Сказочница

Дизайнер обложки Юлия Храмова

© Светлана Гусева, 2019

© Юлия Храмова, дизайн обложки, 2019

ISBN 978-5-4490-4075-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1. Трудности в профессиональной сфере

Грузный седовласый мужчина угрюмо оглядывал кабинет с потемневшей репродукции. В глазах классика отчетливо читались недовольство и разочарование.

Оставляя на полях едва заметные точки, Лара подсчитывала ошибки:

«…Базаров относЕтся к Аркадию как к ребенку, ласково называя его „слюнтяем“. В одежде Базаров очень прост, в отличЕе от Павла Петровича, который много возЕтся с туалетом. Попадая в бархатные лапки таких женщин, как Одинцова, Базаров не забыл о своем нигЕлизме. Роман Тургенева шевелит ум…»

Сочинение Груздева погружало ум в кататонию. Лара подняла голову, избегая смотреть на портрет Ивана Сергеевича. За литературу после «бархатных лапок» больше тройки не светило, и лишь оценка за русский еще балансировала на грани между двойкой и двойкой с плюсом.

Гороскоп на день предрекал трудности в профессиональной сфере, и стопка непроверенных работ вполне соответствовала прогнозу. Заметив сверху чистый лист с единственной строчкой и размашистой подписью, Лара не сдержала улыбки – даже несмотря на принципы, ученики восьмого «А» оставались ее любимчиками.

Она с трудом вернулась к работе; строки, исчирканные красным, расплывались перед глазами. Если верить новостям, в Европе скоро станут печатать только на вторичной бумаге – чтобы сохранить исчезающие леса и их обитателей, постепенно приучая читателей к цифровым форматам. Хотя в подлинную заботу бюрократов о природе верилось с трудом.

Задумчиво перекатывая ручку между пальцев, Лара представила, как дикие звери выходят на открытое пространство, ведомые страхом и ненавистью к тем, кто лишил их дома.

Очень грустный медведь по прозвищу Шкапик отважно пробирался через джунгли. Огромные тропические растения уступали ему дорогу, немедленно смыкая широкие листья за его спиной. Медведь с разбегу вывалился к излучине желтой реки Сикоко и тут же увидел закадычного друга – крокодила Буню. Звери, пришедшие на водопой, старались держаться от него подальше.

– Буня! Буня, ты не спишь?! Просыпайся! – рванулся медведь к другу, распугав стадо грациозных антилоп.

– Это ты, Шкапик? – крокодил приоткрыл сначала один глаз, чтобы проверить догадку; только убедившись в своей правоте, он соизволил открыть и второй. – Шкапик, ты рычишь, словно тебя укусила муха-цеце, а сейчас еще не сезон.

– Буня, все гораздо страшнее! – медведь плюхнулся на песок. – Скоро случится большое несчастье.

Крокодил заинтересованно моргнул и на всякий случай заполз в воду по самые уши.

– Сегодня мне рассказали…

– Кто? – Буня не признавал пустых сплетен, тем более анонимных.

– Да наша птица-секретарь, Заноза, ты же ее знаешь! – отмахнулся медведь. – Так вот, Заноза по большому секрету рассказала, что скоро все наши джунгли исчезнут! Понимаешь, Буня? Джунгли исчезнут и нам станет негде жить!

Шкапик чуть не плакал от расстройства.

– Я ничего не понял, – капризно зевнул Буня. – Леса не могут исчезнуть просто так. Деревья живут долго-долго, дольше нас с тобой, это мне точно известно.

– Их вырубят, Буня. Люди вырубят леса, и нам придется уходить отсюда.

Крокодил лязгнул зубами и помолчал немного.

– Люди сюда не ходят, – проговорил он неуверенно. – Тут опасно, тут живу я и могу их съесть. Они…

Страница кончилась, и Лара перевернула лист, чтобы продолжить.

«Базаров – человек высокого роста…»

Что?

Она крутила лист в руках, не понимая, как такое могло случиться. Ну вот же, с одной стороны – работа Груздева, двадцать восемь синтаксических ошибок и миллион пунктуационных, «бархатные лапки» и «слюнтяй» Аркадий. И сам листок явно не первой свежести. Что она наделала?!

Крак! Сломанный колпачок от ручки приземлился на пол и укатился под раковину.

Придется сказать Груздеву, что работа потерялась. Только где и как? Завуч уже год как запретила выносить задания из школы; кто хотел – мог сидеть в учительской хоть до полуночи или приходить в выходные. Физик Борис Михайлович тогда бурно протестовал и прятал тетради в недрах огромного кожаного портфеля, пока на одной из контрольных не оказалось пятно от кетчупа. Слухи, когда не надо, разносятся слишком быстро. Борис Михайлович даже заболел с расстройства и неделю не появлялся в школе.

Сказать, что случайно сожгла? Но она не курит. Залила чаем? Еще хуже – завучиха запретит еду в классах. И позору не оберешься. Лара оглядела работу критически – интересно, получится скопировать почерк слово в слово? Когда-то она умела писать, как кура лапой, но Груздеву до куры далеко: по три слова на строке, размашистые, упавшие, налезающие друг на друга буквы. Не кура, а настоящий медведь.

Медведь?

Лара в панике обернулась. Ей почудилось, или на самом деле за спиной послышалось приглушенное рычание? В окно задувал теплый майский ветер, разнося приторный запах отцветающей черемухи. Но откуда этот легкий пряный флер тропической листвы? Лара затравленно оглядела пустой кабинет – со стен на нее с укором косились пожелтевшие от времени портреты классиков.

Если нельзя угадать, откуда они появятся, то можно попытаться предотвратить. Пара мгновений – и от работы Груздева осталась только груда обрывков, которые Лара тщательно ссыпала в мусорную корзину.

Вот так.

Этого больше не должно произойти. Никогда. Сколько раз она уже давала себе слово? Надо что-то придумать, даже если рука сама тянется к бумаге. Ведь ничего не предвещало – она сидела над несчастным Груздевым, считала ошибки…

Что за проклятие с этими сказками!

Дурацкий день. Боль тяжелым обручем сдавила голову. Все из-за работы Груздева с «бархатными лапками» и нигилизмом. Лара в очередной раз подивилась тому, как странно составлена школьная программа. «Война и мир», «Преступление и наказание» – что до них объятому гормонами организму? Вот и ее сказки никому не нужны, никакая это не терапия и не эскапизм. Если бы только она могла перестать их сочинять!

В какой момент рождалась первая строчка? Каждый раз – неожиданно, каждый раз – словно исподтишка, словно давно таилась где-то поблизости, выжидая удобного случая. Под руку попадал всякий мусор: если повезет – листок из блокнота, иногда – газетные обрывки, оберточная бумага, однажды – рулон бумажных полотенец. Рука торопливо выводила одно предложение за другим, не оставляя ни секунды на размышления: сюжет готов, герои – вот они, только помани – и тут как тут.

И «тут как тут» следовало понимать буквально.

Месяц назад, придя домой, она обнаружила Шушу – в унитазе плавало бесформенное фиолетовое пятно, похожее на размокшую губку для мытья посуды. Приглядевшись, Лара поняла, что перед ней – и отпрянула в ужасе. Шуша жил на острове Пури-кари в далеком Восточном океане, питался ананасами и вредными тараканами, дружил с обезьянкой Тяни-Мани из многодетной семьи и попугаем Лакомкой. Закончив тем утром первую сказку, Лара планировала вечером написать о приключениях Шуши и Лакомки в опасной Апельсиновой бухте.

Это ведь просто сказка, да? И психолог советовала чаще доверять мысли бумаге.

Но как мертвый Шуша оказался в ее унитазе? Галлюцинации? Первые симптомы безумия?

Лара навернула не меньше десяти кругов по маленькой двухкомнатной квартире, прежде чем отважилась нажать кнопку слива. Изорванная на мелкие кусочки история острова Пури-кари отправилась в мусор, который Лара немедленно вынесла на помойку.

Больше никаких глупостей.

Рефлексия не помогла – голова разболелась еще сильнее. Последняя найденная в недрах сумочки таблетка цитрамона показалась непривычно горькой, а проглотить ее, не запивая, Лара смогла не сразу.

Без сказок она продержалась до конца каникул. Тот день остался в памяти отдельными, несвязанными между собой осколками. Кто-то из родителей принес букет гиацинтов, обернутый в гладкую белую бумагу. С самого утра вместо классного журнала ей мерещился комплект документов, переданный накануне адвокатом. Кое-как дождавшись окончания уроков, Лара заперлась в кабинете и с головой погрузилась в рассказ о доброй ведьме Маризе и ручном аисте Кляксе. Писалось легко, так, что рука едва поспевала за мыслью – когда запястье свело судорогой, обертка от цветов была исписана больше чем наполовину. Довольная собой, Лара поставила точку и разгладила бумагу.

В школе никого не осталось; она сложила вещи, отнесла в учительскую журналы и как раз возвращалась в кабинет, рассеянно кивая в такт гулко цокавшим каблукам. Рекреация на третьем этаже тонула в закатном багрянце; обида поутихла. Часы показывали половину седьмого, когда в боковом тупичке, ведущем в спортзал, мелькнул расшитый звездами фиолетовый плащ. Насыщенный глубокий оттенок – любимое одеяние колдуньи Маризы в сезон цветения гиацинтов.

Чашка в ее руках с силой звякнула о блюдце. Невзирая на резкую боль, Лара понеслась обратно в кабинет, разодрала упаковочную бумагу на самые мелкие кусочки, затолкала в ведро и только тут поняла, что подвернула ногу. Из глаз хлынули слезы, размазывая тушь и дорогие румяна. Макияж исчез, но страх угнездился прочно и с тех пор уже не отпускал ее.

Что все это значило?

Дверная ручка дернулась вниз, потом еще раз, уже настойчивее. Лара спешно потянулась к сумочке за зеркалом и салфетками. Раздался нетерпеливый стук, и она бросилась открывать, едва не споткнувшись о мусорную корзину, на дне которой одиноко покоилась работа Груздева на тему «Основной конфликт в романе Тургенева «Отцы и дети», изорванная и не подлежащая восстановлению. Гороскоп обещал трудности в профессиональной сфере – вот они и наступили.

Можно не выдумывать объяснения для Груздева. Время вышло.

Повернув ключ, Лара отступила на шаг, чтобы не получить по лбу. В кабинет ворвалась завуч Тамара Евгеньева, известная среди учеников с первого по одиннадцатый класс под прозвищем Томагавк. Маленькие темные глаза напряженно обшаривали окружающее пространство.

– Лариса Аркадьевна, что это такое?

– То… Тамара Евгеньевна, я сейчас все объясню, – пролепетала Лара заготовленную на самый крайний случай фразу и умолкла.

– Вы уж потрудитесь. Почему глаза опять на мокром месте? Это как называется, я вас спрашиваю?

Ах вот она о чем. Час от часу не легче.

В ожидании ответа завучиха повернулась к зеркалу и поправила воротник накрахмаленной блузки. Томагавк признавала только то, что вышло из моды не меньше двадцати лет назад: длинная юбка с высокой талией и бантом на уровне колена, вязаный кардиган и уложенные в кичку волосы, начисто сожженные перекисью в попытке закрасить седину. Образ дополняли очки в якобы черепаховой оправе и остро подпиленные ногти.

Зато под стать характеру, этого не отнять.

– Вы что, язык проглотили? – завуч ткнула в Ларису пальцем. – Я же знаю, чем вы тут занимаетесь после уроков! Да-да, что вы потупились? Уходите после семи вечера, я у Федора проверяла по записям. Сколько можно убиваться?

Надо же, грымза даже охранника достала.

– Все в порядке, Тамара Евгеньевна. Даю честное слово!

Лара включила сценарий НПпЗ – «Неунывающий Пионер перед Звеньевым» – и шутливо приложила руку к воображаемой пилотке.

Томагавк нахмурилась и на уловку не повелась.

– Каждая вторая женщина на планете через это прошла. Если перестать себя жалеть и собраться – станешь сильнее, понимаете, о чем я? А вы вечера в школе просиживаете, крокодильи слезы в платочек собираете. Стыдно должно быть, Лариса Аркадьевна. Вы какой пример детям подаете? Не стойте как истукан, сядьте уже!

Что за ужасная привычка лезть в чужую жизнь?! Лара села обратно на стул в надежде, что примерное поведение ей зачтется. Она изо всех сил старалась не смотреть в сторону корзины. Но Томагавк, распаляясь, не собиралась трубить отступление.

– Вы же привлекательная молодая женщина, губки накрашены, одежка сидит как надо. Чего еще желать? Мужики сами липнуть должны, а вы по одному-единственному страдаете. Да они же все козлы, вам ли не знать? Чудес, милочка, не бывает, бабника даже кандалами не удержишь. Один уйдет – другой придет, нагадит и уйдет. К следующей дурехе. Так уж заведено.

Она рассмеялась собственной глупой шутке. Гадина, гадина, гадина! Слезы выступили вновь, Лара чувствовала, как наливаются краской щеки и закусила губу. Неужели так нужно резать по-живому, так безжалостно? Николя еще два месяца назад провожал ее на работу, подтрунивал над темами сочинений, заваривал ее любимый каркадэ. А теперь – его нет.

– Все дело в неправильно выставленных приоритетах, – снисходительно улыбнулась Томагавк. – Сделали мужчину центром Вселенной, пуп Земли какой-то – а теперь расплачиваетесь. Подумаешь, развелся! Да это не вы потеряли смысл в жизни, это он упустил шанс, которого больше не будет. Надеюсь, вы ему не звоните?

Лара стиснула зубы. Если б она только могла ему позвонить!

– Еще не хватало умолять его вернуться. Чтобы он почувствовал свою силу? А силы-то никакой нет. Все мы на себе тащим, женщины. Ну что вы молчите, Лариса Аркадьевна? Словно воды в рот набрали.

Сама напросилась. Лара медленно поднялась со стула.

– Я не молчу, Тамара Евгеньевна. Просто жду, когда вы оставите мою личную жизнь в покое.

Она уже и не думала вытирать предательские слезы.

– Мне не нужно ваше сочувствие и ваши советы. Вечерами я работаю, а не то что вы подумали. Да, я развелась с мужем, и да, я все еще его люблю, а ваше мнение о мужчинах мне ни капельки не интересно!

Томагавк опешила. Короткая тонкая шея покрылась пятнами, завуч судорожно сжала руки и выпалила непривычно тонким, визгливым голосом:

– Что вы себе позволяете?!

Смена темы – уже достижение. Семейная жизнь Лары перестала ее интересовать.

– Я к вам со всей душой, неблагодарная девчонка, хотела подсказать, поделиться опытом! От всего сердца. Вы же учитель литературы – и такое хамство!

Вот и до профпригодности добрались. Не прошло и получаса.

– Моя квалификация вам известна, – Лара собрала остатки хладнокровия. – Если вы ставите мои преподавательские способности под сомнение…

– Да, и поставлю под сомнение! – завучиха отвернулась. – Вы отстранены от занятий до заседания дисциплинарной комиссии. Завтра вас заменит Марьянова. Можете быть свободны и плакаться по поводу своей великой любви сколько влезет. Только не в моей школе!

Хлопнула классная дверь. Лара осталась одна и наконец-то смогла дать волю слезам.

Конфликт отцов и детей, все как по-писаному.

Глава 2. Брелок на память

Через несколько минут она уже брела к метро «Балтийская», старательно обходя разбросанные по тротуару пуговицы. Оптовый склад на углу Дровяной и десятой Красноармейской давно грозили закрыть, но пока что весь путь до Обводного канала стабильно усеивали бракованные белые кругляшки. На другой стороне улицы громоздились шиномастерские и строительные заборы, а венчала унылый пейзаж громада метрологического института. Лара перешагнула через особенно широкую лужу и все-таки наступила на пуговицу.

У поворота на Обводный полгода назад вырыли яму. Ров получился глубокий, со рваными краями, и полностью пересекал тротуар. Через яму перекинули четыре мостка, которые шатались даже под детьми. Задержав дыхание, Лара в три шага оказалась на другой стороне и свернула на набережную.

У метро «Балтийская» толпился народ; она опять «подгадала» прийти одновременно с пригородной электричкой. Одно хорошо – до самой «Гражданки» можно не держаться за поручни: падать все равно некуда. Лара торопливо шла по залитой желтым светом станции – скорее, скорее домой, сразу теплая ванна, стакан чая с капелькой коньяка и в постель. И плевать, что завтра не надо на работу. На все плевать.

Шагнув в квартиру, она врезалась в старую коробку, оставленную на пороге.

Проклятие! Сколько можно натыкаться в каждом углу на что-нибудь, принадлежавшее Николя?!

В первую неделю после визита адвоката, когда внезапно оказалось, что муж не погиб, не потерял память, не лежит в какой-нибудь больнице без документов, она ничего не выбрасывала, скорее наоборот – вытиралась его полотенцем, надевала старый, в пятнах от скипидара халат, спала у стенки, на «его месте». Потом, в приступе злости, выкинула тюбики с кремом для бритья, сами бритвы, треснутую чашку и новую упаковку носков. Долго плакала и клялась больше так не делать.

С получением свидетельства о разводе ярость и злость вернулись с удвоенной силой. Халат, полотенце и даже наволочки постигла печальная участь носков и бритв. В мусоропровод полетели научные журналы, музыкальные диски и огрызки карандашей. Раскаяние после содеянного оказалось сильнее стократ; Лара не пошла на работу и плакала, уткнувшись в зеленую подушку-лягушку – подарок на годовщину встречи. В таком виде ее и застала приехавшая к вечеру мама, отругала и накормила куриным бульоном.

И вот недавно Лара все-таки заставила себя собрать остатки вещей в коробку. Только выбросить никак не получалось – то на урок опаздывала, то задвинула под вешалку и забыла. Но сегодня – самое время, чтобы наконец-то избавиться от этого хлама и урода, испортившего ей жизнь. Мало того что бросил без всяких объяснений, так даже в суд не потрудился явиться – прислал какого-то заморыша-адвокатика, чик-чик, «желания сделать еще попытку у моего клиента нет и не будет», «распишитесь, пожалуйста, вот здесь» – и нате вам! Вчера еще замужняя дама, Лара превратилась в разведенку, которая одуревала с тоски и писала всякую чертовщину, всерьез подумывая о месте в психушке!

А все из-за этой гадины, красавца-мужчины, пиявки, мрази, бесконечно любимого и бесконечно далекого одновременно. Лара металась по квартире, на ходу сбрасывая верхнюю одежду. Томагавк хоть и дура, но права – надо уже вычеркнуть Николя из жизни, раз он сам себя благополучно из нее удалил. Нажал «Delete» и даже корзину не почистил за собой.

Гадина, ненавистная гадина!

Лара схватила коробку и как была, в домашних тапочках побежала вниз по лестнице. Пора уже поставить точку – большую и жирную. По щекам текла смешанная с тональным кремом тушь. Как же она его ненавидела! Лара добежала до мусорки и, торжествуя, опустила коробку на дно почти пустого бака. Через пару дней машина увезет проклятое барахло свиньям или куда там девают эту гниль – а вместе с вещами прихватит и ее прошлое, на кой ляд оно теперь, если Николя больше не было рядом.

Не было и никогда не будет.

Лара, уже поднявшись на крыльцо, кинулась обратно и выхватила из мусорного бака первый попавшийся предмет – им оказалась поношенная кожаная куртка, вся в трещинах и потертостях, на груди – карман со сломанной молнией. Слезы текли, пока она ехала в лифте, бережно прижимая спасенную вещь.

Хоть что-то останется на память.

Сбросив испачканные тапочки, Лара прошлепала босиком до городского телефона и набрала номер. В трубке раздались знакомые длинные гудки. Николя так и не появился в своем холостяцком жилище с момента исчезновения; чтобы это выяснить, Лара неделю караулила обшарпанный подъезд до и после работы, став объектом подозрительных взглядов неизменных старушек-лавочниц.

Все-таки мобильный.

Мобильный – средство обоюдоострое. По городскому можно услышать хотя бы «Але, кто говорит?», по сотовому не дождешься и этого. Лара глубоко вдохнула и нажала кнопку вызова. Прошло уже три месяца – нет, два месяца и двадцать пять дней – неужели он все еще ненавидит ее? И, главное – за что?

– Абонент выключен или находится вне зоны действия сигнала.

Вне зоны уже три месяца, утром, вечером, днем и даже ночью?!

Скорее всего, просто сменил номер. А может, выкинул вместе с телефоном.

Лара обнаружила, что все еще прижимает к себе старую куртку. Рука нащупала в нагрудном кармане что-то твердое; разжав кулак, она увидела на ладони желтую уточку с ярко-малиновым клювом – флешку-брелок. Глаза у птицы полустерлись, пластик в нескольких местах треснул. Что ж, хозяин явно не планировал за ней возвращаться.

Нацепив брелок на палец, Лара потопала на кухню. Чай с коньяком перестал быть актуален; она заварила крепкого кофе и нашла в холодильнике кусок сыра. В глазах защипало; пришлось идти смывать остатки туши и тональника.

Сквозь потоки воды с трудом пробивалась настойчивая телефонная трель.

Николя?!

Не выключив кран, она ринулась в спальню, едва не поскользнувшись на блестящей напольной плитке.

– Лариса, ты давно пришла с работы? Поела уже?

Мама. Конечно, кто же еще. Вот дура, подумала, что Николя может позвонить ей на городской телефон!

– Привет, ма. Да, уже поела.

– Чем занимаешься? – не отставала Ксения Николаевна.

– Да так, отдыхаю…

– Понятно, – в голосе матери послышались знакомые нотки. – Опять убиваешься по этому ничтожеству? Лариса, я придумала, как тебя отвлечь. Тебе нужно записаться в клуб.

– Какой клуб? – смысл простейших слов ускользал от нее.

– Клуб по интересам. Вот, например, отличный вариант – городское ориентирование. И дома сидеть не будешь по выходным, и там много молодежи участвует – познакомишься с кем-нибудь. Я видела, они бегают с картами, у них какие-то чемпионаты, конкурсы…

– Мама, ты что – заболела?! – Лару прорвало. – Какой клуб, какая беготня? Я прихожу в восьмом или девятом часу и валюсь с ног. Мне в выходной трудно вообще встать с кровати, а ты говоришь – ориентирование! Мама, это же бред…

– Лариса, прекрати! Ты что, так и собираешься в своей каморке всю жизнь провести? Ты когда последний раз в театре была? А на концерте? Ты…

– Мама, я не хочу на концерт! Что непонятного? Прекрати делать вид, словно мы в средневековье, а я старая дева. Мне по фигу на все, ясно? По фигу!

Лара бросила трубку и сжала кулаки, с трудом восстанавливая дыхание. Мать никогда не поймет, что ей нужен только Николя – какой есть, лучшего не надо. Она была так счастлива с ним, а матери просто нечем заняться. Вышла на пенсию, вот и страдает.

Когда Лара вернулась на кухню, кофе безнадежно остыл.

Это мама еще не знает, что ее с работы выгнали – вот шуму-то будет. Всех добрым словом помянет – и Николя, и Томагавк, и соседку Лизу, и бесшерстного «голого» кота, которого Лара хотела, но так и не купила. Мама она такая, если заведется – уже не остановишь. Ничего удивительного, что отец и десяти лет не выдержал.

А теперь Лара повторила ее судьбу, только вместо восьми лет удачного брака, у нее и трех не получилось. Винить во всем наследственность или плохое воспитание? Лучше все вместе, так спокойнее. Пока Николя не скажет честно, почему все произошло, вину можно сваливать даже на зеленых человечков; но мама как-то ближе и назойливее.

А пока стоило заняться галлюцинациями. По словам психолога, назывались они механизмом психологической защиты и адаптации. Все это бумагомарание – посттравматическая реакция на уход Николя. Лара выдрала листок из журнала «Космополитен» за прошлый месяц, быстро начертила табличку, где отметила дату исчезновения мужа, сказку про Шушу и появление адвоката. И как она раньше не догадалась?! Он ушел, а в ее голове появилась всякая мура. Словно проклял на прощание…

Рука дрогнула, и остатки кофе мгновенно пропитали скатерть бурыми разводами. Лара отодвинулась на другой край стола вместе с листком. Все эти мысли, эти сказки оттого, что она так и не узнала ответа на единственный вопрос.

Почему?

Кыс сначала не понял – чего это она обиделась? Подумаешь, посмеялся немного, ну опалило юбку – новую зато сшить можно. Обидчивая какая-то попалась – неинтересно с такой играть.

Но на следующее утро после испорченной игры молочница заявилась снова. Кыс, недовольно зевая – но осторожно, чтобы только дым, без огня – выполз из уютной пещеры и покосился на гостью. Ну вот чего ей надо-то? Вчера уже побегали, поиграли – визг такой стоял, что галки с веток падали с сердечным приступом. Эти бабы такие горластые рождаются, прямо спасу нет.

Кыс насупился и пробурчал:

– Чего надо?

Молочница, уперев руки в боки, даже ногой притопнула от возмущения.

– Как это чего надо, злодей, пакостник этакий? Мы тебя чего ради тута держим, балбеса шипастого? Чтобы ты юбки дивчинам поджигал да косы подпаливал? Ну-ка отвечай, поганец?

Ишь какая нахальная. Кыс набычился и пополз обратно в пещеру. Нечего с такими речами приходить, пока дракон не завтракамши. Плохо дело может кончиться.

– Ты куда пятишься, паскудник? – молочница храбро сделала пару маленьких шажков и остановилась. – Думаешь, отстану так просто?

Ну да, кивнул про себя Кыс. А что ей еще остается-то, дурехе трусливой?

Но с дурехой он, пожалуй, промахнулся.

Молочница уселась у входа в пещеру и не двигалась с места. Кыс, недовольно ворочая хвостом, прислушивался к урчанию в животе. Плохо дело, еще немного – и придется превратить бабу в обед, до того есть хочется.

– Эй ты…

Лара скомкала листок и бросила на пол. Они никогда не оставят ее в покое!

Будь рядом Николя, он бы сразу разобрался, что происходит. В его институте как раз изучали…

Стоп. Лара моргнула, машинально продолжая изничтожать незаконченную сказку.

Почему она до сих пор не сделала самого очевидного?

На улице стремительно темнело. Она задернула занавески и включила маленький кухонный телевизор – для фона. Рука потянулась к карандашу, но Лара вовремя спохватилась. Не надо ничего записывать – такой короткий план можно и запомнить.

Пункт первый – встретиться с начальником Николя и выяснить, что ему известно.

Пункт второй – поговорить с Николя, выяснить причину обиды и помириться.

Пункт третий – все вернется как было, и никакой психотерапии.

Николя работал в ужасно престижном месте – Институте параэнергетики и метафизики – ИПиМ, пусть и на полставки. От такой работы не отказываются…

…также просто, как от жены.

Работа за полставки – шикарная вещь. Просыпаться в полдень, лениво потягиваясь, доползти до кухни, точнее – до кофеварки и свежих булочек, окончательно проснуться под душем, не торопясь доехать до работы, провести там несколько часов и вернуться домой уже к семи. Но дома Николя мог сидеть в комнате до ночи, что-то рассчитывая, залпом поглощая статьи и распечатки, стуча по клавиатуре и вороша чертежи. Лара, пару раз обжегшись, соваться не рисковала – только тихонько подсовывала под дверь любовные записки с намеками на ужин и его продолжение. Иногда срабатывало, но чаще – нет.

Удивительно, но, кроме названия, ей никогда и в голову не приходило расспрашивать мужа о работе. Лара зашла с телефона в браузер и очень скоро получила скудный, но вполне достаточный для начала набор сведений.

Институт находился около метро «Нарвская», часы работы – с восьми до двадцати одного. Заместитель генерального директора и начальник отдела разработки – Дмитрий Аристархович Лодин. Лара скопировала данные и расслабленно откинулась на диване.

День мог считаться завершенным успешно, даже несмотря на Томагавк и ссору с мамой.

Скоро она найдет мужа и больше не отпустит. Никогда.