Не только детектив

© Литвинов С.В., 2020

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2020

* * *

Предисловие

Уважаемая публика знает меня как мужскую часть литературно-криминального дуэта «Анна и Сергей Литвиновы».

Да, это была, конечно, блестящая идея (справедливости ради – пришедшая в голову моей родной и любимой сестре Ане): объединиться в творческий тандем. Порукой тому, что задумка оказалась удачной, стали опубликованные за двадцать лет совместной работы более чем семьдесят романов, вышедших суммарным тиражом свыше одиннадцати миллионов экземпляров.

Но помимо коллективного творчества каждый из нас писал (и пишет) что-то соло. Я настрочил, наверное, больше просто потому, что старше моей замечательной сестры и соавтора на одиннадцать лет. И до того, как мы стартовали вместе, уже имел кое-какую писательскую и журналистскую биографию.

Перечитав сейчас рассказы и очерки, написанные единолично, я счел, что они могут стать интересными для широкого, что называется, круга читателей. И не только в силу органически присущих им (скромно скажем) литературных достоинств. Ведь, взятые вместе, они представляют собой своего рода памятник времени, в котором мы жили.

В самом деле! Первый рассказ, включенный в сборник, был написан в 1978 году. Тогда Брежневу как раз вручили орден «Победа», на экраны вышел фильм «Мимино», а Карпов играл матч за звание шахматного чемпиона с «перебежчиком» Корчным. Разумеется, приметы тех баснословных годов в том романтическом и ироничном рассказике «Сказка про крокодила» отразились. Так же как время оставило свой отблеск на всех публикуемых здесь вещах.

Рассказы и очерки, вошедшие в книгу, последовательно отражают все четыре эпохи, которые мне, совместно со многими из вас, довелось прожить: Застой, Перестройку, Девяностые и нынешнюю Стабилизацию (называемую иными злыми языками Стабилизец).

Поэтому в книге – четыре раздела. Но не только – согласно временам, в которых вещи писались. Еще и – по жанрам.

Я входил – а точнее сказать, протыривался или проскальзывал – в советскую литературу двадцатилетним мальчиком. И тогда – об этом знали все сведущие и, без зазрения, учили новичков – легче всего проходили в печать, через заслоны редакторов и цензуры, юмористические, иронические вещи. Во всех без исключения газетах и журналах существовал «отдел сатиры и юмора». Даже в «Советской торговле», «Советском шахтере» и «Лесной промышленности». Наиболее известный – «Клуб 12 стульев» в «Литературной газете». На самых высоких позициях стоял так называемый «журнал политической сатиры» – «Крокодил». Весь СССР утром в воскресенье слушал передачу отдела сатиры и юмора Всесоюзного радио «С добрым утром!», а по будням по «Маяку» – «Опять двадцать пять».

Признаться, сатиры во всей тогдашней продукции многочисленных отделов сатиры (и юмора) встречалось маловато. Изо всех стволов палили (как и сейчас) в основном по американским империалистам. А по части внутренних недостатков – узок оставался круг разрешенных тем. К печати, например, не допускались даже такие словосочетания, как «бутерброд с колбасой», или «с сыром», или даже «с маслом» (надо было с «килькой», чтобы не дразнить измученное нехватками народонаселение). Нельзя было героя юморески назвать Леней – чтоб не было аллюзий и контаминаций с царствующей особой… И тому подобное. Однако в дозволенных пределах – юмор, ирония, зубоскальство процветали пышным цветом.

По счастью, мне легко и счастливо давались ироническая интонация и сам жанр короткой, парадоксальной истории с неожиданной концовкой. Рассказы и рассказики, вылетавшие из-под моего пера в начале восьмидесятых, вдруг стали много и бурно публиковать. Они выходили и в том самом «Крокодиле», и в вышеупомянутом «Клубе 12 стульев», и в «Московском комсомольце». Но более всех – в «Студенческом меридиане», где существовал один из самых ярких и вольнолюбивых юмористических разделов, возглавляемый Владимиром Слуцким. Поэтому практически все рассказы, представленные в первой части настоящей книги, появлялись на страницах советской партийной (а потом антисоветской и антипартийной) печати.

Иное дело – рассказы/повести/романы серьезные. Их новичку протащить в печать в позднем Союзе представлялось практически невозможным. На страницах журналов и книг царил невозможный, ходульный советизм. Те, кто пробивался из настоящих авторов (Аксенов, Астафьев, Распутин, Белов, Стругацкие, Катаев, Искандер…), делали это с болью и кровью. Если пробивались, конечно. Я был не классикам чета. Хотя тогдашние запреты сейчас кажутся просто смешными. И недалекими. Вот вы прочтете здесь рассказ «В траве сидел кузнечик», который я написал в 1980 году. Кому я только его тогда не показывал, каким только писателям, редакторам, руководителям литературных студий и объединений, в какие только редакции не стучался. Но звучал единодушный вердикт: «Рассказ хороший, и даже очень, но его никто не напечатает». Почему? Вы сами удивитесь: что там, спрашивается, такого страшного-антисоветского? Да ничего, кроме ощущения безнадеги от всеобщей фальши и лицемерия – особенно, наверное, неприемлемого ответственным редакторам оттого, что герои истории (как и автор) совсем юны. Поэтому так и долежал рассказ в столе до нынешних времен. Его, как и несколько других серьезных вещей, написанных в советские годы, я публикую здесь впервые. (Для остальных – еще не подошло время.)

Девяностые годы – пора, когда всем нам потребовалось выживать. Но те времена ознаменовались удивительно свободной, распрямленной и раскованной журналистикой (невиданной в нашем Отечестве ни до, ни после). И я счастлив, что в девяностые имел право и возможность писать и публиковаться легко и открыто. Волею судеб я трудился тогда в журнале «Смена», который был популярен в застой, приумножил число читателей в перестройку – а в девяностые боролся, вместе со всей страной, за достойную и счастливую жизнь, не опускаясь при этом до злобной политики или разнузданной сексухи. Какие-то вещи, написанные в те годы, устарели, какие-то – носили слишком утилитарный характер. Однако несколько очерков, на мой скромный взгляд, не состарились. Их я тоже отобрал для данной книги и предлагаю вам на суд.

Тут ведь еще какая интересная штука! И первый из жанров, представленных здесь, – короткие юмористические, иронические рассказы, и последний – очерки, большей частью путевые, – оба они нынче практически умерли. Или, скажем точнее, впали в анабиоз. Жанры эти почти не представлены сейчас на страницах российской печати – тем, возможно, будет интереснее, когда и если они оживут. И в этом смысле – как памятник ушедшим формам – прочитать вышесказанные рассказы и очерки будет, надеюсь, поучительно.

И наконец, в нынешние времена – несмотря на то, что мы с моей великолепной сестрой и соавтором Аней плотно заняты своим непосредственным делом: пишем для вас остросюжетные романы/рассказы/повести, – нам все-таки удается каждому создавать кое-что, отдельное от другого. Это – и заметки в фейсбуке, и дзен-канал, что ведет Аня. Это – и рассказы (в основном мемуарного – или псевдомемуарного – характера), которые я написал для различных сборников, выходивших в издательстве «Эксмо». Их я тоже предлагаю вам на суд.

И в заключение вступительного слова хотелось бы отдать должное тем, без которых не состоялась бы эта книга – а я не состоялся бы как автор. Хочу поблагодарить всех моих редакторов – и ныне здравствующих, и безвременно ушедших.

Это – Гоги Мухранович Надарейшвили, который взялся пестовать меня, семнадцатилетнего мальчика, в газете «Лесная промышленность». Мои редакторы – из того же издания – Вадим Дмитриевич Соколов и Юрий Максимович Некрасов (которых, к сожалению, уже нет среди нас).

Это – Владимир Слуцкий, который самый первый мой рассказ (ту самую «Сказку про крокодила») напечатал в «Студенческом меридиане» и потом взял для публикации еще много, много моих историй. Это – Михаил Казовский, который придумал «Крокодильский лицей» и долго вел его. Дмитрий Иванов и Владимир Трифонов (оба, к сожалению, почившие), что стали моими наставниками в этом «Лицее».

В журнале «Смена» меня пестовали Владимир Анисимов и Валерий Гуринович (оба, они, увы, предстали перед Господом в достаточно молодом возрасте, в те самые девяностые). Глубоко благодарен я также главному редактору «Смены» (который руководит журналом до сих пор!) Михаилу Григорьевичу Кизилову.

Хочу также выразить глубочайшую признательность – коллегам, которые подали идеи и для очерков последних лет, и для этой книги: Ольге Аминовой, Анне Антоновой, Ирине Архаровой. Спасибо нашей (с Аней Литвиновой) постоянному редактору Анне Гедымин.

И наконец, низкий поклон двум очень разным прекрасным женщинам, каждая из которых, своим образом и в своем стиле, держит меня на плаву, помогает, пестует, заботится, вдохновляет: моей сестре и соавтору Анне и моей верной и многолетней супруге Светлане.

Спасибо всем, мои дорогие.

I. Отдел сатиры и юмора

I.I. Застой

Сказка про крокодила

Толик снял трубку, набрал номер. Гудков не было, но через шорох эфира стали слышны голоса: телефонная станция подключила его к постороннему разговору.

Говорили юноша и девушка. Они явно были не знакомы. Он убеждал ее в необходимости свидания с ним. Он говорил, что срочно уезжает в Африку и что ему не на кого оставить любимого крокодила Тошу. Она отнекивалась, но потом напор и бархатность его голоса победили, и они уговорились встретиться завтра в пять у афиши кинотеатров, как раз возле метро, где жил Толик. Юношу с бархатным голосом звали Саша, а девушку – Лена.

Толик грустно повесил трубку. Он знал этот способ знакомства. Так обычно знакомились мускулистые, джинсовые, самоуверенные парни. Они добывали телефоны хорошеньких девушек и настойчиво выясняли, работает ли баня, или предлагали купить крокодила.

А Толик не умел знакомиться с девушками по телефону. На улице он тоже никогда не знакомился. Однажды он повстречался в ресторане с женщиной лет тридцати и проводил ее до электрички. Этот факт он всегда вспоминал с гордостью.

А вообще Толик был умен, неуклюж и застенчив.

И с грустными мыслями о предстоящем завтра совсем другим людям свидании он улегся спать в своей молодой холостяцкой квартире.

А назавтра был ароматный и свежий весенний день. Все таяло, звенело, брызгало, светилось. Люди куда-то спешили, веселились, обдавая других своею веселостью.

И неожиданно для себя в половине пятого Толик вышел из дому и направился к метро. Ноги сами несли его.

Он остановился у афиши. Людей не было. Угол ее отклеился и хлопал на ветру, показывая коричневую клееную изнанку.

– Так где ваш крокодил? – услышал Толик и оглянулся. Спрашивала девушка, она смотрела на него весело и открыто.

Чувство радости и свободы, казалось, волнами исходило от нее.

– Он со мной, в портфеле, – неожиданно выпалил Толик и смутился. Она улыбнулась, и Толику вдруг стало легко и свободно. – Знаете что? Крокодилу ежедневно надо гулять. По два часа. Давайте его прогуляем? – Он сказал это неожиданно для себя и смутился.

– Идет, – весело согласилась девушка.

Толик вдруг взял ее под руку. Для него это был подвиг.

– А ошейник у вас есть?

– У меня? – с ужасом спросил Толик.

– У него, – засмеялась она, показывая на портфель.

– Нет. Ему не нужен ошейник. Я прорезал для него дырочки. Он дышит, – серьезно сказал Толик.

– Бе-дный, – ласково протянула она, – ему там жарко.

– Отнюдь. Тоша очень неприхотливый. Кушает мало, спит у меня в ногах…

– Брр.

– …Единственная забота – раз в две недели купать его и натирать «Пемоксолью». А то он потеряет естественную зеленую окраску.

Она рассмеялась:

– А вы-то сам кто такой? По Африкам разъезжает… У-уу…

– О, я чр-резвычайно известный человек. Играю на кларнете в битгруппе ЖЭКа. Изучаю языки хинди и суахили. Постоянно самосовершенствуюсь. Читаю по ролям Гомера и Марио Варгаса Льосу… Зовут меня, кстати, Толик. То есть нет, Саша.

Она внимательно посмотрела на него. Толик испугался разоблачения и быстро спросил:

– А вы? Расскажите мне о себе…

Было темно, когда они подошли к ее подъезду. Только по гаснущим окнам многоэтажек можно было понять, что уже совсем поздно. В подъезде горел желтый казенный свет и было тихо, только подвывал на этажах лифт, в котором ездили уборщицы – мыли лестницу.

Ее легкая рука лежала в его руке.

– До свиданья, – шепотом сказала она.

– Постойте, – сказал он и наклонился к ней. Их горячие лица соприкоснулись.

– Не уходи, – как в бреду шепнул он.

Она обхватила его руки.

– Поздно… Пора. Мама… Меня ждет мама… Нет, не уходи. Иди сюда.

– Ми-лая…

Они стояли, обжигаясь друг другом, у холодной подъездной стены. Они не замечали, как проходило время.

Потом она сняла руки с его плеч, жаркая, растрепанная, запрыгнула на ступеньку и, покачавшись на одной ножке, сказала:

– Ты знаешь, я не Лена. Только ты не теряй свою естественную зеленую окраску. Я случайно подслушала ваш разговор с настоящей Леной. Телефонная станция, верно, ошиблась… И я пришла. Посмотреть на вас… Я побежала. Пока.

Он не успел шагнуть к ней, когда она, поцеловав его, угловатыми движениями взбежала на ступеньки, а потом еще выше, на второй этаж.

Ее шаги гулко отражались в подъезде, потом звонок, голоса, и хлопнула дверь.

Толик вышел на улицу. Холодный воздух. Его лицо горело от ее губ.

Прохожих не было.

Когда Толик проходил мимо афиши, где они встретились, там стоял одиноко парень. Высокий, мускулистый, бархатный, он печально держал хрустящий букет гвоздик.

Толик подошел к нему и сочувственно спросил:

– Что, не пришла?

Парень горько покачал головой.

– А как же с крокодилом?

– Подохнет, очевидно, – серьезно и скорбно ответил парень.

1978

Тест

После ужина мужчины перешли в гостиную. Кофе, сигареты, расстегнуты пиджаки, полураспущены галстуки.

Дима сразу же заговорил о женщинах.

– Благородные сеньоры, не желаете ли вы услышать новую теорию, как надо выбирать себе невесту? – спросил он, откидываясь в креслах. – Маленький такой тестик.

– Желаем, – сказал Леха.

– Давай, давай!.. – завопили все.

– Это очень просто. Никаких затрат. После знакомства вы приводите ее в незнакомую обстановку. Лучше к себе домой. И наблюдаете за ней. Весьма осторожно. И делаете выводы.

Бросится к зеркалу – значит, ветреница, считает себя красавицей. Пойдет на кухню – домовита, хорошо готовит. Начнет смахивать пыль, наводить порядок – хозяйственна, чистоплотна. Станет разглядывать ваши бумаги на столе – любопытна. Пойдет к книжным полкам – умна, начитанна, интеллектуальна… Ну и так далее. Простейший тест.

– Ну, и свою Катю ты выбирал по тому же принпипу? – сразу спросил чрезвычайно заинтересовавшийся Миша.

– Да, конечно.

– И что же она стала делать?

Дима загадочно улыбнулся.

– Пошла на кухню?

– К книжным полкам?

– В ванную?

– Нет, ребята, не угадаете. Она просто тихо села на диван и не отрываясь смотрела на меня большими и нежными глазами, и когда я ходил по комнате, голова ее поворачивалась за мной, как подсолнух.

1981

Скромность

Мы вошли в лес. Момент благоприятствовал. Робость была смята и отброшена.

– Послушай, я давно хотел тебе сказать, – пробормотал я.

– А вот ландыш! – вскрикнула она и бросилась к растению. – Он еще не цветет. Они зацветают в конце мая. Но у нас обычно только в июне… – И она принялась мило щебетать о цветах.

Через полчаса я вклинился в паузу.

– Знаешь, когда ты рядом, у меня такое чувство, что…

– Белка, белка! – закричала она, очевидно не слушая. – Смотри – она линяет. Хвостик какой реденький. Ну что, маленький, кушать хочешь? Нет у нас семечек, нету…

Лес скоро кончился. Вышли на шоссе. Цветов и белок здесь не наблюдалось, и я предпринял еще одну попытку.

– Возможно, ты не поверишь, но я тебя очень…

– «Пежо»! Смотри же – спортивный «Пежо»! Новая модель. У, скоростища!

Скоро мы подошли к ее дому. Она меня пригласила.

Я, естественно, согласился. Лифт. Двери. Комната пуста. Нежно взял ее за руку.

– Ты можешь решить мою судьбу. Или…

– А вот Фолкнер, – сказала она, подходя к полкам. – Интересный писатель. Типичный представитель американского романа…

Я в сердцах отвернулся, затем начал быстро прощаться.

У дверей она сказала:

– Я чудесно провела время. Ты позвонишь еще?

Я посмотрел мимо, на старинный гардероб.

– А вот шкаф. Викторианский стиль, эпоха рококо. Типичный представитель романтизма. В таком же у меня лежат Фолкнер и чучело белки. До свиданья.

1981

Противоядие

Я – ученый. Не крупный, но маститый. И целый день я слышу от своих подчиненных:

– Андрей Ильич, ваше глубокое понимание материала…

– Ваше превосходное умение строить гипотезы…

– Ваш необыкновенно широкий кругозор…

– Ваш редкостный талант руководителя…

– Ваше мастерство педагога…

Все, вплоть до секретарши, твердят:

– Ваше личное обаяние… Ваш тонкий ум… Высокий лоб…

Чудный костюмчик… Проницательные глазки…

И под вечер мне начинает казаться, что я одарен, как Эйнштейн, и мудр, как Сократ, что я талантлив, как Галуа, и обаятелен, как Бельмондо.

Тогда я выхожу в коридор института и начинаю расхаживать по нему, покуривая и разбрасывая вокруг себя пепел.

Скоро появляется уборщица Настя и начинает злобно шваркать шваброй, приговаривая при этом сквозь зубы:

– Ишь, расходился тут, кривоногий… Цельный день чаи в кабинете распивает. Бумажки перекладывает. Думает, мол. Да разве с такой рожей чего придумаешь… Каклет налопался, идол, теперь по коридору шлындарит…

Я улыбаюсь и ухожу.

Ежедневное противоядие от подхалимажа я принял.

Уборщица Настя помогает мне не зарываться.

1982

Враль

Саша врал вдохновенно. Да и чем он, собственно, мог покорить ее – не внешностью и уж, во всяком случае, не остроумием.

– …Сидим мы с Андрюхой, пьем шампанское. Тут входит Вова, говорит: «Рванули в «Прагу»?» Рванули.

– А Андрюха – это кто?

– Макаревич.

– А Вова?

– Пресняков.

– …Гарик мне говорит: «Тебе, старик, мат в семь ходов». А я ему: «На третьем ходе жертвую туру, тогда тебе крышка!»

– Гарик – это…

– Каспаров.

– …Тут Андрюша кончил читать стихи, я ему: «Отлично! Ты изумительно пишешь». А он: «Ты мне тоже всегда нравился, старик». Мы расцеловались, он познакомил меня с Женей, тут как раз Булат подошел…

– А это кто?

– Вознесенский, Евтушенко, Окуджава…

Когда Саша сделал ей предложение, она сморщила носик и сказала:

– Хорошо. Но с условием – на свадьбу ты приглашаешь всех своих знаменитых знакомых.

– Зачем? – забормотал Саша. – Они занятые люди, многие в поездках заграничных…

– Разговор короткий, – отрезала она, – если их не будет, то и свадьбе не бывать.

Что оставалось делать Саше? Только надеяться на чудо.

Но…

Платье невесте шил Зайцев. На свадьбе демонстрировал фокусы Акопян. Гимн новобрачным пел Боярский.

Бельмондо показывал приемы карате официантам. Невеста была в восторге.

Когда гости расходились, они обнаружили у дверей заплаканного Адриано Челентано. У него не было приглашения, и его не пустил стоявший на часах комиссар Каттани.

Только любовь способна творить такие чудеса!

1981

Неудачный ребенок

Продавец Палуев вошел в вестибюль родильного дома и направился к окошку справок.

– Скажите, – робко спросил он, – как Настя Палуева? Она еще не родила?

Справочная девушка парилась в бумагах и казенным голосов сказала:

– Поздравляю. У вас – девочка. Вес – три кило двести, рост – 48 сантиметров. Состояние хорошее.

Палуев озабоченно улыбнулся. Отошел, почесал в затылке, потом опять приблизился к окошку.

– Девушка, – сказал он, – а нельзя ли заменить? Понимаете, мне не очень подходит размер.

– Кого заменить?

– Ну, девочку. Размер уж больно маловат. Мне хотя бы грамм на триста больше и длиннее сантиметров на пять…

– Вы что, товарищ, ненормальный?

– Я понимаю – трудно. Но, может, вы поищите? На складе или на базе? Вдруг завалялась?

– Вы шутите?

– Ах, да какие шутки… Вы знаете, вообще-то мы с Настей хотели мальчика. Чтоб был такой Васька, бутуз, с голубыми глазами. Я б с ним в походы ходил, плотничать научил бы… Может, сделаете? Мне не к спеху. Я могу и в конце месяца зайти.

– Отойдите, гражданин. Бред какой-то несете, – и девушка сердито зашелестела бумагами.

Палуев вздохнул и участливо спросил:

– Что, тяжело? Много брака? Я ведь, в случае чего, могу и с нагрузкой взять. Вы не сомневайтесь. Лишь бы парень был, 3700 или 3500, на худой конец.

Тут в вестибюль упругим шагом вошел еще один посетитель.

– Ирочка, ну что, все в порядке? – интимно спросил посетитель, пригибаясь к окошку.

– В порядке, – улыбнулась девушка. – У вас мальчик. 3800, рост – 58.

– Глаза голубые?

– Голубые.

– Огромное спасибо, милая. Я вам так благодарен!

Посетитель протянул девушке огромную коробку конфет и пошел к выходу, сочась благополучием.

– Господи, и всего-то за одну коробку… – прошептал Палуев и, стиснув зубы, зашагал к ближайшей кондитерской.

1982