Матушкин день, или В поисках утраченного прошлого

Любовь матери – это единственная любовь, от которой нельзя ждать измены. Нет ничего святее и бескорыстнее любви Матери; всякая привязанность, всякая любовь, всякая страсть − или слаба, или своекорыстна в сравнении с нею.

В.Г. Белинский

Пролог

Ленинград, 1 декабря 1934 г. Большой Дом.

− Шехтель! На выход! Без вещей!

"Господи, неужели опять? Я снова расскажу ему то же самое, и он снова будет меня бить! А может, это сон?"

− Чего разлегся, жид! − это Ермоленко, "шестерка", пинает его ногой. Какой же отвратительный человек…

− Не слышишь, начальник за тобой прислал! − ухмыляется уголовник. − На допрос его?

Это он уже спрашивает конвойного. Уважительно спрашивает, вроде бы даже кланяется.

− Не твое дело, урод! − бросает конвойный. − Поторопи-ка Шехтеля! А то устроим вам…

Что тот хочет устроить, так и остается неизвестным. Понятно только, что ничего хорошего. Что хорошего может быть в этом жутком доме…

− Я! − отзывается Шехтель. − Я сейчас…

Всё болит! Болит левая рука… Очень болит! Вчера Смирнов встал на нее, требуя подписать протокол, не читая. И ребра… Это уже давно, с неделю назад. Кажется, какое-то из них сломано. А может, и не одно…

Щурясь от яркого света, Шехтель подошел к конвойному. Руки у заключенного сложены за спиной, как и всегда. Даже и представить невозможно, что когда-то могло быть как-то иначе…

− Лицом к стене! − это сержант закрывает дверь. За ней кто-то смеется. Что ж, они могут пока и посмеяться. Сегодня снова не повезло ему.

− Вперед!

Идти очень тяжело. Но он торопится! Не хочется злить конвойного, вдруг он человек Смирнова. Если пожалуется, тот рассвирепеет. И тогда…

А может, так и надо? Чтобы это всё кончилось поскорее? А то все его бьют, и следователь, и эти уголовники, в камере. А так…

− Стоять! Лицом к стене!

Первая решетка. Таких ещё три.

А ведь сейчас мне лучше всего, подумал он. Пока мы идем, меня никто не бьет…

− Вперёд!..

− Лицом к стене!..

− Вперёд!..

− Лицом к стене! Разрешите, товарищ лейтенант?

Как, уже пришли? Как же быстро…

− Подозреваемый Шехтель по вашему приказанию…

− Да, заводи!

Так, а это же не Смирнов! Кто-то новый… Смирнов ведь вроде бы старший лейтенант…

− Присаживайтесь, Менахем Шмульевич! Свободен! − это он уже конвойному.

− А я ваш новый следователь! − "Господи, неужели Ты услышал меня?" − Фамилия моя Моисеев, Лев Лазаревич! Лейтенант госбезопасности, Секретно-Политический отдел¹!

Не может быть! Из наших! И голос какой приятный! Наверное, он откуда-нибудь с юга, с Одессы…

− А гражданин Смирнов? − зачем-то спросил Шехтель.

− Соскучились? − улыбнулся лейтенант. − Придется вас огорчить, он больше вами не занимается. Так что придется вам иметь дело со мной!

Слезы хлынули из глаз. Господи, спасибо Тебе!

− Что с вами? Вот, выпейте воды! Или может, хотите закурить?

− Спасибо… − "Какая вкусная вода!" − Я не курю…

− Да? − следователь удивлен. − Ну, а я, с вашего позволения, закурю. Не возражаете?

Шехтель ущипнул себя. Нет, этого определенно не может быть! Следователь спрашивает его разрешения!

− Конечно же! − "А я не верил, что в НКВД есть порядочные люди!"

− Ну тогда, чтобы не терять времени, приступим! Я изучил материалы вашего дела, и, признаться, многого не понял. Поэтому начнем сначала.

Он раскрыл толстую папку.

− Итак, Шехтель, Менахем Шмульевич, 1890 года рождения, город Слоним Гродненской губернии, из рабочих, отец… мать… Ну это можно пропустить… Помощник сторожа Главной Хоральной Синагоги города Ленинграда с 1921 года… Член ВКП(б) с 1917… Исключен из рядов ВКП(б) в 1921… По собственному желанию? Тут нет ошибки?

− Нет, всё так. Просто была инструкция Обкома, что члены партии не могут работать в культовых учреждениях…

− И вы что же, сами вышли из партии только для того, чтобы работать сторожем в синагоге?

− Помощником сторожа. Меня туда больше никем не брали…

− А вам очень надо было именно туда, так?

− В общем, да…

− Ну ладно, мы к этому моменту ещё вернемся. У вас, я понимаю, были какие-то веские причины для такого, мягко говоря, странного поступка. Вы ведь всё мне расскажете?

"Господи, какой хороший человек! Он же совсем молодой, ему и тридцати нет. Волосы рыжеватые, зачесаны назад. Нос, правда, прямой, ну не у всех же евреев нос с горбинкой… Я всё расскажу!"

− В первую очередь, сами понимаете, меня больше всего интересует эпизод с китайцами… Так что расскажите ещё раз. И постарайтесь ничего не упустить! А Марина всё напечатает.

Надо же, в углу сидит машинистка! Смирнов всегда был один…

− Да, да! Летом 1920 года я служил комиссаром продотряда номер четыре Череповецкой губернии. Командиром продотряда был матрос Тюрин, Архип Осипович. Отряд состоял из китайских рабочих, которые плохо говорили по-русски. Приказы им передавали через Янь Вэня…

− Это тот, кого вы называли Ян Иванович?

− Да, мы так его звали. Поэтому можно сказать, что фактическим командиром отряда был именно он. Товарищ Тюрин давал команду Яну, тот переводил…

− А китайцы не спорили?

− Нет, очень исполнительные были китайцы! Даже чересчур…

− Поясните!

Шехтель замялся.

− Понимаете, время было такое… Голод в стране… Партия приказала изъять излишки хлеба у крестьян… А излишков особо не было. Приходилось применять силу…

− Подробнее!

Милый местечковый акцент следователя исчез. Но Шехтель этого не заметил.

− В деревне Тихая один из крестьян ранил товарища Тюрина вилами. Да не ранил, скорее, просто царапнул… Товарищ Тюрин применил оружие…По нападавшему. Кроме того, крикнул, что всех там закопает…

Шехтель судорожно допил воду.

− Ян Иванович перевел… И китайцы…

− Выполнили приказ, так?

− Да…

− Как именно?

− Простите, мне тяжело…

− Здесь всем тяжело! − бросил Моисеев. − Отвечайте!

− Китайцы закололи эту семью штыками…

− А почему не расстреляли?

Шехтель в изумлении поднял глаза.

− Так у них же патронов не было! Патроны были только у товарища Тюрина…

− Понятно. И сколько же человек было в той семье?

− Девять… Трое детей…

− Давайте дальше! Про ваш рейд в деревню Протоки!

− Это уже был сентябрь 1920 года. Лето было дождливое, урожай плохой, а план по отбору зерна подняли. Поэтому у нас было указание начать раньше обычного, чтобы закончить до осенней распутицы.

До деревни мы добирались долго. Дороги были плохие, лошади почему-то постоянно беспокоились. И люди не выдерживали…

Товарищ Тюрин после ранения очень изменился. Он всё время пил, собственно, он самоустранился от своих обязанностей…

− А вы? Вы докладывали?

− Да, я писал в Уездный ЧК в Беловодск… Но мне не ответили.

− Я проверил. Вот ваша записка! − он вынул из папки потертый листок. − На ней резолюция: "В архив". Чем вы можете объяснить такое отношение?

− Людей не хватало…

− Ладно, давайте дальше.

− В Протоках всё прошло относительно спокойно. Правда, я не помню, сколько излишков хлеба удалось изъять. Но у нас ещё оставалось место на подводах.

− Так… А что значит "относительно спокойно"?

− Силу применять не потребовалось. Товарищ Тюрин пару раз выстрелил в воздух. И пригрозил расстрелом за отказ сдавать излишки…

− Хорошо. А что было дальше?

− Ян Иванович сказал, что неподалеку есть ещё одна деревня, которой почему-то нет на нашем плане.

− Откуда он узнал?

− Не знаю… Видимо, кто-то из местных сообщил.

− И вы приняли решение осмотреть и ее?

− Не я. Товарищ Тюрин…

− Ну да, ну да… И что там?

− В деревне никого не было. Люди ушли…

− Вот отсюда предельно точно! Со всеми подробностями!

− Все дома были пустые… И даже собак не было. Причем было похоже, что ушли совсем недавно. Дома все стояли открытые…

− Может, они были в поле?

− Китайцы разбежались на поиски, но никого не нашли. Через некоторое время, около часа, наверное, мы собрались на небольшой площади возле деревенской церкви…

− А церковь проверяли?

− Да, в первую очередь. В ней тоже было пусто. Да и сама церковь…

− Что церковь?

− Странная была церковь… Снаружи вроде бы всё как положено, бревенчатые стены, окошки, купол с крестом. Хотя нет… Купола не было! Была обычная крыша с крестом наверху! И очень странно, что внутри не было ни одной иконы… Да, ни одной иконы не было!

− Может, сняли и унесли?

− Может… Только по-моему, там и не было икон никогда. И подсвечников не было. А вместо алтаря стояло дерево…

− Какое дерево?

− Наверное, это был дуб, старый, толстый. Ствол без ветвей уходил прямо в крышу…

− То есть дерево выросло в церкви?

− Думаю, что нет, это выглядело так, что сперва было дерево, а потом вокруг него построили церковь…

− А колокольня?

− Не было колокольни. И колоколов не было.

− В ваших показаниях указано, что на стволе дуба было вырезано какое-то изображение…

− Да, это была фигура женщины, в полный рост, в длинном платье и платке.

− Опишите подробнее.

− Да ничего особенного… Обычная женщина, средних лет. Да, её явно раскрашивали, причем недавно. Краски совсем свежие…

− Лицо можете описать?

− Светлые волосы, голубые глаза. Взгляд такой необычный… Смотреть не хотелось… Да, в руках держала веретено с ниткой…

− Стало быть, внутри было только дерево с этой женщиной и более ничего?

− Ничего. Ни дверей, ни лавок. Хотя нет! Перед деревом стояла бима² с книгой. Закрытой книгой.

− Бима, Менахем Шмульевич, в синагоге. В церкви книги и иконы кладут на аналой! А что за книга?

− Не знаю… Не очень большая, но какая-то старая. Я не рассматривал.

− Не понимаю… Ладно! Пол в церкви какой был? Дощатый?

− Пол? Не помню. Вроде бы земляной… Да, именно земляной!

− Хорошо, после осмотра церкви вы собрались на площади. Что было дальше?

− Ян Иванович доложил товарищу Тюрину, что никого найти не удалось. Товарищ Тюрин очень рассердился и начал стрелять… Сначала в воздух, потом в сторону церкви… Потом появился кот…

− Кот?

− Да, рыжий с белым кот, довольно большой. Он прыгнул на товарища Тюрина…

Следователь засмеялся.

− Попробую представить… Нет, ей-богу не могу! Кот! Вы не выдумываете?

Шехтель вдруг побледнел и вжался в спинку стула.

− Что с вами?

− Ничего… Просто гражданин Смирнов меня всегда бил после такого вопроса…

− Ну не бойтесь, не бойтесь! Не буду я вас бить! И Марина не будет! − Лейтенант снова засмеялся.

− Спасибо… Но это правда! Кот бросился на его руку, в которой был пистолет, и впился в неё клыками…

− Да уж, у кота клыки…

− Товарищ Тюрин бросил пистолет и упал на землю. Только тогда кот отпустил его…

− И появилась женщина?

− Да, она вышла из дверей церкви…

− Подождите, но вы только что сказали, что там было пусто!

− Так и было.

− А откуда тогда она взялась?

− Не знаю. И как будто она была очень похожа на ту… На деревянную…

Следователь глубоко вздохнул.

− Я, пожалуй, закурю, − сказал он, вставая.

− Поверьте мне, пожалуйста, − быстро проговорил Шехтель, вжимаясь в спинку стула. − Знаете, всё это дико звучит, но я ничего не придумываю!

− А дальше что было? − спросил лейтенант.

− Она посмотрела на нас и сказала: "Вам здесь не рады. Идите и будете жить." Ян Иванович подбежал к товарищу Тюрину, но тот лежал, не двигаясь. Ян тогда что-то скомандовал своим и китайцы бросились на женщину…

− Все сразу? У них было оружие?

− Да, винтовки со штыками. У всех. Но они не добежали до неё…

− Я читал, − раздраженно бросил лейтенант. − Просто исчезли, так?

− Не совсем. Они превратились в какую-то странную черную пыль, которая осела на землю…

− А их оружие?

− Я не помню. Наверное, упало в эту пыль.

− Вы говорили, что через эту пыль проросла крапива? Что, прямо на ваших глазах проросла?

− Всё так. Высокая, до пояса. И очень густая…

− Ну что же, всё понятно, – с улыбкой произнес лейтенант. − А вы?

− Я… Я испугался! Ведь я остался один! Женщина подошла ко мне и сказала: "Тебя не трону. За тобой Господь, перед ним и ответишь. Уходи. И этого забери!"

− Это про вашего командира? Кстати, а он сейчас где?

− Я говорил… Я доставил товарища Тюрина в госпиталь, ему ампутировали руку. Он умер в госпитале через неделю.

− То есть ваши слова никто подтвердить не может?

− Никто… – потерянным голосом прошептал Шехтель.

− Разве что эта ваша деревянная женщина… Интересно было бы её допросить… − рассеянно проговорил лейтенант. − Так, а что было после?

− Когда мы вернулись, я составил докладную записку. Меня сразу отправили сюда, в Ленинград, на лечение. Только лечиться я не стал.

− А что вы сделали?

− Пришел в синагогу. Поговорил с ребе. Он предложил остаться у них. Так я и устроился туда на работу.

− А может, стоило всё-таки подлечиться? − спросил лейтенант. − Не думали?

− Так я же здоров! Ну, был до последнего времени…

− Так, и последний вопрос… Где вы были в период с января по июнь 1930 года? Когда синагога была закрыта по решению Президиума Ленсовета?

− Так, я там и был! Синагогу закрыли, но меня не тронули. Ведь и закрытое здание надо кому-то охранять… А как я был рад, когда её снова открыли! И жалование мне всё выплатили…

− Ну что же, мне всё ясно! Вот, прочтите ваши показания и подпишите, − лейтенант взял у машинистки листок, передавая его Шехтелю. Тот стал читать, водя пальцем по строчкам.

Следователь напрягся. Наступил самый ответственный момент… Этот упёртый жид ни за что не хотел признать то, что два месяца требовал от него товарищ Смирнов. Что по заданию врагов народа осуществил заброс на территорию СССР вооруженных диверсантов, сотрудников китайской и японской разведок. Что планировал террористические акты против руководителей Советского государства. Побои и угрозы не помогали. Так что надо было применить мозги…

− Прочитали? Только сперва я подпишу, − он улыбнулся. − Такой порядок!

Старый Шехтель, конечно, не заметил, как легко улыбчивый лейтенант подменил желтоватый листок.

− Вот тут, − всё так же с улыбкой, прикрыв текст рукой, указал следователь. − Подписали? Ну вот и славно! Так что теперь вы у нас надолго не задержитесь, обещаю!

И это была чистая правда.

− А можно один вопрос? − неуверенно сказал Шехтель.

− Конечно.

− Как здоровье товарища Сталина?

− Что? − изумился лейтенант.

− Вы знаете, ваш предшественник всё время говорил мне, что я у него и в убийстве Сталина сознаюсь! Он почему-то считал, что я хочу кого-то убить. Говорил ещё про товарища Ворошилова, товарища Орджоникидзе, товарища Кирова. И бил меня… Так вот я хочу заявить, что ничего такого у меня и в мыслях нет… Ведь я же простой помощник сторожа в синагоге! Я не хочу никого убивать!

− Все наши руководители здоровы, гражданин Шехтель! И работают! Так что не волнуйтесь за них! − закончил следователь, нажимая кнопку звонка.

− О себе подумай… − пробормотал он, когда конвойный увел старика. − Мариночка, я на обед. Устал я что-то…

Неожиданно зазвонил телефон. Следователь снял трубку…

− Моисеев! Срочно к начотдела! У нас ЧП!

− Трубу, что ли, прорвало? − усмехаясь, спросил он.

− Какую ещё трубу, лейтенант?! Товарища Кирова убили! Бегом давай!

− Убили… Надо же… − задумчиво произнес Моисеев, опуская трубку. − Мариночка, обед, похоже, отменяется. Пусти-ка меня к машинке. Я тут допечатаю кое-что…

Несмотря на молодость, лейтенант госбезопасности хорошо знал свое дело. В частности то, что всегда надо оставлять пустое место под текстом протокола. Вдруг надо будет что-нибудь добавить…

− Вот и славно, – улыбнулся он, читая свеженапечатанные строчки. − И ещё одно… − Он быстро стал листать пухлое дело Шехтеля, и наконец вынул из папки листок бумаги. − Вот он! Теперь можно и к начальству!

− Товарищи! Сегодня, в половину пятого, в Смольном от руки подлого убийцы погиб… − майор госбезопасности сделал эффектную паузу, стараясь подчеркнуть свою скорбь, − погиб Первый секретарь Ленинградского Обкома ВКП(б) Сергей Миронович Киров³! Пал на боевом посту, как настоящий коммунист!

Ожидая какой-то реакции на свои слова, майор сделал ещё одну паузу. Но в огромном кабинете Начальника Секретно-Политического Отдела стояла мертвая тишина.

− Но не время сейчас скорбеть! Мы не можем сидеть и ждать, пока подлые враги, несомненно, готовят новый удар! Мы будем мстить! Беспощадно уничтожать всех, кто подготовил и осуществил это немыслимое злодеяние!

Теперь детали! Убийца задержан, он пытался покончить жизнь самоубийством, но пока жив. По горячим следам установлено наличие заговора, и корни этого заговора в нашем городе! Есть мнение, что мы недостаточно решительно боремся с недобитым врагом, проявляем преступное благодушие к контрреволюции, вредителям и прочей нечисти! Так что за работу, товарищи!

Начинаем с семьи преступника. Жена, родители, братья, сестры… Чтобы к утру все были здесь и давали признательные показания!

Сослуживцы за последние десять лет!

Соседи и все прочие!

Ответственным назначается мой заместитель капитан госбезопасности Скворцов! Все отпуска, выходные и командировки отменяются! Выполнять!

Кабинет быстро опустел. Только один человек остался за длинным столом…

− Моисеев! Ты что, оглох? Иди, работай!

− Разрешите доложить! Сегодня в ходе допроса подследственный Шехтель сообщил, что старший лейтенант Смирнов требовал от него признания в убийстве товарища Кирова!

− Ну и что с того?

− В ходе допроса, проходившего три дня назад!

− Чего? − переспросил майор. − Повтори!

− Вот… − Моисеев разложил перед своим начальником бумаги. − Вот протокол сегодняшнего допроса, подписанный подследственным… Он признается в тайной заброске отряда китайских диверсантов в 1921 году на территорию…

− Да на хрен этих китайцев! Дело говори!

− Сегодня подследственный сообщил, что следователь Смирнов в ходе допроса 29 ноября требовал от него признаться в совершении убийства товарища Кирова… Показания Шехтеля подтверждаются его сокамерником Волковым, который является моим осведомителем. В своей записке Волков указывает, что Шехтель во сне говорил, что не хочет убивать…

− Дай сюда! − майор вырвал листок из рук подчиненного. − Ну и показания! Во сне! Ты в своем уме?

− Так точно!

"А ведь он не врет, − неожиданно подумал майор. − Эх, Смирнов, Смирнов…"

− Значит, так. Ты начал, тебе и продолжать! Закрывай дело этого Шехтеля. Прицепишь к нему своего попа, Белянина, и ещё фон Хазена…

− Белогвардейца? Слушаюсь!

− Чтобы к утру всё было готово! Религиозно-белогвардейский заговор с целью убийства товарища Кирова! Детали сам обмозгуешь. Всех по пятьдесят восьмой часть восемь⁴. Всё понял?

− Так точно! А что Смирнов?

− А это, − майор нервно закусил нижнюю губу, − не твоя забота! Кто ещё знает?

− Никто, товарищ майор!

− Вот и хорошо… Так что иди, лейтенант… Сделаешь, как надо, получишь ещё одну шпалу в петлицу⁵…

"Прыткий парень… − подумал майор, глядя на закрывающуюся дверь. − За таким глаз да глаз!"

…Впервые Шехтель чувствовал себя счастливым. Его снова вызвали к этому замечательному молодому лейтенанту, с таким милым местечковым выговором! Господи, спасибо Тебе!

− А у меня для вас хорошая новость! − улыбнулся следователь. − Я подал начальству ходатайство о переводе вас в одиночную камеру! Зачем вам сидеть с этими уголовниками?

− Спасибо! − Шехтель снова расплакался.

− Не обессудьте, я тут уже за вас всё написал, так что просто подпишите вот тут, внизу, − быстро сказал Моисеев. − Если, конечно, не возражаете…

− Нет, что вы, конечно, не возражаю, − Шехтель, не читая, быстро подписал поданный ему лист. − А почему надо в самом низу?

− Там придется ещё несколько подписей собрать… Завхоз должен подписать, кладовщик… Но я с ними сам встречусь, − с той же улыбкой произнес Моисеев. − Вы пока в моем кабинете подождите.

"И взгляд у него такой добрый! − думал Шехтель. − Неужели такие ещё остались?"

И когда через пару часов его повели по мрачной лестнице куда-то вниз, он так же счастливо улыбался…

А следователь Смирнов на следующий день нелепо погиб при переходе улицы. Вроде бы и автомобилей почти не было, и погода была хорошая. Что ж, всякое бывает… Похоронили его с положенными почестями, а семье назначили пенсию. Всего через пару лет с небольшим многие из его коллег, спускаясь в подвал по той же самой мрачной лестнице, позавидовали ему.

Что же до следователя Моисеева, то он просто исчез. Вроде бы его видели на похоронах Смирнова, но потом… Потом он пропал! Искали его, конечно, но не нашли. Жил он одиноко, родни у него не было. Не было и зацепок, чтобы понять, куда он делся. А дальше пошла такая работа, что о нем на некоторое время совсем забыли…

Загадочная история маленькой деревни напрочь затерялась в круговороте грозных событий. И кое для кого это, наверное, стало самым важным событием того страшного декабря 1934 года…

Часть Первая. Спираль Плахина.

Виток первый. Солдат.

Скорый поезд Куйбышев-Новосибирск. Сентябрь 1988 г.

Возвращаясь из отпуска в свою часть, Серега Плахин попал в крайне неприятную ситуацию.

Вот как всё было. Прилетел он из Ленинграда в Уфу, а там добрался до вокзала. Купил билет до своей станции. Надо было ждать три часа, так что сел он в зале ожидания и задремал.

− Парень, ты не из Москвы? − спросил кто-то.

− Нет, я из Ленинграда, − просыпаясь, ответил он.

И увидел подле себя высокого улыбающегося мужика, явно откуда-то с Кавказа. Одет был мужик в джинсовый костюм, который в те времена считался дорогим и престижным.

− Из Ленинграда! Какой красивый город! − искренне обрадовался тот. − Я там был! Ну и как там сейчас?

− Хорошо, − ответил Серега. − Дома всегда хорошо…

− А у меня радость! Сын у меня родился, дома, в Грузии! Я к ним еду! Только поезд ещё не скоро… Идем со мной в ресторан, отметим!

Что-то в душе подсказывало Сереге, что не следует идти с человеком, которого видишь первый раз в жизни. Но тот так искренне улыбается, что обижать его не хочется. Да и ждать ещё долго…

По дороге встретился им ещё и друг грузина. Они о чем-то быстро стали говорить по-своему.

− Я Арчил, а это Гочи, брат мой! − сказал первый. − Мы тут в гостях были, а мне телеграмму прислали! Гочи пока очередь за билетами займет, а мы с тобой посидим!

И снова ничего не насторожило Серегу. В ресторане Арчил заказал сразу много всего; даже и названий таких Серега не знал.

− Вино пьешь? − спросил грузин.

− Нет, мне нельзя! Патруль…

− А я выпью! За сына моего! Чтобы вырос достойным человеком!

Принесли закуски, потом горячее. Серега прежде никогда в ресторане не был, только в столовых. Всё оказалось таким вкусным, что скоро он просто опьянел от съеденного.

Тут подбежал Гочи. Опять грузины заговорили по-своему.

− Арсену звони! Вот двушка тебе! − раздраженно сказал Арчил. − Очередь в кассу подходит, а деньги должен друг подвезти, – объяснил он Сереге. − Только нет его почему-то… Так и очередь пройдет!

Гочи вернулся, сказал по-русски, что у Арсена не отвечают. Арчил тогда и спросил, не даст ли им Серега сто рублей, они купят билеты, а когда друг приедет, они вернут.

Сто рублей тогда − огромные деньги! Месяц можно жить! А если скромно, то и два. Перед отпуском занял Серега у своих сослуживцев, теперь вез обратно. Мать сама на работе занимала у кого-то…

Ну как отказать новым друзьям? Они ведь такие хорошие, веселые!

И только, когда грузины вдвоем убежали ("В кассе надо паспорт самому показывать, но мы скоро!"), Серега что-то заподозрил.

Прошло десять минут, полчаса, час. Уже и самому на поезд пора, а те так и не возвращаются. Хотел уйти, но надо же за стол заплатить! Подозвал официанта, попросил счет.

И остолбенел. Оказывается, наели они на тридцать семь рублей с копейками! Вдвоем всего!

Денег таких у Сереги не было. Десять рублей всего осталось…

Подозвал официанта ещё раз. Спросил разрешения отойти, чтобы найти друзей, которые стоят в очереди за билетами. Только официант не поверил. Привел какого-то хмурого дядьку, тоже кавказца, который сразу сказал:

− Не будем платить − будем милицию звать. Будем платить − всё хорошо будет!

− Так нет у меня… − сказал Серега и заплакал, как ребенок.

Да он в сущности и был ещё ребенок, в свои девятнадцать! Что с того, что ростом метр восемьдесят пять, и сто метров за двенадцать секунд пробегает. Пацан пацаном… И помочь некому, в этом городе у него никого нет!

− Ну что, милицию зовем? − громко сказал официант.

И тут из-за соседнего стола встает человек. Да и не просто человек, а настоящий человек-гора! В коричневой кожаной куртке, каких тогда почти ни у кого не было, да ещё и с золотой цепью чуть ли не в палец толщиной!

− Что к парню пристал, Муртаз? − спросил он. Вроде бы тихо так спросил, а все услышали.

− Всё в порядке, Всеволод Михайлович, всё в порядке, − слащаво улыбнулся дядька, − вот, солдатик платить не хочет…

− И сколько на нем?

− Вот, пожалуйста, тридцать семь семьдесят…

− Ого! Один он, что ли, наел столько?

− Да нет, говорит с друзьями был…

− Что, парень, бросили тебя друзья?

− Да какие они мне друзья, − всхлипнув, ответил Серега. − Грузины какие-то… И деньги у меня забрали.

− Так-так… Грузины, значит… Имена знаешь?

− Арчил. Гочи…

− Арчил Высокий? В джинсе?

− Ну да…

− Ну Арчил, ну крыса! Солдатика кинул! − Человек-гора подошел к дядьке, − а ты, Муртаз, часом, не в доле с ними?

− Нет, что вы, Всеволод Михайлович, что вы! Я же всегда… И на общее дело жертвую… Я ведь с Азербайджана! Что мне какие-то грузины!

− А для меня вы все одно, − процедил Всеволод, доставая бумажник. − Понаехали к нам… Держи! − он швырнул официанту пятидесятирублевую бумажку. − Сдачу парню отдашь!

− Спасибо! − Серега снова пустил слезу. − Я верну! Только адрес мне можно…

− Пустое… Мне можешь не возвращать. Встретишь бедолагу какого-нибудь, вот ему и помоги. Понял?

− Понял! − ошеломленно ответил Серега.

− И ещё… В церковь зайдешь, свечку поставь за Севу Тучина… То есть за раба Божия Всеволода. В церковь то ходишь?

− Так это… Комсомолец же я! Правда, заходил пару раз…

− Ну, значит, ещё раз зайдешь. Только сразу не уходи, хоть постой там чуть-чуть. Пока свечка горит…

− Да, Всеволод Михайлович, спасибо вам! Я побегу?

− Беги, парень, а то ещё и поезд свой упустишь, − добродушно усмехнулся человек-гора, глядя в его спину. − Если бы мне такой, как я сейчас, тогда встретился… Может и вся жизнь бы другая была…

К чести Сереги, не раз и не два ставил он потом свечку за раба Божия Всеволода. И всё хотел встретить его где-нибудь, помочь чем… Только не встречались они больше. А через двадцать с чем-то лет попалась Сереге на каком-то сайте подборка "Самые удивительные надгробные памятники". Там-то он и увидел трехметровую малахитовую глыбу с портретом своего спасителя. В полный рост, в той же куртке, с цепью, с ключами от "БМВ" на пальце. И с датой смерти "1993". Вот как бывает…

В общем, сел Серега на свой поезд, и даже некоторое время был счастлив, полагая, что всё позади. И только через пару остановок вдруг вспомнил, что на нем долг, а отдавать его нечем…

Ну, конечно, можно матери написать, она там найдет ещё денег, пошлет ему. Только не хочется что-то. Зарплата у неё маленькая, накопить никогда ничего не выходит. Да и родственники все у них небогатые. Вариант, конечно, но только на самый крайний случай.

Своей крошечной зарплатой сто рублей никак не наскрести. Советское государство аж восемь рублей платит в месяц старшему стрелку! Целый год надо копить…

В принципе, можно было бы и накопить… Да только уволится Серега через три месяца! А повезет, так и через два. Это вообще не вариант.

Остается только просить того парня подождать, чтобы после дембеля отослать деньги ему домой. Только вряд ли он согласится. Ему тоже осенью увольняться. И сотня эта ему сейчас нужна, а не через полгода. Шинель новую справить, ботинки, шапку новую. Точно не согласится!

О том, чтобы "молодых" напрячь, Серега даже не думал. Не то воспитание. Отбирать деньги у младших нельзя! Это он твердо знал. Чем тогда он будет лучше этих грузин!

Нахлынула жгучая ненависть. Вот ко всем этим, которые понаехали сюда! Зачем они здесь? Сидели бы у себя, в горах! А лучше вообще их всех забомбить! За Берию, за Сталина! За мои сто рублей!

− Вот же сволочи! − процедил он сквозь зубы.

− Кто? − спросил кто-то.

Тут-то и увидел Серега, что он не один сидит в купе общего вагона. Так задумался, что и не заметил соседа своего.

Дед, лет шестидесяти, старый совсем. Серый пиджачок, потертые брюки, кепочка. Армейский вещмешок с каким-то добром на коленях…

− Нет-нет, я не вам, извините, − быстро сказал Серега. − О своем я…

− А что стряслось, солдатик? − усмехнулся дед. Голос у него был хриплый, но какой-то добрый. Располагающий голос, одним словом. − Служба в тягость стала?

…И прорвало Серегу! Вот бывает так, никому: ни матери, ни друзьям не стал бы рассказывать о своей глупости. А случайному попутчику, которому во внуки годится, всё рассказал.

Долгий получился рассказ… Когда закончил, уже и темнеть начало. Хорошо хоть дед попался спокойный, не перебивал, выслушал всё.

− А давай сходим покурим, − предложил дед.

Серега не курил. Спортсмен, во-первых, да и пример отца, что в сорок лет сгорел от рака горла, поспособствовал. Но пошёл, что называется, за компанию.

…Звали деда Юрий Данилыч.

− Ты, главное, не унывай, Серега, − говорил он. − Деньги − дело наживное! Сегодня есть, завтра нет, а послезавтра окажется, что они тебе уже и не нужны! Я вот в твои годы на заводе почти задаром работал, по четырнадцать часов. Когда на фронт забрали, только и выспался…

Оказывается, дед ещё и воевал. Правда, только один год, последний год войны.

− Вот идем мы за немцем, а вокруг живого места нет, всё порушено. Люди меж тем радостные, что хоть живые остались, улыбаются нам! А ты денег жалеешь…

Заболтались они в тамбуре, а когда вернулись в свое купе…

Ветер гуляет по вагону, а на том месте, где сидел Серега, лежит здоровенный булыжник. Хулиганы какие-то бросили в поезд… Там, где Серегина голова была, огромная дыра в стекле. Если бы курить не пошли, снес бы камень голову парню напрочь. Ещё и осколками бы поранил.

Проводница сонная рядом стоит, трет виски руками.

− Вот, − говорит, − камушек прилетел! Кто тут сидел, мальчики?

Серега ответил, что он.

− В рубашке ты родился, солдатик! − улыбнулась проводница.

− Спасибо вам, Юрий Данилыч, − сказал Серега. − Вот, курение иногда и продлевает жизнь, оказывается!

А Юрий Данилыч бледный весь, сидит и трясется.

− Вы как, дедушка? − спросил солдат.

− Камушек… Прилетел-таки камушек… − только и повторял дед.

Проводница принесла старый ватник, заткнула дыру. Потом пришел какой-то мужик в форме, наверное, начальник поезда, составили акт о повреждении. Стекла с пола смели. А Серега с дедом в соседнее купе пересели, оно пустое было.

− Вот, значит, как… Прилетел камушек… − шептал Юрий Данилыч. Потом свой вещмешок развязал, достал флягу, хорошо из неё отхлебнул, предложил Сереге. Тот отказался.

− С перегаром меня сразу на губу отправят, − оправдывался парень. − Извините…

Дед ещё раз отхлебнул.

− Ну вот, парень, ты мне рассказал свое, теперь я тебе кое-что расскажу! Только не подумай, что я для тебя сказку сочиняю. Стар я для сказок…