Ей было не занимать энергии. В 15-ть закончившая школу с медалью, эта девчонка в 18-ть выпустилась магистром из новомодного Сколтеха, и в 2020 году уже не знала, чем себя занять, чтобы не наскучило. Это немногие её друзья, а где их много-то умных то таких было взять, звали её Айдой за неугомонность и частое «Айда за мной!». Родители айкали, совсем не употребляя ими же вписанное в метрику при рождении и перекочевавшее в паспорт «Азия». Это папка, тот ещё заумный чудак и рюкзачник, зафанатевший в молодости от книжки Олжаса Сулейменова «Аз и Я», уговорил таки мамулю. И хоть родители были типичными русаками, дочкино имя всякий раз икалось Айке исканиями Востока в себе и другими в ней.

Вся маленькая жизнь её стала восхождением к недостижимому. В учёбе, спорте, приключениях, чувствах. На беду свою, выросла она красоткой, точёной и тугой с нужными округлостями, фиалкоглазой русовлаской. Той самой, что и коня на скаку, и в горящую избу. Ох и стлались за ней парни. И наглостью, и скромностью пытались брать. Да никак, её планка только росла. И дружбу с ней считали бы счастьем, да счастье такое лишь двум досталось, да и то, без шансов на интим. Собственно за то и досталось, а ещё за незаурядные таланты, да за совесть. Девкам же итого, не довелось, не ровня.

Ох и несло же Айку. Во всех авантюрах бы разом, да не раздробиться. Словно чувствовала, что времени мало, пыталась успеть всюду, где предвкушала откровений. С толстенной косой до поясницы, знающая себе цену, эта гордячка выматывала друзей, или попавшихся под руку воздыхателей набегами на маргинальные тусы. По нескольку таких за сутки. На лекции чудиков, на игры от маститых, на воркшопы и хакатоны. Благо денег не имела, и иметь не нуждалась. Родители ещё одевали в простецкое. Ведь истинной красоте наряды в тягость, а среди умных понты грех. Да и поклонники не позволяли, платить. Друзья же умели зарабатывать, и опекали подругу без претензий, в радость. Позволяя себе возить её по миру.

Круглая краснодипломница, распространяла она теперь округ себя ненависть к формальному образованию, считая его бесполезным. Ибо, как доказывала она, знания ушли за границы школ и университетов, оставив там лишь бледные и тающие следы. Знать в XXI веке, что дышать, стало уже просто, и жизненно необходимо. Ибо теперь знания были всюду, стоило их лишь возжелать, по потребности. У неё получалось, доказывать. Возможно, доказательная миссия среди прочего бросала её в псевдонаучные, или как ей больше нравилось считать, метафизические течения. В альтернативную историю, в опровержение законов термодинамики, в поиски бога. В общем, во все тяжкие, кроме астрологий, экзорцизма и прочих экзистенциальных и эсхатологических культов и сект. Просто под метафизикой Ая чла всё, что «за физикой», т.е. ещё не познанное и не признанное. Она и к трансгуманистам то причла себя по этой же причине, допустив, что они вырываются из сфер истинного, т.е. утверждённого.

Она истаптывала кроссовки в месяц, предпочитая ходить и бегать чинной езде. И бесчинствующей тоже, хотя казалось бы, при её то характере. Сколько понторезов притормаживало на своих монстрах рядом, и умывалось. Сколькие обещали их ей подарить, зря. Пару раз её спасали лишь навыки боевого самбо, но принципов такие передряги не низвергли. Впрочем, и времена уже стали не те. Настоящих блудных и диких осталось в Москве немного, а за Москву Айду всегда кто-то сопровождал.

Айда не знала страха. Несколько изящных шрамов на видных местах демонстрировали это. Были ли они на скрытых, наверное наверняка. Зная на опыте эту свою неуёмность в рисках, Айка сдерживала себя за счёт потрёпанных экстремов. Например, вместо гоночных болидов гоняла на раздолбанных «жигулях», но не по трекам, а по пересечённой местности. Так ведь безопаснее, правда? И наоборот, если садилась на велосипед, то трековый. Прыжки с парашютом не считаются, ибо на крыле чего бы и не летать, не то, что на дельтаплане. Хотела было сесть за штурвал самолёта. Ведь вертолёты опаснее.

Азия училась мечтать. Чиканутой умнице до диплома это было лишним. А после открылись чакры, и окружающее стало тесным. Только без сентиментов про суженого, деток, домик у моря и всякое такое, фу! Разве не интересно помечтать о будущем, о ещё не открытом, инновационном, уникальном и удивительном. Там, за горизонтами. Она возненавидела антиутопии. Это модное засилье кошмаров отвадило её от кино и книг ещё в универе. Там было много антимечтателей, вещавших катаклизмы, катарсис (покаятельный всечеловеческий экстаз) и апокалипсис, но у неё даже искусственный интеллект и роботы не вызывали опасений. Из любимых, и чуть ли не последних из читанных ею взапой уже после выпуска, стали «Люди как Боги» Уэллса и Снегова. В них была красота утопий. Там было место месту, которого нет. Уместное времени и взглядам своих времен. Ей тоже хотелось написать свою картину лучшего из миров. Без розовых слюней, без наивных пастелей. Однако, мечтам мешала обещанная сингулярность. Представить, что лет через 30-ть всему привычному придёт каюк, а необычное зафонтанирует повсеместно, и с жуткой частотой, было сложно. Хотя утешало то, что к тем временам она станет уже старухой, и всё происходящее будет безразличным. Хотя…, обещают же, что жить придётся до 120-ти, а это даже не половина до сингулярности. И как тогда жить? Старухой ещё лет 70-т? Она пыталась записаться переселенкой на Марс, но друзья, покрутив у висков, денег на такую авантюру не наскребли, и отказали. При этом пояснив, что в одну сторону не отпустят, а вместе с ней не полетят, и пусть Маск летит туда сам. Она, впрочем, суицидальным синдромом не страдала, и сдалась с радостью, переключившись на способы преодоления старения. Мечтание Ая пыталась превратить в проектные упражнения, изобретая методы, и быстро свела их лоскутки к утопизму. Русские космисты ей в этом сильно помогли.

Айка искала себя. Примеривала многие профессии и никак не находила в них способ заниматься чем хочется. Потому помогала везде, где интересно, просто так. За что ей иногда платили, не по просьбе, а по совести, ибо идеи плескали из неё через край. Её звали в стартапы, ведь Сколково стал ей как дом родной, и в его сообществах она слыла признанной активисткой. Но посвящать себя проектам была не готова. Не умела концентрироваться. Увлекалась часто, остывала быстро. Да и толку в стартапах не видела, ибо не верила, что в российской действительности можно взлететь, а иной себе не представляла.

Не любила дни рождения, ибо они приближали старость. Но настояниям родителей отпраздновать 20-тилетие на даче уступила. Только в узком кругу, плюс верные и только. Дачка, строенная папкой, была мала и для троих, потому друзей поселили в баньку, а заодно и помыться. Дата была и правда занятная. Азия родилась 20.02 2002 года, и это число 20022002 её завораживало, а маму-то как впечатляло! И вот настало 20022022. Как тут не согласишься отметить?

Заехали в ночь. В 02 часа 02 минуты отметили маминым тостом начало празднования, проспались, и завтрак растянули на целый день в умничаниях о будущем. Папка разошёлся, друзья поддакивали, мамуля умилялась, а Aйка изоспорилась со всеми, отстаивая оптимизм. Она то и дело хваталась за ноут и искала, искала признаки лучшего в наступавшем страшном. В очередном запале увидела странное сообщение в почте от себя себе, и запомнив прочитать потом, продолжила споры упоённо, румянясь щеками, распаренная умствованием. Задорно. Уморились раньше всех друзья, и пошли в баню. Мамуля устелила у камина себе, а папка неугомонно полез в подвал чудачить свои идеи в воплощениях. Ая же, наполнив ванну, улеглась читать свой «пейджер», и предпочла почте новости о будущем.

Новостей было много.

Письмо себе

«Здравствуй Я! Та, которая до. Возможно ты никогда не прочтёшь этот дневник, адресованный только тебе, или мне тогда. Недавно наши умники возомнили, что можно отправлять послания в прошлое. И я задумалась над прожитым, и прежде всего над упущенным в прошлом, тогда. Для тебя же это возможно станет повестью о будущем, столь желанном тобой, но не прожитом прямо, а прерванном настолько, что мечты твои туда не долетели. Мне сейчас кажется, что если ты и прочитаешь то, что писала я несколько лет, то прожитое мной с тобой уже не случится, и сам факт прочтения тобою может стать тем самым взмахом крыла бабочки, который изменит всё, и меня тогда не станет. Но этот парадокс, описанный и очевидно доказанный, казалось бы исключая написанное мною и отправленное тебе, имеет все шансы случиться, и даже если меня не станет, ты всё же прочтёшь моё послание.

Итак, надеюсь, что я достаточно заинтриговала тебя, чтобы, зная твою непоседливость, понудить всё-таки успеть прочитать всё до конца за то краткое время, которое у тебя есть. Ведь ты умеешь читать быстро.

Мне до сих пор страшно тебе и себе произнести неизбежное, поэтому я, покопавшись в музее Земли, нашла письмо наших верных. И ты, прочитав его, поймёшь, и надеюсь примешь вероятное лучше, чем от меня. Ведь за ним перед тобой встанет выбор, решение в котором станет непростым, а за неимением времени ужасным. Ибо признать и принять решение на твоём месте я тогда вряд ли смогла бы, зная то, что тебе предстоит прочесть. Но ты можешь остановиться раньше, и решение своё принять не читая вперёд. Только на основании следующего письма тебе. За которым будет моя исповедь, и она длинна, возможно настолько, что дочитывать её тебе уже покажется некогда.

И я не могу настаивать. Только предупреждаю, что всё это не шутка твоих гениев дружбы. И ты знаешь, что такое не могли написать наши родители. Это не розыгрыш, и не подарок тебе на юбилей (хотя как знать, может и подарок, только от меня тебе, или точнее, от тебя тебе!). Мне сложно писать так же последовательно и логично как принято у вас. Мы уже мыслим иначе. Пришлось многое вспоминать, искать как это было, и почему было так. Память, несмотря на воссоздание, не оставила мне чётких ощущений твоего состояния и времени, в котором ты.

Я очень люблю тебя себя ту, то есть эту. У неё, т.е. тебя (извини, что путаюсь) ещё есть и другое будущее, и лучшее ли оно, судить тебе. Перед выбором, надеюсь.

Впрочем, напрасно я медлю. Ведь время твоё убегает. Но и не медлить не могу, извини, страшно.

Читай же, и решай.

Сестрёнке

Мы верим! Иначе зачем всё.

Если бы мужчины рыдали, было бы больше морей. Но нам нельзя. Но если бы ты ожила, вот сейчас, прямо сейчас, когда это кажется ещё возможным, хотя и невероятным, поверь, мы бы взревели хором, на радостный взрыд. И заставили бы тебя рыдать вместе с нами. Чтобы принять то, что произошло, как ужасный факт счастья выжившей.

Мы не спали уже, когда случился взрыв. На природе спится быстро. И сидя за послеполуночным кофе, как часто с тобой :), мы были осыпаны бьющимся стеклом раньше, чем услышали взрыв. Потребовалось немного времени, чтобы оглушённые, мы приползли из покосившейся бани к тому, что было вашим домом. Пожар только разгорался, но понять, как и где вас искать, было невозможно. Папа твой строил дом тогда, когда ничего не было, и он рухнул разнообразно, хаотически, где-то большими частями, а в остальном рассыпавшись почти в пыль. Кирпич первого этажа стал похож на песок, и несколько плит перекрытия упали почти без повреждений. Второй же этаж над ними стал ворохом из досок и кровли, который загорелся быстро и быстро сгорел. Ты же помнишь, как было холодно, но к дому в той стороне, где оказалась ты, подступиться быстро стало невозможно.

К приезду пожарных всё уже выгорело, а мы, чёрные как черти от копоти, растаскивали уголья и каменья на месте гостиной, где, как полагали, ты спала, как любила, у камина. Туда тоже рухнула плита, и под ней россыпью разложился камин, но благодаря ему оставался зазор, в который мы и пытались проникнуть. Оказалось, что там твоя мама. И она была мертва. Мы потеряли много времени. И когда пожарные, или соседи, добыли кран, день уже задохнулся, и ванна, открывшаяся из под медленно поднимаемой плиты, казалась расплющенной, ибо пробила пол в подвал благодаря ужасному бетону, который папа твой заливал сам из краденого цемента. Поэтому к ванной подошли не сразу, да и заглянув в неё мы не поверили, что ты жива! Ведь вместо воды ванна была заполнена пеплом, и только рельеф твоей головы дал о тебе знать. Как хорошо, что твой отец хотя бы ванную достал чугунную, и она выдержала детонацию и удар плиты.

Мы доставали тебя сами, укрывали и обматывали своими куртками, и пепел забивал глаза и мешал дышать. В морге, уложив тебя на стол, и обмывая, сквозь слёзы (это от пепла, не верь) мы любовались твоей красотой в последний раз. Ведь такой, обнажённой, никто из нас тебя не видел, а пепел к тому же создал на теле твоём неотмываемый узор, ещё более подчёркивающий твои формы. Нам казалось раньше, что как настоящие друзья, вожделеть тебя не хотим, но тут признались друг другу, что каждый осознал в этот момент, что хотел бы тебя без остатка, навсегда, на всю оставшуюся жизнь, и лишь из уважения друг к другу мы не позволяли себе мечтать.

И вот, когда уже пора было отдать тебя анатому, из чуть приоткрытого рта твоего вдруг вылетело облачко пепла. И чуть погодя ещё раз!

В реанимации нам говорили, что это невозможно, и выжить никому ещё при таких обстоятельствах не удавалось. Твоё дыхание удалось как-то восстановить, но все попытки вентиляции лёгких не оставили надежд на восстановление полноценного дыхания, и твой организм очевидно угасал. Врачи готовы были констатировать твою смерть, а так как никого ближе, чем мы, у тебя не осталось (папа был в эпицентре взрыва газового баллона, и похоронили немногое), нам предложили принять решение о прекращении вентилирования лёгких и стимулирования сердечной деятельности, т.к. по мнению консилиума, мозг твой умер.

Доктор, дежуривший с нами, высказал гипотезу, что в момент взрыва ты спала, и мозг во время глубокой фазы сна просто отключил тебя мгновенно в кому. Т.е. ты почти не дышала, когда всё горело вокруг. А горело очень быстро, и кислород прорвался раньше, чем твои лёгкие окончательно забило пеплом.

Но мы не верим. И благо вспомнили о твоей воле. И благо, быстро дозвонились до Данилы. А он оказался скор, и уже через час мы передали тебя крионистам.

Мы не можем поверить в твою смерть, и верим теперь (извини, что не верили тогда, когда ты, как казалось шутки ради, подписывала договор о замораживании в случае окончательной угрозы смерти), что ты вернешься к жизни в лучшем, так желанном тобой мире!

Мы этого очень хотим, и страшно жалеем, что не будем с тобой в это время. Или будем? Кто знает теперь, после подписания договоров и нами? Но пока нам предстоит жить без тебя, и как сможем, за тебя. Нам много надо сделать, чтобы оправдать нашу дружбу с тобой. Чтобы ты, проснувшись однажды, узнала и гордилась сделанным нами за троих. Мы обещаем.

22.02.2022

Верные твои верящие.

Завещание

Я, Ведун (Олег Правдин), 1999 г.р., в здравом уме выражаю свою, и товарища моего Тенгри (Кайчи Кара-Могол, 2000 – 2088 гг.) в здравом уме завещавшего мне это, нашу последнюю волю:

– Передать наши и Азии Богатырёвой криотела в полное распоряжение События по регенерации жизни.

– В случае готовности События к разморозке наших криотел, сделать это в обратной порядку заморозки последовательности.

20.02.2101 г.

P.S. Aйда, извини, что выглядим не так, как ты привыкла;)

Признание

Я и Я. Та жизнь, которой я успела пожить на Земле, была прекрасна, но видится мне как-то со стороны, словно я жила рядом с той девочкой и девушкой.

Прости, но не отпускает, сколько живу после, чувство, что я и ты, или я и я до, – разные люди. Словно я, невидимая, присутствовала не только всегда и непосредственно рядом с твоей жизнью, но и видела всё не твоими глазами. Так в твоём веке описывали отделившиеся души. Которые видели своё тело, наблюдали за умиранием извне. Ты была превосходна в той степени, в которой человек способен восхищаться собой, не нарциссически, упаси тебя Бог (какое странное для моего времени выражение), а за достигнутое, преодоленное, превзойденное. Ты не давала слабины ни себе ни другим. Во что бы это твоё упорство вылилось (с трудом вспомнила этот оборот речи), судить сложно, но зная об обошедшем тебя стороной будущем, кажется мне, что ты смогла бы сделать немало. Женщины тогда набирали силу. Так что ты молодица!

Сожалею же я о том, что не познала ты там любви. Той, земной, легендарной для нас. Наверное у нас она другая, и мне очень хотелось бы сравнить.

Спасибо твоим друзьям! Они не дают мне покоя. Ты ведь даже представить себе не могла, хотя казалось, знала их как себя, что они будут столь благородны, и посвятят себя тебе. И мне, конечно, хотя и не узнают об этом.

Я живу этой двойственностью, вопросами, которые некому задать, кроме как тебе же. Я стараюсь всегда быть достойной тебя, но здесь у меня было не так много возможностей, хотя тебе возможно показалось бы, что я лгу, и не сознаю счастья, доставшегося через ничтожный шанс, которое досталось не тебе. Ведь мечты, которые ты так упорядочивала, и логизировала (или это неправильное слово?) я восприняла если и не как должное, то как разочаровавшее своей величественной простотой. Обыденностью, что ли. И мне эта Вселенная кажется теперь банальностью, за рамками которой кое-что уже понятно, и это окошко из мироздания пугает возможной ложностью миссии, невольной участницей которой я оказалась.

Поэтому я так безмерно люблю тебя ту. Мечтавшую, любознательную, наивную умницу, жившую будущим, презиравшую настоящее, уважавшую оболганное прошлое. И нет слов, таланта, чтобы эту любовь мою описать, сжиться с ней, растворить её в себе, признать своё право на неё и на тебя.

И наконец, я завидую тебе безмерно! У тебя будущего было больше, чем мне досталось. Твоя жизнь была в праматери всего, а я уже туда не попала. То, что казалось тебе смертной скукой, представляется мне теперь раем! Хотя ты бы со мной не согласилась, ибо из вашего времени нынешний обитаемый мир показался бы чудом :) (кажется этот символ был у вас популярен).

Хочется и хочется тебе признаваться в чувствах, пережитых к тебе за многие годы. Их было много, разных, и в оттенках каждого. Я и злилась, и недоумевала. Не взятому тобой там, для меня. Поэтому я так многого не знаю, и не смогла найти несмотря на огромный объём доступных знаний. Я грустила о детстве, которого ты недобрала, так увлекаясь познанием. Ты лепила себя, обделяя в чувствах. Ты недолюбила родителей, как ни старались они питать тебя своей любовью. Ты не додала благодарности и уважения друзьям (чёрт бы с другими), и два этих человека переживали твою чёрствость до конца жизни, полагая, что просто не успели принять то, что ты подразумевала (обманываться были рады). А ведь знаю же я, что ни о чем таком, ответственном, ты и не помышляла. Просто жила, как умела, не видела ничего очевидного рядом. Дура дурой! Не правда ли?

А теперь Айда, айда же! Туда, куда не посмела и не поспела домечтать!

Бесплатный фрагмент закончился. Хотите читать дальше?

Планида. Панхомоспермическая космологема

Айда!

Письмо себе

Сестрёнке

Завещание

Признание

С этой книгой читают