Самовар над бездной

Я вошел в знакомый вестибюль, посмотреть на аквариум, в котором плавали, очевидно, те же самые рыбки, что и десять лет тому назад, по крайней мере мне показалось, что узнал одну стерлядку

Василий Шульгин

I am completely convinced that there is a wealth of information built into us, with miles of intuitive knowledge tucked away in the genetic material of every one of our cells. Something akin to a library containing uncountable reference volumes, but without any obvious route of entry

Александр Шульгин

В прежние времена все истории заканчивались двумя способами: после всевозможных перипетий герой и героиня либо шли под венец, либо умирали. Главный вывод, вытекающий из всех на свете историй, двояк: непрерывность жизни и неизбежность смерти

Итало Кальвино

Думал, в сказку, что ль, попал?

Нина Михайловна Ставриди

Иллюстратор Екатерина Рейтман

Фотограф Александр Уткин

Редактор Артём Хлебников

© Святослав Иванов, 2017

© Екатерина Рейтман, иллюстрации, 2017

© Александр Уткин, фотографии, 2017

ISBN 978-5-4483-9624-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Часть первая

Половина жалованья доброго молодца уходила на аренду печи. Там он лежал целыми днями и очищал от канцеляризмов отчёты о похождениях богатырей из других царств-государств. Пролежал бы всю жизнь на печи, кабы не случилось бы однажды самому двинуться в путь.

Звали доброго молодца Иваном. Он был младшим сыном в семье купца и, несмотря на увещевания отца, с детства хотел стать богатырём. Сперва по этому пути пошёл брат его Пётр, но в схватке с Кощеем получил тяжёлое ранение и вернулся несолоно хлебавши; по инвалидности ему выписали солидную пенсию, он взял в жёны красну девицу и зажил с ней долго и счастливо в резном тереме на Ленинградском шоссе. Средний брат Василий, как и многие соискатели, провалился на собеседовании – избушка на курьих ножках просто отказалась поворачиваться к лесу задом. Расстроенным он походил всего-то с неделю, да и махнул учиться купеческой мудрости за три моря, в Лондон; по возвращении он занял одну из руководящих должностей в фирме отца.

Оба брата выглядели радостными, но Иван то и дело подмечал в их глазах тоску по несовершённым подвигам. Они в свою очередь подтрунивали над братом, который не демонстрировал особых талантов.

– Чтобы стать богатырём, нужно иметь либо блат, либо быть настоящим гением, – то и дело говорили они, пренебрегая правилами построения предложений.

Тем не менее Иван успешно прошёл ряд испытаний и обучился хитрой науке богатырства. Его учитель, седобородый Фрол Фомич, говорил ему, сидя на крыльце своей затерянной в лесу избушки:

– Может и выйдет из тебя чего, Ваня – купеческий сын. Да вот только не на нашей земле окаянной – тут, видишь, времена богатырские прошли. В Иностранный легион тебе податься, что ли?

Стал Иван в конце концов добрым молодцом запаса на жаловании писаря. Ему приносили отчёты о подвигах богатырей, а он переписывал их на свой лад: так, чтобы о них потом честному народу рассказывали, – а народ верил, да не верил, да всё равно верил и уважал богатырское ремесло.

Но вот зазвонил на Ивановской набат, зовущий богатырей дела добрые делать, проблемы стратегического значения решать. Долго ли, коротко ли звонил, а никто из богатырей не явился. Наконец Ивану стало невмоготу слушать колокол, и пошёл он к царю-батюшке на поклон – авось станет ясно, что же так долго и отчаянно звонил государев колокол.

– Перевелись богатыри в моей вотчине, – грустно молвил царь. – Один ты, Иван – купеческий сын, остался. Чем похвастать можешь, добрый молодец?

Иван ответил как есть – что три дня и три года уже лежит на печи и ждёт благословения на великие дела. Пригорюнился царь над таким кадровым кризисом, да делать нечего – рассказал Ивану, в чём дело.

За тридевять земель есть волшебный лес, куда без надобности ходить простым смертным строго воспрещается. Спрятан в том лесу заветный золотой самовар, в котором хранится тайна всего спокойствия и благодати нашей земли. Стоит самовар на обрыве над непроглядной бездной – потому что в том и секрет благодати, что она хрупка, ненадёжна и в любой момент может кануть в пропасть.

И прознал о золотом самоваре Кощей Бессмертный, да и захотел его с обрыва столкнуть, чтобы всех добрых людей со света сжить. Кощей ищет самовар в лесу, но пока не нашёл. Задача – пробраться к самовару незаметно, аккуратно снять с постамента и привезти его домой, а тут уж мы его поместим под круглосуточную охрану с сигнализацией.

– Вертолёт-то дадите? – спросил Иван, припомнив, что многие богатыри десантируются с воздуха на место предполагаемой схватки с Кощеем.

– Нет, Ваня, – ответил Царь. – Это не тот случай. В лес надо пробраться тихо, чтобы Никто не заметил. Если Никто заметит – пиши пропало. Вот тебе, Ваня, сапоги-тихоходы, чтобы мимо Никого тихо пробраться. Вот тебе сапоги-скороходы, чтобы с самоваром домой побыстрее добраться. И вот тебе сапоги-репелленты, чтобы от дрянных тварей лесных отбиваться.

Дал ещё Царь Ивану посох, скатерть-самобранку и путеводитель «Афиши» по тем краям – да и отправил доброго молодца в путь-дорогу. И пошёл Иван к заколдованному лесу, где над непроглядной пропастью стоит заветный золотой самовар, который надо спасти от нечистой силы. Времени раздумывать над заданием царь ему не дал – да и что тут думать, когда в конце его ждала награда: царская дочь Ольга и полцарства в придачу. После уплаты налогов богатство поуменьшится, но всё равно думать тут нечего.

Шёл Иван по родной земле – все мужики, бабы и дети малые ему поклоны отвешивали: сразу видно, вот идёт добрый молодец, который спасёт нас от гибели. Шёл он по улице Царской, Дворянской и Боярской, по бульвару Купеческому, Разночинному и Мещанскому, по проспекту Крестьянскому, Пролетарскому и Студенческому – и везде ему были рады, везде улыбались и подмигивали. Потом начались леса, степи и поля, пошли болота, чащи и топи, появились холмы, горы и хребты. Долго ли, коротко ли – дошёл Иван до опушки заколдованного леса и остановился перед развилкой трёх дорог с покосившимся указательным камнем:

НАЛЕВО ПОЙДЁШЬ – БЫСТРО ПОМРЁШЬ

НАПРАВО ПОЙДЁШЬ – НИКОГДА НЕ ВЕРНЁШЬСЯ

ПРЯМО ПОЙДЁШЬ – СЕБЯ ПОТЕРЯЕШЬ ДА ПЕНЬКОМ ОБЕРНЁШЬСЯ

Полистал Иван путеводитель – ничего такого там не говорилось. Сел добрый молодец на опушке, расстелил самобранку и взялся крепку думу думать.

***

Адвокатская контора – первый этаж, направо. Стоматологическая клиника – первый этаж, налево. Турагентство – второй этаж, направо. Оптика – подвал, прямо до конца по коридору. Служба доставки – подвал, вторая дверь слева. Обмен валюты – каморка под лестницей. Ритуальные услуги – третий этаж. По вопросам недвижимости – четвёртый этаж.

Высокий человек в очках, укладывая рукой мокрые и растрёпанные волосы, задумчиво изучал схему расположения офисов в светло-желтом здании, вход в которое находился в подворотне.

Ему ничего не было нужно в этом здании – он зашёл в подворотню случайно, спрятавшись от дождя. По идее, место, где его ждали уже полчаса, находилось в двух шагах, но он никак не мог найти его, а позвонить и получить более подробную инструкцию не решался.

«Хотя бы в этой схеме я разберусь, – подумал он. – Допустим, мне здесь что-то нужно. Строго говоря, в оптику мне действительно давно надо заглянуть». Он потянул дверь.

Звали человека Иван Шульгин.

– Молодой человек, вам что-нибудь подсказать? – спросила сотрудница оптики, подойдя к Ивану, который рассматривал ряды выставленных на пробу оправ.

– Нет, спасибо, – ответил Иван. – Я просто смотрю.

– Вы тогда обращайтесь, если что-нибудь заинтересует.

Иван кивнул. Ему на выбор было представлены десятки, а может и сотни оправ разных материалов и форм. Ивану нужны были очки с трапециевидной оправой – так, чтобы верхние стороны прямоугольных линз были несколько длиннее нижних. Углы должны быть слегка сглажены.

– Точно не хотите примерить? – не унималась девушка-продавщица.

– Давайте. Вот эти, – Иван ткнул совсем не в ту оправу, что ему понравилась, а в более дорогую модель по соседству.

Девушка отперла замочек и сняла нелепую круглую оправу с витрины. Иван надел бутафорские очки вместо своих и взглянул на себя в зеркало. На расстоянии картина вышла расплывчатая. Он подошёл к зеркалу и почти прильнул к нему, будто не узнавая сам себя. Иван снял дурацкие очки и продолжил на себя смотреть – странно, ему казалось, будто с ним произошла неведомая метаморфоза, в которой он прежде не отдавал себе отчёта.

– Попробуйте вот эти.

Продавщица протянула ему ещё одну похожую оправу.

– Нет, спасибо, – Иван надел свои очки и взглянул на часы, – Извините, мне пора.

– Приходите ещё, мы подберём вам хорошую оправу. Во вторник нам завозят осеннюю коллекцию…

Иван вышел из оптики, подтягивая лямку своего увесистого рюкзака. Выглянул из подворотни на улицу – дождь теперь лишь слегка накрапывал, но после сильного ливня самым актуальным видом транспорта оставался плот. Он взглянул на часы – ладно, теперь явиться к Оле будет уже не слишком рано.

Оля открыла дверь, они сдержанно поздоровались.

– Ты прости, что я так задержался. Всё никак не мог подъезд найти.

– Ничего. Я примерно на это время и рассчитывала.

– Ты никуда не спешишь?

– Нет-нет.

Она показала ему комнату. На полу лежал матрас, в углу стоял невзрачный комод – всё. Занавески на окнах полупрозрачные.

– Это мой матрас, но я его тебе великодушно оставляю. Мне на новой квартире не нужен.

– Спасибо.

Иван про себя отметил, что она по-прежнему в его вкусе. Очень в его вкусе. Тонкая-претонкая, с особым акцентом на талии. Большие глаза. Волосы светло-русые с прорыжью – стали ещё длиннее, инфантильные джинсовые шорты – ещё короче. Босые ступни – под обувь са-а-амого маленького размера.

– Ты в таком виде на улицу пойдёшь? – усмехнулся Иван. – Я знаю, ты можешь.

– Нет, мне ещё надо переодеться. Так, кухня.

Обстановка кухни была столь же лаконична. Гарнитур, духовка, стол да стулья. И ещё стиральная машинка, заметил Иван. Оля привычным жестом нажала на тумблер чайника, потом только спросила, будет ли он чай.

– Ты не любишь китайский, а я выпью… – она налила себе заварки. – Эрл грей в пакетике?

– Да.

Он не видел никогда тех вещей, в которые она была одета. Эти шорты были ему незнакомы, хотя, может быть, на ощупь он бы их узнал. Вспомнил, что сидит в тех самых джинсах, молнию на которых Оля однажды сломала.

Она рассказывала ему что-то о своей новой работе «и вообще как дела», дипломатично обходя все те вопросы, которые действительно его интересовали. Думает ли она по-прежнему о нём так, как он – о ней? Они просто неудачно вписались в поворот или зря сели в одну машину? Есть ли какие-то шансы вернуть всё как было – или хотя бы начать заново?

Потом было молчание. У Оли дома не было сахара – не имела она к нему привычки – но Иван всё равно помешивал ложкой у себя в чашке, уткнувшись взглядом в её изменчивое отражение на поверхности чайной воронки. Всё что угодно, лишь бы поменьше смотреть в глаза. А она смотрела открыто, быть может, легко, иногда поджимая губы как печальный клоун – мол, «досадно вышло, ничего не поделаешь».

– Я позвонила хозяйке, как ты просил, – заговорила она. – В общем, она вернётся после Нового года. Насчёт тебя не возражает, главное, чтобы в срок приходили деньги. Но в январе уж изволь – на выход.

– А, ну хорошо.

– Вообще, место чудесное. Так дёшево, я до сих пор не нарадуюсь, что удалось эту квартиру отхватить за такие деньги. Да ещё и так близко к центру. Съезжать немного грустно, много хороших воспоминаний.

– А мне как было грустно с проспекта Мира съезжать. Надеюсь, у тебя оттуда тоже хорошие воспоминания.

– Да, конечно.

Вновь замолчали. За окном уже почти стемнело, снова начался дождь. Оля не хотела уходить, пока он не закончится. Её зонтик сломался, а у Ивана она одалживать не стала – дескать, когда ещё пересечёмся.

– А вообще, район хороший. Бывает немного пустынно, но это ничего, опасностей никаких. Ты меня знаешь, я опасаюсь по дворам среди ночи ходить, а тут я прям себя не узнаю. И ещё, странная вещь, я с этим раньше не сталкивалась – я здесь знаю всех соседей. Специально ни с кем не знакомилась, просто вот так получилось. Многие живут здесь давно, у них какая-то своя мифология. Скажем, говорят, про мусорный бак, из которого мусор исчезает, подчистую. Буквально: вечером бак полный, утром машина приезжает – а там нет ничего. В соседнем подъезде есть один дед, он даже график этих исчезновений составил, говорит, в этом есть какая-то логика. А ещё – здание под снос на другой стороне улицы – там какие-то призраки свет по ночам зажигают.

– Бомжи, наверно.

– А вот и нет. Сами бомжи и шугаются. Там вообще закупоренная какая-то квартира, её много раз пытались вскрыть, но дверь не поддаётся.

– Интересный сюжет.

– Тебе бы всё сюжет. А тут – жизнь.

– В жизни таким вещам, как правило, находится рациональное объяснение.

– Ну вот вечно ты! Слышал про группу Дятлова?

– Ох, не начинай, а? Я сам тебе про это рассказывал.

– Когда это?

– Серьёзно не помнишь?

– Ты прости, что к чаю нету ничего, – сменила тему Оля. – Я сюда уже не покупала. Хотя в морозилке какое-то мясо осталось, можешь его съесть.

– Великодушно.

Она внимательно присмотрелась к нему, он постарался «обаятельно» улыбнуться.

– Да, что-то в людях не меняется, – сказала она после паузы. – Всё то же самое все эти годы.

– Ты про что конкретно? Про интеллект, остроумие или красоту?

– Про всё сразу, – вздохнула. – Ты бы спортом, что ли, занялся. Я вот недавно…

– Какой спорт? Чтобы чем-то таким, это ж надо какую-то стабильность в жизни иметь.

– Ладно, дождь закончился. Я пойду соберусь.

Она прошла в коридор, извлекла комок одежды из стоявшего там саквояжа и скрылась в комнате. Иван почувствовал, что не то от чая, не то от нахлынувших мыслей у него краснеют уши. Притягательность Оли поддразнивала его сквозь стены. С тех пор, как они виделись в последний раз, она стала ещё лучше. Хоть глазком бы. Интересно, она?…

Вышла в джинсах и свитере. Надела плащ, оставив куртку Ивана висеть в одиночестве.

– Ну, давай, мне пора.

Иван вышел в коридор и подхватил её саквояж, она остановила его жестом. Смотрела прохладно.

– Не надо меня провожать. И сумку нести, как школьник. У тебя и так ботинки промокли.

– Ну, как хочешь. Я же просто чтобы тебе помочь, не то что я на что-то претендую. Да и если ботинки уже промокли, им не страшно промокнуть ещё раз.

– Я понимаю. Вот ключ. Три оборота. Дверь – обычная. Пароль от интернета на комоде. Что ещё?

– Да вроде бы всё. Если что, я позвоню.

– Звони, звони, да. Номер прежний.

– Ну, хоть что-то прежнее.

Она ушла, и он пытался высмотреть её из окна, не сразу поняв, что все окна в квартире выходят на другую сторону.

Зажёг свет, плюхнулся на матрас – вроде нормальный. Так тихо, так пусто, так чисто вокруг – хотелось завыть, нарушая тишину, завалить комнату всяким барахлом, накидать пустых бутылок, лишь бы не было так тоскливо. Стены мягко-оранжевого цвета – именно они ассоциировались у Ивана с сумасшедшим домом, хотя с ним привыкли связывать какую-то другую расцветку.

Иван включил компьютер и попытался подсоединиться к интернету, но пароль с бумажки на комоде не работал. Хотел позвонить Оле, но подумал, что эта проблема – вещь настолько дурацкая, что тревожить её будет просто ужасно.

В воздухе витал её запах – прежний, прежний. Наверно, множество женщин пользовались тем же парфюмом и мыли свои длинные волосы тем же шампунем, но Олю не слишком-то развитое обоняние Ивана могло легко выделить из толпы. И не объяснить ведь, как это так. Запах давал какую-то смутную надежду, что она – всё та же.

Иван открыл окно, оттуда резко подул дождливый воздух. Фиксатора для форточки не было. Он порылся в кухонных ящиках, обнаружил пару резинок и стянул ими ручку форточки и ручку большой створки окна. Получилась небольшая щёлка.

***

Такое же обыкновение – использовать резинки в качестве фиксатора на окне – имел в свои общажные годы и Жорж. С Иваном они подружились на поступлении; тогда он представлялся просто Гошей и носил нелепые жидкие патлы и очки с желтоватыми стёклами, надоедая окружающим самодельными анекдотами. Про абитуриента Шульгина он сразу узнал, что тот мечтал стать сценаристом, но решил, что окажется на журфаке, а теперь сидит на университетской скамейке и не понимает, зачем. Гоша закидал Ивана низкопробными шутками про специфические повадки работников киноиндустрии, но разрядить обстановку удалось лишь признанием, что Гоша хочет стать актёром и, может быть, попробует свои силы в КВН.

Осенью в одной команде с Жоржем – уже Жоржем, стильным и громогласным, с щеголеватой щетиной – оказался грузный и малость печальный Миша Гаврилов откуда-то с Дальнего Востока (у него хорошо получалось произносить шутки с железным выражением лица). Жорж, Гаврилов и Иван весь первый курс часто кутили вместе. На втором курсе Миша и Гоша выхлопотали себе отдельную комнату в общаге, превратившуюся в штаб их ироничной Хунты. На третьем Жоржу в голову пришла идея, которая, как казалось, должна была стать главной в жизни всех троих.

Гаврилов к тому моменту уже перешёл с яичницы и макарон на азиатский тэйк-эвэй из близлежащего ТЦ – уцепился за писарскую должность в информагентстве. У Ивана с деньгами тоже было ничего – средней скупости карманные от родителей разбавлялись гонорарами за корректорство в заштатном журнальчике. А вот Жорж преимущественно играл в КВН (не без намерения каждый год приударять за пучеглазой первокурсницей), пил дешевый алкоголь и размышлял о несправедливости мира. Как-то под утро он растолкал спящего соседа и заявил, что придумал план.

Идея была разглашена в тот же день вечером в торжественной обстановке – до этого, во всяком случае, они вместе шампанского не пили. «Я стану стендап-комиком», – произнёс Жорж с триумфаторским выражением. Согласно его замыслу, Иван должен стать автором его текстов, а Гаврилов – будет заведовать организацией.

Ещё из воспоминаний о том солнечном декабре на третьем курсе – лекция о младосимволистах. Слушать Сластоедского (или как-то так) было с каждой минутой всё труднее, ещё труднее – не заснуть на его глазах. Иван старательно рисовал крестики в каждой клетке своей тетради:

+ + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + +

+ + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + +

+ + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + +

+ + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + +

В середине лекции его настигло солнце, шпарившее сквозь огромное окно. Иван сдвинулся чуть левее по пустому ряду, но через пару минут солнце нагнало его и тут. Он продвинулся до самого прохода между рядами, но прикинул, что скоро солнце настигнет его и там.

Он перебрался на левую половину аудитории, где сидели по странному университетскому правилу совсем незнакомые ему люди: та часть девушек, что в перерывах между занятиями ходит по стенке. Ещё один ряд был занят китайскими студентами. А на том ряду, куда пересел Иван, понуро сидела лишь одна девушка – изящная светловолосая красавица с большими глазами и заострёнными чертами лица. Иван часто обращал на неё внимание, но едва ли столкнулся бы с ней случайно ещё каким-то образом, так что просто из интереса он придвинулся поближе.

Она тоже начала испещрять свою тетрадь крестиками:

+ + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + +

+ + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + +

+ + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + +

– Не увлекайтесь, это может далеко завести, – шепнул Иван, продемонстрировав свой тетрадный лист. – Меня Ваня зовут.

– Я Оля, – огромные глаза её глядели слегка испуганно.

Для Ивана начать откровенно интересоваться девушкой было делом исключительным. Для Оли, кажется, открыто отвечать на ухаживания – тоже довольно редким, но кто её, женскую душу, разберёт. В любом случае, с первых же дней казалось, что вот Оно, то самое, чего так хотелось раньше. А за прошедшие после этого годы их любви – сколько получается, пять? – утвердилось у Ивана в голове, что иного и быть не может.

На протяжении нескольких лет Иван получал ежедневно дюжину смс с шутками Жоржа – как правило, второсортными, но часто обаятельными: «Узнав, что Землю называют „голубой планетой“, Госдума запретила ей участвовать в параде планет». Иван садился за компьютер и вносил эти каламбуры в таблицу. Ранжировал их по типу юмора, по уровню пошлости и по категориям подходящих зрителей. Чётко вымеряя концентрацию смеха в выступлении, он писал, как ему казалось, лучшие в своём роде тексты стендапов. Сам шутил он плохо и писал, в основном, меланхоличные монологи от лица московского зануды, в которых едкие и пошловатые шутки крайне удачно работали на контрасте.

Оля долго была приятным дополнением к идущим в гору делам, чтобы потом превратиться в главный элемент душевного интерьера Ивана. Когда стали жить вместе на проспекте Мира, по утрам она традиционно варила ему кофе, а он – соображал что-нибудь ей на завтрак. Завороженно смотрел, как она покачивала в коридоре длинной красной юбкой, забиралась на каблуки, чтобы быть не такой маленькой, и куталась в пальто; закрывал за ней дверь, включал психоделическую музыку и пускался полировать написанные тексты. Оля тем временем улыбчиво кого-то обзванивала, сидя за плоским-преплоским монитором в редакции популярного журнала. Другим занятым человеком стал Гаврилов, который с утра отслеживал свежие комментарии к выступлениям Неистового Жоржа, с полудня договаривался о его новых выступлениях, ближе к вечеру – изучал возможности, куда бы его ещё приткнуть. Сам артист к третьей чашке кофе Ивана только просыпался (нередко – в окружении красавиц), чтобы полдня болтаться без дела и посматривать британские сериалы (откуда бессовестно воровал свои лучшие перлы). Вечером он долго приводил себя в самый опрятный возможный вид, пока наконец не наступало время выезжать на работу.

Клубы с тесной сценой и десятком конкурентов. Телепередачи, имитирующие деятельность таких клубов. Свадьбы детей небедных отцов, вечеринки на работе у этих же полных и не очень-то смешливых людей. Съёмки скетч-шоу с чьими-то чужими, не Ивана, сценариями низкой пробы – словом, Хунта обеспечила себе славный заработок и нескромные перспективы. Иногда Иван задумывался о том, что стоило бы заняться чем-то более благородным. Но стоило взглянуть на выложенные на главную страницу сайта фотографии Оли, тестирующей какую-то косметику (зачем, действительно, изданию нанимать моделей, если у него и журналистки не промах?) да послушать аплодисменты на выступлениях Жоржа – плохие мысли сразу куда-то девались. Плюсы лились из рога изобилия:

+ + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + +

+ + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + +

+ + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + +

+ + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + +

+ + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + +

+ + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + +

+ + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + +

+ + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + +

+ + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + +

+ + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + +

+ + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + +

+ + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + +

– и потом ещё и ещё столько же.

Однажды после поломки компьютера у Ивана затерялся выдающийся, как ему кажется, монолог; переписанный вариант не устроил Жоржа, и он – впервые! – отбраковал результат работы Ивана. Гаврилов устроился на вторую работу, к которой тяготел больше: вдруг стал называться «креативным директором» цеха по производству масла масляного и стал смотреть на друзей несколько свысока. Вскоре разлад дал плоды: Жорж вдруг устроил им обоим жуткий скандал и заявил, что дальше будет работать сам. Чуть позже, в лёгком подпитии, Иван заглянул к тому на стендап: оказалось, что аудитория легко схватывает его пошленькие шутки и без его, Шульгина, лирики и философии. Ушёл уже в подпитии серьёзном: помимо прочего, к тому моменту Оля уже начала его мучить.

В последний день, когда она уже складывала вещи – оказалось, что действительно нужных ей пожитков (во главе с белоснежным ноутбуком) едва хватало на пузатый саквояж, – Иван стыдливо метался по всей квартире, убеждая её, что он всё изменит и исправит, что они всё начнут сначала. Тщетно. Она вышла.

С минуту он просидел в нерешительности, а потом ринулся наружу. Догнав её на выходе из двора, он резко схватил её за локоть и выпалил:

– Ладно, без дураков. Оля, будь моей женой. Я никак к этому не готовился, но теперь я…

Её лицо слегка скривилось – будто бы дала знать о себе старая травма.

– Нет, – пожалуй, всё-таки не без труда сказала она. – Всё.

Найти новую работу оказалось трудновато. Найти новую мотивацию – пас, следующий вопрос.

С учётом инфляции теперь Иван зарабатывал в два раза меньше, чем прежде, – и это на работе по непосредственной специальности! Он в условиях блуждающего графика сидел в редакции интернет-портала и надрессировано барабанил по клавиатуре, пересказывая для миллионной аудитории сообщения информационных агентств и зарубежных газет. Любимым источником информации для него стали заштатные провинциальные издания и казённые порталы полиции, следствия и суда, где он вычитывал чёрные комедии про убитых молотками девиц, сожжённых гостей, потерянных мешках с наркотиками и угонах экстравагантных видов транспорта.

Воображение разыгрывалось – и вот Иван уже видит, как угрюмый мужчина в форме быстро напивается на кухне под ламентации жены, приходит к друзьям, выпивает с ними, но и их компания оказывается для него пресной, и он идёт обратно на работу – на аэродром, где он угоняет вертолёт и тоскливо парит над окрестностями. Наконец, он видит северное сияние и, поражённый (такого в этих краях отродясь не видывали), приземляется, а внизу его уже принимают другие люди в форме и сажают в стоящий на опушке посадочной полосы «УАЗик». Глухой хвойный лес подсвечивают всполохи полицейской мигалки.

Но воображения хватало, чтобы лишь на секунды отвлечься от тоски по упущенному всему на свете. Оля выкладывала в интернет бодрые фотографии с подругами и, иногда, какими-то неизвестными Ивану мужчинами – его всего скручивало. Вот так: раз-два – и он сидит у разбитого корыта, а она где-то танцует, увлеченно с кем-то болтает, хохочет неповторимо-заливисто, а потом, вероятно, занимается сексом? Иван едва заметно морщился и снова вгрызался в безрадостную новостную материю.

Сбросил десяток килограмм, время от времени начинал курить и снова бросал, нашёл массу интересных занятий, просто чтобы сосредоточиться на чём-то другом. Перед тем как Оля вдруг предложила стать следующим жильцом квартиры, из которой она съезжала, Иван погружался в камеру сенсорной депривации – новомодное развлечение, в ходе которого испытуемый час плавает в густом соляном растворе при полной темноте. Иван увидел себя же в конце зеркального коридора: двойник махал рукой и звал к себе, но сделать шаг в его сторону было невозможно. Но Иван всё уже знал о своём двойнике: что это – тот самый утерянный при переводе с иностранного языка смысл его существования, убегающий от него по лабиринту. Копия движется ловчее оригинала, а в заплечном мешке у него – радость и покой, которые Иван сам же ему и отдал. Наконец Иван выбежал из лабиринта – но двойник уже скрылся на городских улицах, где найти его сложнее, чем в самом глухом лесу. Заиграла вежливая музыка – время с щелчком открыть похожую на гроб депривационную камеру: молодой человек, вы выходите на этой станции?

***

Стемнело. Иван снял резинку с окна и распахнул большую створку. По дороге ездили одинокие машины, поднимая большие протуберанцы воды. Вдалеке виднелся памятник Ленину. Прохожих почти не было.

Вдруг у мусорного бака обозначилось движение. Три тёмных фигуры вышли из автомобиля и достали из багажника какой-то внушительных габаритов груз. Диоптрий на очках не хватало, чтобы разглядеть, что это, но Ивана сразила страшная догадка. Хоть бы показалось!

Нет, не показалось. Пока трое неуклюже засовывали нечто в бак, из пакета, в который оно было замотано, показалась нога в ботинке – этот ботинок Иван разглядел отчётливо. Одна из тёмных фигур спешно засунула ногу обратно в пакет, они перевалили тело за бортик мусорного бака, захлопнули его, сели в машину и уехали.

Иван заходил туда-сюда по квартире. Взглянул на часы – уже почти одиннадцать, ну что ему сейчас делать?

Взял телефон и набрал всё-таки 112. Там попросили подождать, пока его переадресуют. На третьей минуте телефон выключился – разрядился аккумулятор. Домашнего телефона в квартире не было.

«Так, хорошо, то есть, конечно, ничего хорошего, – думал Иван. – В принципе, ничего страшного не случится, если об этом сообщу не я. Когда понадобятся свидетели, до меня наверняка дойдёт дело, и я расскажу им обо всём. Да. И больше ничего. Я же ничего особенного и не видел, вряд ли помогу. Разве что время сообщу. Сколько сейчас? Так, стоп, я же здесь нелегально проживаю? Значит, получается, дверь полицейским мне лучше не открывать. Ещё и у Оли проблемы начнутся. Нет, значит – что делают в таких ситуациях? Анонимное заявление? Выследят. Они всегда выслеживают, если ты такой неудачник».

Иван решил ничего не делать, успокаивая себя тем, что на работе завтра непременно напишет об этом деле новость – не по своим, разумеется, материалам – и таким образом выполнит гражданский долг.

И заснуть спокойно всё-таки никак не получалось. Блядский мусорный бак, блядский дождь, и человек – человек, которого больше нет, но всё-таки он там есть, и он там лежит, и он там гниёт, и сделать ничего с этим уже нельзя. И три ублюдка на машине, чьего даже цвета Иван не запомнил, не то что номера или марки. Кошмар, вечный ночной кошмар, с каждым днём всё хуже и хуже.

Иван протирал массивный сумрачный самовар, стоящий на большом столе, шикарно уставленным яствами, всё больше десертного толка.

Длинный стол стоял параллельно высокому берегу моря, Иван сидел у самовара лицом к воде. Приятная компания, собравшаяся за столом, премило обсуждала вопросы культуры и искусства, всё чаще, однако, переходя на более гурманские темы.

– А вы на выставке Шагала были?

– Алексей Такойтович, вы вот лучше расстегайчика отведайте. Пальчики оближешь!

– Новая книга Иванова сносит крышу! Чистейший Пелевин!

– Удовольствие не для всех. Примерно как кафе «Норд» на Балтийской улице.

– Да что вы говорите! А мне не понравилось. Обслуживание хромает.

– Ну да, – встрял вдруг неожиданно для себя сам Иван. – Один из официантов и вправду хромой. Но говорит ли это что-то о всём заведении сразу?