Горький берег солёного моря

Пролог

Вспышки света на черном небосводе…

Крики…

Грохот громадных волн…

Крики…

Рев ветра и шум дождя…

Крики…

Треск деревянных балок…

Вновь крики беспомощных людей…

– Держи курс! Держи курс! А, черти, почему болтается парус!? – пронзает пространство голос капитана.

И его слышат. Его слышат все на этом судне. Словно непогода смолкает на миг, на ничтожную долю секунды, давая жалким людишкам шанс спасти себя.

Но ответа нет, никакого действия нет. Каждый слишком занят своим спасением, чтобы услышать, что через мгновение они могут погибнуть все.

Порывы ветра становятся сильнее. Будто лапы жадного до крови зверя они вонзаются в тонкую белую материю и тянут, тянут, тянут ее…

Вдруг какой-то матрос замечает атаку монстра. Он смотрит на капитана, но тот у штурвала, и нет ни секунды, чтобы повторить приказ. Тогда матрос сам принимает единственно возможное решение. Добирается до мачты, карабкается на нее, пытается остановить зверя, вырвать ткань из цепких когтей…

Но уже в следующий миг несчастный срывается и камнем летит вниз, к бездне, которая давно уже поджидает его за бортом. И парус продолжает разматываться, и уже последние тросы рвутся под натиском непогоды…

Капитан пытается удержать штурвал, пытается развернуть корабль, пытается сделать хоть что-нибудь, чтобы суденышко продержалось на волнах до той секунды, когда очередной порыв ветра окончательно оторвет парус. Но заветная секунда никак не наступает.

И вновь непогода смолкает на краткий миг. Только в этот раз она не дает людям шанса на спасение. В этот раз монстр смеется, торжествуя, празднуя свою победу. А мачта, на которой развевается белый флаг, медленно накреняется, замирает, после чего с грохотом падает на кормовую надстройку, лишая судно и штурвала, и того, кто этот штурвал держал до последней секунды.

Повинуясь новому господину, судно медленно поворачивается параллельно волнам, кренится на правый борт…

Через пару минут все кончено. Лишь многочисленные обломки, да тела живых и мертвых напоминают о том, что еще совсем недавно в этом месте бескрайнего океана боролось с волнами дерзкое суденышко.

* * *

Солнечный свет…

Плеск волн…

Ветер играет в листве…

Плеск волн…

Щебетание птиц…

Плеск волн…

Он медленно отрывает руку от песка и закрывает ладонью глаза, прежде чем открыть их. Садится и делает глубокий вдох, убедившись, что он действительно на берегу и все самое страшное осталось… впереди – там, в этом обманчиво спокойном океане, что раскинулся у его ног.

Сделав еще один глубокий вздох, он поворачивает голову вправо, потом влево, внимательно приглядываясь к мусору и обломкам, выброшенным на берег. После того, что случилось ночью, ему меньше всего на свете хочется обнаружить себя на этом берегу в одиночестве.

К счастью, он видит того, кого ищет, совсем неподалеку. Он встает и подходит к человеку (слава Богу, он дышит!), которому помогал почти всю ночь держаться над поверхностью воды.

Он хорошо знает этого человека. Этот молодой красавец был первым помощником капитана на судне. Он переворачивает человека на спину…

Что ж, красавцем его вряд ли кто-то теперь сможет назвать. Вероятно, во время падения, помощник капитана размозжил себе голову, содрав кожу почти с половины лица. Конечно, при должной помощи, его рана быстро заживет. Но шрам останется на всю жизнь.

– Надеюсь, приятель, твоя жена полюбила тебя не за красивое личико, – усмехается мужчина.

Понимая, что бездействовать нельзя, он решает построить укрытие от солнца для раненого, после чего осмотреться вокруг, найти воду, еду, собрать вещи, которые могут пригодиться.

К концу дня становится понятно, что он и его спутник, все еще находящийся без сознания, выброшены волнами на тропический остров…

* * *

Полумрак…

Приглушенные голоса…

Треск поленьев в камине…

Приглушенные голоса…

Шорох ткани…

Приглушенный смех…

Он медленно открывает глаза, стараясь не пошевелиться. Он не хочет привлекать к себе внимание…

– Госпожа, он очнулся! – пронзает относительную тишину звонкий женский голосок.

Нужды таиться больше нет, и он медленно поворачивает голову. Ему улыбается девушка приятной наружности. Сразу бросается в глаза то, что одета она совсем иначе, чем те, кого он привык видеть: платье очень простое и очень тонкое, рукавов нет, вырез… Слишком большой, чтобы это можно было назвать приличным. Волосы девушки собраны в пучок, поверх которого намотан кусок той же ткани, из которой сшито ее платье.

Продолжая улыбаться, девушка быстро поднимается со своего места, кланяется кому-то и уходит. Несколько секунд он видит лишь пламя в камине, потом его заслоняет другая девушка.

Она тоже одета слишком вызывающе, на его взгляд. Но платье ее выглядит более дорогим, да и держится она куда более высокомерно, чем первая.

– Госпожа? – шепчет он одними губами.

Она улыбается. Приветливо, успокаивающе.

– Вам слишком много пришлось перенести, граф. Но теперь Вы в безопасности. Вам ничто не угрожает, а единственное, в чем Вы нуждаетесь – это отдых. Поспите. Мы поговорим с Вами утром.

Она гладит его по руке, продолжая улыбаться. Потом уходит, оставив с ним служанку на тот случай, если ему что-нибудь понадобится.

Он медленно поворачивает голову и смотрит, как тени танцуют на потолке, покрытом причудливой росписью. И вновь облегченно вздыхает. Теперь он не просто на берегу, теперь он среди людей. Да, они одеваются странно, почему-то называют его графом, но они говорят на том же языке, что и он, и они могут и хотят ему помочь…

Глава 1 (Анна)

Почти каждое утро Анны начиналось одинаково. Она вставала очень рано. Уже светало, но солнце еще не успевало выглянуть из-за макушек окрестных гор, когда девушка привычно, тайком выбиралась из дома. На улице было прохладно, на траве блестела роса, с моря дул легкий ветерок, наполняя прибрежный воздух солоноватым ароматом. Запахнув плотнее шаль, Анна быстро оглядывалась по сторонам и бежала вниз по улице. Она знала, если отец или мать заметят ее сейчас, то наказание будет крайне суровым. Лишь миновав пару улиц, она оборачивалась, желая вновь убедиться, что за ней нет погони, и сбавляла шаг.

В этот час город только начинал просыпаться. То тут, то там можно было расслышать скрип телеги, цокот копыт по каменному мосту. Но людей на улицах пока было совсем немного. Только изредка Анне встречались портовые рабочие и банкиры, которые спешили в ту же сторону, что и она. Некоторые узнавали девушку и смотрели на нее недобрым взглядом, словно предупреждая, что могут донести ее отцу, если она не бросит своих ранних прогулок. Ведь разве это было правильно, чтобы купеческая дочь в столь ранний час шла по улице одна, желая встретиться с человеком, с которым ее разделяло больше, чем просто море?

Впрочем, были и те, кто смотрел на нее с сочувствием, кто невольно разделял ее боль и страдания, всякий раз, когда Анна приходила на причал и, устремив взгляд на суда на рейде, стояла до тех пор пока последнее из них с приливом не заходило в порт. Судов обычно было немного – два, три, четыре – и свои места у причалов они занимали достаточно быстро. Однако для Анны эти минуты тянулись целую вечность. И еще целую вечность ей приходилось ждать до тех пор, пока первые пассажиры не начинали покидать суда после проверки всех бумаг.

Ожидая их, идущих с конца причала, Анна стояла на берегу, сцепив на груди руки и не переставая молиться, чтобы ее возлюбленный оказался в их числе. А потом спешно убегала обратно домой, потому что не было смысла ждать тех, кто покидал судно последними – ее милого среди них быть не могло. Слезы заливали лицо девушки, с нежных губ слетали проклятья в адрес того дня, когда не смогла она остановить Василия и позволила ему уплыть за море.

С той поры прошло два года. Но каждый день ей казалось, что это было лишь вчера.

– Мне нужны деньги, иначе твой отец не позволит нам пожениться, – сказал ей Василий.

– Разве у тебя нет денег? – удивилась Анна, ткнув пальцем в пухлый кошелек на поясе у сына кузнеца.

– Этих денег так мало, что лишь мы с тобой можем видеть их. Чтобы такой человек, как твой отец, счел меня, по крайней мере, обеспеченным, я должен стать вдвое богаче него, – улыбнулся Вася.

Поначалу девушка думала, что Вася шутит. Однако он не шутил. Она встретила его через неделю на причале за несколько секунд до отплытия. Он ничего не хотел ей говорить, полагая, что Анне хватит письма, которое он оставил для нее у своего отца. Василий знал, что она не одобрит его идею, что будет плакать и умолять остаться.

– Это мое решение. Это наш с тобой единственный выход быть вместе. Не плачь, любимая. Моя прекрасная Анна, пожалуйста, не разрывай мне сердце, – сказал молодой человек.

Но она все равно плакала, все равно просила его остаться. Потом упала на колени и стала умолять взять ее с собой. Она не хотела его отпускать…

Но он уплыл, оставив ее одну. И тогда она, стоя на причале и плача, поклялась, что будет ждать Василия всю жизнь. Что никто и ничто не посмеет разлучить их больше, чем сейчас это делало море. И лучше она умрет старой девой, чем будет называть супругом другого.

С тех пор ничто не могло ее остановить: ни буря, ни холод, ни запреты родителей. Она обещала ждать его и ждала. Приходила встречать, не теряя надежды, что именно сегодня он сойдет с корабля на родной берег, что обнимет ее, что согреет ее.

Ей говорили, что она сумасшедшая, что напрасно тратит свое время и свою жизнь, продолжая ждать возвращения человека, который даже не удосужился ей письма за два года написать. Анна не слушала таких людей. И все же иногда, по возвращении домой, девушка почти без чувств падала на свою кровать и, вытирая последние слезинки, думала, что завтра она не сможет прийти на причал. Что сегодня она потратила все силы и все слезы. И лучше было бы поддаться уговорам родителей и оставить бессмысленную борьбу.

Однако на другой день она вновь поднималась до рассвета, тайком выходила из дома и приходила на причал. И слезы бежали по ее щекам, падая в набегающую волну и обретая спокойствие в недрах безумной стихии.

* * *

Дом родителей Анны выделялся в городе. Это был самый новый, самый большой и, на первый взгляд, самый уютный дом в селении. Пожалуй, лишь дом градоначальника мог потягаться с хоромами купца. И, конечно, многие жители города завидовали богатому семейству.

Однако Анне ее жилище совершенно не нравилось. Все в этом доме казалось ей чужим, словно все было одолжено на время и вот-вот должно быть возвращено. Да и места в этом доме было не так уж и много. Как ни старалась девушка, она никогда не могла найти уголка, чтобы побыть наедине со своими мыслями. То приходила младшая сестра с пустым разговором, то родители поручали следить за прислугой, лишь бы дочь не сидела без дела. А порой ей казалось, что кто-то неведомый подкрадывается к ней. Он был везде, и от него нельзя было спрятаться. Он сочился из всех щелей, смотрел из-за каждого угла и словно постоянно осуждал девушку.

Куда больше нравился Анне прежний дом – тот, которым владел Трофим Георгиевич до своего внезапного обогащения. Анне было лет семь или восемь, когда отец с матерью решили переехать. Но девушка отлично помнила не только расположение комнатушек в старом доме, но даже запахи и звуки: и аромат свежего хлеба, и наваристых кислых щей, и шорох маленького мышонка за стеной, и тихий гул колеса прялки, и вой ветра в камине столовой, который, по словам матери, выдувал деньги из их карманов.

"И лучше бы дул он тогда сильнее, – частенько думала Анна, – чтобы ни копеечки в наших карманах не осталось. Чтобы мы с Васей были ровней. Чтобы он не уплыл за море. Чтобы мы смогли быть вместе уже вчера…"

Впрочем, не было смысла сейчас вспоминать о прошлом, о тех днях, когда Анна чувствовала себя свободной и счастливой, и зависела от окружающих и их мнения куда меньше, чем сегодня. Такие мысли нагоняли на нее тоску, а иногда девушка даже начинала плакать, горюя о своей судьбе. Новые слезы же ей сейчас были совсем ни к чему. Надо было скорее переодеться после похода на причал и привести себя в порядок.

Несмотря на внешнее богатое убранство дома, большинство комнат в нем выглядели весьма и весьма скромно. Например, в комнате Анны не было другой мебели кроме той, что была необходима: шкаф, стул, стол, кровать. Справедливо полагая, что если можно внезапно разбогатеть, то и внезапно разориться не составит труда, Трофим Георгиевич не разбрасывался деньгами понапрасну, а вкладывал их в надежные предприятия, надеясь приумножить. Да и на приданое дочерям следовало скопить пару хорошеньких сумм, чтобы брак с ними мог заинтересовать нужных людей.

Девушка села на кровать и вздохнула. Идти вниз – в столовую – совсем не хотелось. В том состоянии, в каком она сейчас находилась, она не желала видеть ни родителей, ни сестры. Не могла спокойно выслушать их обидных замечаний, их запретов, их угроз.

А ведь, что самое удивительное, поначалу, когда они с Василием только познакомились, ни отец, ни мать почему-то не были против их встреч. Они охотно позволяли молодому человеку приходить в гости. И даже благосклонно относились к его подаркам. Анна прекрасно помнила, как на ее шестнадцатилетие Василий подарил ей недорогую заколку, и Дарья Емельяновна выразила одобрение этому подарку.

Но потом они охладели к молодому человеку. Его присутствие рядом с Анной стало нежелательным. И тогда молодым людям не осталось ничего другого, как только встречаться тайно. Убегать в горы, бродить по лесам, по лужкам на крутых склонах и прятаться от летнего зноя и зимних холодных ветров в развалинах церкви на берегу непокорной горной реки.

Теперь Анна жалела, что не дала согласия Василию сбежать вместе, когда у них был такой шанс. Она как всегда решила, что ее возлюбленный шутит, потому что не могла представить себе, чтобы он думал так смело и опасно. Да и себя, убегающей от родителей, девушка никак не могла представить. Несмотря ни на что она все же была любящей и послушной дочерью.

Тем временем в столовой ждали только ее. Стол уже был накрыт. Родители и ее младшая сестра уже заняли свои места. Они о чем-то разговаривали, но едва Анна отворила дверь, разговор прекратился. Девушка вошла, извинилась за опоздание и села.

Не сказав ни слова, Трофим Игнатьевич велел подавать завтрак. Молчание сохранилось и тогда, когда все принялись за еду. Напряжение повисло в воздухе, и Анна уже готова была сама нарушить тишину, лишь бы только не чувствовать, как оно нарастает.

Впрочем, ей не пришлось усугублять свою вину.

– Ты опять ходила на причал? – спросил отец, искоса поглядывая на Анну.

Девушка дожевала ложку каши и ответила:

– Да.

Отец хотел сказать что-то еще, но решил промолчать. Не к чему было зря сотрясать воздух. Трофим Игнатьевич знал, что перепробовал уже все способы убедить Анну в ошибочности ее действий. И ни один не помог. Теперь ему оставалось лишь запереть дочь в комнате и никуда не выпускать, но это была крайняя мера и пойти на нее купец пока не отваживался.

В отличие от отца мать всегда ругала Анну и никогда не упускала возможности сделать это еще раз:

– А сколько уже раз мы запрещали тебе ходить? Сколько?

– Много, – тихо сказала девушка, не отваживаясь посмотреть Дарье Емельяновне в глаза.

– Ой, мамочка, ее не перевоспитаешь, – вставила Марина.

Отец строго посмотрел на младшую дочь, и девушка виновато опустила голову. Дарья Емельяновна тоже примолкла. И вновь нестерпимая тишина повисла в столовой. Анна пыталась есть, но кусок не лез в горло. Девушка сложила салфетку и начала вставать из-за стола, но отец жестом велел ей остаться.

– В этом году тебе девятнадцать исполняется. Засиделась ты, милая, в родительском доме.

– А все из-за твоего поведения, из-за этих прогулок на причал! – поспешила добавить Дарья Емельяновна. – В городе ни одного приличного кавалера не осталось, который бы согласился на брак с тобой.

Анна постаралась выглядеть виноватой, но в душе надеялась, что этот упрек станет последней фразой в неприятном разговоре.

– К счастью, папенька, подыскал тебе достойную партию, – с улыбкой сообщила Марина.

Анна почувствовала, как у нее холодеют руки. Она резко подняла голову и тут же почувствовала легкое головокружение. Должно быть, и лицо ее побледнело, потому что отец смотрел на старшую дочь с заметной обеспокоенностью. И все же это не остановило его от того, чтобы сказать:

– Князь Леонид за тебя сватался. Тот, что из разорившихся дворян, поэтому приданое попросил большое, но… все-таки князь. И я дал свое согласие на этот союз.

Девушка смотрела на отца, чувствуя, что если отведет взгляд в сторону, то вовсе перестанет видеть окружающий мир. Она была в ужасе, она хотела расплакаться, она хотела упасть на колени и умолять отца сказать, что все это глупая, злая, но все-таки шутка. Она не хотела верить в то, что отец действительно может выдать ее замуж за какого-то князя, вопреки ее желанию…

Однако Трофим Георгиевич молчал. На душе у него было неспокойно. Он понимал, как тяжело сейчас его дочери. Но сказать о своих чувствах не смел. Отец знал, что если покажет сейчас свою тревогу, то Анна вновь заговорит о своей жизни, о своей любви, о клятвах, которыми связала себя с сыном кузнеца, и он не сможет не прислушаться к ее словам.

Но Анна ничего не сказала. Известие так шокировало ее, что девушка не смогла даже попросить позволения выйти из-за стола. Бледная, словно призрак, Анна встала и направилась к выходу.

– Как бы она чего не сделала с собой, – прошептала Дарья Емельяновна. – Мариночка, иди присмотри за сестрой.

Младшая дочь послушно встала и покинула столовую. Лишь после этого Трофим Георгиевич смог выдохнуть спокойно.

* * *

Тем временем Марина брела следом за Анной по улицам города, гудящего, словно осиное гнездо. Туда-сюда сновали портовые грузчики с какими-то телегами. Одетые в забрызганные грязью плащи поверх дорожной одежды спешили к порту и прочь от него посыльные. Распродавшие товар торговцы рыбой прямо возле порогов своих домов отмывали телеги. Бегали собаки, гоняли кошек, изредка возле сточных канав попадались крысы.

Марина поначалу морщилась, стараясь не показывать, насколько противно идти ей по улицам в этот час. Потом все же не выдержала и подобно какой-нибудь знатной даме прикрыла нос и рот белым кружевным платком. Впрочем, от вони это ничуть не помогло спастись.

– И зачем надо было тут идти? Ведь есть и другие улицы, ведущие в порт? – спрашивала девушка.

Будь на то ее воля, она бы даже не посмотрела в сторону бедных кварталов, не то, что пошла бы через них к морю. А в том, что сестра ведет ее к морю, Марина даже не сомневалась. И действительно, через несколько минут дома расступились, открывая вид на каменистый пляж, рыбацкие лодки на нем и набегающие на берег пенные волны. Справа гудел порт, слева полоска пляжа упиралась в скалистые выступы холмов.

Марина поежилась от холода и невольно отругала себя за то, что не взяла какой-нибудь шали, хотя знала, куда приведет ее сестра. Ведь, несмотря на то, что солнце уже вовсю светило, на ветреном пляже тепла совсем не чувствовалось.

Прячась от ветра и посторонних глаз, девушка присела на скамейку возле крайнего дома и стала наблюдать за сестрой. Анна холода словно не чувствовала вовсе. Она медленно брела навстречу его порывам, изредка бросая взгляды в сторону моря. На щеках у нее блестели слезы.

– Никогда не позволю себе влюбиться, – прошептала Марина. – Брак – это ведь сделка и ее стоит заключать на трезвую голову.

Вид сестры вскоре наскучил девушке, и она отвлеклась на рыбаков, которые только причалили к берегу и с заметным усилием втягивали на него лодку.

* * *

Анна тоже заметила рыбаков и подумала, что они припозднились – прилив уже почти кончился и через час другой должен был начаться отлив, который задержал бы лодку в море еще надолго. Потом она посмотрела на другие лодки и подумала, что их так много и все они лежат на берегу без присмотра. Потом девушке пришла в голову мысль, что среди лодок есть совсем маленькие и легкие, такие, которые и ей бы удалось спустить на воду.

Стерев с лица слезы, Анна подошла к одной из них. Взявшись за край борта, девушка попыталась перевернуть лодку, но та оказалась тяжелее, чем выглядела на первый взгляд. Понимая, что ее действия могут привлечь к ней внимание, Анна не стала предпринимать второй попытки. Подобрав ноги, девушка села между бортами соседних лодок и едва слышно шмыгнула носом. Так она просидела минут пять.

Анна могла бы просидеть и дольше, но вдруг почувствовала, что кто-то смотрит на нее. Девушка резко обернулась. Позади нее стояла Матрена – старуха, о которой в городе разное говорили. Кто-то называл ее ведьмой, кто-то – колдуньей, умеющей по волнам на воде и звездам на небе предсказывать судьбу.

Матрена вытянула вперед худую морщинистую руку, постучала по дну ближайшей лодки и спросила:

– Уплыть хочешь?

Голос у нее был неприятный – хриплый, низкий, похожий на глухое карканье.

– Хочу, – ответила Анна.

– Море неспокойное сегодня, – устремив взгляд вдаль, проговорила Матрена. – Буря к вечеру разыграется.

Девушка тоже посмотрела на воду, но никаких признаков приближающейся непогоды не заметила. Тогда она перевела взгляд обратно на Матрену и с ужасом обнаружила, что старуха стоит совсем рядом с ней.

"А что, если околдует?" – мелькнула у Анны мысль, и девушка поспешила поскорее подняться на ноги и сделать шаг в сторону. Справа и слева от нее лежали лодки, так что Анне не осталось ничего другого, как только отойти к морю.

– Родители твои огорчатся, если с тобой беда случится, – продолжала тем временем Матрена. – Особенно отец. Он любит тебя. Да и суженый твой не обрадуется, когда вернется и о гибели твоей узнает…

"Гибели?.." – лишь после того, как Матрена произнесла это слово, Анна впервые поняла, о чем действительно она думала, когда собралась столкнуть лодку на воду. Ведь, в самом деле, не могла она выжить одна в открытом океане на этом хлюпком суденышке.

Но, с другой стороны:

– А разве обрадуется Василий моему браку с другим? Ведь я обещала, я клялась, что дождусь его. А выходит, что продамся за титул какому-то старику-князю. Нет, уж лучше я попытаю удачу и попробую добраться до Васи через море, чем…

Матрена посмотрела на нее так, что слова застряли в горле. Девушка с трудом сглотнула и невольно отступила еще назад. Старуха же лишь улыбнулась, обнажая редкие коричневые зубы. Анна подумала, что лучше будет убежать от нее. Но Матрена оказалась на редкость проворна и ловко схватила девушку за запястье.

– Вот, что я скажу тебе, милая, – прокаркала она, – не пугайся этого брака. Он принесет тебе лишь свободу. Не пугайся и другого своего брака – от него тебе самое главное в жизни останется. О третьем браке мечтай, думай, но не торопи его – он в свой час случится. А когда тот час придет, откинь все сомнения и страхи – иначе не заслужишь ты его.

Выпустив ее руку, Матрена тяжело вздохнула. Помолчала несколько секунд, а потом сказала голосом куда менее зловещим и куда более приятные, чем прежде:

– Ступай, милая, попрощайся с местами любимыми. Поплачь – от слез всегда легче делается. И постарайся понять, что ежели смерть твоя приятнее для твоего возлюбленного, чем твоя жизнь – значит, не любит он тебя вовсе. А если любит, то все тебе простит.

Матрена замолчала, и не дожидаясь, пока она заговорит вновь, Анна бросилась бежать. Не домой – там не могло ей стать лучше после всего услышанного. Анна побежала в сторону гор, туда где никто посторонний не мог нарушить ее одиночества, где лишь ветер и скалы могли услышать ее слезы.