Русская гейша. Тайны обучения

Текст
Из серии: Русская гейша #1
4
Отзывы
Читать фрагмент
Отметить прочитанной
Как читать книгу после покупки
Нет времени читать книгу?
Слушать фрагмент
Русская гейша. Тайны обучения
Русская гейша. Тайны обучения
− 20%
Купите электронную и аудиокнигу со скидкой 20%
Купить комплект за 368  294,40 
Русская гейша. Тайны обучения
Русская гейша. Тайны обучения
Аудиокнига
Читает Элеонора Лимановская
199 
Синхронизировано с текстом
Подробнее
Русская гейша. Тайны обучения
Шрифт:Меньше АаБольше Аа

Свиток первый
Маска страдания спектакля кабуки

С Петром я познакомилась в октябре 1994 года. Это произошло после представления самодеятельно театра «Кабуки» в нашем районном клубе. Я, не сняв громоздкий костюм, выскочила из гримерки, спасаясь от расшалившейся Шурки, моей подружки. Мы вместе учились на последнем курсе культпросвет училища, и обе несколько лет постигали сложное искусство японского классического театра на занятиях студии.

Я побежала по узкому проходу между стеной и декорацией и, вылетев из-за кулисы, чуть не сбила с ног какого-то парня. Он вздрогнул от неожиданности, замер, а потом рассмеялся. Я остановилась перед ним, но никак не могла отдышаться.

– Здравствуйте, юноша! – сказал парень. – У вас на сцене была трагическая роль, но, вижу, несмотря на густой грим, напоминающий печальную маску, на самом деле вам сейчас весело. А как же актерское перевоплощение? Или вы легко выходите из образа?

Я зачем-то сдернула парик из искусственных волос и поправила растрепавшиеся пряди, глядя в зеленовато-серые глаза парня и невольно улыбаясь.

– Ага! – довольно произнес он. – Значит, все-таки девушка? Но разве кабуки это не сугубо мужской театр?

– Мужской, – тихо подтвердила я. – Но у нас он наполовину из девчонок.

– И это вполне объяснимо, – заулыбался парень.

– Но вообще-то, как нам рассказывал педагог, поначалу… ну в древности там играли и девушки… определенного сорта, и кабуки называли театр для куртизанок, умеющих петь и танцевать, – торопливо сообщила я и тут же сильно смутилась. – А уж потом актрис сменили юноши… Но это все неважно, – тихо добавила я, изумляясь своей неуместной разговорчивости.

– Как вас зовут? – спросил он.

– Таня, – ответила я еще тише и почувствовала, как кровь приливает к лицу.

– А меня – Петр. Вот мы и познакомились! Знаете, странно было увидеть афишу театра такого жанра в старинном русском городе. И я из любопытства отправился на спектакль. И получил истинное наслаждение! Благодарю.

И Петр церемонно поклонился.

– Да я-то причем? – смущенно произнесла я. – Это же целый коллектив представлял…

– А вы учитесь, работаете? – продолжил он, не обратив внимания на мое замечание. – И наверняка что-то в вашей деятельности связанно с Японией? Ваша внешность…

– Я заканчиваю хореографическое отделение, – перебила я и почувствовала, как сердце замирает от его пристального взгляда.

– Вот оно что! – удовлетворенно воскликнул Петр. – То-то маска печали поразила меня своими изящными передвижениями по сцене.

– Да ладно вам! – рассмеялась я. – Вы не могли это запомнить!

– Это почему же? – спросил Петр и склонил голову набок. – А вдруг мой взгляд сразу остановился на вас, и я мгновенно понял, что это любовь с первого взгляда и до последнего вздоха?

И как же он оказался прав.

Петру было двадцать восемь, и мне, восемнадцатилетней, он казался взрослым и серьезным. Но я влюбилась мгновенно, сильно и страстно. И все вокруг перестало существовать, я видела только любимого.

Следующий после представления день был насыщенным. Мы активно готовились к экзаменам. Особую сложность представляла сдача КПТ[1]. Хоть курс и небольшой, всего 25 человек, но нужно было каждому представить свой номер на суд комиссии. Поэтому участвовали все. А я солировала аж в двенадцати номерах, а в восьми – танцевала в основной массе. Мы принесли в танцкласс минеральную воду, бутерброды и с раннего утра начали прогон. К восьми вечера я буквально не чувствовала ног. Ступни горели, тело ломило.

– Все! – крикнула я Шурке, после того, как лихо отплясала в ее украинском гопаке. – Я больше не могу!

– А мы еще хотели сегодня отрепетировать номер «В шляпном магазине», – жалобно сказала она. – У Нинки ничего не отработано, и мы все скачем вразнобой, чисто козы на лугу.

– Еще бы! Зачем она взяла стиль двадцатых годов? Чарльстон сейчас никто и не танцует! – раздраженно бросила я.

– И что? – заметила сидящая без сил на полу у зеркальной стены Нина. – Зато неординарно! Платья будут соответствующие, да и грим в стиле актрис немого кино. Зрелищно и эффектно! А то уже надоели все эти ваши народные танцы или композиции на тему классики.

– Короче, предлагаю репетицию перенести на завтра, – сказала я. – Лично у меня ноги отваливаются.

– И правда! Сколько можно?! – неожиданно поддержали меня остальные.

– Странно, странно, – зашептала мне на ухо Шурка. – Ты у нас такая фанатка танца и вдруг хочешь свалить пораньше. В чем причина-то?

– Любовь, – кратко ответила я и помчалась в раздевалку.

Петр ждал меня у входа в училище. Я вылетела раньше других, подхватила его под руку, и мы чуть не упали, поскользнувшись на первом, выпавшем днем снежке. Дружно расхохотавшись, мы вцепились друг в друга, и Петр ни с того ни с сего чмокнул меня в нос. Я замерла, потом отстранилась и пошла рядом. Как мне было хорошо! Но и тревожно немного, ведь я видела этого парня второй раз в жизни.

Потом мы долго сидели в маленьком полупустом кафе и, неотрывно глядя в глаза друг другу, без конца говорили. Петр приехал в наш город из Москвы по служебным делам и должен был пробыть до Нового года. Я спросила, чем он занимается. Петр поморщился, замолчав, но потом все-таки сказал:

– Я – химик и работаю на оборонном предприятии. Сама понимаешь, лучше эту тему не развивать.

Он вновь замолчал. А затем неожиданно приподнял мою руку и поцеловал кончики пальцев.

– А ты, прекрасная принцесса, чем думаешь заняться после окончания училища?

– Хочу организовать в нашем клубе танцевальный кружок для маленьких детей и взять за основу технику Айседоры Дункан. Она не признавала классических канонов и танцевала так, как чувствовала, то есть была абсолютно свободна в выражении самой себя, – торопливо сообщила я и отчего-то сильно смутилась.

– Ух ты! – непритворно восхитился Петр. – Далеко идущие планы! Но что хочу сказать, Танья, такой кружок можно организовать и в Москве.

Он как-то сразу начал вот так забавно коверкать мое имя, и оно звучало будто по-японски. Я невольно улыбнулась, но тут же испугалась до дрожи и сразу убрала руки со столика, опустив их на колени.

– Это что, предложение? – замирающим от волнения голосом уточнила я.

– Конечно! – уверенно ответил Петр. – Но завтра же в загс не предлагаю, – серьезно добавил он. – Надо бы родителей поставить в известность.

Я глотнула окончательно остывший кофе и с трудом перевела дыхание. Все происходило слишком быстро. Но так хотелось не думать ни о чем, а просто поверить Петру.

– А у тебя японская фамилия? – спросил, улыбнувшись, он.

– Да, это так! И Кадзи в переводе значит «кузнец». У меня дед – японец, – сказала я. – А что?

– Меня всегда неудержимо притягивала эта страна. Я ведь и каратэ занимаюсь. И читаю много на эту тему. И как только тебя увидел… Твои блестящие темные волосы, глаза с восточным разрезом. А их цвет! Даже не темно-карий, а скорее черно-вишневый. Мне безумно нравится смотреть в них! Ты удивительно похожа на принцессу из японских сказок.

– Спасибо, – пробормотала я и покраснела, опустив голову.

– Знаешь, я в прошлом году побывал в Токио и Киото, – после паузы продолжил Петр.

– Правда? Вот здорово! – восхитилась я и посмотрела в его улыбающееся лицо. – И как?

– Сказочно! Другая вселенная. Но я ездил по делам, так что посмотрел не все, что хотелось бы.

Петр вновь замолчал. Взгляд его стал, я бы сказала, каким-то просветленным. Он словно смотрел внутрь себя и видел там что-то чистое и высокое.

Из светло-зеленой записной книжки с изображением горы Фудзи на обложке:
 
Стихи прощания
Решил на веере я написать,
Но треснул он в руке.
 
Басё

Петр уехал перед Новым годом, подарив мне на прощание сборник классической японской поэзии, очень красиво изданный. Стихи Иссы, Басё, Кито, Сампу и многих других обрамляли изящные рисунки на японскую тематику. На одной странице были иероглифы, на другой – английский текст. Русского перевода не имелось, но я училась в школе с углубленным изучением английского языка и из любопытства сразу начала переводить хокку и танка на русский, стараясь передать смысл. Особенно понравившиеся мне стихи даже заносила в отдельный блокнот. И во всех своих записях я цитирую исключительно свой перевод.

Петр уехал, а меня не отпустили родители, хотя и познакомились с ним за две недели до отъезда. И «жених» им понравился. Но скорость развития наших отношений их очень напрягла.

– Что ты себе думаешь, Татьяна? – возмущалась мама. – Не спорю, Петр очень приятный молодой человек, говорил с нами о серьезных намерениях на твой счет. Но пока это только слова! Ты его знаешь всего-то пару месяцев, и уже готова все бросить и уехать?!

– Но я получила диплом и свободна, – плакала я. – Петя говорит, что я могу работать и в Москве. Он обещает помочь устроиться.

– Куда ты там устроишься?! – на повышенных тонах говорил папа.

– Хочу организовать студию свободного танца, – отвечала я. – Не получится, пойду работать переводчицей. Ведь я отлично знаю английский, недаром десять лет в спецшколе парилась!

– Вот именно! – кипятилась мама. – Хотели тебя в престижный институт определить. Лингвист – перспективная профессия.

– Но ты наперекор нам поступила на эти танцульки, – подхватывал папа. – И кто ты теперь?

 

– Клубный работник – руководитель самодеятельного хореографического коллектива! – гордо произнесла я. – И даже с правом преподавания.

– Ну, допустим, – немного притих отец. – А жить, дочь, где собираешься?

– У Пети своя квартира. Он хочет, чтобы я жила с ним. Мы ведь любим друг друга!

– И что?! – в один голос воскликнули родители.

– У нас так не принято! Вначале свадьба, а потом можете делать, что хотите! – сурово добавила мама.

И они категорически запретили даже думать о переезде.

Но я все равно уехала. Проснулась как-то утром через неделю после отъезда Петра, поняла, что больше не выдержу ни дня без любимого, быстро покидала в рюкзак необходимые вещички, взяла деньги и документы и отправилась на вокзал. Родителям оставила записку, чтобы особо не волновались. Купив билет до Москвы, сразу позвонила Петру. И он обрадовался! А я думала, ругать будет.

Петр жил в трехкомнатной квартире обычного девятиэтажного дома возле метро «Нахимовский проспект». Когда мы зашли в коридор, он, даже свет не включив, кинулся меня раздевать, без конца повторяя:

– Моя маленькая Танья! Моя принцесса! Как хорошо, что ты решилась и приехала. Я тут с ума сходил! Я без тебя, оказывается, жить не могу! Я уже сам хотел мчаться за тобой и украсть, если родители добровольно тебя не отпустили бы.

Он лихорадочно целовал меня, потом потащил в спальню. Что это была за ночь! Мы не спали ни одной секунды и не разжимали объятий до утра. Но писать об этом не хочу. Он был моим первым мужчиной, я по-настоящему любила его. Поэтому пусть интимные подробности нашей любви останутся лишь для меня.

– Мне на работу! – опомнился Петр в семь утра.

– Не ходи сегодня, – прошептала я, лежа на его плече и не в силах пошевелиться.

– Я должен, – ответил он и мягко высвободился из моих объятий.

Пока Петр находился в ванной, я встала, накинула его халат-кимоно и приготовила чай, накрыв стол на кухне. Петр удивился и обрадовался, увидев, как ловко я хозяйничаю. Выпив чашку и съев бутерброд, он поцеловал меня и умчался. А я решила прибрать в квартире, приготовить что-нибудь вкусненькое и ждать его возвращения.

Через неделю Петр познакомил меня со своей мамой Елизаветой Викторовной и младшим братом Витей, моим ровесником. Они встретили меня на удивление тепло, и я сразу почувствовала себя в их обществе очень уютно. Рядом с их домом находился музей-заповедник «Коломенское». После праздничного обеда, устроенного в мою честь, мы отправились туда. Катались с горок, гуляли по дорожкам, любуясь храмами, посетили домик Петра I, потом ели горячие блины в кафе, стилизованном под деревенскую избу.

Поздно вечером мы вернулись к себе и вновь не спали всю ночь. Так прошел январь. Я находилась в состоянии эйфории от затопившей меня до отказа любви. А в начале февраля приехала моя мама. Оказывается, Петр позвонил моим родителям и сказал, что хочет жениться. Я встретила маму настороженно, но увидев ее грустные глаза, обняла и расплакалась. Мама пожила у нас несколько дней и уехала вполне умиротворенная. Петр твердо заявил, что после его командировки в Токио, намеченной на март, мы подадим заявление.

– А я тут одна останусь? – решила выяснить я, когда мама уехала.

– Глупышка! – рассмеялся он. – Я больше не намерен с тобой расставаться даже на день! У нас приглашение на полгода.

– Как? – округлила я глаза. – Мы ведь не зарегистрированы. В качестве кого…

– Что ты волнуешься по таким пустякам? – перебил меня Петр и нежно поцеловал. – Я все уже устроил. И пусть ничто тебя не тревожит, солнышко.

В феврале я его почти не видела, он допоздна пропадал на работе, и целыми днями я была предоставлена сама себе. Много ездила по Москве, гуляла по улочкам, заходила в магазины. В деньгах недостатка не было. У меня были свои средства, да и мама оставила немалую сумму. А уж Петр деньги вообще не считал. А их у него всегда было предостаточно, и он щедро делился ими со мной, говоря, что бюджет у семьи должен быть только общим.

«Надо же, как хорошо оплачивается работа химика!» – иногда удивлялась я.

Но в том безоблачном состоянии счастья особо над такими вещами задумываться не хотелось.

Правда, узнав Петра лучше, я стала невольно отмечать некоторые странности его поведения. Иногда он приходил домой в каком-то ненормально возбужденном состоянии и начинал говорить о вечной битве добра и зла, о месте человека в этой войне и о выборе своего пути. Я обычно внимательно его выслушивала, но период возбуждения, как правило, сменялся апатией. Петр, выговорившись, замолкал, уходил на кухню и долго сидел в одиночестве. Я не мешала его уединению, но не находила себе места от беспокойства. Все это казалось мне отчего – то угрожающим нашему счастью. Но на все мои осторожные расспросы Петр отвечал уклончиво. И понять его я так и не могла.

В конце февраля, буквально за пару дней до нашего отъезда, Петр пришел не один.

– Познакомься, Таня, это мой большой друг Тэрамуро Юкио. Он тоже химик, работает на нашем предприятии.

– Добрый вечер, – вежливо поздоровалась я.

Японец Юкио вполне сносно изъяснялся по-русски. Пока я готовила чай и закуски, они возбужденно говорили о какой-то решающей битве, о каком-то «зарине» и о торжествующей истине. Их глаза горели, выражения лиц были одинаково восторженными. И, наверно, из-за этого они походили друг на друга, как братья, хотя Юкио был ярко выраженного восточного типа, а Петр – славянского.

– Хорошо, что вы познакомились, – удовлетворенно сказал Петр, когда проводил гостя. – Увидев тебя, Юкио уже без тени сомнения предложил нам пожить на все время командировки в его квартире.

– В Токио? – обрадовалась я.

– Нет, – ответил Петр и слегка замялся, – в Наха, это город в столице префектуры Окинава. Тебе там понравится, вот увидишь! Я там был пару дней. И это субтропики, а значит, вечное лето! Сам город очень разнороден. Много памятников архитектуры, отличные пляжи. Будешь там, как на курорте! Ведь Окинава – это один из островов архипелага Рюкю, и кругом океан.

– А ты? – с недоумением спросила я.

– Понимаешь, малышка, я буду работать в Токио, но немного. И большую часть времени проводить с тобой. Зато не нужно тратиться на жилье!

Я удивилась, но промолчала. Мне казалось, что Петру должны были предоставить служебную квартиру.

«Хотя, – подумала я, – ведь мы не расписаны, так что его с женой никто не ждет».

Из черной записной книжки с изображением красного дракона на обложке:
 
Князь Эмма хохочет, раскрыв жадно рот.
Он смерть изрыгает.
И в царство зовет.
К себе, в Царство Мертвых…
 
Неизвестный японский поэт XVI в.

И вот мы на месте! В Токио пробыли целый день, но я так устала и перенервничала, что плохо воспринимала окружающие красоты. Петр находился в приподнятом настроении, и не успели мы приехать из аэропорта в город, как он сразу потащил меня в Гиндзу[2]. Ему хотелось купить мне что-нибудь. Я плелась за ним, обозревая множество витрин с выставленным товаром и без конца отказываясь от его восторженных предложений купить это, купить то. Но он все-таки приобрел для меня в одном магазинчике перламутровую заколку для волос, которая была выполнена в виде изящной лазоревой бабочки. Потом мы перекусили в маленьком кафе с европейской кухней, и Петр повел меня к какому-то древнему на вид сооружению.

– Кабуки-дза! – гордо произнес он, махнув рукой в его сторону.

– И что? – устало спросила я.

– Дурочка! – расхохотался он. – Ведь это знаменитое здание театра кабуки. Я, по правде говоря, все еще удивлен, какой ненормальный решился открыть в вашем провинциальном городке такой театр. Ведь это необычайно сложное искусство! По правилам актеры должны изъясняться только на старо-японском языке. Хотя в Кабуки-дза есть специальные наушники на местах, и в них идет синхронный перевод на английский.

– Да разве у нас настоящий театр? – отмахнулась я. – Так, стилизация! У нас и спектакли-то шли не больше часа, а реально они должны продолжаться никак не меньше трех. Мы никогда не могли осилить пьесу целиком, поэтому представляли обычно только один акт.

– Может, зайдем? – оживился Петр, изучая афишу. – Спектакль начнется через полчаса.

– Нет, в другой раз, – взмолилась я. – У меня уже сил нет!

Многочасовой перелет, более теплая, чем в Москве, но очень сырая и ветреная погода, шумный, чужой и нарядный город с непривычными для глаза пестрыми красками, звуковой фон незнакомой речи – все это действовало утомительно. Хотя многие говорили на английском, поэтому абсолютный языковой вакуум я не чувствовала.

Мы переночевали в гостинице, и я даже не помнила, как заснула. И уже на следующий день улетели в Наха.

Выйдя из самолета, мы сразу попали в летний, сияющий ярким солнцем мир субтропиков. Дом, где жил Юкио, находился на окраине города возле большого парка. Он внешним видом походил на серые панельные пятиэтажки, которых так много в России. Лифт отсутствовал. Мы поднялись на второй этаж, открыли двери и вошли. Квартира была двухкомнатной, небольшой и почти пустой. В спальне прямо на полу лежал квадратный матрас, застеленный ярким расшитым узорами покрывалом. На нем я увидела два валика и поняла, что они заменяют подушки. В гостиной пол застилали разноцветные циновки, и стоял очень низкий деревянный столик. В стене находилась полукруглая ниша, в которой возвышалась керамическая ваза, расписанная цветами и бабочками. Встроенные шкафы-купе казались просто деревянными стенами, и я их сразу даже не заметила.

– Ну вот и наше жилье! – радостно сказал Петр и снял ботинки у двери.

Через несколько дней я привыкла и даже смогла обустроиться в этом пустом пространстве. Разложила вещи по шкафам, купила красивый сервиз из тончайшего просвечивающего на солнце фарфора и чай разных сортов. Я уже чувствовала себя спокойно, и мне даже нравилось играть роль молодой жены. Петр улетел на три дня в Токио, предварительно купив мне мобильный телефон для связи. Для меня это было диковинкой, и я весь вечер его изучала. Хорошо, что инструкция была не только на японском, но и на английском.

Петр вернулся ближе к вечеру, но не один, а с тремя друзьями. Стройный симпатичный парень по имени Тору и хорошенькая смешливая девушка, ее звали Манами, были токийцы, а Степан – русский. Он выглядел, как настоящий богатырь, широкоплечий, мускулистый, высокого роста, но с милой и какой-то застенчивой улыбкой. Я приняла их, как настоящая хозяйка, накрыла столик и пригласила присесть. Токийцы общались с нами только на английском.

Петр находился в крайне возбужденном состоянии. Таким я его еще не видела. Они начали обсуждать какие-то свои дела, а я вышла на балкон и стала смотреть на сочную зелень парка, подсвеченную шарами редких фонарей. Скоро ко мне присоединился Степан. Он сказал, что говорить о делах ему наскучило и лучше полюбоваться на прекрасный вечер в компании прекрасной девушки. Я улыбнулась, глядя в его светло-карие блестящие глаза, и мы начали непринужденно болтать о всяких пустяках. Как выяснилось, он работал по контракту в Токио в той же области, что и Петр. Но об этом он рассказывал нехотя и очень уклончиво.

– А ты из Москвы? – поинтересовался он.

– Нет, – ответила я. – Я живу в столице всего несколько месяцев. А вот сейчас здесь оказалась.

– И это отлично! – чему-то обрадовался Степан. – И я рад, что у Петра такая красивая девушка!

– Спасибо, – тихо проговорила я, отчего-то засмущавшись.

Все остались ночевать у нас. Ребята устроились в гостиной на циновках.

Следующий день прошел насыщенно. Тору предложил отдохнуть на пляже, и мы, мгновенно собравшись, поехали на берег океана на местном автобусе. Через полчаса были у воды. И тут же решили покататься на яхте с подводной палубой. Рейс длился около часа, и мы вдоволь налюбовались красотами подводного мира через довольно большие и почему-то прямоугольные иллюминаторы. Потом обедали в маленьком рыбном ресторанчике. Я уже начала уставать и захотела домой. Но парни решили, что им необходимо заняться дайвингом, тем более на пляже имелась такая услуга. Предложили и нам, но я тут же отказалась, так как всегда боялась воды. Манами тоже встретила эту идею без особого восторга.

– Мы лучше посетим какой-нибудь массажный салон, – сказала она ребятам. – А то Таня без привычки устала.

 

– Вот-вот! – обрадовалась я.

И мы, оставив ребят, отправились в салон талассотерапии[3], находившийся совсем недалеко и который, как оказалось, уже посещала Манами в свои приезды в Наху.

– Там джакузи с минеральной водой, – говорила она на ходу. – Но учти, захочешь капсулу с грязью, знай, что она необычайно полезная, но и дико вонючая.

Она рассмеялась. И я засмеялась вслед за ней. Настроение было превосходным, несмотря на то, что Петр завтра улетал с ребятами обратно в Токио.

Вернулись мы в квартиру поздно вечером и сразу легли спать. К тому же я прилично обгорела на солнце. Но масло, которое мне втирали в тело в салоне, значительно смягчило кожу.

Этот день запомнился мне в мельчайших подробностях. Он напоминал прекрасную яркую и беззаботную бабочку, присевшую на раскрытый цветок сливы и упивающуюся мягким солнечным светом.

Из белой записной книжки с изображением белой лилии на обложке:

«Жить или умереть? Выбор очевиден. Моя жизнь имеет цену лишь в служении господину, долгу, чести и пути воина. Если дело чести требует моей смерти, я легко с улыбкой счастья приму ее».

Из записок самурая Мисимо Цунэ, XVII в.

Ну, вот я и дошла в своем рассказе до другого дня! Я старалась забыть о нем, стереть навсегда из памяти, но он будто выжжен в моем мозгу раскаленным углем страдания, навеки запечатлен черным иероглифом , обозначающим «смерть».

Вечером 20 марта я ждала Петра домой. Он должен был приехать на целых четыре дня. Но он что-то сильно запаздывал. Ужин остыл, но я так к еде и не притронулась. Его телефон был отключен. Я попыталась несколько раз связаться с любимым, но безрезультатно, и потом только ждала.

Петр не приехал. И не позвонил. Поздно вечером я впервые за этот день включила радио и тут только узнала о трагедии в токийском метро. Сведения, сообщавшиеся СМИ, были сумбурными и противоречивыми. Ясным было только одно, что террористическая группировка распылила нервнопаралитический газ на станциях метро. Были жертвы, многие попали в больницы. Точное количество еще никто не знал. Пока я слушала эти страшные новости, сердце начало щемить от невыносимой тревоги.

«А вдруг и Петр попал туда?!» – мелькнула ужасающая мысль.

И сердце сжалось от предчувствия непоправимой беды. Но я тут же попыталась себя успокоить, так как точно знала, что он никогда не пользуется токийской подземкой, предпочитая передвигаться по городу на такси. Всю ночь я не сомкнула глаз и не выключала радио.

А на рассвете явился Петр. Он был сильно пьян, в грязном костюме, словно спал на земле, с посеревшим одутловатым лицом и безумными глазами. Из-за сильно расширенных зрачков они казались черными и страшными. Он ввалился в комнату и упал на циновки. Я пыталась раздеть его, но он начал отбиваться, выкрикивая что-то бессвязное. И я оставила его в покое. Петр тут же захрапел, а я ушла в маленькую комнату, легла на матрас и сжалась в комочек от нереальной жути всего происходящего. Уснуть я не смогла.

Через какое-то время услышала, что Петр перестал храпеть. Вот он встал и начал всхлипывать. Почему я не побежала к нему? Почему?! Этот вопрос мучает меня всю жизнь. Но я словно оцепенела в тот момент и лежала, все так же молча и неподвижно. Я услышала, что он ходит, чем-то шуршит, вот что-то упало…

– У-ух! – глухо и протяжно вскрикнул он с такой мукой в голосе, что у меня от ужаса перехватило дыхание.

Я услышала стук, словно Петр с размаху грохнулся на пол. Я влетела в комнату и остолбенела. Он стоял на коленях, вцепившись обеими руками в рукоятку ножа. Лезвие почти полностью вошло в его живот.

– Беги! – прохрипел Петр, делая резкое движение руками вверх.

Словно в замедленном кошмаре я увидела, как лезвие режет кожу, как начинают выпирать кишки, как кровь брызгает темными густыми фонтанчиками. Петр судорожно втянул воздух и рухнул на бок, так и не отпустив рукоять ножа. Я кинулась к нему и впервые в жизни заглянула в зрачки смерти. Харакири было завершено.

Что происходило потом, помню не очень ясно. Первой мыслью было тут же, не сходя с места, покончить с собой. Но я упала на колени возле тела и оцепенела, словно меня охватил паралич. Не знаю, сколько я просидела так, неподвижно глядя на любимое и уже начинающее меняться лицо. Очнулась, когда сумерки заползли в дом. Я так и не смогла прикоснуться к Петру и отползла в спальню, где впала в полуобморочное состояние. Удивительно, но я заснула, вернее, погрузилась в забытье, похожее на смерть. Но на рассвете очнулась, как от толчка, и, раскрыв глаза и мгновенно осознав все, что произошло накануне, начала плакать. Но и слезы не облегчили мою боль. Перед глазами так и стояло его лицо, перекошенное мукой, в ушах все звучал хриплый крик: «Беги!»

Я с трудом поднялась, на дрожащих ногах вышла из спальни и, стараясь не смотреть на тело, направилась в кухню. На столике заметила квадратный листок бумаги. На нем рукой Петра было написано следующее: «В моей смерти прошу никого не винить». И подпись. Я затряслась от рыданий. Потом глотнула воды и побрела в комнату. И тут только заметила у двери большую квадратную сумку и белеющую на ней записку.

«Моя любимая принцесса, – прочитала я, вытирая слезы, – простишь ли ты когда-нибудь меня? Но другого выхода я не вижу. Небо зовет меня. Сегодня страшное подозрение о правильности содеянного и вообще о выбранном пути убивает меня. Я словно прозрел. И все, что говорил Учитель, увиделось мне в другом свете, далеком от истины. Не хочу больше! В этой сумке деньги для тебя. Не трогай мое тело и немедленно улетай обратно. Власти все сделают сами. Билет на самолет до Токио в кармашке сумки. А оттуда – домой, моя принцесса. Ты сильная, и помни, что любовь есть и на небе. Живи и прощай!»

В голове у меня помутилось, я упала на пол, начала кататься и орать. Окончательно обессилев через какое-то время, затихла. Внутри все окаменело. Я встала, механически умылась, причесалась и потом только раскрыла сумку. Пачки долларов закрывали все ее дно. Но мне было в тот миг все равно, и никаких эмоций это неожиданное богатство не вызвало. Я раскрыла молнию бокового кармана и увидела билет на самолет, засунутый в записную книжку светло-зеленого цвета с изображением горы Фудзи на обложке. Тут же лежали еще две книжки. Светло-зеленая была более потрепана и исписана да конца. Я узнала почерк Петра. Белая, с изображением белой лилии на обложке, была заполнена наполовину. И тоже Петром. А черная, с изображением красного дракона, не содержала никаких записей. И это меня почему-то сильно расстроило. Я начала снова неудержимо рыдать. Когда немного пришла в себя, то быстро покидала свои вещи в сумку и покинула квартиру. Перелет до Токио прошел мимо моего сознания.

Смутно помню, как я стояла в аэропорту Нарита, как тупо смотрела на табло, понимая с совершеннейшим равнодушием, что опоздала на свой рейс. Почему я не улетела следующим, сейчас мне объяснить трудно. Мой путь представлялся мне тогда наточенным лезвием вакадзаси[4], вынутого из ножен. И я балансировала на этом лезвии, стараясь добраться до его острого, срезанного под углом конца, несущего смерть. И я хотела в то время только смерти. Перед глазами постоянно всплывали строки из записки моего мертвого возлюбленного: «…помни, что любовь есть и на небе». И я хотела лишь одного: уйти на это небо, где, я была убеждена, ждал меня Петр.

Что мне было делать в Москве? Или в родном городе? Я совершенно потерялась в этом черном мире страдания и пустоты и не видела из него выхода. Смерть и только смерть призывала я тогда.

Наличие огромной суммы денег – под толстыми пачками стодолларовых купюр я нашла и увесистые пачки иен – избавляло меня от необходимости немедленно возвращаться на родину. И я осталась в Токио. Время, прошедшее с того страшного дня, который казался мне жадно раскрытым цветком смерти, протянувшим ко мне свои кровавые лепестки из черных глубин ада, для меня не существовало. Мне чудилось, что я умерла, а ходит, спит, иногда ест лишь моя телесная оболочка.

Я сняла номер в гостинице, за английское название которой совершенно случайно зацепился мой потухший взгляд, когда я ехала в такси.

Закрывшись в номере и вывесив табличку «Не беспокоить», я впала в такое дикое отчаяние, что начала кататься по огромной квадратной кровати в спальне. Я рыдала, рыдала, рыдала, и не могла остановиться. У меня не осталось ни одной фотографии Петра, и это сводило меня с ума. Единственное, что я взяла из его вещей – мобильный телефон.

Не знаю, сколько времени я провела в таком состоянии. Странно, что мое сердце не разорвалось. Но мне было всего восемнадцать лет, и молодой организм взял свое. Отчаяние начало убывать и постепенно сменилось оцепенением, подобным коме. Сутками я лежала на полу в гостиной и невидяще смотрела в белый высокий потолок.

И вот однажды, медленно перевернувшись на бок, я случайно локтем надавила на пульт от телевизора, почему-то валяющийся на полу. Громкий голос телеведущего заставил меня вздрогнуть, и я машинально посмотрела на экран. Шли новости СNN на английском языке. Услышав, что речь идет о теракте в токийском метро, я подползла ближе к телевизору, стоящему в углу гостиной на высокой металлической стойке. И вот прозвучало название газа, убившего 12 человек и сделавшего инвалидами несколько тысяч.

1КПТ – композиция и постановка танца
2Гиндза – район Токио, в котором сосредоточены дорогие магазины, рестораны, центры развлечений.
3Талассотерапия («thalasso» – море) – это одновременное использование благотворного воздействия морских факторов: климата, воды, грязей, водорослей, песка и других компонентов, извлекаемых из моря.
4Вакадзаси – разновидность малого самурайского меча
Купите 3 книги одновременно и выберите четвёртую в подарок!

Чтобы воспользоваться акцией, добавьте нужные книги в корзину. Сделать это можно на странице каждой книги, либо в общем списке:

  1. Нажмите на многоточие
    рядом с книгой
  2. Выберите пункт
    «Добавить в корзину»