Потеряв равновесие, лохматая фигура дрогнула, задела торшер и тот, недолго думая, рухнул как подкошенный, разметав вокруг стеклянные осколки. Сон как рукой сняло. Ничего не скажешь – не заурядное пробуждение, а настоящая полоса препятствий.

– Пердимонокль… – сокрушенно пробормотала девушка, боясь пошевелиться и наблюдая, как на правой ступне буквально на глазах наливается сочный синячище, припорошенный сверкающей стеклянной пылью.

Голенастым фламинго, изящно взмахнув цветастыми шортами, девушка взлетела на кровать. В этой цепочке неудач был только один позитивный момент – моментальная бодрость духа и готовность свернуть горы, дело оставалось за малым – постараться не свернуть себе шею.

Дверь в комнату тихонечко приоткрылась, и в щели показалась растрепанная старушка с воспаленными красными глазами на бледном лице.

– Фира, что это было? Какой-то грохот…

– Бабуля, это я уронила торшер… Прости, я тебя разбудила?

– Ну что ты, нет. Лови тапочки, а то порежешься. Я потом уберу все.

Когда двух человек помимо кровных уз связывает еще и крепкая подростковая дружба, это настоящее родство, которому несколько десятков лет разницы в возрасте не помеха.

– Бабуля, ты опять всю ночь сидела в интернете, читая всякую чушь?

– Нет, не всю ночь, только до 5 часов.

Несчастная старушенция так соскучилась за короткую летнюю ночь, что преследовала свою внучку по квартире, как ниточка за иголочкой, ведь она же сейчас уйдет, а длинный день будет однообразным и одиноким.

– Я прочитала… – с этой фразы начиналось каждое утро, – на этот раз ошеломительные новости… и все истинная правда.

Девушка крепко потерла глаза, вдавливая их внутрь черепа, и громко шаркая направилась в ванную. Если у нее и была слабая надежда ненадолго избавиться от бабушки и ее «ошеломительных» новостей, то она увяла, когда та прислонилась к косяку двери и продолжила фонтанировать высосанной из пальца информацией.

– NASA обнаружила пять астероидов, летящих к нашей планете…

– Всего пять? А чего же не двадцать пять? Как ты можешь им верить после мнимой посадки на Луну?

– Ну, родная, нельзя быть такой Фомой неверующей. Ты же девочка.

– Мне двадцать три.

– Должна быть легкой, воздушной и доверчивой, а ты как… как…

Девушка, окончательно проснувшись от этой перепалки, решительно взялась за ручку двери.

– Бабуля, прости, но так я снова опоздаю на работу.

– Ты никогда не воспринимаешь меня всерьез. Я тебе говорю серьезно: скоро мы можем погибнуть – все.

На последнем слове глаза пожилой женщины устремились наружу, но были остановлены дряблыми веками. Фира глубоко вздохнула.

– Могу я хотя бы умереть чистой?

Шокированная бабушка отшатнулась, а внучка воспользовалась возможностью и закрыла дверь на щеколду. Ежедневные дебаты, как обычно, закончились ничем, каждый остался при своем мнении. И так продолжалось уже пять лет. Тогда, сразу после школы и неудачного поступления в институт, это было трудное решение – вот так резко сменить ареал обитания и оторваться от старых друзей и сверхзаботливой матери, которая норовила все решать за дочь, вплоть до выбора колготок для собеседования.

Справедливости ради надо сказать, что этот переезд тяжело дался всем. Матери было трудно отпустить дочь под призрачную опеку витающей в облаках бабушки, которая и со своими-то материнскими обязанностями справлялась кое-как, – так считала Вероника Сергеевна. В свою очередь, старшее поколение, кстати, выступившее инициатором переезда внучки, тоже страдало. Алевтина Викентьевна отказалась от комфортного для нее одиночества только для того, чтобы ее девочки могли наладить свою собственную личную жизнь, а не портить кровь друг другу. И этот план прекрасно сработал.

Сначала всем было плохо. Мать страдала от нерастраченной заботы, внучка привыкала к странностям бабули, а бабуля постепенно привыкала закрывать дверь туалета, когда она внутри. Но уже через полгода у всех трех возникло ощущение, что такое положение вещей было всегда. Вероника Сергеевна постепенно занялась собой, записалась в бассейн, стала посещать выставки и концерты, теперь она реже звонила своим родным с дурацкими вопросами «Что ели?», «Почему не спите?» и т. д. На третий год свободы у матери появился ухажер, с которым они до сих пор поддерживали необременительные для обоих отношения.

А Глафира Андреевна, она же Фира, пошла работать: сначала оператором на телефоне, но ненадолго, уж очень тяжело молоть языком не включая мозги, потом снова пробовала поступать, но опять мимо. Довольно долго занималась доставкой заказов, истоптала весь город вдоль и поперек, во многих районах побывала впервые, но курьер – это не профессия. Волей судьбы и при помощи маминого ухажера неугомонная идеалистка очутилась в небольшом подвальчике, где ей пришлось фотографировать на документы, постепенно увлеклась так, что теперь не расставалась со служебной камерой и мечтала накопить денег на свою собственную. А бабуля? А бабуля не вмешивалась во внучкины поиски себя, и поэтому они жили очень мирно, а если и спорили, то только на посторонние мировоззренческие темы.

– Извини, Фирочка, сырники совсем холодные. Хочешь, я подогрею?

– Нет, бабуля, не надо, мне нравятся холодные, с горячим кофе.

– Будь осторожнее, эмаль зубов потрескается. Мне тоже всегда нравилось есть горячую картошку с холодной окрошкой и запивать горячую кашу холодным молоком, но я и поплатилась за это…

– Да ну, перестань, у тебя все в порядке с зубами.

Алевтина Викентьевна махнула рукой, мол, ну скажешь тоже.

– Пойду вздремну немного.

– А ночью опять будешь бродить как приведение и шарить в интернете? Может, потерпишь разок и наладишь человеческий режим существования?

– Нет, деточка, ночью меня одолевают тревожные мысли и посещают призраки прошлого, а днём – нет. Днём я сплю как младенец, без снов.

– Тогда сладких снов.

– А тебе – встретить прекрасного брюнета с…

– Ну, ба, ты опять за свое, спихнуть меня хочешь?

– Дурочка ты, я счастья тебе желаю… Хотя понятие счастья сильно изменилось за последние тридцать лет…

Алевтина Викентьевна загрустила, внутри себя продолжая развивать тему «а в наше время…», и, печально шаркая изношенными тапочками, побрела в свою комнату. Девушка, с нежностью глядя ей в след, подумала: «Какая она крошечная и хрупкая, как олененок Бэмби».

Без бабули и её отвлекающих разговоров завтрак окончился быстро, два сырника и чашка кофе улетели в топку молодого организма, не оставив после себя даже воспоминания. Простая и удобная одежда, но ярких цветов, была натянута за тридцать секунд. Итого две минуты тридцать секунд – все сборы. Чехол с фотоаппаратом и крошечная красная сумочка, больше похожая на кошелек, каждый занял место на своем плече: сумка на левом, чехол на правом. Пора.

А за дверью подъезда бушевал океан еще свежей зелени, колышущийся по воле теплого июньского ветра, вперемешку с пронзительным солнцем, норовящим заглянуть в каждый потайной уголок и навести там свой летний порядок. Без темных очков невозможно было смотреть на все это великолепие, но очки остались дома, а возвращаться не хотелось, и первые три ступеньки вниз Фира преодолела на ощупь, по памяти, под аккомпанемент звуков летнего утра: размеренного шуршания метлы дворника, пения птиц и музыки, доносящейся из припаркованной машины. Сегодня уж она точно не опоздает, десять минут форы обеспечивали неспешное наслаждение дорогой.

Каштаны во дворе вошли в фазу буйного цветения, и их дивный аромат уже плыл в воздухе. Девушка замедлила шаг и вдохнула поглубже, чтобы это мгновение отпечаталось в памяти и потом унылыми зимними вечерами снова переживать этот прекрасное утро. Асфальт под самым большим деревом был усыпан белым ковром из осыпавшихся цветов, сюда еще не добралась метла дворника.

«Так быстро», – подумала Фира.

Темное пятно в ветвях дерева привлекло внимание девушки, она поменяла траекторию движения и направилась к могучему стволу каштана. Сначала показалось, что кто-то, как обычно, выбросил какое-то барахло из окна. У них во дворе довольно долго на березе висело одеяло, пока птицы не вытащили из него весь наполнитель, а ткань не сдул ветер.

Что-то было там в листве, что-то плотное и инородное, что нарушало кружевную легкость листвы. Может быть, опять одеяло? Фира замедлила шаг, нехорошее предчувствие давило на солнечное сплетение, вот она разглядела какую-то выпуклость серого цвета, тканевой структуры, под ней поломанные ветки с пожухшей листвой. Неужели кто-то выкинул целый мешок тряпья, но как они его закинули так далеко от окон, до которых метров десять? Нет, это было не тряпье, а одежда. Страшная догадка подтвердилась тогда, когда среди листвы Фира разглядела безжизненное лицо мужчины. Летний день померк.

2

Наконец-то продолжение кинофильма под названием «июньское утро» возобновилось. Первый кадр после обрыва кинопленки: дворник в оранжевой жилетке энергично машет грязной картонкой перед самым носом девушки. Постепенно вернулось восприятие звука, под деревом, энергично жестикулируя, две азиатские женщины обсуждали страшную находку.

– Сдрасуйте, – дворник заметил, что Фира пришла в себя, и отдал ей картонку, мол, теперь сама. – Я звонить полиция.

Не считая этих трех человек, никто еще не знал о дереве с секретом, но совсем скоро приедет полиция и наверняка набегут люди. Надо было вставать, леденящая душу мысль о судьбе фотоаппарата пронзила тело, и она резко села на гостеприимном асфальте, но с камерой все было в порядке, толстый чехол защитил ее от неминуемого разрушения.

Дальше все получилось само собой. Фире гораздо комфортнее было наблюдать окружающий мир сквозь линзы объектива, это немного отстраняло от происходящего, тем более от такого страшного, создавало необходимую дистанцию. Она решила поснимать, сидя на корточках, чтобы не привлекать внимание. Сначала объектами стали азиатские тетеньки. Их портреты получились живыми, энергичными. Затем в кадр попал дворник, говорящий по мобильному телефону. Тоже неплохо получилось, брови домиком, губы искривлены, словно это он убил беднягу. Немного размявшись и войдя в привычное русло, девушка приступила к самому пугающему объекту съемки. От страха снимала хаотично и много, поднялась, зашла с другой стороны и тоже запечатлела все, что было доступно: сломанные ветки, порванные брюки, страшное гипсовое лицо, нащелкала сотню кадров, когда заметила, что азиатские тетеньки подозрительно смотрят на нее и переговариваются на своем языке. Девушка навела на них объектив, и они тут же отвернулись и стали поспешно удаляться, громко шаркая тапочками.

Вокруг было все так прекрасно: солнце, зелень, пение птиц, что не верилось в реальность происходящего, будто это все декорация к страшной сказке. Природа в своей неразборчивой покровительной любви всегда исправляет уродливые следы человеческой деятельности, она укрывает ядовитые свалки густыми зарослями лопуха и иван-чая и делает их прекрасными. Изломанная фигура мертвого человека в уныло-сером костюме смотрелась в цветущих ветках, как арт-объект на современной выставке, это завораживало, как фильм ужаса.

Девушка стряхнула наваждение, и чтобы не упускать удобный момент, пока не приехали полиционеры, собралась на всякий случай поснимать окрестности. В окне четвертого этажа дома напротив она заметила силуэт человека, который при приближении оказался Фириным одноклассником – Петром Самойленко. Вот с кем она может обсудить произошедшее, а вдруг он что-нибудь видел или знает человека, который висит на дереве? Да, и к тому же полиция наверняка захочет ее опросить, а ей сказать нечего, поэтому лучше смыться по-тихому, чтобы избежать дальнейших проблем. Девушка быстрым шагом скрылась за углом дома.

Уже у подъезда она поняла, что не знает ни квартиры Петра, ни его телефона, ни кода домофона. К счастью, какой-то мужчина выходил, и она смогла ужом проскользнуть в закрывавшуюся дверь. Поднявшись на второй этаж, Фира достала камеру и стала отсматривать снятые кадры, чтобы вычислить квартиру одноклассника. Нарастающий вой сирены принес с собою машину полиции, из нее десантировались пять человек в темной форме с автоматами. Несчастный дворник беспомощно махал руками, оглядываясь по сторонам, словно ища поддержки, но даже теток след простыл. Черные человечки деловито вышагивали вокруг дерева, смотрели наверх и водили дулами автоматов по двору, словно решая, кого пристрелить в этот прекрасный солнечный день, а вокруг не было ни души. Один из полицейских сфотографировал на телефон труп и стал звонить куда-то.

Фира отвлеклась от окна, чтобы посмотреть, сколько времени. Ну, торопиться куда-либо было уже глупо, на часах было 10:32 – как незаметно промчалось время. Написав сообщение владельцу фотостудии с просьбой подменить ее до обеда, легкой поступью девушка поднялась на четвертый этаж и позвонила в дверь.

Еле различимые шумы выдали присутствие живого существа по другую сторону двери и затихли. Девушка снова позвонила и улыбнулась самой широкой улыбкой глазку, тишина. Она надавила снова и, когда трель затихла, громко сказала:

– Петя, это я, Фира. Я тебя видела.

Мертвая тишина, ни звука. Странно, почему он не хочет открывать, она ведь знает, что он дома?

– У меня есть твое фото.

Очень медленно стал поворачиваться ключ в замке, создавалось впечатление, что он может передумать и повернуть обратно. После паузы дверь немного приоткрылась, и стал виден правый глаз Петра.

– Тебе лучше уйти.

– Я не могу. У меня к тебе важное дело… Ты, наверное, видел, но не знаешь…

– Я знаю, но не хочу говорить об этом.

Девушка очень удивилась, ее так и распирало рассказать, поделиться, обсудить. Петр не смотрел на Фиру, он как будто читал текст, написанный на внутренней поверхности двери.

– Почему?

Щель стала сужаться. Тогда Фира сделала «бросок через пупок», то есть кинула козыря.

– Тогда мне придется показать фотки не тебе, а полиции.

Дверь широко распахнулась, и Петя отступил от порога, мол, заходи. Девушка вошла в эту явно холостяцкую квартиру, в которой главными украшениями были: велосипед, гиря и рюкзак.

– Дай, пожалуйста, воды. Пересохло во рту…

Они переместились на кухню, из окна которой хорошо было видно оживление у дома напротив, уже подъехала еще одна полицейская машина, скорая помощь и появились любопытные. Петр по-прежнему избегал смотреть Фире в лицо, его взгляд блуждал по стенам, полу, потолку. Он сильно изменился со школы, плечи стали шире, все остальное тело, наоборот, стало сухим и поджарым. Скулы на лице проявились сильнее, а щетина значительно сужала его, отчего парень выглядел решительным и мужественным.

Фира попыталась вспомнить, каким Петр был в школе, но ничего не приходило на ум, как будто они не учились одиннадцать лет в одном классе, а жили на соседних улицах.

– Ты не хочешь даже разговаривать со мной? Я тебя чем-то обидела?

Парень смутился и отвернулся к окну.

– Нет.

Девушка поднесла выщербленную чашку к лицу, но пить не стала, ей неловко было сказать, что она не пьет воду из-под крана. Казалось, что одно неловкое слово может порвать ту тонкую ниточку, что соединяла их в данный момент, Петр был на пределе.

– Труп на дереве – это моя работа.

Ноги у Фиры подогнулись, если себя она удержать смогла, то чашку нет, она разлетелась на мелкие кусочки. Плечи Петра дернулись, как будто порвались невидимые струны.

– Самшит…

– Чего?

– Ничего, Петь, ничего. Дерьмово это.

3

Это была невероятная история, и хотя изложена она была путано, ничего подобного Фира никогда не слышала. Вчера утром Петр прилетел из Нальчика, где с друзьями скалолазил по горам, он, оказывается, стал заядлым альпинистом. Заехал на работу, пообедал и домой приехал около пяти часов вечера, бросил рюкзак у двери, где он и лежит до сих пор, а пройдя в комнату, обнаружил бездыханное тело незнакомого мужчины, сидящего на полу у стены.

Постольку, поскольку Фира сама только что пережила подобный шок, она могла представить, что испытал Петр. Первым его порывом было выбежать из квартиры и звать на помощь, но всплеск ужаса утих, и он засомневался, поверят ли ему, что он видит этого человека впервые. Как он смог войти? Почему находится в его квартире? Замок не взломан, поди докажи, что он не давал ему ключи. После часа танталовых мук, он решил выяснить, умер ли мужчина своей смертью и как давно это случилось.

Конечно, Петя не признался, что ему было страшно прикасаться к безжизненному телу, но от того, что он воспользовался для этого лыжной палкой, было понятно, что это так. Труп завалился на бок и так остался лежать, пришлось надеть резиновые перчатки и немного пошарить в карманах.

– И ты знаешь, что самое поразительное, – проговорил Петр, глядя куда-то внутрь себя, – как быстро человек перестает быть личностью, а становится просто кучей тряпья, телом без амбиций и привилегий. Ты можешь наступить ему на ногу или сломать палец…

Фиру передернуло от картинок, что плыли перед глазами.

– Ты что, сломал ему палец?

Петр очнулся от забытья и стряхнул наваждение.

– Нет, конечно, нет. Но на ногу случайно наступил… И он не обиделся, не накричал и даже не заметил.

Девушка понимала, что у парня стресс, и сейчас он, возможно, выпускает пар, но ей-то было нелегко это слушать.

– Петь, а ты можешь без лирических отступлений, а то дрожь пробирает, да и времени у нас, наверное, немного. Рано или поздно они начнут нас искать.

Парень напряг свои мыслительные способности, что отразилось на его лице.

– А почему «нас»?

– А потому, что это я нашла его на дереве, шмякнулась в обморок и почему-то сбежала, а тебя… Кстати, ближе к телу, как он оказался на дереве?

– Сейчас, постараюсь покороче. Боковые карманы оказались на удивление пустыми, ничего. Когда я полез во внутренний карман пиджака, обнаружил, что не могу этого сделать, потому что из левого бока торчит рукоятка ножа…

– Ах, все-таки убийство…

– …И не просто ножа, а моего кинжала, который мне подарили черкесы.

– Ни фига себе! – девушка вскочила с табуретки и забегала по кухне. У окна она остановилась, под каштаном собралась толпа, тело в черном мешке уже грузили в скорую помощь.

– Я думаю, у нас совсем мало времени. Скоро начнут обходить квартиры. А ты вынул кинжал?

– А что мне оставалось делать? Это все равно, что оставить свою подпись на трупе.

– И где он?

Петя с поникшими плечами побрел в ванную и вынес оттуда тазик с замоченным в дезинфицирующем растворе кинжалом.

– Красивый, ручка из чего?

– Из рога архара, там еще клеймо мастера, так что… крови не было. Я, конечно, помыл пол, но кто знает, где еще его отпечатки.

Фира слушала вполуха, она напряженно думала. Ей хотелось помочь Петру не стать козлом отпущения для правосудия.

– Как он оказался на дереве? Только короче, подробности позже.

– Лебедка, трос.

– Куда крепил концы?

– На крыше дома напротив и моем окне.

– Почему он упал?

– А вот это самое интересное…

– Короче, Склифосовский.

– Кто-то перерезал веревку на том конце…

– Какой ужас, значит, за тобой следили? И возможно… и сейчас… Значит, я тоже. Все, надо уходить. Бери вещи, все: кинжал, веревку, рюкзак. Ничего не оставляй, и быстрей. Мне надо позвонить.

– А куда мы?

– Потом, все потом.

Пока Петя хаотично метался по квартире, повторяя: «…веревка, …кинжал, …рюкзак», – Фира по привычке запечатлела все, что находилось в квартире, на фотоаппарат, особенно свежие царапины, вмятины и подозрительные пятна, пару раз щелкнула толпу зевак под каштаном.

– И ноутбук не забудь.

– …Ноутбук… ноутбук…

У девушки лихорадочно работали мозги, миллионы нейронов серого вещества не покладая рук передавали электрический импульс туда-сюда в поисках оптимального решения. Петю надо было вырвать из его привычной среды, чтобы затем без спешки и страха понять меру опасности и предпринять что-то. Домой его вести нельзя, может прийти участковый, чтобы узнать, почему Фира сбежала, а комнат у них две, и бабуля. Отправить его жить к его друзьям – рискованно, среди них могут быть стукачи и даже враги, кто знает?

У Фиры была подруга, даже не подруга, а знакомая, они вместе поступали в историко-архивный институт, ее звали Валентина Кораблева. Она была немного странная, постоянно зависающая в параллельном мире, с продолговатым лицом и выступающими вперед зубами, но прекрасное чувство юмора и острый ум сглаживали все странности внешности и характера. И вот именно ей сейчас решила позвонить Фира, так как Валя не так давно предлагала ей вместе снимать квартиру на Академической.

– Привет. Нормально, а у тебя? Здорово, Валь, а ты нашла себе соседку? Нет, я не надумала. Слушай, тут такое дело, моему однокласснику нужно жилье, не пустишь к себе? Нет, к тебе не ревную, ты порядочная. Он хороший, но неудачник. Потом расскажу. Через четыре часа? Хорошо, скинь адресок. Закончив разговор, девушка посмотрела в глазок – никого, бесшумно открыла двери и на цыпочках вышла на площадку, вроде никого. Они вышли из подъезда, не встретив ни души.

– Петь, ты поживешь у моей знакомой, она снимает квартиру, и за комнату надо будет платить. У тебя есть деньги?

– Немного есть на карточке, но надолго не хватит.

– Надеюсь, надолго не понадобится. Деньги с карточки сними все.

– Хорошо. А с работой что?

– Позвони, попроси за свой счет по семейным обстоятельствам и так далее, если не отпустят – увольняйся. А ты кем работаешь?

– Я микробиолог, в лаборатории работаю.

– Ух ты, интересно, а я не знала. Лаборатория государственная или частная лавочка?

– Частная.

– Видимо, придется увольняться.

За разговорами они прошли сквозь дворы до дороги, Фира держала фотоаппарат наготове, чтобы заснять все необычное вокруг, а потом неспешно разглядеть на экране. Временами она щелкала, но ничего странным ей не показалось, хотя спина была в напряжении.

– А куда мы теперь?

– Я думаю, в торговый центр, там можно деньги снять, купить новую симку и следы запутать, на всякий случай, береженого Бог бережет.

Так они и сделали. Время от времени по дороге Фира резко оборачивалась и снимала людей и машины, едущие сзади, некоторые в испуге притормаживали. Звонок начальнику с просьбой подменить ее еще на пару часов вывел его из себя.

В огромном торговом центре, затерявшись среди множества людей, они спокойно сделали все задуманное и еще купили карту памяти для фотоаппарата, а старую скопировали на ноутбук за чашкой кофе в кафе. Занимаясь такими обычными делами, а не транспортировкой трупов, Петя успокоился, словно расслабилась внутренняя пружина, хотя внешне это почти никак не выражалось, лишь движения стали плавнее и лицо утратило резкие черты, как будто по ним прошли невидимым утюгом, и они разгладились. Бывшие одноклассники, а ныне друзья по несчастью, пообедали и расстались, Фире надо было показаться на работе, чтобы не оказаться на улице.