Хищник. Детектив

© Тамара Злобина, 2018

ISBN 978-5-4493-6085-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1. Охота

Он крался, как хищник в ночи: мягко, неслышно ступая на опавшую листву. Осенняя ночь была темна и неприветлива: порывы ветра срывали последнюю листву с деревьев и бросали в лицо человеку-хищнику. Но, несмотря на непогоду, тёмная фигура упорно двигалась навстречу ветру, словно не ощущая его остужающего дыхания.

Чуткий слух ловил каждый шорох, каждое постороннее движение. Зоркий взгляд хищника буравчиком ввинчивался в ночную тьму, выхватывая из неё, как из тёмной, больной памяти, будоражащие нервы картины.

Но тщетно он бродил сегодня по городу, пугая своим внезапным появлением бродячих собак и кошек: улицы были пустынны. Это раздражало его, вызывая неприятное ощущение бессилия и злобы. Охота срывалась.

Хищник, кружа по улицам, не чувствуя холода и усталости, повторял про себя:

– Ну, где же ты, дорогая? Где ты?.. Иди ко мне… Я жду тебя… Иди ко мне…

Этими словами он подбадривал себя, рисуя в воображении картины очередной желанной встречи с Его Женщиной.

Кутаясь в мешковатое чёрное пальто, скорее в целях маскировки, чем для того, чтобы укрыться от пронизывающего ветра, он чутким ухом вслушивался в дыхание ночного города.

Вот где-то в двух-трёх кварталах от него проехала патрульная машина с мигалкой и характерным сигналом. Человек-хищник машинально прижался к стене, стремясь слиться с ней воедино.

Во дворе дурным голосом взвыли коты: не то, пугая соперников, не то, готовясь к любовным играм. Эти щемящие, будоражащие звуки подстегнули его животное желание обладать кем-то, и как можно скорее. Мужчина ускорил шаг, всё так же пристально всматриваясь в темноту, готовый в любую минуту броситься на выбранную жертву.

Ближе к центру начали попадаться запоздалые прохожие. Мимо него прошла группа молодых людей, смеясь о чём-то своём, подтрунивая друг над другом. Их было человек пять, и они не обратили никакого внимания на идущего им навстречу человека в длинном чёрном балахоне.

Хищник упорно двигался к центру города, выхватывая из темноты цепким взором, одиноко идущие фигуры. Вот возник пожилой мужчина, бредущий куда-то тяжёлой, неторопливой поступью. Появилась супружеская пара, шествующая под ручку. Молодой человек быстрым шагом проскочил мимо, спеша, видимо, к своей возлюбленной.

Такие наблюдения всегда добавляли хищнику агрессивности, возбуждая его желания до неприличного состояния. Но сегодня всё нервировало его больше обычного: он был зол и на этих супругов, которые явно торопились в постель, чтобы получить, причитающуюся им ежедневную порцию любви; и на этого парня, спешащего к возлюбленной с единственной целью: заняться с ней любовью.

Он был зол на них за то, что природа, наградив их способностью любить, дала им это право лишь потому, что они хотят, могут, способны и за то, что лишила его, своё создание, этого права.

Бесполезные шатания привели хищника на небольшую тихую улочку, и он, вдруг, каким-то шестым чувством, ощутил присутствие самки. Ускорив шаг, через несколько минут увидел женский силуэт, двигающийся параллельно многоэтажному дому. Женщина, видимо, надеясь под его прикрытием избежать нежелательных встреч, изредка кидала беспокойные взгляды по сторонам, желая убедиться, что её не преследуют, и вновь двигалась дальше.

Что она молода, хищник уже не сомневался: лёгкость походки, стройность фигурки говорили сами за себя. И мужчина напрягся, играя сухожилиями и нервами, как струнами: походка его стала почти летящей, движения совершенны и целенаправленны.

Он уже чувствовал запах своей жертвы, её тонкие духи, запах волос, нежной кожи, роскошного тела, представляя, что через несколько мгновений всё это восхитительное великолепие будет его – только его.

Мускулы на теле инстинктивно напряглись, причиняя боль своим резким сокращением, но хищнику уже было всё равно: он как зверь, выследивший добычу, устремился вперёд за своей жертвой.

Инстинкт охотника победил всё: и вспыхнувшее с новой силой возбуждение, и болезненный напряг мышц. Все эти явления происходили как бы отдельно от его охотничьего порыва, а точнее: параллельно с ним.

Он двигался по-кошачьи мягко, прижимаясь к домам, чтобы не обнаружить себя раньше времени, и не вспугнуть жертву: регулярные охоты научили его быть осторожным, хитрым, ловким.

Женщина повернула направо и остановилась, внимательно всматриваясь и вслушиваясь в темноту, словно что-то услышав или почувствовав. И хищник затаился, сливаясь с домом в единое целое, присматриваясь к поведению своей очередной жертвы. А та, постояв несколько секунд, и, не усмотрев ничего подозрительного, двинулась дальше, ускоряя шаг.

Мужчина последовал за ней, не выпуская из поля зрения, понимая, что конечный пункт жертвы, возможно, недалёк. Он решил действовать, и после очередного поворота ринулся на женщину так неожиданно и с такой силой, что женщина упала лицом вниз, не успев даже вскрикнуть.

Падая, она успела за что-то уцепиться, и это что-то упало на спину хищника и ударило его. Но он не чувствовал боли: дикая, яростная похоть охватила каждую частичку, каждую клеточку, затуманивая сознание.

Перевернув женщину лицом вверх, хищник рванул застёжки на её груди, освобождая её от одежды.

– О, непорочная, чистая дева Мария! – шептали в исступлении его губы, лаская лицо, шею, грудь женщины.

В этих словах, в этом шёпоте было столько страсти, нежности и вместе с тем столько боли и ненависти, что могло показаться: произносивший их мужчина напрочь лишён нормального человеческого рассудка.

Мужчина отстранился от обнажённого тела, любуясь его чётко проступающим белым контуром.

– Богиня! – шептали его губы, искусанные в кровь от нечеловеческой силы желания. – Моя богиня! Ты так прекрасна в своём первозданном виде!

Руки хищника ласкали тело жертвы грубо, жадно, стараясь поднять желание на ещё более высокую черту. Его жёсткие ладони, видимо, причиняли боль женщине, и она застонала.

Хищник лишь на мгновение прекратил свои действия, желая удостовериться в том, не послышалось ли ему это, но вокруг стояла глухая тишина, укрывая, лежащих на земле, своим чёрным саваном.

Осознание этого понравилось хищнику: он оскалил зубы в довольной ухмылке, и вновь ринулся на распростёртое на земле тело. Лишь только его руки коснулись женщины, она вновь застонала. Тогда хищник впился своими кровоточащими губами в её нежные, дрожащие губы, стараясь заглушить стоны.

Его левая рука лихорадочно шарила вокруг, отыскивая что-нибудь тяжёлое. Тем временем женщина, окончательно придя в себя, постаралась освободиться от мерзкого создания, придавившего её к земле всей своей тяжестью. Она царапала его, рвала волосы, пытаясь вырваться из ненавистных объятий, но силы были явно не равны, поэтому её попытки не увенчались успехом.

Хищник, шепча что-то малопонятное, нащупал рукой осколок кирпича и со всей силой страха, желания, ненависти и любви, обрушил его на голову своей жертвы. Женщина охнула и вновь потеряла сознание, а он для верности ударил её ещё раз, разбивая голову жертвы в кровь, которая брызнула ему на лицо и на одежду.

Теперь он нервничал ещё больше: торопился, расстёгивая пуговицы на своей одежде. Хищник терзал тело жертвы губами, руками, призывая ответить на его любовь так же страстно, так же отчаянно, как это делал он, но ничего не получал в ответ – этот нежный сосуд любви был к нему холоден и безразличен.

Равнодушие к проявлениям его безграничной любви, делало хищника безжалостным мстителем за то, что в очередной раз нелюбим, в очередной раз отвергнут. Его меч возмездия, с горячей страстью входя внутрь поверженной жертвы, извергал в неё всю его боль, всю обиду, всю досаду на эту половину человечества под названием женщина.

В этот момент он чувствовал себя победителем, Наполеоном. Его глаза сверкали, как раскалённые угли. Румянец на худощавых скулах делал лицо молодыми и ужасным одновременно, словно это был вовсе не человек, а демон мщения.

Совершив обряд покорения, он положил руку на глаза любимой, прижался со всей силой страсти и любви своими дрожащими губами к её безжизненному рту и прошептал:

– Ты моя… Ты навсегда теперь моя…

Затем он поднялся, обрывая все связи, соединившие его в одно целое с Его Женщиной, глядя ей в лицо с такой любовью и нежностью, словно расставание с ней было невыносимым испытанием, наказанием.

Его голос срывался:

– Прощай, любовь моя… Прощай навсегда…

Хищник нагнулся над своей жертвой, с нежностью взял её руки и, поцеловав обе ладони, крест-накрест прикрыл ими грудь женщины. Затем какой-то одеждой прикрыл нижнюю часть её тела.

Он не ушёл с места любви до тех пор, пока не привёл себя в порядок. Почему он вёл себя каждый раз именно так – он не знал. Может быть это стало своеобразным ритуалом, а, может, он просто хотел таким образом сохранить хоть частицу тепла, частицу любви, полученную от этого странного, неумного создания – женщины, отвергающей его при свете дня и, отдающей ему свою жизнь ночью.

Потом он ушёл от неё прочь, заново переживая, смакуя все подробности этой короткой любви. Он шёл и шёл, не чувствуя ног, не ощущая холода, не опасаясь редких прохожих, косо посматривающих на странного человека, бредущего посередине улице. Его не остановил никто, хотя весь вид этого странного создания внушал подозрение.

Так бывало каждый раз. Никому не было до него дела. Вот и сейчас патрульная машина проехала мимо. Хищник усмехнулся запёкшимися губами и ушёл дальше.

Утро застало его в небольшом сквере на скамейке. Взору предстало жалкое создание: мужчина чуть выше среднего роста, непонятного возраста, уставившись потухшим взглядом в одну точку, был так далёк от действительности, что казался нереальным.

Он был худ, небрит, со ссадинами на лице и запёкшейся кровью на губах. Чёрное, не первой свежести пальто мешковато свисало с плеч, прикрывая тщедушное тело. Можно было подумать, что мужчина или нетрезв, или в глубокой прострации от перенесённого горя.

Дворничиха тётя Катя, заставшая горемыку в таком состоянии, пожалела несчастного и, подойдя вплотную, дотронулась до его плеча рукой.

– Шёл бы ты домой, касатик. Ну, что ты тут сидишь на холоде?

Мужчина поднял глаза на уровень лица тёти Кати, и что-то промычал в ответ.

– Что-что? – не поняла та. И после краткого молчания, повторила просьбу:

– Шёл бы домой, говорю. Жена, наверное, волнуется.

– Да-да, – механически произнёс мужчина, не вдумываясь в слова, – Да-да…

– Иди домой, пока в полицию не забрали, – напутствовала его сердобольная тётя Катя.

Сердобольная тётя Катя даже понятия не имела кого пожалела в эту минуту. А, если бы знала, что бы сделала? Стала дуть в свисток, что ей выдал участковый, или кинулась на это чудовище с метлой наперевес, ни на секунду не задумываясь, что он сделает с ней после этого? Возможно, и так – разве мы всегда думаем о себе в минуту опасности? Но дворник ничего не подозревала о том, кто сидит перед ней на скамье. Возможно это и спасло ей жизнь – кто знает…

Мужчина тяжело, словно нехотя, поднялся со скамьи и медленно побрёл к выходу.

До тех пор, пока он не скрылся из вида, дворничиха жалела его:

– Бедолага. Всё лицо поцарапано, синяк на лбу. Видно, дружки наподчивали. Справились, подлецы!.. Эх, и наподдала бы я им метлой, попадись они мне под горячую руку!

Но мужчина в пальто с чужого плеча этого проявления доброты и сочувствия уже не слышал: он спешил в свою комнату на окраине города, чтобы успеть помыться, привести себя в порядок, и идти на работу.

Его мысли были далеко от произошедшего с ним ночью: мужчина думал о том, что начальник был недоволен его работой, кричал, грозя окончанием терпения и увольнением с работы. Он же ничего не смог сказать ему в ответ. Думал он и о новом срочном задании, которое непременно должен выполнить качественно и в срок, чтобы вновь не подвергаться унизительным придиркам и оскорблениям строгого начальства.

Оценивая свои возможности, мужчина вытянул вперёд руки: пальцы мелко подрагивали, выдавая итог нечеловеческого нервного напряжения, перенесённого несколько часов назад.

– Как после похмелья! – усмехнулся уголками губ мужчина. И добавил рассудительно:

– Ничего, сейчас помоюсь, побреюсь, переоденусь, и всё пройдёт… Всё пройдёт, нужно просто взять себя в руки. Так было всегда… Так будет и сейчас

Открывая ключом дверь, он уже не просто знал – он был уверен в том, что всё будет именно так, как он сказал..

Глава 2. Страшная находка

Сергей Топилин вышел из дома раньше обычного. Он спешил. Нужно было ещё до начала рабочего дня подготовить кое-какие документы, которые он не успел подготовить с вечера. Утро едва брезжило, слегка осветляя непроглядную темень осенней ночи, стыдливо обнажая город во всей его и красоте, и неприглядности. Картина эта Сергею была привычна с самого детства, поэтому он воспринимал её, как что-то должное, обыденное.

На утро была назначена важная встреча с высокопоставленным лицом местного разлива, которая обещала, в случае успеха, для его карьерного роста определённые высоты. И хотя Топилин не был отъявленным карьеристом, но считал, что от возможностей, которые сами плывут в руки, отказываться нецелесообразно.

Чтобы сократить путь до гаража, где стояла его «ладушка», Топилин решил пройти через соседний проходной двор, которым в обычное время не пользовался, потому что тот был захламлён, имел весьма неприглядный вид и был условно проходным: чтобы попасть на соседнюю улицу нужно было пролезть через дыру в заборе, отделяющим двор от проезжей части.

Пройдя под арку вглубь двора, Топилин зацепился ногой за какую-то корягу и в сердцах чертыхнулся, напрягая глаза, чтобы рассмотреть предмет, который помещал его движению: уж очень коряга напоминала человеческое тело.

Кутаясь в воротник модного пальто, от порыва ветра сквозняком продувающего место, где он натолкнулся на странный предмет; Сергей полез в карман за зажигалкой, чтобы с её помощью рассмотреть неожиданную находку.

Он нервничал, торопился, поэтому слабый огонёк затухал, секунду поколебавшись на ветру. Тогда мужчина присел, подставив порывам ветра свою широкую спину, приближая крохотный огонёк к лежащему на земле предмету. Огонёк вырвал из тягучей темноты кусочек обнажённого тела, и Топилин от неожиданности, как-то по бабьи, воскликнул;

– О, Боже мой!

Голос в страхе метнулся прочь, к выходу, а обладатель оного остался на месте, как вкопанный, ещё не до конца осознавая, что за драма разыгралась здесь ночью. Наконец, справившись со своими чувствами, Сергей сделал попытку рассмотреть лицо женщины. Что это была женщина, он уже не сомневался.

Лицо жертвы со следами борьбы, застывшее в гримасе боли, страдания, поразило его чем-то неуловимо знакомым. Мысли в голове Сергея клубились роем, пытаясь извлечь из глубин памяти знакомые черты, но что-то мешало произвести идентификацию: то ли гримаса, исказившая лицо, то ли неестественно белого цвета волосы, превратившие лицо молодой, судя по формам, женщины, в лицо старухи.

Топилин лихорадочным движением попытался открыть портфель, чтобы достать сотовый телефон и не смог открыть замок – так у него дрожали руки.

– Чёрт! – через зубы выругался Сергей, – Что это я так раскис? Трупа что ли никогда не видел?

Наконец, замок поддался нажиму, он достал телефон, набрал номер и, дождавшись ответа, сказал:

– Алло, это Топилин… Это ты, Никита?… Пиши вызов… Улица…, дом 37… Что?… Да, труп… Женщина… Лет 30—35… Похоже на почерк Хищника… Да-да… Уже четвёртый?… Как меня угораздило?… Хотел путь сократить: пошёл через соседний проходной двор… Что говоришь?.. Да уж, сократил… Правду говорят: поспешишь – дальше будешь…

Сергей дождался следственной группы, дал следователю свой номер телефона и, сославшись на утреннюю встречу, добрался, наконец, до гаража и уехал в свою адвокатскую контору. Всю дорогу, вместо того, чтобы поразмыслить над предстоящей в половине девятого встречей с депутатом Областной Думы Рогозовым Вениамином Львовичем, он думал о том, где мог видеть женщину, жизнь которой оборвалась так варварски, так ужасно.

Ставя машину на стоянку возле своей конторы, он вдруг понял, кого напомнила ему несчастная жертва.

– Если бы не эти белые волосы, не, застывший в гримасе, ужас, то можно было подумать, что это наша однокурсница Леночка Банникова… Лена?! Наша тихая, домашняя Леночка? Не может этого быть!… Наверняка я ошибся. Эта женщина не может быть Банниковой! У Леночки чудные каштановые волосы и удивительно синие, доверчивые глаза… Я не видел глаз этой женщины! Я не видел их цвета! А ведь её глаза были открыты… И в них застыл такой ужас, что смотреть было невозможно… Какого цвета были у неё глаза?!… Какого?!… Не знаю… Не помню… Как же так?…

Сергей схватил телефон и, не выходя из машины, лихорадочно давя на кнопки.

– Алло, алло?! – почти кричал он в трубку. – Никита, Никита, это снова я: Сергей Топилин!

И потом, немного сбавляя тон:

– Я по поводу утреннего вызова… Уже известно, кто эта женщина?… Пока не известно?… При ней не нашли ничего? Сумочки… Нет… Ничего…

И после непродолжительного молчания, озвучил своё предположение:

– Возможно, я знаю, кто эта женщина… Почему молчал? Потому что лишь сейчас меня осенила догадка… Нужно кое-что проверить… Не знаю… Да не уверен я, Никита! Перепроверю – перезвоню… Сказал перезвоню, значит перезвоню: моё слово крепче алмаза – ты же знаешь.. Пока!…

Странно, но Сергей совершенно забыл о том, почему так спешил, его занимала одна парадоксальная на первый взгляд мысль, что жизнь, как не странно, очень мудрая штука и даёт человеку порой жёсткие и убедительные уроки: то, что он считает важным в данную минуту неожиданно оказывается каким-то второстепенным, даже глупым, теряющим свою важность, свою актуальность.

Сегодняшняя смерть, с которой он столкнулся так внезапно, совершенно не желая того, затмила собой и карьеру, и встречу с господином депутатом, и даже собственное благополучие. Он ломал голову над тем, у кого можно выяснить верна ли его догадка, и не мог придумать: слишком давно не общался с друзьями-однокурсниками по юрфаку СГУ.

– Некогда всё – недосуг? – любопытствовал главный оппонент – внутренний голос, явно намекая на его равнодушие к судьбам некогда близких людей. – Работа всё, карьера?…

И Сергей сорвался:

– Какой же ты идиот, Топилин! Разве настолько уж важны карьера, сиюминутная выгода, нужные знакомства? Перед лицом смерти вся эта мишура гаснет, как светлячок, на который только что наехал асфальтовый каток… Ты почти пять лет не общался с университетскими друзьями! При случайной встрече только: привет, как жизнь, пока… Ещё через пару лет перестанешь их узнавать. Леночку ты уже не узнал…

Сергей не успел должным образом «заклеймить позором» своё равнодушие, безразличие к людям, некогда занимающим в его душе столько места, а мысли уже катились дальше, как безудержный поток.

– Ведь Леночка нравилась многим нашим парням на курсе… Да и я относился к ней с симпатией. Ей нельзя было не симпатизировать… Лёгкий, светлый человечек – ни камешка в душе, ни камешка за пазухой… Добрые отношения у нас сохранились до самого окончания универа.

– Вот именно, до окончания! – ехидничал внутренний голос, растягивая в кривой усмешке губы Топилина. – Словно с ним и жизнь закончилась… И началась погоня за её благами.

Сергей зло ответил оппоненту:

– О чём ты, старик? С чего вдруг такие сантименты? Да у меня и времени-то нет на пустое времяпрепровождение… Тут ещё, как назло, эта встреча с господином Рогозовым, а я расклеился, как плохо слепленный вареник…

С угрызениями совести, то бишь с внутренним голосом, на этом можно было и покончить, ведь предстоящая встреча была намного важнее, намного значимее гибели женщины, интерес к которой давно канул в Лету. Но перед глазами Топилина отчётливо всплыло лицо тёти Нины – матери Леночки Банниковой, и в его, почти успокоенное сознание, чёрным ужом вползла мысль:

– «А как же тётя Нина, ведь Лена её единственная дочь?»

Сергею стало неуютно от осознания своего равнодушия к трагедии, произошедшей с однокурсницей, и захотелось самому себе плюнуть в лицо. Он усмехнулся криво и болезненно.

– «Непременно сделаю это в собственное отражение в зеркале», – вздохнув, мысленно решил Топилин, и не почувствовал от этого облегчения.

– Дьявол! – зло выругался он, даже не осознавая, что произносит ругательство с видимым неудовольствием человека, осознавшего вдруг, как всё это некстати.

– «Придётся звонить Антонине Николаевне и попытаться, как можно деликатнее, поинтересоваться, где сейчас находится её дочь?» – размышлял он, широким шагом направляясь к себе в контору.

Секретарь встретила его заинтересованным взглядом, призывно улыбаясь, кокетливо поправляя волосы и стараясь всем телом прижаться к шефу, обдавая его запахом дорогущих духов смешанным с запахом дамских сигарет. И эта адская смесь почему-то показалась ему неприлично-тошнотворной.

– Здравствуй, Серёженька, – произнесла она умилённым голосом, трепетной ланью заглядывая в его глаза.

– Катерина, – строго оборвал её тот, – ты находишься на рабочем месте!

– Но ведь никого же нет! – наступала та, не прекращая попытки к тесному контакту.

– Это не даёт тебе право вести себя так… разнузданно, – не сдавался Топилин.

– Ну, что, что?! – вспыхнула Катя. – Не понимаю я тебя Сергей… Владимирович!

– Чего не понимаешь? – рассеянно поинтересовался Топилин, пытаясь припомнить где у него записан адрес Банниковых.

– Ты, как капризная барышня: то притягиваешь к себе, то отталкиваешь… Я порой даже теряюсь от твоей холодности и равнодушия… И не знаю, как себя вести…

Топилин даже удивиться не успел тому, как его раскусила эта смазливая девчонка, которую он приберегал на всякий случай, особенно не приближая, но и не отдаляя от себя. Что она влюблена в него, как кошка, он догадался давно, но делал вид, что даже не подозревает о её чувствах.

Сергей взглянул на Катю с нескрываемой иронией и выдал на гора целую тираду:

– Это, что ещё за барышня?! Ты у меня договоришься, Катерина! Уволю без выходного пособия,.. Чтобы больше таких слов я не слышал!… Вам понятно, Екатерина Яковлевна?

Катя заморгала своими очаровательными глазками, изображая незаслуженную обиду и произнесла покорно, стараясь смирить гнев шефа:

– Как скажете, Сергей Владимирович.

– Ну, то-то же, – сменил тот гнев на милость, и его губы тронула лёгкая улыбка.

И добавил, глядя на Катерину совсем иным взором:

– Вениамин Львович звонил?

– Кто-кто? – переспросила секретарь, ещё не отошедшая от только что полученной взбучки.

– Рогозов звонил? – терпеливо переспросил Топилин. – Встречу нашу не отменил?

– Нет, не отменил, – сухо ответила Катя. – Звонил его помощник и сообщил, что Вениамин Львович будет через полчаса.

Но, посмотрев на настенные часы, поправилась:

– Теперь уже через пятнадцать минут, шеф.

– Хорошо, – ответил шеф. – Как только появится, сразу доложи мне – я буду в комнате отдыха… Он не уточнил по какому вопросу?

– Кто? – не поняла секретарь.

– Кто-кто? Дед Пихто! Конечно же помощник!

– Нет, не уточнил, – Катерина была всё так же корректна и суха.

– Да, ладно тебе, Катюша! – примирительно произнёс Топилин. – Если бы ты знала, что со мной произошло сегодня утром, ты бы не стала дуться…

Катерина молча пожала плечами, с видом холодного равнодушия, и на лице её было написано: «какое мне дело до того, что произошло с вами сегодня утром? Это ваши проблемы – не мои».

– Ну, спроси у меня, спроси: -«И, что же произошло с тобой сегодня утром, Серёженька?» – попросил Топилин.

– Зачем? – вяло поинтересовалась Катя, желая помучить шефа за его недавний срыв.

– Чтобы понять и простить!

– Ну, и что же произошло с вами, Сергей Владимирович? – всё так же нехотя поинтересовалась она.

Топилин не стал тянуть с ответом, но постарался придать ему некую таинственность и загадочность:

– Представляешь, Катюша… Собирался приехать сегодня на работу пораньше… Решил путь до гаража сократить – пошёл через соседний проходной двор… И там лицом к лицу… Столкнулся с последствием очередного нападения Хищника.

– Какого хищника? – заинтересовалась секретарь.

– Того самого, что насилует и убивает молодых женщин.

Катерина посмотрела на Сергея расширенными от страха глазами, и неожиданно начала заикаться:

– Т-ты, столкнулся ут-тром с женским…

На определение того, с чем он всё-таки столкнулся у Катерины не хватило ни сил, ни смелости. В подобных случаях девушка всегда начинала заикаться: давала о себе знать детская психическая травма, произошедшая с ней почти пятнадцать лет назад.

– Вот именно, – подтвердил Топилин.

– Т-теперь понятно, почему ты сегодня так… к-колюч…

– Я не колюч – я озадачен, расстроен. Можно сказать – раздавлен, – поправил её Сергей.

– Понимаю, – торопливо отреагировала Катерина. – Я понимаю тебя, дорогой!

Взгляд девушки заметно потеплел, а голос стал мягким и участливым:

– Может коньячка налить… Серёжа?

– Не теперь! – ответил тот, – Только после встречи с Рогозовым. Сейчас я должен подготовиться к визиту важного гостя. Хотя…

Топилин поднял взгляд на часы и продолжил с лёгкой досадой:

– Времени у меня на это уже не осталось… Если, конечно, Рогозов не опоздает на встречу.

– Такие люди не опаздывают! – с искренним пафосом выдала Катя. – Они только задерживаются.

– Откуда знаешь? – усмехнулся Топилин.

– Догадываюсь.