Прошедший век для мира и России был необычайно трудным: войны, революции, реформы. Машина «перестройки», запущенная М.С.Горбачевым и раскрученная Б.Н.Ельциным, привела к распаду СССР и развалу экономики. Более десяти лет шло управляемое извне «демократическое» преобразование общества. Страна потеряла суверенитет, экономика становилась всё более «рыночной». Главным рычагом преобразований стала смена форм собственности, передача государственных предприятий в частные руки путем грабительской приватизации, которую возглавляли Е. Гайдар и А. Чубайс под фальшивым флагом якобы борьбы с коммунизмом и при активном методическом руководстве американских советников.

Автор книги Татьяна Александровна Югай была свидетелем этих процессов. Она прошла большую школу экономической подготовки и работы в органах управления государством. В её активе защита кандидатской и докторской степени в Институте экономики РАН. Т.А.Югай – доктор экономических наук, Государственный советник Российской Федерации III класса. Работала начальником отдела социальных проблем в Администрации Президента Российской Федерации, советником в Аппарате Совета Безопасности России.

Она имеет большой опыт научной и преподавательской работы. В 1977—1993 гг. работала в научно-исследовательских институтах Академии наук СССР и РАН. В 2005—2018 гг. работала профессором в ряде московских университетов. Т.А.Югай входит в число учредителей Академии проблем военной экономики и финансов.

В 2018 году издала книгу «Размышления женщины о геополитике», где собраны статьи, опубликованные за последние 10 лет в российских и зарубежных научных изданиях, включённых в Перечень ВАК. В свободное время она путешествует по Италии и другим странам Европы. Пишет о своих впечатлениях в блоге «Итальянские прогулки».

Книга «Адская машина принуждения к свободе» представляет интерес для специалистов в области политических, экономических и военных наук и для широкого круга читателей, которые интересуются вопросами современной политики и экономики российского государства.

Викулов Сергей Филиппович

Президент Академии проблем военной экономики и финансов

Заслуженный деятель науки Российской Федерации

доктор экономических наук, профессор

Введение

История этой книги началась три года назад в январе 2017 года, когда я работала над статьей «Антикоррупционные» сценарии гибридной войны» [58, с.39—65]. В этой связи я заинтересовалась громкими антикоррупционными судебными процессами Mani pulite (Чистые руки), которые сотрясали итальянский истеблишмент в начале 1990-х гг. и привели к мягкой смене режима в стране. Через полгода после начала процессов политический ландшафт страны драматически изменился; со сцены навсегда сошли пять партий парламентского большинства. Когда я начала раскручивать этот клубок, то ниточка привела меня к интересному открытию: почти одновременно со сменой режима в Италии начались масштабные приватизации государственных корпораций. Об этом я пишу в последней главе книги. Меня поразило то, что «судебный путч» и приватизация в Италии буквально совпали по времени с распадом СССР и неолиберальными реформами в России. Все эти годы я считала, что российские реформы являлись уникальным и роковым стечением обстоятельств, предательства, безграмотности и жадности. Оказалось, что мы не были одиноки в этом мире и запросто вписались в глобальный тренд.

Идея провести сравнительный анализ приватизации в России и Италии напрашивалась сама собой. Я приступила к написанию очередной статьи. Дело оставалось за малым – найти теоретическое обоснование необходимости приватизации в столь разных странах – государственно-капиталистической Италии и постсоветской России. Однако миссия казалась невыполнимой. Чем больше я погружалась в неолиберальные дебри, тем больше становилось ясно, что за пропагандистскими лозунгами и красивыми сказками скрывается зияющая теоретическая пустота.

Вполне естественно, что первым делом я обратилась к трудам Гайдара, главного исполнителя и пропагандиста неолиберальных реформ в нашей стране. Конечно, я читала его публикации и раньше, слушала выступления на семинарах и конференциях, когда он еще работал в журнале «Коммунист» ЦК КПСС, но тогда свято верила тому, что он говорил. Я снова достала его книги из дальнего угла, однако, 20 лет спустя они меня разочаровали некритичным перепевом расхожих идей западных неолибералов и русофобов и полным отсутствием сколь-нибудь внятной программы реформ. Кроме мантры о неэффективности государственной и превосходстве частной собственности я ничего не нашла. При этом Гайдар и иже с ним считали, что это – аксиома, не требующая доказательств, видимо потому, что не могли, как ни силились, ее доказать. Получается, Credo quia absurdum (Верую, ибо абсурдно). Именно поэтому, как Фома неверующий, я пустилась в странствие в поисках истины, чтобы найти доказательство или опровержение неолиберального символа веры.

Далее логично было перечитать статьи гарвардской профессуры типа А. Аслунда и Дж. Сакса, выступавших советниками младореформаторов. Однако и они были безнадежно вторичны. Пришлось обратиться к трудам отцов-основателей неолиберализма. Австрийцы в изгнании Л. Мизес и, особенно, поздний Ф. Хайек были более оригинальны, однако, и они упорно скрывали доказательство теоремы об эффективном частном собственнике. М. Фридмана я в свое время изучила досконально и поэтому заранее знала, что не найду в его книгах ответа на этот вопрос.

Поскольку неолиберализм претендует на наследие по прямой от Адама Смита, вполне естественно было вернуться к старым добрым классикам. Прародителя политической экономии я в бытность преподавателем экономической теории изучила основательно, но вот только запамятовала, где он говорил о том, что частная собственность априорно эффективнее государственной. Оказалось, что нигде. Да и невидимая рука оказалась сильно гипертрофированной неолибералами. С огромным наслаждением читала произведения Т. Гоббса и Дж. Милля, как толстый английский роман, и дала себе слово неторопливо перечитать на досуге.

Оставалась последняя надежда на неоинституционализм, поскольку неолиберализм за неимением собственных оригинальных идей позаимствовал у них отдельные термины. При повторном чтении Р. Коуз и Д. Норт не разочаровали, при этом выяснилось, что они довольно критически относились к неолиберализму. Более того, Норт предупреждал в Нобелевской лекции, что приватизация не является панацеей. Однако их эпигоны-неоинституционалисты скрестились с неолиберализмом. Именно у неоинституционализма гарвардские и российские теоретики либеральных реформ позаимствовали экзотические термины, такие как «пучки прав собственности» и «рентоискательство». Позднее эти сомнительные в теоретическом плане обывательские рассуждения о продажности и коррумпированности политиков легли в основу пропаганды неолиберальных реформ.

В завершение нелиберального квеста рассматриваются микроконцепты «Вашингтонский консенсус» Дж. Уильямсона и «Трагедия общинных ресурсов» Дж. Хардина. Я называю подобный жанр мини-концептами потому, что, во-первых, их научная составляющая близка к нулю. Во-вторых, они действительно минимальны по объему, хотя и обладают термоядерной разрушительной силой. В этом смысле их можно уподобить боевым ударным дронам.

Сухой остаток от годового погружения в историю экономической мысли и подчас недомыслия оказался крайне скудным. У неолиберализма отсутствует научное обоснование необходимости приватизации, а мантра об эффективном частном собственнике оказалась лишь ритуальным камланием шаманов. Однако время не было потрачено зря потому, что отрицательный результат – тоже результат. Попутно я выяснила, что неолиберализм не имеет ничего общего с классическим экономическим и политическим либерализмом, хотя неолибералы любят ссылаться на родство с ними, как дети лейтенанта Шмидта. Кстати, такое же путешествие вглубь истории экономической мысли и примерно стаким же результатом проделал М. Хадсон, который описал его в книге «Убить хозяина: как финансовые паразиты и долговая кабала разрушают мировую экономику».

В ходе исторического расследования мой первоначальный вопрос, так и оставшийся не отвеченным, трансформировался в новую проблему. Как доктрине, настолько слабой методологически и несостоятельной теоретически удалось реформировать весь мир по своему образу и подобию, т.е. повернуть вспять к дикому капитализму?

С самого начала было ясно, что в России неолиберальные реформы внедрялись при поддержке международных финансовых институтов (МФИ), а именно, Международного валютного фонда и Всемирного банка. Вместе с тем их роль была не столь очевидной, поскольку на переднем плане активно и шумно выступали наши доморощенные реформаторы. С годами стало понятно, что «чикагские мальчики» были всего лишь статистами, хотя и воображали себя вершителями истории, а главными действующими лицами были Бреттон-Вудские близнецы и их дядя Сэм. Однако мне не была до конца понятна сама технология насаждения неолиберальных реформ. Для того, чтобы ответить на этот вопрос понадобилось обратиться к концепциям политических социологов, в частности, теориям диффузии неолиберализма и концепции расползания миссии международных финансовых институтов. Ключевыми механизмами силового продвижения неолиберальных реформ на штыках МФИ являются практика обусловленного кредитования (стальной кулак), а также генерирование и распространение гегемонисткого знания (бархатная перчатка). Во второй части книги подробно рассматриваются сложная и изощренная технология обусловленности кредитов МФИ и производство ведомственного знания.

В заключение на новом витке спирали, вооружившись знанием поваренных книг и внутренней кухни неолиберализма, я возвратилась к исходному пункту исследования или, вернее, расследования – приватизации в России и Италии. Анализ официальных документов и фактов недвусмысленно свидетельствует о полной несостоятельности мифа об эффективном частном собственнике.

Москва, июнь 2020 года

Часть 1. Заметки на полях культовых книг

1. Аксиома, требующая доказательства

«…В тысячелетнем и огромном доме нашем случилась великая смерть, и дом был теперь растворен, раскрыт настежь и полон несметной праздной толпой, для которой уже не стало ничего святого и запретного ни в каком из его покоев. И среди этой толпы носились наследники покойника, шальные от забот, распоряжений».

Иван Бунин, «Окаянные дни» (1926)

В 1990-е годы мировую экономику накрывали большие и малые волны приватизации, а на Россию обрушился девятый вал. За четверть века появилась обширная литература об этом феномене. Предпринятые попытки теоретического обоснования были довольно однобокими поскольку, во-первых, осуществлялись западными, в основном, американскими учеными и, во-вторых, все эти исследователи принадлежали к неолиберальному направлению экономической теории. Этому экономическому мейнстриму противостояли критики процесса приватизации, принадлежащие к умеренно либеральному, кейнсианскому, институциональному и марксистскому направлениям. Однако подлинной научной дискуссии не получилось, поскольку представители разных экономических школ с порога отвергали противоречащие их взглядам теории, не вдаваясь в детали. В итоге получилось нечто наподобие экономической вавилонской башни. В целях обеспечения методологической чистоты исследования представляется целесообразным проанализировать основные просчеты либеральной теории в ее собственных рамках.

Анализ трудов, посвященных приватизации, обнаружил фундаментальные методологические изъяны. Во-первых, отсутствие добротной теории приватизации, разработанной в лучших традициях политической экономии и опирающейся на фундамент классических или, в крайнем случае, неоклассических теорий. Подавляющее большинство исследований носит прикладной характер, т.е. анализирует приватизацию, как составную часть экономических реформ. Получается, что теория обслуживает потребности практики. Как отмечает Стивен Роузфилд, «необходимо прямо заявить, что не существует научной теории о том, как эффективно превратить командную экономику в хорошо функционирующую конкурентную рыночную систему. Теоретики не могут даже продемонстрировать необходимость общего равновесия в производственном секторе в условиях совершенной конкуренции, поэтому нет никаких оснований полагать, что радикальные реформы Егора Гайдара и Анатолия Чубайса должны были привести к хорошим результатам. Принятая ими политика, часто называемая „шоковой терапией“, была аналогична извлечению контрольных стержней из ядерного реактора и утверждала, что последующая цепная реакция создаст лучшую энергетическую систему» [228].

Питер Ратленд в статье «Неолиберализм и российский переходный период» пишет с издевкой. «В любом случае, даже в рамках западной неолиберальной парадигмы не было стандартной теории о том, как превратить всю государственную экономику в конкурентную рыночную систему. До этого неолиберальная теория просто занималась проблемой сворачивания правительства в уже сложившейся рыночной экономике. Таким образом, идеологи транзитологии работали „без карты“. Они должны были выпрашивать и заимствовать идеи из любого опыта, который выглядел релевантным. Многие из теоретических „принципов“, формировавших политику, были изобретены в одночасье, и реальная практика сразу же отклонилась от модели» [209, c.337]. Один из главных действующих лиц российской перестройки Андерс Аслунд откровенно пишет: «Чубайс начал свою деятельность в качестве министра практически с нуля, не имея ни аппарата, ни стратегии» [39, c.281].

В канун либеральных реформ младореформаторы и их кураторы постоянно повторяли мантру: «Частный собственник эффективнее государства». На этой априорной предпосылке зиждилось обоснование необходимости приватизации. В то время в российской прессе и на телевидении велись оживленные дебаты о темпах, формах и методах, объектах и масштабах «разгосударствления» российской экономики. Создавалась видимость широкой общественной дискуссии, в пылу которой за кадром оставался вопрос о доказательной базе гипотезы о более высокой эффективности частной собственности по сравнению с государственной.

Каюсь, не задавалась этим вопросом и я, хотя в те годы только что защитила докторскую диссертацию по политической экономии и, более того, служила главным аналитиком в Аналитическом центре при Администрации Президента РФ. Тогда я и мои коллеги во многом принимали на веру посыл об эффективности частной собственности, который озвучивали члены команды Гайдара и близкие им по духу авторитетные российские ученые. К тому же напряженные рабочие будни оставляли мало времени для научного осмысления происходящего. Что, в конечном счете, служит слабым оправданием моего интеллектуального ослепления.

Когда по происшествии четверти века я задумала написать статью о приватизации в России и Италии, мне не удалось найти в работах наших главных отечественных приватизаторов сколь-нибудь удовлетворительного обоснования экономического превосходства частной собственности над государственной. Более того, совершенно отсутствовала методологическая база для исследования этого феномена. Даже научных определений самой приватизации не обнаружилось. Не веря собственным глазам, я перечитала все основные труды Гайдара со товарищи по данной тематике. Результат был удручающим в научном и чисто человеческом плане, поскольку главных героев-злодеев я знала не понаслышке.

Сразу оговорюсь, что не ставлю себе задачу очередного подведения итогов либеральных реформ или разоблачения главных действующих лиц. Этому посвящен огромный пласт отечественной и зарубежной научной и публицистической литературы. Моя цель более скромная и конкретная. А именно – верифицировать, т.е. опровергнуть или найти доказательства справедливости основной аксиомы приватизации об эффективном частном собственнике.

Труды Гайдара, Чубайса, членов их кабинета и западных советников можно условно отнести к двум этапам: 1) Написанные во время проведения процесса приватизации под их непосредственным руководством и по вполне понятным причинам носившие агитационный характер. 2) Опубликованные после отхода от «славных дел», когда началось осмысление произошедшего в духе самооправдания и обвинения политических противников, а также российского народа, из-за которых грандиозный план не был полностью и правильно реализован. К этому периоду можно отнести и публикации сотрудников Института им. Гайдара (ИЭП), Высшей школы экономики и др.

1.1. Перечитывая Гайдара…

Да, скифы – мы! Да, азиаты – мы

С раскосыми и жадными очами!

Для вас – века, для нас – единый час.

Мы, как послушные холопы,

Держали щит меж двух враждебных рас

Монголов и Европы!

Александр Блок, «Скифы» (1918)

Во время чтения книг Гайдара у меня в голове крутились три первые строки, и читатель позже поймет почему. Сам же он взял в качестве эпиграфа три последние. Символично воссоединить их здесь.

На мой взгляд, наиболее полно, откровенно и цинично Гайдар высказал свою позицию в книге «Государство и эволюция», написанной в августе-сентябре 1994 г. и впервые опубликованной в 1997 году. Книга писалась по горячим следам после его второго хождения во власть в сентябре 1993 – январе 1994 г. в качестве исполняющего обязанности Министра экономики РФ. Забегая вперед скажу, что и в этой научно-популярной публикации Гайдар не дал убедительного теоретического обоснования необходимости приватизации. Вместе с тем здесь в концентрированном виде представлены основные постулаты антигосударственной (в буквальном смысле) концепции автора российских либеральных реформ. В известном смысле книга носит программный характер и позволяет понять идеологию и мотивацию российского неолиберализма. При этом автор рассматривает Россию в неолиберальную лупу, которая искажает историю страны и преувеличивает недостатки, а на Запад смотрит сквозь уменьшительные линзы, которые превращают его противоречия и пороки в милые, как у любимой женщины, несовершенства. Учитывая данное обстоятельство, я остановлюсь на содержании этой книги более подробно.

Основные постулаты книги:

1) Важнейшая для России историческая дилемма может рассматриваться как традиционное противопоставление «Восток – Запад» [9, c.12].

2) «становой хребет европейской цивилизации – пронесенное через века, воспитанное веками убеждение в легитимности частной собственности («священное право частной собственности») [9, c.19, 31].

3) Для России характерны признаки «азиатского способа производства», по Марксу. «Отсутствие полноценной частной собственности, нераздельность собственности и административной власти при несомненном доминировании последней, властные отношения как всеобщий эквивалент, как мера любых социальных отношений, экономическое и политическое господство бюрократии (часто принимающее деспотические формы) – вот определяющие черты восточных обществ» [9, c.12—13].

4) Традиционный, отсталый Восток обречен веками догонять прогрессивный Запад. Таким образом, косному и регрессивному Востоку противопоставляется передовой Запад.

Рассмотрим эти тезисы. Начнем с такой экзотики, как «азиатский способ производства». Это понятие встречается в ранних трудах Карла Маркса, в частности, «Экономические рукописи 1857—1859 годов» [29]. В предисловии к «Критике политической экономии» Маркс, писал: «азиатский, античный, феодальный и современный, буржуазный, способы производства можно обозначить, как прогрессивные эпохи экономической общественной формации» [28, c.7]. Научное сообщество неоднократно обращалось и возвращалось к толкованию и осмыслению этого высказывания. Наиболее оживленные дискуссии между советскими учеными – сторонниками и противниками концепции азиатского способа производства, как такового, имели место в конце 1920-х – начале 1930-х гг. и в 1960 —1970 гг. Как справедливо отмечает Вячеслав Волков, «самая загадочная тема в теоретическом наследии К. Маркса – азиатский способ производства. Прошедшие дискуссии смогли восстановить аутентичный взгляд классика на данную проблему, но не привели к единому мнению на существование рассмотренного К. Марксом феномена в истории» [6].

Масло в огонь подлила оригинальная «теория гидравлического государства», выдвинутая Карлом Виттфогелем. Согласно этой концепции, ирригационный способ земледелия приводит к развитию бюрократии и, как следствие, к усилению авторитаризма; возникает восточная деспотия, или «гидравлическое государство» (hydraulic state)» [11]. Примерами гидравлических обществ, по Виттфогелю, являются Древний Египет, царство Цинь в Китае, Ассирия, города-государства Нижней Месопотамии, государства Древней Мексики и т. д. [262, c.166].

Примечательно, что Виттфогель включил в эту сложную классификацию Киевскую Русь и послемонгольскую Россию, хотя в Древней Руси строительство гигантских ирригационных сооружений не практиковалось. Дело в том, что книга известного историка-китаиста Виттфогеля является не только научным, но и политическим проектом. В молодости он был сторонником марксизма, а в зрелые годы переквалифицировался в убежденного антикоммуниста. Вот уж поистине – от любви до ненависти один шаг! В главе 9 «Взлет и падение теории азиатского способа производства», он подробно анализирует взгляды Маркса, Энгельса и Ленина, а в заключительной главе делает на этой основе вывод о том, что СССР – это «азиатская реставрация России». Во-первых, революция 1917 года была возвращением старого азиатского наследия в новом обличье. Во-вторых, описанное в работах классиков марксизма-ленинизма социалистическое общество имеет большое сходство с моделью азиатского способа производства [262, c.372—398, 438—440].

Следует отметить, что исследования азиатского способа производства в нашей стране и за рубежом осуществлялись, в основном, историками-востоковедами. Одним из немногих экономистов, который довольно последовательно изучал эту тематику, является Рустем Нуреев. По вполне понятным причинам, до перестройки Нуреев в своих публикациях строго придерживался марксистских взглядов [35, 36]. В 2007 году он чувствует себя более свободным и интерпретирует азиатский способ производства с позиций неоинституционализма. В совместной статье с Юрием Латовым он полемизирует с Президентом Владимиром Путиным, который, по их мнению, «видит путь к устойчивому экономическому росту в централизации государственной власти». В рамках этого заочного спора, в духе соревнования Эллочки-людоедочки с Вандербильдихой, они рассматривают «институциональный генотип» российского общества и, в частности, анализируют такой базовый институт командной экономики («восточного деспотизма») как власть – собственность». Опираясь на концепцию Виттфогеля, они интерпретируют развитие российской цивилизации, «как конкуренцию двух институциональных систем («институциональных матриц») – власть-собственность contra частная собственность».

По их мнению, «радикальные экономические реформы в России, став закономерным результатом упадка командной экономики советского типа, не прервали существование институтов власти – собственности, а трансформировали их». Авторов беспокоит вопрос о том, не произойдет ли снова откат к азиатчине? Они пишут: «Констатация сохранения и даже усиления институтов власти-собственности заставляет задуматься о степени необратимости радикальных рыночных реформ 1990-х гг. Ведь история стран Востока знает немало периодов временного усиления институтов частной собственности („феодализации“). Однако в восточных обществах приватизация всегда выступала как временный отход от генеральной линии развития, как подготовка нового витка централизации в соответствии с циклом власти-собственности. Не ждет ли и Россию аналогичная реставрация?» [37].

Не обошел своим вниманием азиатский способ производства и Михаил Восленский, автор культовой книги «Номенклатура», в которой он довольно поверхностно воспроизводит концепцию Виттфогеля [8, c.620]. При этом Восленский дополняет и исправляет Виттфогеля. «Логика приводимого Виттфогелем материала сама подталкивает к выводу: „азиатский способ производства“ возникал не только в обществах с ирригационным сельским хозяйством, это лишь частный случай. Общая же закономерность состоит в том, что тотальное огосударствление применяется для решения задач, требующих мобилизации всех сил общества». После такой корректировки ему уже нетрудно прийти к широкому обобщению: «…метод тотального огосударствления может быть применен всюду, где есть государство, значит, и в наши дни. А не может ли быть, что реальный социализм и есть „азиатский способ производства“, обосновавшийся в XX веке?» [8, c.623].

Новейшей версией теории гидравлического государства является термин «бензиновое государство» в интерпретации Андрея Рябова, главного редактора журнала «Мировая экономика и международные отношения» ИМЭМО РАН. «В самом общем смысле «бензиновое государство» предполагает критическую зависимость экономики страны от добычи и экспорта нефти… Российская Федерация прочно интегрировалась в современный мировой порядок как поставщик важнейших полезных ископаемых, прежде всего, энергетических ресурсов для индустриальных и быстро индустриализирующихся государств. И от выполнения ею этой роли в решающей степени зависит устойчивость внутреннего и международного положения страны» [45]. Прискорбно, но факт. Однако важно, как поворачивает этот общепризнанный факт Рябов. Он утверждает, что «бензиновое государство» – это не только упомянутая выше экономическая модель, государственный механизм, оберегающий и укрепляющий эту модель, но и организованная определенным образом система общественных отношений, иерархия социальных групп». Уже ближе к Виттфогелю и его гидравлическому государству!

При этом, по Рябову, «„бензиновое государство“ в его нынешнем состоянии не может быть социальным, сбалансированным, учитывающим интересы большинства населения. Таким, каким являются государства в развитых странах мира». А теперь похоже на стенания Нуреева-Латова. «Для „бензинового государства“ реформы – это не средство перехода к более высоким формам социальной и экономической организации общества, а, прежде всего, инструмент оптимизации существующей системы, избавления ее от всего лишнего, обременяющего». И совсем уже интересно о приватизации природных ресурсов. «Что же касается формы собственности на глобальные ресурсы, то относительно перспектив „бензинового государства“ этот вопрос не имеет принципиального значения. Поскольку очевидно, что правящая элита согласится на масштабную приватизацию ведущих нефтяных и газовых компаний лишь при условии, что по завершении этого процесса контрольные пакеты акций этих корпораций останутся в ее руках» [45].

Следует отметить идеологическую направленность, которую в последние годы приобрели дискуссии по этой проблематике. Андрей Колганов справедливо отмечает: «Важную роль в распространении концепции „власти-собственности“ сыграла, вероятно, идеологическая мода рубежа 1980-1990-х годов, когда широкую популярность получили любые идеи, позволявшие негативно оценивать социалистическую систему… На базе этой концепции гипертрофированная роль бюрократии в экономической системе советского типа становится поводом для отождествления социалистического строя с экономическим строем азиатских деспотий… При этом выстраивается линия преемственности между средневековой Россией, СССР и современной российской экономикой, все беды которой объясняются сохранением тяжелого наследия „власти-собственности“» [24].

После краткого экскурса в историю вопроса возвратимся к исходному постулату книги Гайдара. Вызывает недоумение вопрос, почему он взял за основу своей конструкции столь шаткую и спорную концепцию как азиатский способ производства? Почему вопреки всем законам истории поместил Россию ХХ века между первобытно-общинной и рабовладельческой формациями (античностью, по Марксу)? И если он действительно считал СССР и Россию настолько замшелыми реликтами цивилизации, неужели действительно рассчитывал за несколько месяцев выдернуть страну из тысячелетней отсталости, где она столь прочно, на его взгляд, укоренилась? Представляется, что ответ на эти сугубо риторические вопросы лежит в другой плоскости. Горькая правда заключается в том, что идеолог либеральных реформ намеревался демонтировать не только и не столько социализм, но и всю российскую государственность, как таковую, коль скоро вся российская история и цивилизация были неправильными, незападными, непрогрессивными, а Россия тысячелетиями блуждала в тупиковом ответвлении истории.

Характерно следующее утверждение Гайдара: «Лишь в XIX веке „Запад“ и „Восток“ по-настоящему встретились. Эта встреча показала преимущества западной системы: экспансия в самых разных формах шла с запада на восток и никогда в обратном направлении…» [9, c.18]. Если, конечно, не считать трехсотлетнее татаро-монгольское иго! Одной полуфразой Гайдар подписал приговор Востоку с его тысячелетней историей Китайской, Османской, Персидской империй, цивилизаций Индии и Ближнего Востока.

Не удивительно, что после такого заявления следует тезис о том, что «с XVI века проявилось легшее в основу всех последующих конфликтов главное обстоятельство – Россия оказалась в положении перманентно догоняющей Запад цивилизации». При этом автор нисколько не сомневается, что Россия должна непременно догонять Запад. Он рассматривает два возможных ответа на европейский вызов. «Первый: попытаться перенимать не структуры, воспроизводящие экономический рост, а только его результаты, идя при этом „своим путем“; …используя государственные структуры для экономического скачка, для преодоления отставания». Другая стратегия заключается в том, чтобы «изменить само устройство социально-экономической системы, попытаться снять многовековые наслоения, восстановить прерванное социальное и культурное единство с Европой, перейти с „восточного“ на „западный“ путь, пусть не сразу, постепенно, но взрастить подобные европейским институты на российской почве и, опираясь на них, создать мощные стимулы к саморазвитию, инновациям, предпринимательству, интенсивному экономическому росту. Но это неизбежно означает „укоротить“ государство» [9, c.48]. Вполне понятно, что его сердцу был любезен именно второй путь, на который он безжалостно выволакивал Россию в лихих 1990-х годах.