Бессмертный

Апрельским ветреным утром на Курумоч – Самарский государственный аэропорт имени Королева приземлился «Боинг-767», и пассажиры его перешли в автобус. Таможенники ждали их, тихо перебрасываясь словами.

На трех языках говорил динамик.

Вот пассажиры показались в дверях.

– Пройдите здесь, господин. Благодарю. Можете идти. Благодарю. С вами ваш сын и слуга? Прошу, господин Фикрет, солнечный Узбекистан рад встреть вас.

Господин Фикрет, профессор психологии из Стамбула, получил назад свои бумаги, быстрым уверенным шагом пересек зал и, обгоняя других пассажиров, ступил на широкое крыльцо.

Тут ветер разогнал тучи, и на асфальт упали мечущиеся тени молоденьких ив. Господин Фикрет перехватил кейс другой рукой и обернулся, поджидая сына.

– Как тебе эта земля, дитя мое? – улыбаясь, спросил он, обнимая юношу за плечи и пропуская чуть вперед.

– Мне тяжело. Я устал, отец. Здесь скопилось очень много зла.

– Мы скоро отдохнем, профессор ласково погладил сына по плечу и стал спускаться по ступенькам.

За ними на расстоянии следовал преданный слуга с двумя чемоданами.

Молодой человек, куривший возле «Malibu» молочного цвета, бросил сигарету и направился навстречу потоку приезжих. Господин Фикрет, внимательно осмотревшись, пошел прямо к нему.

– Господин Фикрет Низам-оглы? Я не ошибся? – нерешительно спросил молодой человек по-турецки. Он снял солнцезащитные очки и спрятал их в наружный карман легкой кожаной куртки. – Я буду при вас переводчиком и вашей тенью. Прошу вас, вот машина, садитесь. Как долетели? Все ли хорошо?

– Благодарю.

Переводчик суетливо открыл дверцу машины. Профессор лишь кивнул, садясь на переднее сидение. Переводчик открыл заднюю дверцу.

– Устраивайтесь, прошу вас.

– Спасибо, – вежливо сказал сын профессора и улыбнулся. – Не стоит беспокоится.

– Сейчас. Я устрою ваши вещи. Секунду.

Переводчик отпер багажное отделение и, указав слуге, отпер для него заднюю дверцу, потом сел на место водителя.

– О багаже не беспокойтесь, господин Фикрет, его привезут на институтской машине. Для начала, я думаю, мы поедем в отель, где вы сможете принять ванну и отдохнуть.

И вот уже они мчались по зеленым улицам Самары. Переводчик не уставал описывать его красоты. Откинувшись на спинку сидения, профессор лениво прикрыл веки, и бледные тени упали на его глаза, а пушистые ресницы томно смежились.

«Что за красавец, черт побери, – подумал переводчик, поглядывая на дрожавшее в зеркале отражение белого породистого лица. – И умеет подать себя. А парень пошел не в него».

Действительно, юноша нисколько не походил на своего отца, может быть из-за нездорового вида и крайней худобы. От природы он был смугл, и кожа на лице отдавала желтизной, обтягивая скулы. Ввалившиеся темно-карие глаза глядели перед собой с черной тоской измученной птицы.

Красный свет загорелся неожиданно, и переводчик рывком надавил на тормоз, чтобы вовремя остановиться, а водитель обернулся, поглядывая в боковое зеркало.

– Архитектура, конечно, еще хранит на себе штамп ускоренного построения коммунизма в одной данной стране. Вот, пожалуйста: «хрущевки», дома в стиле соцобщежития и соцэкономики. Но город растет. Строятся современные отел и деловые здания. Одно из них мы сейчас проезжаем. В проекте участвовала голландская компания.

Переводчик замолчал. Ему стало скучно и неуютно. День оказался для него тяжелый. Он наблюдал за тенями молодой листвы, пляшущими по ветровому стеклу и прислушивался к толчкам крови в висках. Головную боль он принял, как логическое завершение длинно цепи неприятностей.

Профессор открыл глаза и, скучая, смотрел в ветровое стекло.

– Господи, хоть бы этот турок сумел помочь нам! – воскликнула молодая рыжеволосая женщина, прижимая к себе сумочку и сверток в белом целлофановом пакете с рекламой «Мальборо». – Такси, такси, – она помахала рукой, выбегая на проезжую часть. – Идем, Игорь, скорее. До института психиатрии довезете, водитель?

– Садитесь, – водитель небрежно кивнул, опираясь обеими руками на руль.

Пассажиры тем временем устраивались на заднем сидении. Мужчина держал на руках одетого в глухой вязанный комбинезон из голубой шерсти ребенка лет двух по виду. Ребенок пыхтел и выгибал спину, упираясь головой в грудь мужчины. Женщина села рядом и посадила ребенка себе на колени.

Машина тронулась. Ребенок завизжал высоким неприятным голосом, словно на полной скорости нажали на неисправный тормоз.

– Тише, Валечка, Тише. Смотри, собачка. Машинка едет.

Ребенок не переставал визжать.

Водитель взглянул в зеркало заднего обзора и был неприятно поражен выражением лица ребенка. Мальчик был олигофреном.

– Хуже всего, когда маленькие дети болеют, – только и сказал он, вздыхая.

Таксисты изменились в наше время, они стали мрачные и неразговорчивые. Водитель больше не произнес ни слова, не спуская глаз с дороги. А родители промучились, уговаривая Валечку вести себя тише и передавая его друг другу.

– Приехали, – наконец сказал водитель.

– Спасибо. Сколько с нас?

Мужчина вышел с ребенком, а женщина осталась расплачиваться.

Водитель, бросив деньги в бардачек, укатил, а женщина подошла к мужу.

– Почему-то он беспокойный сегодня, – сказал тот, с трудом удерживая ребенка.

– Напугался дороги. Пошли.

– Нет. Он с утра такой.

– Тимур говорил, что этот турок чудеса творит.

– Пошли.

В Институте Психиатрии пахло свежей краской и гулко отдавались шаги в длинных коридорах.

– Вот сюда, на второй этаж. Посиди в этом кресле, – мужчина отдал женщине ребенка.

– Иди, узнай, – ответила она, перехватывая сына удобнее.

– Сейчас.

Мужчина ушел.

Медик-женщина в распахнутом белом халате спешила по коридору.

– Вы кого ждете? – мимоходом спросила она, проходя мимо ряда кресел.

– Нам назначено. Профессор Низам-оглы.

– А. Он не принимает, вы знаете?

– Знаю.

Женщина в белом халате, даже не задержавшись, пожала плечами и на ходу сунула руки в карманы. Тут бегом вернулся Игорь.

– Пошли скорее, Наташа, нас ждут, – торопливо сказал он, схватил ребенка и пошел первым, за ним последовала его жена, а женщина в белом халате хмыкнула и свернула на лестницу.

Тимур Шамсуддинов, переводчик профессора Низам-оглы, ждал их перед дерматиновой дверью.

– Входите, ребята, – пригласил он и бесшумно раскрыл дверь. – Господин Фикрет, вот эти люди.

– Пригласите их сесть, Тимурхон, – сказал профессор, улыбаясь. – Пусть рассказывают. С помощью Аллаха я постараюсь им помочь.

Ребенок успокоился под взглядом профессора. Тот, слушая торопливый перевод, поднялся, обошел стол, склонился над ним и пощелкал пальцами, потом осторожно приподнял смеженные детские веки.

– Какой хороший мальчик. Скажите им, Тимур, что я хочу наблюдать их сына. Только тогда я смогу что-нибудь сказать. Пусть оставят его в клинике, а сами придут через неделю, в это же время.

Надежда. Всю долгую неделю надежда. Мать всегда надеется. Только чудеса происходят редко.

Игорь взял жену под руку и, поддерживая ее, стал подниматься по лестнице. Последняя надежда. А есть ли она?

Женщина взглянула на мужа. Он сжал ее локоть.

Вот и знакомая дерматиновая дверь. Но она заперта. Игорь усадил жену в кресло под огромным кустом китайской розы, сам походил из угла в угол, сел в противоположное кресло, взял с журнального столика брошюрку, повертел и бросил на столик, откинувшись и вытянув ноги, но тут же подобрал их и закинул одну на одну. Женщина не двигалась, глядя прямо перед собой.

Что такое надежда? Это долгое ожидание. Это вера в Бога и высшие добро, которая никогда не оправдывается.

Профессора все не было.

Человек слаб, поэтому он надеется и верит. Жизнь – страшная штука и без этих двух слов она похожи на ад. Но человек создал Бога, и Бог дал надежду. Может быть она и спасет…

– Простите, – сказал Игорь, поднимаясь.

Проходивший мимо невысокий мужчина в белом халате остановился.

– Слушаю вас.

– Скажите пожалуйста, когда подойдет профессор Низам-оглы?

– Низам-оглы? Он не бывает тут. Кажется, он сейчас работает в отделении.