Говорят, путешествие по морю выдерживают далеко не все. Многих начинает мутить при появлении первых мало-мальски крупных волн. А уж когда на море качка, и бушует ураган, бедолаги зеленеют до состояния огурца и избавляются не только от содержимого желудка, но и от самого этого, безусловно, полезного, внутреннего органа. И никакая морячка, уж будьте уверены, не спасёт. Это, кажется, называют морской болезнью.

В небесах никаких волн нет. Но есть ветер. Если на суше он то и дело утыкается во всякие неровности, рукотворные и нерукотворные, на море – в редкие острова и ещё более редкие, но обширные материки, то в небесах для него нет препятствий.

«Ветер, ветер – на всем божьем свете!» – так, кажется, писал какой-то древний поэт. Правда, у него там дальше было совсем не про ветер. Поэтому продолжение вспоминать не буду.

К счастью, наш летающий историко-архитектурный, по словам Антуана Пустопорожнего, но от того не менее технологически современный корабль оборудован надёжной защитой. Благодаря силовому полю нас не беспокоил не только ветер, но и дождь.

Некоторое время назад мне уже посчастливилось полетать. Но в первый раз я совсем не ничего почувствовал. Потому как в транспортном судне, больше похожем на сарай, не было даже окошек. После я несколько раз путешествовал в багажном отсеке летающего катера, который для меня любезно освободил Шляпник, сыщик из Великого Тагила. Но приятными те полёты назвать было сложно. Я находился в весьма стеснённом, практически, сложенном, положении. И после особенно длительных перелётов долго не мог прийти в нормальное состояние. Так что нынешнее путешествие пока вызывало у меня исключительно положительные эмоции.

Кстати, размеры нашего транспортного средства не вполне соответствовали историческим. Как рассказал мне всё тот же Антуан, древний драккар представлял собой всего лишь утлую лодчонку, в которой гребцы противоположных бортов работали, практически соприкасаясь локтями. На нашей же посудине вполне можно было устраивать балы.

В недрах палубы помещались четыре комфортабельные каюты, душ, туалет, кухня, столовая и комната отдыха, которую Аркадий Петрович почему-то называл актовым залом. Правда, в отличие от дома Антуана в Небесной Москве, мебель нельзя было менять по собственному желанию. Её даже переставлять было нельзя. Она словно вросла в пол.

Разумеется, я занял одну из двух свободных кают. А вот Липунюшка, к моему удивлению, не поселилась в оставшейся. Она предпочла палубу. Вечно торчала у борта и вглядывалась вдаль. Вид у неё был, точно у кошки, что сидит у окна и бьёт хвостом, наблюдая за резвящимися за стеклом птахами. Пыталась залезать на мачту. Но, пару раз уткнувшись макушкой в силовое поле, перестала.

Этим её нежеланием селиться внизу не преминул воспользоваться Ницше. Мой непарнокопытный приятель часами скакал на большой кровати, издавая восхищённые восклицания.

А начинался полёт весьма нервно. Пока Антуан Пустопорожний носился в подпалубном пространстве, мы с Аркадием Петровичем неуверенно переглядывались, наблюдая за странными манёврами, совершаемыми нашим транспортом.

Сначала корабль плавно поднялся на уровень самой высокой крыши, но потом вдруг резко взмыл под облака, заставив нас присесть. При этом наша палуба подхватила несколько ворон, не ожидавших нападения снизу. Видимо, защитное поле по какой-то причине оказалось отключено.

Появлению нежданной дичи очень обрадовалась Липа. Ей удалось расправиться с тремя птицами, прежде чем остальные осознали опасность и улетели.

– Вурдалапочка, – с укоризной в голосе обратился к девочке Ницше, – зачем ты так? Они к нам в гости упали, а ты их на зуб!

Липунюшка выплюнула перья и изобразила зловещую улыбку. Потом взмыла на мачту, демонстративно балансируя на самой верхушке.

И чуть оттуда не свалилась на палубу, когда наш Варяг заложил неожиданный вираж. Мы с Аркадием Петровичем и осликом впечатались в борт. Корабль с креном уходил куда-то влево. К счастью, через некоторое время он выровнялся.

– Что вы тут творите? – из подпалубных недр вылез Антуан. Одной рукой он держался за голову, в другой, прижатый к груди, посверкивал глазищами Че.

– Мы? – удивился я.

– Мы думали, что это ты курс сменил, – утирая разбитый нос, промямлил Аркадий Петрович.– Мы этой штукой при всём желании управлять не можем.

– М-да? – задумчиво проговорил протодиакон.

Потом отпустил котёнка (тот сразу вскарабкался наверх к Липе) и извлёк свою пипку. Потыкался в неё пальцами, почесал нос.

– Что-то я скрипальнул, – пробормотал он, продолжая ковыряться со своим прибором.

– Что он сделал? – не понял я и обратился к поэту.

– Это значит, перемудрил, – пояснил тот.

– Странное какое-то выражение, – хмыкнул я.

– Мы привыкли, – пожал плечами Аркадий Петрович.– Но этимология этого слова мне не известна.

Тем временем протодиакон, похоже, справился с управлением кораблём и удовлетворённо улыбнулся. Ветер тут же перестал трепать мои волосы. Как я догадался, это означало начало работы защитного поля, окружившего корабль.

– Что ж, пора перекусить! – довольно воскликнул Антуан.– Айда за мной вниз. Заодно покажу тебе, Иван, свободные каюты.

Я вскинул голову и поманил верхолазов:

– Кис-кис! Липа, обедать!

– Че! – воскликнул Ницше.– Прыгай вниз! А то всё вкусное съедят!

Котёнок и Альфийка прыгнули одновременно… И с визгом и выпученными глазами покатились вниз, отчаянно пытаясь затормозить. Бедолаги тщетно старались зацепиться когтями за невидимое препятствие. Однако защитное поле категорически отказывалось пускать их на палубу. Ещё немного, и оба любителя верхних этажей свалились бы за борт.

– Отключить поле! – заорал на Антуана я.

– Отключить поле! – заорал Антуан на свою пипку.

К удаче наших верхолазов голосовое управление на его приборе присутствовало.

– Поле отключено, – донёсся мужской голос.

Котёнок и девчонка шлёпнулись на палубу в считанных сантиметрах от борта. Антуан кинулся к своему долгожданному, но чуть было не потерянному питомцу, а мы с осликом – к Липунюшке. Че без возражений позволил взять себя на руки. Альфу же никто носить на руках не собирался. Мы всего лишь убедились, что с ней всё в порядке.

– А теперь включи обратно, – хриплым голосом потребовал Аркадий Петрович.– Здесь дует. Вот простудимся и будем на всех сверху чихать!

Глава 2

Скорость нашего перемещения, судя по всему, была не слишком велика. Пожалуй, Шляпник на своей Ямахе успел бы раз десять слетать от Москвы до Тридевятого царства и обратно, пока мы выплыли за пределы Московского ареала. То есть, зоны, над которой летает этот небесный город.

Проснувшись утром в своей комфортабельной каюте, я принял душ. А потом часа три наблюдал сверху за наземной жизнью, пристроившись недалеко от Липунюшки.

Хотя, какая уж там жизнь? Среди зарослей лесов было невозможно различить, что там, под пологом ветвей, творится. На реках и озёрах я тоже мало что интересного увидел. Ну, утки. Ну, лодка с рыбаком. Ну и что?

Правда, в одном месте я заметил остов какой-то огромной машины, торчащий из воды. Вот только далековато было.

Один раз миновали небольшое селение. Судя по муравьиной активности нервно снующих внизу жителей, появление над их головами летающего корабля произвело впечатление. Кто-то особо смелый пытался кинуть в нас что-то мелкое. Что именно – я не разглядел. Но это что-то упало на макушку пробегавшему мимо мужику с мешком. К сожалению, остановки здесь не было предусмотрено. Поэтому последовавший боксёрский поединок я не видел.

Наконец проснулись Аркадий Петрович и Антуан Пустопорожний. Вялеными рыбами выбрались на палубу, щурясь от яркого солнечного света. Немного поругались по поводу очерёдности похода в душ. Потом скрылись внизу.

Через некоторое время был готов завтрак. Мы подкрепились. А потом я снова скучал на палубе. Глядел на резвящихся Липу и Че. И снова скучал.

Солнце уже перевалило далеко за полдень, когда ко мне с торжественным видом подошёл Антуан Пустопорожний.

– Поздравляю, Иван! – протодиакон с улыбкой похлопал меня по плечу.– Ты впервые пересекаешь границу Московского ареала! И по древней воздушной традиции мы с Аркадием Петровичем имеем честь провести обряд посвящения!

– Какого ещё посвящения вам от меня надо? – я с недоверием отстранился, глядя на странно одетого Ароза Азорина, появившегося за спиной Антуана. Поэт был замотан в длинную простыню, голову венчал венок. Судя по характерному навязчивому аромату, напомнившему уху, приготовленную Жанной, он был сплетён из лавровых листьев.

– Это древняя традиция, называется день Зефира, – пояснил протодиакон.

– Зефирки? – обрадовано воскликнул Ницше, выскочивший из-за спины Аркадия Петровича.– Я тоже впервые пересекаю границу и требую полагающихся мне зефирок!

Антуан опешил. Он явно имел в виду что-то другое.

– Зефир – это западный ветер, – стараясь сохранять торжественный и надменный вид, пояснил Аркадий Петрович.

– Что вы меня путаете? – возмутился ослик.– Западный ветер – это западный ветер. Ну, в крайнем случае, вест. А зефир – это сладкая вкусняшка.

Аркадий Петрович и Антуан Пустопорожний растерянно переглянулись. Кажется, посвящение пошло не по сценарию.

А ослик принялся вертеться вокруг, пытаясь мордой залезть им в карманы.

– Зефир – это из древнегреческой мифологии, – попытался образумить осла-сладкоежку Ароз Азорин, – сын Астрея и Эос и…

– А при чём тут древнегреки с их мифологией? – возмутился Ницше.– И вообще, кто такие древнегреки? Это они придумали зефирки?

Аркадий Петрович вздохнул и приготовился к долгой лекции, из которой мы с моим длинноухим приятелем почерпнули, что древнегреческая культура является праматерью всей европейской культуры. Что её влияние на европейские народы невозможно переоценить, а мифы Древней Греции легли в основу большинства сюжетов мировой литературы.

Бесплатный фрагмент закончился. Хотите читать дальше?