История Древнего мира. От истоков Цивилизации до падения Рима

Цивилизация началась в плодородной пойме – и не потому, что это было райское место, переполненное природными ресурсами, а потому, что оно было настолько враждебно к населению, что деревне любого размера требовалось тщательное управление, чтобы выжить. Земледельцы вынуждены были объединяться для постройки каналов и резервуаров, необходимых для удержания паводковых вод. Кто-то должен был организовывать это объединение, кто-то – наблюдать за справедливым распределением ограниченного количества воды. Кто-то должен был определять, что зерно, выращенное земледельцами сверх нужд их семей, достанется тем, кто сам зерно не выращивает – корзинщикам, кожевенникам и плотникам. Только в недружелюбных к человеку условиях по необходимости появляется бюрократия – истинное клеймо цивилизации. В плодородных и по-настоящему обетованных землях, где хватает воды, пищи, дичи, минералов и лесов, люди обычно не заботятся о завтрашнем дне.

Греко-персидская война, которая продолжалась чуть более двадцати лет, редко упоминается в персидских документах. Но в Греции она находилась в центре жизни каждого гражданина более двух десятилетий. Все наши рассказы о ней идут от греков: Геродота, которому было пять лет, когда война закончилась, но который разговаривал с очевидцами, чтобы восстановить события; Фукидида, родившегося примерно на двадцать лет позднее, который использовал рассказы Геродота, но поправлял некоторые его интерпретации, основываясь на других источниках; и от греческого драматурга Эсхила, который был старше обоих историков и сам принимал участие в войне. Его пьеса «Персы» – это произведение очевидца, но ударение в ней сделано на мужестве греков, а не на ходе кампании. В глазах этих людей персидская война – центральное событие в истории цивилизации. С персидской же точки зрения она была серией небольших стычек, которые, когда они проходили неудачно, просто игнорировались.

Что породило конфликт между микенскими городами и троянцами, мы не знаем. Ссора действительно могла иметь под собой пленение принцессы. Дипломатические браки, имевшие место по всему древнему миру, показывают, что в таких деликатных переговорах определялся статус договаривающихся: те, кто посылал принцесс, стояли ниже; те же, кто их принимал в жены, демонстрировали тем самым большее могущество.

Геродот, писавший много позже, также рассказывает историю о похищении Елены сыном Приама. В своей «Истории» он заявляет, что слышал эту легенду из независимого источника – от персов, которые считали, что греки переусердствовали.

«Хотя персы считают похищение женщин незаконным действием, они также утверждают, что глупо что-то предпринимать и мстить из-за женщин, раз уж их уже похитили; разумнее, говорят они, не обращать на это внимания, потому что очевидно, что женщины являются добровольными участницами своего похищения, иначе этого не произошло бы».

Это замечание (которое намекает на то, что похищение было произведено отнюдь не без желания женщины, но не развивает эту тему) приводит Геродота к такому объяснению возникшей враждебности между греками и персами:

«Греки собрали могучую армию из-за женщины… а затем вторглись в Азию и разбили Приама с его силами. С тех пор персы считали греков своими врагами… Они датируют возникновение своей вражды с греками от времени падения Илиона».

Рассказы о жестокости Хуфу показывают, что его стремление использовать власть в собственных целях и за счет своего народа все-таки не выходила за разумные рамки. Его амбиции приводили также к отсутствию набожности; он был настолько занят строительством, что закрывал храмы и повелел людям прекратить приносить жертвы. Один особенно ядовитый рассказ, переданный Геродотом, сообщает нам, что Хуфу, оказавшись без средств и нуждаясь в притоке денег, поместил свою дочь в особой комнате, заставив ее принимать любого мужчину, который захочет ее посетить, а затем отдавать деньги ему; она так и делала – но просила каждого мужчину, когда он уходил, положить за нее камень на месте работ. Результатом стала средняя пирамида царицы, которая стоит возле Великой пирамиды и являет собой, согласно этой легенде, некий памятник мировому рекорду проституции.

В конце концов, царь шумерского города не был абсолютным правителем. В рассказе об экспедиции Гильгамеша на север упоминается, что перед отправлением он вынужден был искать одобрения совета старейшин. Шумеры, сформировавшиеся как нация в стране, где каждый человек обязан был прижимать локти, чтоб не нарушить права соседа (если хотел выжить), обладали обостренным чувством собственных прав. Они первыми из людей записали свой свод законов, жестко сформулировав границы свободы личности. Не похоже, чтобы они могли долго и без возражений терпеть покушения царя на их права – а в таком случае вполне были способны отказаться снова идти куда-то воевать.

Монако, Ницца и Сент-Тропе - все эти пункты возникли как греческие торговые фактории.

Победоносный Кир оставил Харпага в Малой Азии, чтобы тот завершил завоевание Лидии взятием расположенных вдоль берега ионических городов, которые были ее союзниками.

По Геродоту кампания Харпага вызвала эффект домино. Он начал операцию с Фокеи - города в центре побережья, жители которого были "самыми первыми греками, которые совершили дальнее путешествие через море". Осадив город, Харпаг начал энергично проводить земляные работы возле его каменных стен. Тогда жители сообщили Харпагу, что готовы вести переговоры о сдаче, если он отойдёт на день и даст им спокойно обсудить это дело. Он сделал, как его просили, и тогда фокейцы "спустили на воду свои пентеконтеры [198], погрузили на борт всех женщин и детей и всё своё личное имущество... сели на суда сами" и уплыли прочь. "Так персы взяли Фокею, в которой не было людей".

Миф, как говорит историк Джон Кей - это "дым истории". Вы можете долго раздувать костер, прежде чем увидите пламя; но когда вы видите дым, самое мудрое - не делать вид, что его там нет.

Антропологи могут рассуждать о поведении человека; археологи – о видах поселений; философы и теологи – о мотивациях «человечества» как неделимой массы. Но задача историка другая: рассмотреть жизнь отдельного человека, что добавляет свежести и одушевленности абстрактным утверждениям о поведении людей вообще.