже если сидящий там – доктор медицинских наук. Но! – не в Москва-реке, нет. Ещё кожа облезет. И вообще, несолидно, если ты заведуешь кафедрой… Стоп!

Иван вскочил, запустив пальцы в волосы.

– Чёрт! Я же согласился!

– И не просто согласился – впереди паровоза бежал! А теперь чертыхаешься? Где логика?

Иван даже не вздрогнул. И не удивился. Настолько он привык к неожиданным появлениям своего задушевного друга, которого считал братом. Угадать когда и откуда появится Антон, было невозможно. Впрочем, как и напугать Ивана сим явлением. Они были знакомы с раннего детства, и, пожалуй, не помнили себя один без другого.

– Конечно, бежал! Давно приехал?

Антон пожал плечами. То ли не зная, что ответить, то ли не считая нужным отвечать на всякие глупости. Впрочем, Иван и не ждал ответа.

– Это же Илья Николаевич! Его Светлость, чёрт его дери, Виддер! Как я мог не согласиться?! Даже не зная, что это за проект такой! «Платон»! Вот тоже ещё названьице!

Иван беспомощно улыбнулся и развёл руками. Антон посмотрел на друга со скепсисом и иронией. Он чаще всего именно так смотрел на Ивана: с оберегающим скепсисом и спасительной иронией. Иван всегда был слишком восторжен, до степени: эйфоричен. Он как дитя видел этот мир как бездну удивительных возможностей. Не боясь в неё упасть, полагая, что это совершенно не обязательно. Можно парить. Конечно, можно. Если ты птица!

– Но тебе Создатель не дал крыльев.

– Что?! А!

Иван рассмеялся. Частенько создавалось впечатление, что товарищи слышат мысли друг друга. Возможно, это было не только впечатление. Ещё подростками они увлеклись разного рода духовными практиками, и одно время постоянно сидели на берегу Волги, постигая искусство концентрации и чтения мыслей. Мысли читать не удавалось, хотя однажды на отлично удалось переохлаждение. Их чудом удалось спасти, хотя Антон вернулся к жизни куда быстрее. Он всегда был пластичней Ивана.

– Я совсем не такой восторженный идиот, коим ты меня полагаешь! – заметил Иван. – Я давно вырос. И я учёный, чёрт возьми! Если уж и предполагать за кем из нас оторванность от реальности – то вовсе не за мной. А вот ты разбазарил, и продолжаешь разбазаривать свои совершенно удивительные способности!

Иван многозначительно посмотрел на Антона. Ему частенько хотелось взять на себя роль ментора. Хотя с самого раннего детства было отлично известно, кто именно не забудет в поход соль, спички и прочие исключительно прозаические составляющие бытия. И это был вовсе не Иван. Пришла очередь Антона рассмеяться.

– То есть ты по первому свисту Виддера бросаешь возглавляемую тобой кафедру, занимающуюся интересным тебе направлением – ради проекта, о котором ничего неизвестно кроме претенциозного названия, а от реальности, значит, оторван я?

Друзья посмотрели друг другу в глаза. И, наконец, пожали руки и обнялись.

– Привет!

– Привет.

– Как ты?

– Как и прежде. Реальность, от которой я, в отличие от тебя, не оторван, мне не интересна. И это отнюдь не парадокс. И даже не апория. Для людей с интеллектом.

Антон присел на ступеньки, жестом пригласив Ивана располагаться рядом. Иван покорно уселся, глубоко вздохнув.

– Я не помню, когда не знал Илью Николаевича.

– Хорошо, что я заставил его выбрать тебя, а не меня.

– Да он тебя и не заметил! Вы с ним до сих пор не знакомы!

Иван уставился на Антона.

– Кстати, почему? Как так получилось?

Антон усмехнулся.

– Потому что я умею скрываться в складках этой простой, как драпировка, реальности. Я всегда был умнее тебя.

– Ты?! – Иван подбоченился. – Может в детстве. Но уж точно не сейчас!

– Да, я. Если мы говорим о скорости соображения, а не о сумме знаний. Разумеется, ты всегда был усидчивей. Хотя толку от этого не так, чтобы слишком. Ничего особенного ты не насидел, кроме диссертаций. Да и те – лишь рамки, нормы и правила.

– Знаешь что?! Умение жить в рамках, нормах и правилах – это…

– Хорошему человеку правила не нужны.

– Это психопатам правила не нужны!

– Психопатам они как раз нужны! Хотя, кто сказал, что психопат не может быть хорошим человеком?

Антон подмигнул другу.

Иван отмахнулся, как от нелепицы. Антон усмехнулся.

– Хотя вполне объяснимо, почему ты даже не уточнил у Виддера во что он тебя втягивает. Ты задержался на той стадии развития, когда дитя безоговорочно верит в отца.

– Он мне не отец!

– И поскольку, да, у тебя не было отца, ты назначил Виддера на эту роль.

– Давай вот только без этих вот… обывательских проекций и популярных психологизмов!

– Ни в коем случае! Конечно без них. Но отрицать роль Виддера в формировании тебя как личности – так же нелепо, как поклоняться тому, кого никогда не видел. А люди сплошь и рядом вытворяют и первое и второе.

– Что первое и второе?

– Поклонение. И отрицание.

Друзья недолго помолчали. Антон продолжил:

– Возвращаясь к волнующему тебя: люди проводят вместе уйму времени – и… И ты не мог уточнить детали своей будущей работы? Как спрашивают друг друга люди. Словами. – Антон изобразил друга, заискивающе заглядывающего в глаза воображаемого патрона и учителя: – «Илья Николаевич, а что это за проект “Платон” такой? Почему ради него я должен бросить заведование кафедрой, с быстрыми перспективами стать действительным членом академии наук?»

Антон простодушно поморгал, состроив выразительную рожицу. Вышло как всегда очень похоже на друга.

– Да ну тебя! – Надулся Иван.

– Может быть этот проект…

Иван вскочил, подхватывая мысль друга:

– Миф о половинках, записанный Платоном. Андрогины, целые люди…

– Третьи люди, – ехидно заметил Антон. – А, может быть, и первые, – пробубнил он себе под нос, уже серьёзно, обдумывая что-то своё. Иван не услышал, он был слишком увлечён.

– Единственные целые люди! – Иван нервно расхаживал. – Слишком сильные. Слишком умные. Слишком…

– Слишком целые.

– Да! Слишком цельные. Они раздражали богов…

– Прежде всего, Зевса. Главного. Текущего, так сказать, руководителя лаборатории. Все остальные боги-сотрудники, научные, если угодно, сотрудники, – всегда подчиняются главному. Руководителю. Создателю. Отцу богов и людей. Точнее сказать: богов и душ.

– И у Зевса был создатель.

– Поэтому я и сказал: текущего руководителя лаборатории.

Но Иван, подсев на волну вдохновения, не обратил внимания на уточнение.

– Зевс принадлежит к третьему – заметь! – к третьему! – поколению богов, свергших предыдущее. Титанов. Причём отец Зевса, Кронос, имел милую привычку сжирать своих детишек. Мамаша подустала оплакивать крошек и подсунула Кроносу спелёнутый камень…

– Я не хуже тебя знаю мифологию! – Антон включил саркастичный тон. – Проект называется «Платон», а не Зевс и не Кронос. А Платон записал миф о половинках.

– И этот апокриф есть не что иное, как вариация на вечную тему бунта созданий против создателей.

– Скорее, на куда более вечную тему подавления бунта, – внёс коррективу Антон, в не слишком характерной для него серьёзной манере.

– А какая разница?

– Принципиальная! – Отчеканил Антон.

– Ладно. Мы далеко ушли от темы. Итак, богам надо было сохранить людей, чтобы не лишаться даров и почестей. Зевс нашёл способ уменьшить их силу, лишить андрогинов равности богам.

– Равности текущим действующим богам.

– Тупо разделив их пополам.

– Вот с тех пор половинки неудержимо влечёт друг к другу. И не только ради удовлетворения похоти они столь ревностно стремятся быть вместе. Очевидно, что каждый хочет другого не только из-за воссоединения плоти. Но почему именно и чего именно хочет – выразить не могут. Могут лишь догадываться, ощущая своё несовершенство.

– Таким образом, напрашивается вывод: любовь – это жажда целостности и стремление к ней. Ибо плоть воссоединяется часто, но душа едина. И у меня есть некоторые соображения на эту тему…

Внезапно Антон оборвался. По Набережной шла красивая девушка. Красивая девушка, знающая, что она красива. А это как раз тот случай, про который принято говорить: боги не зря старались. Если уж создаёшь живое произведение искусства, то снабди его должным понятийным мышлением. Хотя, конечно, всякое случается. Иван же, тем временем, всё ещё расхаживал, продолжая бормотать себе под нос:

– И предстал перед ними Гефест со своими орудиями и спросил их: «Чего же, люди, вы хотите один от другого? Может, не разлучаться ни днём ни ночью? Я готов сплавить вас воедино, и тогда из двух человек станет один…»

– Твой наизустный бубнёж чужого и мои собственные гениальные соображения оставим на потом!

Антон схватил Ивана за рукав и поволок за собой, вглядываясь вслед девушке, боясь упустить её из виду. Он точно знал: она здесь не просто так.

– Куда ты меня тащишь?! – Возмутился Иван, пытаясь вырваться из цепкого захвата товарища.

– Считай, что я Гефест. Прими и смирись. Тебе зачтётся.

Иван, механически ускоряя шаг по Набережной в диктуемом Антоном темпе, всё ещё не замечал идущей впереди девушки. Внезапно он остановился, как вкопанный.

– Я понял! Проект «Платон» изучает нейрофизиологию любви!

Антон вернулся за отставшим товарищем и настойчиво потащил его вперёд. Нельзя было упускать девицу из виду. Антон знал, что ни в коем случае нельзя! Она поднималась на мост. Это упрощало задачу. А если учесть, что девушка ни на что и ни на кого вокруг не обращала внимания – следить за ней, не привлекая оного к себе, вовсе не сложно. Антон не мог понять, что с ней не так. Это было удивительно. Как если бы вдруг математический гений споткнулся на задачке по арифметике. А все девушки и были для Антона именно что задачками по арифметике. И в отличие от Ивана, он щёлкал их безо всякого труда. Для Ивана всяческие коммуникации с прекрасным полом были высшей математикой. И даже хуже. Потому как высшей математикой он худо-бедно овладел. Интеллект и усидчивость творят чудеса, особенно если ты хочешь быть независим от смежников хотя бы в построении математических моделей исследований. А вот с девушками у Ивана не получалось. Хотя он был настолько же привлекательным, как Иван. По другому, но настолько же. И Антон Свитальский и Иван Ефремов были весьма красивыми молодыми людьми. А что куда важнее – харизматичными. Несправедливо будет не отметить тот факт, что девушки обращали внимание на Ивана. И девушки. И женщины. И внимание куда как пристальнее расхожего. В иных случаях даже навязчивое. Но Иван – он искренне не понимал, что может нравиться противоположному полу. А чего мы не понимаем – того для нас не существует.

– Да-да, – пробормотал Антон раздражённо. – Виддер решил с твоей помощью раскрыть секрет Гефеста. Никого ещё бездарней не нашёл. Решил, так сказать, пойти от противного.

– Какой секрет? – удивлённо уставился на друга Иван.

– Как не сплавить не того с не той! Пошли, пошли! Немного практики ещё ни одному теоретику не повредило!

– В смысле?!

– У тебя когда последний раз секс был?!

– Джентльмены о таком не распространяются.

– Понятно. Целибат.

Девушка зашла в крупный торговый комплекс и нырнула в подземный этаж, где располагался продуктовый супермаркет.

– Всегда хотел рассмотреть в ближнем бою, если можно так выразиться, что едят такие феи, при росте в метр семьдесят никогда не выходящие за границу пятидесяти килограммов. Хотя в этой – сорок семь. Хм… С половиной!

– Тебе бы фокусы показывать!

– Ага. Или электронными весами работать.

– Откуда ты знаешь, сколько она весит?!

– Ты же знаешь, что просто знаю.

– Вот я и хочу понять механизм этого «просто».

– Я бы на твоём месте лучше бы попытался понять эту девушку. С ней совсем всё непросто.

– И это ты тоже «просто знаешь»?

– Не так это и просто, между прочим! – Антон подмигнул Ивану. – Идём знакомиться.

– Ни за что! Это неприлично. Да ещё… в супермаркете!

– А где прилично?

Но ответить Иван не успел – Антон уже стремительно шёл вдоль рядов в заданном направлении.

Девушка зависала у холодильника с молочными продуктами. Иначе её состояние и нельзя было назвать. Так бывает иногда: вот только помнил, что надо купить – и вышибло. Вышибло напрочь. Абсолютно!

Антон, приближаясь к прекрасной незнакомке, обернулся к товарищу и беззвучно проартикулировал: «Учись, пока я жив!»

Иван состроил ему предостерегающую мину. Но на Антона это никогда не действовало. Он вежливо оттеснил немногочисленных покупателей – основная масса в это довольно позднее время суток тусовалась там, наверху, в мире шмотья. Тряпочные лабазы, идя навстречу своему основному потребителю – тому самому менеджеру среднего звена, уходящему с работы после восемнадцати, – работали допоздна, под ритмичную музыку, не оставляющую возможность выпасть из парадигмы. Так что в мире жратвы пока было затишье. Впрочем, в мире стало столько жратвы, что проблема голода давно не касалась самого разнесчастного менеджера любого из звеньев. Этого самого менеджера стала куда как актуальней касаться проблема желанного размера XS, куда основная масса уже не могла упихнуть свои свисающие бока и толстые ляжки. Потому что постоянно от чего-то страдая, эти звенья заполняли свою эксзистенциальную пустоту ничем иным, как едой. А потом они страдали от того, что напихались под завязку – и снова страдали. Девушка, стоящая у холодильника, не страдала. Конкретно сейчас она не страдала ничем. Её будто не было. Для Антона. Как нет для зверя объекта без температуры, запаха, звука и вибрации – так для Антона не было человека без мысли и чувства. И если эта девушка настолько продвинута, что может останавливать бесконечный внутренний монолог – она, безусловно, заслуживает интереса! Что это?! Как это?! Годы медитаций? Или то, к чему он шёл, сколько себя помнит – и всё ещё не дошёл, – дано ей по факту рождения?! Тогда она уникум. И уникумы чувствуют друг друга. Но девушка не чувствовала ничего. Она просто смотрела в глубины холодильника с молочкой.

Антон вежливо обтёк девушку, едва коснувшись её, и открыл дверцу холодильника.

– Извините!

Девушка механистически вежливо улыбнулась. Он улыбнулся в ответ. В некотором отдалении Иван делал Антону страшные глаза. Понимая, что если его друг что-то решил, то никакие страшные глаза, и даже глаза страха – не помогут.

Антон взял пакет кефира и ещё раз улыбнулся. Она снова улыбнулась в ответ. И снова – без единой эмоции! Антон был так смущён, что пакет кефира выскользнул у него из рук.

– Вот, блин, руки-крюки! Простите!

Они разом присели, соприкоснувшись головами.

И если бы взгляды прожигали – Антон остался бы без кисти! Потому что Иван заметил, как неуловимым движением Антон вытащил из сумочки девушки кошелёк и сунул себе в задний карман джинсов. Мгновенно! Как мангуст в броске. Среди многих и многих талантов Антона этот занимал далеко не последнее, хотя и отнюдь не почётное место!

– Спасибо! – Раскраснелся Антон, принимая у девушки пакет кефира.

– Ну что вы. Это я тут всё… заблокировала собой! – Произнесла она совершенно ровно, удивительным глубоким голосом. Произведшим на тихонько подкрадшегося поближе Ивана совершенно ошеломительный эффект. Он никогда раньше не слышал таких прелестных, таких глубоких, таких полифонических голосов! Ему казалось, что все девушки – они как чайки. Способны производить звуки только высоких тонов, непрерывно следующих друг за другом. Иван застыл и так и стоял, пока Антон не потащил его дальше, к полкам со спиртным.

Девушка осталась у холодильника. Она несмело протянула руку в баночке йогурта и стала ощупывать её, как слепая.

– Зачем ты спёр у неё кошелёк?! – Прошипел Иван, оглядываясь на прекрасную, хотя и очень странно себя ведущую, незнакомку.

– Чтобы вас познакомить.

– Тогда для начала познакомь меня с логикой этого мероприятия, а то я что-то не улавливаю!

– Знакомство должно быть красиво обставлено! Ради тебя стараюсь, между прочим! Давай, накладывай что-нибудь в корзинку. Что-нибудь лёгкое. Креветки. Рукколу. Сделаешь ей салат. После.

– Я?! Салат?! После какого «после»?!

Но Антон уже сам хватал с полок и из холодильников провизию, по дороге зацепив здоровенный леденец на палочке, который тут же распаковал и засунул в рот, под укоризненным взглядом интеллигентного Ивана.

Чуть позже, они пристроились в ту кассу, где уже стояла девушка. Подошла её очередь.

– Девушка! Вы всех задерживаете! – Спустя десяток секунд копаний клиентки в сумочке в поисках кошелька, изрекла молодая ещё и вполне симпатичная девица, работающая в приличном современном московском супермаркете. Изрекла тем же самым тоном, что поколениями изрекали её предшественницы по всем просторам необъятной родины в гастрономах и привокзальных лавках, коопмагах и закрытых распределителях.

– Это в ДНК подвида встроено. Филогенетическая память, ничего не попишешь! – Шепнул Антон Ивану.

Иван недовольно дёрнулся. Весь его вид красноречиво говорил о том, что проблемы у «их» девушки с кассиршей только и только из-за Антона.

Девушка же тем временем обернулась, чтобы оценить масштаб задерживаемых ею «всех». И искренне вглядывалась в Антона и Ивана. Больше никого не было. Но было непонятно: девушка действительно не видит, что никаких «всех» не задерживает, или же она настолько изысканно-сдержанна в своём сарказме? В любом случае, она сделала извинительную мордочку «всем», причём взгляд её простирался куда дальше, чем следовало бы. Антон подмигнул кассирше, ткнув Ивана вбок.

– Позвольте, я расплачусь! – Неожиданно для самого себя вырвалось у Ивана, заворожено глядящего на девушку. Он достал кошелёк. – Посчитайте вместе!

Кассирша фыркнула. В этом незамысловатом движении воздуха сквозь её носовые ходы отчётливо прослеживалась вся гамма эмоций, из века в век достающаяся таким девушкам, на которую неотрывно таращился Иван, от девиц, подобных той, что сидела на кассе. Самый первый слой, достаточный для понимания: «ну коне-е-ечно, как такая фифа – так сразу спасители найдутся!» Собственно, проблема этих девиц в том, что этим слоем они ограничиваются. Хотя, возможно, не проблема, а как раз – решение. И даже оберег. Копни они чуть глубже – и кто знает, какой кошмар заденешь полотном лопаты. Не все способны копать глубже, оставаясь при этом в добром психическом здравии. Психическое здравие, собственно говоря, присуще от и до только тем, кто не способен, и разумно не желает копать глубже первого слоя.

Девушка кивнула Ивану. Вот так вот просто кивнула. Ему показалось, что они знакомы лет сто. Тысячу! Тысячи тысяч лет они знакомы с прекрасной незнакомкой. Которую он сейчас спасёт! Спасёт от унижения на этой самой кассе. Какая разница где. Ключевое: спасёт. Он – храбрый рыцарь на белом коне! Она – прекрасная принцесса, дожидающаяся его в заточении. Кассирша – огнедышащий дракон, охраняющий башню. Водонапорную башню с дерьмом.

«Огнедышащий дракон», ещё раз красноречиво фыркнув, с ожесточением отсканировал йогурт и вышвырнул его с ленты. «Храбрый рыцарь», не могущий оторваться от созерцания «прекрасной принцессы», выложил на освободившуюся ленту продукты из своей корзинки, на автомате достав карту и протянув её «огнедышащему дракону». Удивительнейшим из удивительных голосов, проникновенно, будто исполняя «Песнь Песней», «прекрасная принцесса» молвила «храброму рыцарю»:

– Мне неловко. Неудобно. И это не выход. Где я могла посеять кошелёк? Елена.

«Огнедышащий дракон» изрыгнул:

– Проходите!

Иван от неожиданности уронил банковскую карту. И вот они с прекрасной Еленой оба оказались на корточках. Рядом с картой Ивана лежал и её кошелёк.

– Вы его здесь и выронили. Иван! – Чуть запоздало представился молодой доктор наук, поднимая удивительнейшим образом нашедшийся кошелёк и протягивая Елене. Она улыбнулась и протянула ему его банковскую карту.

– Не удивительно. При моём… – Она на мгновение запнулась, будто подыскивая верную формулировку. – При моих особенностях. Странно, но вас я осязаю в пространстве.

Она замолчала. Иван ожидал пояснения. Что это значит, «осязаю в пространстве»? Но Елена несколько секунд разглядывавшая Ивана с пристальным интересом исследователя, только и сказала:

– Спасибо!

– Не за что! Вы просто уронили. Я просто поднял.

Они синхронно распрямились и вместе пошли на выход.

Антон подмигнул кассирше и положил перед нею фантик от леденца.

– Гипогликемия! Вовремя сахар в ток крови не поступит – и ага!

Он вытаращил глаза и вывалил язык. Кассирша улыбнулась.

– Вам очень идёт улыбка. Когда вы так улыбаетесь – сразу видны бездны нежности и нерастраченной любви. И вас запросто полюбит какой-нибудь осёл. Как в мультике про Шрека! Тамошняя драконша была очень премиленькой!

Удивительно, но кассирша не только не опалила Антона пламенем, но и улыбнулась ещё шире.

Забрав карту, Антон обогнал парочку и притормозил у охранника, читающего новости с экрана телефона. И протянул ему леденец.

– Тебе, мужик, нужна глюкоза. Чтобы – во-о-он! – на экранчиках сосредоточиться!

На одном из мониторов отлично просматривался холодильник, у которого Антон подрезал кошелёк у «прекрасной принцессы». Охранник равнодушно принял леденец, и так же равнодушно выбросил в корзину.

Мимо них проплыли Иван и Елена.

– Сколько я вам должна?

– За йогурт? – обезоруживающе улыбнулся Иван.

– За заботу и готовность помочь.

– Да я! Да как же! Вы мне ничего не должны! – Выпалил он с праведным мужским возмущением.

Внезапно Иван осознал, что ещё никто и никогда так на него не смотрел. Настолько доверчиво и глубоко. Настолько удивительно близко. Стоит ли вообще обращать внимание на девушек и женщин, не могущих, не умеющих так смотреть?! А вдруг миф о половинках, записанный Платоном, никакой не миф? И именно так смотрит душа в душу?!

– Мне негде переночевать, – сказала Елена всё тем же обворожительно ровным, как из неземных краёв, голосом.

Иван улыбнулся чему-то или кому-то внутри себя и, не сказав ни слова, предложил ей руку.

Охранник, вместе с Антоном наблюдавший сцену, с наигранной ехидцей прокомментировал, обращаясь к нему, но глядя парочке вслед:

– Совсем у вас всё просто стало, да?!

– Я бы не сказал.