Гибель империи. Кривая империя – VII. 1856—2000

© Сергей Иванович Кравченко, 2022

ISBN 978-5-0056-5050-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Гибель Империи
1856 – 2000

Главная Ошибка

Кто-то из претендентов в Императоры толково заметил, что захватить власть важно, а удержать ее – архиважно. По-нашему это звучит так: трудно построить Империю, но еще труднее – не дать ей развалиться. А для этого нужно неусыпно работать вокруг главного вопроса: «НУ, А ДАЛЬШЕ-ТО ЧТО?». И работать нужно сразу с двух сторон. Первое – задавать этот вопрос себе и своим подручным. Второе, – а это как раз и упускают из виду юные Императоры, – не позволять любознательным подданным задавать этот вопрос тебе.

Но человек так устроен, что задавать вопросы – это его любимое дело. Это – гораздо проще, чем просто работать, пахать, сеять, косить и молотить, а лишь потом печь пироги. Задать вопрос – лишь чуть-чуть пошевелить воздух, а результат можно получить нешуточный.

– Что делать?

– А вон под тем деревом, мужик, копай на три аршина и найдешь серебряну гривну, и сразу – в лавку за пирогами! И водки прихвати.

Так что, отучать людей от любопытства, да еще на Руси – дело бесполезное. Ну, значит, нужно смириться с осквернением нашего благородного вопроса подлыми, капустными устами. И отвечать – соответственно эпохе.

Поначалу годился ответ «Подрастешь – узнаешь!», потом пришлось покрикивать «Не ваше собачье дело!». Ну, а дальше-то что? Нельзя же бесконечно отбиваться и отгавкиваться от ходоков и челобитчиков. Ну, запретили под страхом порки и смерти соваться лично к государю с жалобными грамотами, но вопросы-то остались, ушли в самиздат. Поэтому умные люди всех времён следили, чтобы главный вопрос у народа не оставался безответным. Писец и Историк старались вовсю.

Долго принимались объяснения о грядущем царстве божьем. Многие верили. Хорошо складывалось:

 
греши – кайся,
трудись – терпи,
надрывайся – болей,
унижайся – подыхай.
Ну, а дальше-то что?
А дальше – царство небесное!
 

Сплошные удовольствия – без греха, труда и унижений. Расслабленная игра на арфе по самоучителю, ленивое перепархивание с облака на облако, небесный нектар о сорока градусах, периодические инспекции грешной Земли – оторваться с некрещеными утопленницами в майскую ночь.

Потом в этой благодати усомнились – прямых свидетелей счастливого небытия не нашлось, а теоретикам как-то опасно стало верить. Количество скептиков на сотню лопухов перевалило критическую отметку. Возник неприятный исторический промежуток, – Главный Вопрос стал частенько зависать в воздухе или срезаться нигилистическими репликами: «Современная наука, милостивые государи, не дает объективных оснований предполагать наличие астральной субстанции», – или проще: «Бога нет, истинный крест!», «Библия ваша – бре-ехня!».

Пришлось теологическую известь в имперской кладке подкрепить цементом земного, мирового господства. Кстати и земля наша разрасталась. Удачно присоединялись к матушке Москве ханства и улусы, призывным криком кричали из-за Дарданелл насилуемые болгарки и гречанки, а русские мужики как раз осваивали чукотские и сахалинские края. Руки наши просторно вытягивались от Москвы до самых до окраин, с южных гор до северных морей, и обратно – до границы с Турцией или Пакистаном. И все дороги вели в Рим, – наш, Третий, московский…

Но вот, ровно через тысячу лет после пришествия Рюрика случились на Руси две новые утраты:

– Народ потерял ярмо крепостного рабства.

– Имперской идее собирания земель был нанесен тяжкий удар, – Россия отдала туземцам Аляску, наш плацдарм на берегу Нового Света. Отдала задарма.

Народ растерялся без конвоя. Разбегаться было страшно, ходить строем – глупо. Хозяева заскучали без рабов. И все вместе поняли: нет пути к новому свету, к царству божьему на земле и на небе, нет дорог в Третий Рим, нет воли рабам бедным и рабам богатым.

И тогда из сумрачных канцелярий середины 19 века выползла и распространилась по Руси смертельная болезнь, поразившая нашу родную Империю. Эта болезнь – вялый, дурацкий набор ответов на великий вопрос:

Ну, а дальше-то что?

А ничего.

А как-нибудь.

Лишь бы нам было одинаково хорошо, а вам – одинаково плохо.

Лишь бы вы нас не беспокоили.

Лишь бы не было войны!

Еще кинулись новые люди всех конфессий сочинять новые религии и новые ответы на Главный Вопрос, но было уже поздно. Никто ничего путного написать не мог. И продлилась агония великого государства на полтора века – на полтора вздоха в тысячелетней одышке.

Так в чем же причина?

Сдается мне, – в резком несоответствии русского характера, русских темпов, русской национальной этики, русских традиций и опыта – тому беспределу, который завертелся за пределами нашей страны.

«Изменился характер производственных отношений и производительных сил», – закаркали марксы, бакунины, кропоткины.

Буйным цветом зацвела Первая научно-техническая революция. Аэропланы, дирижабли, радио, титаники в четверть версты длиной, морзе и эдисоны, эйнштейны и люмьеры зарябили со скоростью 16 кадров в секунду, – русские успевали только щуриться и широко раскрывать рот: «Это наш Попов радио изобрел, а не ваш Маркони!».

Блаженная русская дурь, припудренная имитацией собственной научной деятельности, отдельные успехи во сне – типа таблицы Менделеева, – все это не давало вам, господа самодержцы наши, повода для беспокойства. Но за что-то же вас стали убивать?! Чего ж вы не выпытали причин нелюбви у этих кибальчишей, прежде чем их повесить? Нет, не потянули системного анализа при царском дворе. Поехали, куда вывезет…

Александр II Освободитель

«Едва закончилась Крымская война, как Государь принялся за целый ряд перемен в своем государстве. Освобождены были русские крестьяне от крепостной зависимости, введена была всеобщая воинская повинность, заменившая прежние рекрутские наборы, учрежден суд присяжных, устроено почти по всей России земство, всюду строились учебныя заведения, широко насаждалось просвещение по России», – назидал Историк.

Но наступившая перестройка и ожидаемая за нею благодать прельщали не всех. Ситуация уже шла по кругу. Опять Польша – Кавказ – Балканы – Константинополь – милость к павшим – предательство союзников. Только царя звали по-другому, а так, – все то же. И жертвы те же.

«Зимою 1862 года в Польше опять было неспокойно. Поляки стали собираться в шайки, повсюду появились отряды крестьян, вооруженных косами, везде раздавалась польская песня, призывавшая поляков убивать русских». Под это людоедское пение в ночь с 11 на 12-е января 1863 года по всей Польше вспыхнуло восстание. На этот раз у поляков войск не было, поэтому они действовали мелкими незаконными вооруженными формированиями и убивали русских повсеместно, как в песне поется. Душить паньство опять пришли полки с Дона: «Лейб-гвардии Казачий Его Величества», «Лейб-Атаманский Наследника Цесаревича» и прочие – всего 26 полков при 18 орудиях против одной народной песни…

Историк наш тоже не прозой озвучивал казачьи наскоки, – в его песне звучала жесткая оценка международного терроризма: «Их шайки были мелки, и убивали они больше из-за угла, а не в честном бою»… То есть, если приходят какие-то люди и казнят твоих соотечественников, палят дома и проч., но на основе «международного права», так ты должен помалкивать. Или уж петь славу московскую, танцевать с выходом и хлеб-солью.

Донской герой Бакланов раздавил поляков. Был он мужчиной гигантского роста и непомерного веса. Коня ему подбирали индивидуально. Так что, Польша его не выдержала. К ноябрю месяцу мятеж затих. «Бакланов с казаками не только усмирил бунтовщиков, но заставил жителей уважать русских начальников и преклониться перед могущественным и справедливым русским Царем»…

Хотелось распространить благодать и далее. Объект мозолил глаза вот уж 400 лет, со времен кровавого штурма Константинополя турками.

Христианские народы – болгары, сербы, румыны, черногорцы и македонские греки – почти все (кроме румын) происходили из общих наших первобытных ковылей, «и говорили на языке, похожем на русский. Они – как бы родные братья русскаго народа». Так что туркам за эти 400 лет нельзя было бдительности терять ни на миг. Я вообще удивляюсь, как они до сих пор ухитряются спать ночами, имея Константинополь внутри и нас, беспокойных сбоку.

В 1876 году братья наши славяне «возмутились против турок».

«Турки жестоко подавляли это возмущение. Они убивали не только сражавшихся, но и их жен и детей. Они бросали младенцев на сабли; они на медленном огне жгли болгар. В лесах находили тела несчастных болгарских мучеников, привязанных к стволам деревьев и под ногами их разведенные костры». Ну, и уши, небось, на сувениры резали.

В Европе на басурманство ужасались с вежливой улыбочкой, наши интербригадовцы лезли на помощь болгарам, черногорцам и сербам, – кто ради удали, кто от тюрьмы, кто под всеобщим гипнозом и наркозом.

«Но более всего волновался, глубже всего чувствовал в своем сердце обиду, наносимую всему православному миру турками, наш Царь-Освободитель. Он снял узы крепостной зависимости с миллионов русских крестьян, и теперь настал час ему вместе с русским народом и казаками освободить и родных нам славян…». Вот так! Неловко Историк фимиамы курит! У него получается, что наш любимый император, весь наш царствующий дом только пять лет – как не людоеды! А до того они были такими же сволочами по отношению к своему народу, как проклятые турки – к несчастным славянам? Полегче надо с пером обращаться, сударь!

Заикнувшись туркам, что неплохо бы им свалить с Балкан, но не найдя понимания, Александр II «с оружием в руках вступился за славян» и 12 апреля 1877 года объявил войну. Война опять должна была вестись на два фронта – на Дунае и на Кавказе. Дунайской армией командовал великий князь Николай Николаевич, кавказскими войсками великий же брат его – Михаил Николаевич.

В ночь с 14 на 15 июня форсировали Дунай. «Началась война нового типа». Часть русских войск была вооружена винтовками Крика, а гвардия и большая часть кавалерии имели однозарядные ружья Бердана. «У турок тоже были прекрасные винтовки, бившия на полторы версты» и магазинные ружья. Эту мировую новинку турки, конечно, не сами смастерили, это французы христианствующие подгадили нам в очередной раз.

«Защитнаго цвета тогда ни мы, ни турки не знали. В белых рубахах и в кепи с холщовыми назатыльниками шли полки Царя Белаго, и, как маков цвет, алела своими красными фесками турецкая армия. И мы, и турки открыто глядели смерти в глаза, сходились для штыкового удара и мужественно дрались в окопах».

Среди этой показательной возни красных и белых освободителям удалось дойти до Балкан. 18 июня был составлен отряд из стрелковой бригады, 6 дружин болгар, 3 драгунских полков, 5 донских полков и 5 батарей. Отряд этот под командой генерал-адютанта Гурко овладел вершинами и перевалами.

Остальные войска тоже шли к Балканам. У дороги лежал небольшой городок Плевна. Он не был укреплен и донская сотня есаула Афанасьева заходила в него посмотреть, нет ли чего подходящего. Зашла и ушла, донеся, что неприятеля нет. После казаков 27 июня в Плевну тихо зашел небольшой турецкий отряд. Наши это проигнорировали. В итоге 7 июля Плевна уже была занята армией Осман-паши в 30000 человек. Возникла смертельная угроза тылу и флангу. Наши штурмы Плевны 8 и 18 июля не удались. Тогда из России были выписаны подкрепления, и гвардия тронулась из Петербурга.

6 августа турки всей массой навалились на наших на перевале у горы Шипка…

Читатели моего поколения помнят это место. Не по турпоездкам в братскую Болгарию, конечно, а по картинке на пачке сигарет «Шипка»…

Два полка, Брянский и Орловский, пять болгарских дружин и 29 орудий, всего около 5000 человек отбивались здесь против 30-тысячной армии Сулейман-паши.

«Три дня оборонялись брянцы и орловцы. Люди падали не только от пуль и от ран, но и от утомления. Ни воды, ни пищи они не имели все это время, артиллерийские снаряды были на исходе, оставалась одна картечь. Патронов было мало. Сулейман окружил Шипку со всех сторон. Во многих местах солдаты уже не отвечали на турецкий огонь, равнодушно лежа за камнями…». 11 августа бой начался с восходом солнца и шел без перерыва на обед до 6 часов вечера. «Свист пуль слился в непрерывающийся вой, и уже никто не обращал на них внимания. Наступали последние минуты Шипки. И вдруг со стороны Габрова показалась какая-то странная конница. Казаки не казаки, а что-то небывалое… Это были донцы полка №23 полковника Бакланова».

Здравый рассудок не мог выдержать дикого вида габровских шутников, а брянцы и орловцы, напротив, воспряли духом и поднялись в штыки. Ошеломленная армия Сулеймана отошла с перевала.

Началось знаменитое Шипкинское сидение. Сидеть приходилось, пока не взята Плевна. «30 августа начался страшный, кровопролитный штурм Плевны. Наша пехота оказывала чудеса храбрости. Скобелев впереди густых пехотных цепей, верхом на белом коне, врывался в турецкие редуты. Со времен взятия Суворовым Измаила русские войска не выказывали еще такой храбрости, такой решимости победить или умереть».

Решимость умереть не осталась без внимания и в канцелярии св. Петра: 14000 русскоязычных душ столпилось у ее врат. Оставшиеся на земле приступили к осаде Плевны.

Осман-паше приходилось туго. Нечего было есть. В сырой и туманный осенний день 28 ноября он пошел на прорыв за едой. Не пробился и попал в плен с 45000 своих турок. Теперь нашим можно было наступать. И время для этого оказалось подходящее. Зима. Мороз. Хоть и Балканы.

«Без полушубков и валенок, без теплой одежды, в рваных шинелях шли наши полки по ледяным кручам Балканских гор, мерзли во время метелей на каменистых пустынях и без стонов и жалоб совершали тяжелый переход». Еще 25000 турок попали в окружение и сдались без боя на Шипке. А ведь и правда, лучше мороз, чем бой. Говорят, смерть от замерзания – самая спокойная и умиротворяющая смерть на свете…

8 января 1878 года русские заняли без боя Адрианополь, и в феврале опять стояли под стенами Константинополя у Сан-Стефано.

Ну, что тут поделаешь? – какая-то расслабленность смертельная, анемия непонятная раз за разом накрывает православных у последней черты. Не захочешь, да подумаешь, что Аллах с Магометом покрепче наших Отца и Сына выходят…

Александр II отступил. Его «англичане попросили за турок»!

19 февраля 1878 года, в годовщину отмены крепостного права царь даровал свободу болгарам. Себе оставил только клочок земли у Дуная, да на Кавказе города Карс и Батум.

«Убивать надо таких толстовцев!» – выпалит через 50 лет турецко-подданный Остап-Сулейман Бендер…

Вот и стали Александра убивать.

Еврейский Вопрос

Я просто вынужден обратиться к этому вопросу, – по долгу совести. Обойти его, замолчать, – все равно, что увильнуть от описания личной жизни Ивана Грозного и Екатерины Великой.

Россия – большая, просторная страна, поэтому и Еврейский Вопрос у нас не один. Их у нас сразу три.

1. Первый Еврейский Вопрос уникален. Его нет ни в одной другой стране. Я сомневаюсь даже, есть ли он в самом Израиле или на Брайтон-Бич.

Вопрос этот многолик. Это не один, а целый легион вопросов.

Задают его сами евреи, – исключительно на ароматизированном русском языке. Звучит он, например, так:

– Шо ж вы не бережете ваше сердце для инфаркта?

Или:

– Зачем вы так волнуетесь, дама? – это ж МОИ цены!

Оставим это очаровательное поле и пойдем далее.

2. Вторым Еврейским Вопросом озабочены все гуманитарии нашей планеты. Их справедливо волнуют случаи дискриминации граждан древней нации. Формулируется это примерно так:

– А не ущемляются ли в вашей стране права человека по еврейской линии? Не запрещаете ли вы своим евреям посещать синагогу или ездить куда попало? Не препятствуете ли вы им занимать академические посты, играть на скрипках и шахматах?

Этот второй вопрос собственно и считается в мире Еврейским Вопросом. Но нам он не интересен из-за его избитости, банальности и – на мой взгляд – утраченной актуальности.

3. Настоящий, Третий Еврейский Вопрос так же, как и Первый, имеется только в России. Задают его в основном «русские» – «русским». Звучит он примерно так:

– Что за дела? – Куда ни плюнь, – везде одни евреи!

Возможны модификации:

– В СССР – 0,68% населения – евреи. Но что-то непропорционально много этих граждан занимают видные посты, особенно в науке и искусстве!..

Все эти страдания и сомнения происходят в основном от Шестого чувства титульной нации (см. выше – в Книге I «Мир Дикого поля» главу «Предки наши»), но есть в этом деле и некое рациональное зерно. Давайте его рассмотрим спокойно и без обид.

Дело, кажется, вот в чем.

Евреи, гонимые по всему миру в течение тысячелетий, стали очень легки на подъем.

Наблюдая разные города и страны, нравы и ухватки, евреи стали очень гибки, инициативны и любознательны.

Поэтому, как где чего, так они сразу туда с любопытством и предприимчивостью влазят. Обычно у них на новом поприще проявляются таланты международного уровня.

Создается впечатление, что для еврея главное – не задача и результат, а процесс, возможность извлечь максимальный эффект в единицу времени. Вектор этот поворачивается туда, где выше и глубже, а не так, чтобы лучше. И путь по глубинам и высотам вечен, как путь Вечного Жида. Аминь!

Так что, почти всегда в центре любых перемен и потрясений, сенсаций, открытий, свершений и достижений можно найти подходящего еврея. Подходящего, чтобы списать на него неудачу дерзкого предприятия, вину, вообще любую неприятность, отсутствие воды, гемофилию христианских младенцев.

В России с середины 19 века сложилась очень интересная ситуация. Огромный, тысячелетний монстр монархической государственности дал глубокую трещину. Многим показалось, что завалить его можно толчком под глиняные коленки. То-то был бы треск, то-то случился бы эффект в единое мгновение! Смерть, как захотелось поставить эксперимент, сыграть со стоеросовой страной в жучка.

Разумеется, среди экспериментаторов сразу были замечены чернявые да кучерявые наши сограждане с некоренным выражением лица.

Поймем это правильно, запомним, не будем впадать в экстаз, побережем наши сердца для инфаркта. Впереди – самые крутые, самые кривые 120 лет нашей Истории.

Я пришел дать вам волю!.. А вы?..

Александр Второй получил Россию в небывалом состоянии. Раньше свежие цари обнаруживали вокруг себя разворованное хозяйство, недостачу коронных бриллиантов, послевоенную голодуху, пожарища и пепелища, дворцовые заговоры, подозрительные тени по углам. Но царедворцы сбегались в хоровод вокруг нового батьки, толкались, боролись, шумели, верноподданно убивались. Соответственно и жизнь настраивалась. Выискивались, казнились и ссылались заговорщики, сжигались колдуны, клеймились государевы воры. Затевалась и выигрывалась выгодная война, трофеи наполняли казну, снова было что жаловать и разворовывать. А главное, народ приходил в чувство. В чувство любви к государю. Ну, и в наше Чувство, конечно. Чувство переключало внимание масс с милых казенных шалостей на нестерпимое соседское благополучие. Страна благоденствовала.

Теперь вдруг получилось не так. Александр увидел у себя под скипетром возбужденное, озабоченное какое-то крестьянство, мещанство и дворянство. Озабоченность эта происходила от многолетнего, навязчивого зомбирования доверчивых россиян наглыми порнографами…

Тут не выдерживает Историк:

– Какие порнографы? Это у вас Герцен с Добролюбовым порнографы? Революционная сознательность масс по-вашему – озабоченность? Народ изнемог под крепостническим гнетом! «Ширились выступления против непосильной барщины и оброка»!..

Спорить с Историком бесполезно, а спокойному читателю могу объяснить.

В истории России случались периоды гораздо более тяжких испытаний, чем первая половина 19 века. Ели людей буквально поедом. Грабили дочиста без барщин и оброков, просто за так. А потом строили в ряды, гнали подыхать во славу грабителя. И ничего! А тут раскачало и понесло. Просто, обычная нехватка питания и удовольствий в те годы трагически совпала с многоголосой разъяснительной работой, – кто виноват да что делать. Порнографическая аналогия здесь очень подходит. Иногда журнал в витрине может окончательно прорвать плотину юного страдальца.

Так что, самодержавие наше в середине 19 века как раз и проиграло идеологическую, информационную войну. Кружки по интересам множились бесстыдно. Писать и читать научились, кто ни попадя. Пачками размножались маниловские фантазии. Все они сводились к одному: «Я ЗНАЮ, КТО ВИНОВАТ И ЧТО ДЕЛАТЬ!». За кадром просвечивала мысль: «БРАТЦЫ! ДА ВОЗЬМИТЕ Ж МЕНЯ В ИМПЕРАТОРЫ!»…

Историк осудил дилетантизм такого подхода, примитивизм мировоззрения, отметил бесполезность траты народных денег на мое образование. Пусть даже техническое.

Писец выждал, когда Историк убудет восвояси, и вежливо спросил, а знаю ли я сам, кто виноват? Или, хотя бы, что делать?

– Мы сами и виноваты, брат. – ответил я. – И делать нам нужно было самих себя. Не врать, не воровать, не сквалыжничать, не предавать, не ублюдствовать во всенародном масштабе. Герцены нам нужны были тыщу лет назад. А сейчас от них одно только пустое самоистязание…

Так или иначе, вопль новых властителей душ наших перекрыл православную колокольную канонаду. Царская дворня занервничала, понесла проекты отмены рабства. Все это страшное дело обсуждалось в глубокой тайне. Потом с 1857 года к раздумьям подключились губернские мыслители. Дворянские собрания фантазировали весь 1858 год, слухи о манне небесной будоражили обывателей, «луч света в темном царстве» производил решительную сексуальную… извините, – социальную Революцию. Мужающий глаз народный теперь взирал на эту особу совсем с другими намерениями, чем намедни. Теперь он ее хотел алчно.

Соответственно и число изнасилований старой государственной системы множилось. За дискуссионный год русский мужик более полтыщи раз рвал на груди рубаху. В сотне случаев охлаждать его пришлось предупредительной, а то и окончательной стрельбой.

Закон назрел. Назначили редакционную комиссию. Стали оттачивать формулировки, чтобы никто не выглядел виноватым, а наоборот, все друг друга возлюбили на законных основаниях. 1859 год прошел в приятной литературной работе. Но осенью, когда комиссия уж собралась было представить проект государю, ее чуть не смыла волна провинциальных прожектов. Оказывается, кисы воробьяниновы в своих дворянских собраниях тоже строчили самозабвенно. Теперь каждый норовил поднести плоды своего усердия пред светлы очи. Александр шуганул писак из столицы, поэтому волнения усилились еще.

Через год, в январе 1861 года «Положение о крестьянах, вышедших из крепостной зависимости» наконец попало в Госсовет, прошло все положенные чтения, преодолело придирки, поправки, и было утверждено царем 19 февраля. Итак, полумертвый наш народ стал свободен, как Мартин Лютер Кинг. «Free at last». «Наконец свободен»… Нет, не так: «На конец свободен»…

До конца же года сочиняли инструктивные документы, рассылали рескрипты по губерниям, то есть готовились внедрять новую, свободную жизнь в тело наивной крепостной страны. Дело продвигалось ни шатко, ни валко, так что мы с полным правом можем считать 1861 год последним годом крестьянского рабства на Руси. А без него, со следующего 1862 года уж и началась настоящая Гибель Империи.

Борцы за права чернокожего населения подумали, что могут и вовсе одолеть. Естественно, стали они писать вдесятеро больше и гуще. Разноголосица стояла несусветная. Толку от нее было мало. Поэтому евреи наши, например, в писаниях этих не преуспевали. Они решили идти другим путем. Чтобы покороче, побыстрее, и с шампанским выхлопом.

Европа всегда служила примером неожиданных манер. Там как раз развернулась волна анархизма. Было очень заманчиво покончить не с данной конкретной властью – гнилой и порочной. А с властью вообще. В мировом масштабе.

Раньше в Европе равальяки-растиньяки резали своих королей из-под полы. Теперь пробиться сквозь толпу мушкетеров стало трудно, и пришлось стрелять. Но и стрельба без оптики, разрывных пуль, автоматического взвода удавалась редко. С досады хотелось прямо рвать угнетателей на части, с каретами, охраной, лошадьми и прохожими.

Альфред Нобель уже рассуждал о формуле твердого взрывчатого вещества – динамита, но нашим ребятам бомбометателям дожидаться его открытия было некогда. Стали работать подручными средствами. Вот как устроена бомба анархическая обыкновенная, исправно служившая социальному прогрессу несколько десятков лет. Здесь этот рецепт публикуется без опаски, ибо сейчас его ингредиенты по убойной силе существенно уступают продуктам питания, имеющимся в открытой продаже.

Сначала в тайной химической лаборатории прикормленный студент-троечник варит нам гремучий студень – пироксилин. Это такая дрянь на основе нитроглицерина и желатина. Нитроглицерин – текучая жидкость – взрывается, когда пожелает. Жертвы среди химиков намного превосходят потери врага. А если нитроглицерин замесить на желатине и превратить в холодец, то его даже ножом можно резать и вилкой накладывать в соответствующую посуду. Европейские химики делали пироксилин превосходного качества – однородный, прозрачный, золотистый, – так бы и ел! Наши питерские и московские второгодники гнали мутную гущу, она взрывалась неохотно, но и стоила дешево.

Студень наталкивается в жестяные банки, типа консервных, и теперь встает проблема, как его подорвать. Обычно используется химический взрыватель, потому что крепостной химик ничего другого придумать, естественно, не может. Имеются разные, довольно сложные системы. Например, подбираются два вещества, которые при соединении воспламеняются и нагревают пистон с гремучей ртутью от ружейного патрона. Происходит микровзрыв, «холодец» детонирует, получается большой «бух».

Теперь нужно изготовить такое устройство, чтобы две запальные субстанции сливались в экстазе под ногами или под каретой самовластительного злодея, а не в руках добролюбца. Из стеклянной трубки над спиртовкой вытягиваем длинную тонкостенную сосульку, в нее запаиваем первую безобидную жидкость – серную кислоту. Один конец сосульки жестко крепится внутри оболочки бомбы. На второй прикрепляется свинцовый грузик. Для супер-надежности две трубки монтируются крест накрест – чтобы срабатывало при ударном усилии по любой оси координат. Все это окружается вторым запальным компонентом – смесью сахара и бертолетовой соли, снабжается дозой гремучей ртути и обкладывается собственно пироксилином. По крайней мере, так описывает роковое устройство один из наших Историков, – знатный бомбист-теоретик Борис Савинков.

Итак, банка закрыта, бомба завернута в подарочную бумагу, украшена лентой, дополнена открыткой с пупсиками: «Саше от Бори». Данайский дар готов к употреблению. Продукт это скоропортящийся, хранению не подлежит, – может рвануть, не поймешь от чего. Снаряжай бомбу непосредственно перед использованием. Если останешься жив при зарядке, аккуратно, без толчков неси ее к месту подвига…

И вот ты долго ждешь царскую карету на морозе. Дрожать нельзя ни от страха, ни от холода, – может рвануть! Наконец появляется ненавистный экипаж. Ты мягкими, кошачьими прыжками бросаешься наперерез. Плавно замахиваешься своим «тортом» и мечешь его под лошадь, – чтобы рвануло под каретой. По идее, при ударе о мостовую инерция свинцового грузика ломает сосульку в недрах бомбы. Бинарная смесь вспыхивает, гремучая ртуть стреляет елочной хлопушкой, студень детонирует и взрывается. Два-три его килограмма производят разрушения, как 100—200 граммов нынешнего ТНТ с армейского склада. Мерседес-600 со средненькой броней только тряхнет и поцарапает, а деревянное чудо на резных колесах разносит в щепки! Цель достигнута! Le Roi est mort!

Но чу!..

– Vive le Roi! – Это неблагодарные народные массы уже славят нового самодержца. Ты пока еще контужен, поэтому до тебя легко доходит, что ты не сверг царя! Ты его обновил! Развеять эту нелепицу чтением Бакунина ты не успеваешь, ибо тебе, контуженному, зачитывают совсем уж бредовую бумагу. Дескать, ты не герой, а злодей, и следует тебя повесить. И что самое странное, действительно вешают!

Первой ласточкой на виселицу новой, пореформенной России вспорхнул московский студент Дима Каракозов. Совершенно неудачно пытался он застрелить царя-освободителя 4 апреля 1866 года.

Власть злобно ощетинилась, взялась за плеть, крестьянские волнения съежились на 10 лет!

Теоретики народной, холщовой революции презрительно надулись на следующее десятилетие. Оно прошло для них в хаотичном брожении. Царская власть своей, бархатной революции тоже не производила. Следует лишь отметить, что в 1874 году был отменен рекрутский набор и разработана система поголовной воинской повинности на короткий срок. Так мгновенно наши военные отреагировали на прусский феномен. В 1870 году Пруссия из ничего мобилизовала крупную и резкую армию и буквально разорвала Францию.

Да! И еще, синхронно с парижским позором, родился наш дорогой Ильич! Обозрев военную реформу с рубежа веков, он отметил, что «всеобщей» воинской повинности у нас не вышло. Титулованные и чиновные блатняки успешно отмазывали своих детишек от армейской тягомотины. Или уж пристраивали в генштаб. Так что разбег армейской реформы, наивно ожидаемой у нас на днях (2008), не такой уж и короткий.

Семидесятые годы пестрят сотнями фамилий вождей и теоретиков, десятками названий их кружков и «союзов». Разномасть и разноголосица, естественно, размывали любую сколько-нибудь определенную мысль. Каждый считал себя пророком. В сумме получались судорожные колебания вокруг нуля. Физический результат имели только террористы. Action directe, – действие без базара – привлекало все больше народу, не склонного к чтению вслух. В январе 1878 года капитанская дочка Вера Засулич ранит из неуклюжего пятиствольного пистолетика питерского градоначальника генерала Трепова. В феврале в Ростове убивают «шпиона» Никонова, одновременно покушаются на зама киевского прокурора Котляревского. В мае там же убивают жандарма барона Гейкинга. 4 августа в Питере Кравчинский кинжалом (!) «поражает» шефа жандармов Мезенцова. В феврале 1879 года в Харькове дама убивает губернатора князя Кропоткина. Повсюду уничтожают полицейских провокаторов, казнят собственных товарищей, поддавшихся на перевербовку.

Эффективность террора сделала «бумажных» революционеров просто идиотами. Девушки перестали в них влюбляться.

2 апреля 1879 года бывший «деревенщик» А. Соловьев, перебежавший в стан террористов, неудачно покушается на царя. Повешен. Опыт Соловьева, разрядившего «в молоко» весь барабан, соединился с беспорядочной стрельбой Засулич и Каракозова и убедил нас окончательно: бомба лучше пистолета.