«Царское дело» Н.А. Соколова и «Le prince de l'ombre». Книга 2

Русский Издательский Центр измени святого Василия Великого

© Сергей Фомин, 2021

© Русский издательский центр имени святого Василия Великого, оригинал-макет, оформление, 2021

Развязка

Следователь Николай Алексеевич Соколов на глиняной площадке у кострища рядом с шахтой на Ганиной яме, где им были обретены Царские останки и принадлежавшие Императорской Семье вещи. 1919 г.

Накануне перемен

Ну вот и пришло, наконец, время для последних глав нашей книги. Эта завершающая ее часть сама по себе будет по объему, видимо, не столь уж маленькой, однако хронологически она охватывает период менее чем двух лет жизни следователя с выходом, правда, за эти временные пределы при описании судеб следственного дела, семьи H.A. Соколова и тесно связанного с ним в эти годы князя Николая Владимiровича Орлова – «Le Prince de L’ombre».

Обстановка, в которой происходило всё это, была подробно описана нами ранее. То было время роста монархических настроений среди русской эмиграции, порожденных постреволюционной психологической травмой.

Судьба Царской Семьи в это время, по вполне понятным причинам, находилась в центре внимания всех этих людей, сорванных со своих корней. Больная совесть, вызванная глубинными воспоминаниями о личном «вкладе» в крушение Монархии в сочетании с внешним воздействием представителей возникшего на территории России государства, фундаментом которого стало цареубийство, – то и другое порождало ту открытую (либо укрывавшуюся за разного рода благовидными оговорками) ненависть к тому, кто посмел найти и сказать Правду о том, как ЭТО стало возможным и было.

Извлеченная следователем на публичное обозрение вина колола глаза, жгла души этих очень по-разному причастных к преступлению людей.

Красноречивым было безразличие к открытому Н.А. Соколовым – пока он был жив – и церковной иерархии…

В таких обстоятельствах он должен был прекратить говорить: добровольно ли, нет ли.

«Доколе будете мучить душу мою и терзать меня речами?» (Иов. 19,2).

Важно учитывать также разворачивавшуюся как раз в то время активную внутридинастическую борьбу за первенство, похоронившую по существу возможность восстановления в России Монархии, способствовавшую попутно легализации Красного правительства на Западе.

Мы уже писали о том, как, начиная с августа 1920 г., когда Советское правительство признала Латвия, медленно, но верно, перед большевиками капитулировали правительства западноевропейских стран. Особенно урожайными были как раз 1923–1924 годы.

Цареубийц признали даже те из них, в которых сохранился Монархический образ правления (Италия, Норвегия, Швеция) и даже те, Династии которых находились в близкородственных отношениях с Царственными Мучениками (Великобритания и Дания).

30 октября 1924 г. пала, официально признав СССР, Франция, в которой проживал следователь. Там же находились Царские мощи, следственное дело и вещественные доказательства.

Фрагмент иконы Видение матросу Силаеву с крейсера «Алмаз»

Установление дипломатических отношений означало практически легальное пребывание на территории страны чекистов.

«Объяли меня воды до души моей, бездна заключила меня; морскою травою обвита была голова моя» (Иона 2, 6).

В некоторых из тех стран, которые признали власть над Россией Красных комиссаров (в Англии и Франции, к примеру), в недалеком прошлом также успели уже лизнуть Королевской Крови/Sange Royal. (На важное созвучие последнего со Святым Граалем/Saint Graal обратил в свое время внимание В.И. Карпец).

Эта эпоха «признаний» совершенно неожиданно продемонстрировала, что дух цареборчества, чьим форпостом и наиболее ярким выразителем стала к тому времени оседланная Красным зверем Россия, был разлит уже и там.

Европейский оркестр, безпечно презрев собственную безопасность, решил вдруг добровольно предать себя в объятия коминтерновского удава, с любопытством пытаясь заглянуть в глаза большевицкому Вию.

А тот, ничтоже сумняшеся, используя чуждые его сути приманки (любовь к Родине, стремление к добру и справедливости), принялся – подобно вредоносному компьютерному вирусу – переформатировать всех подряд, превращая русских эмигрантов и граждан других стран из потенциальных своих врагов в «друзей СССР», относясь при этом к ним самим (по мере того как «мавры» исполнили свое большое или малое дело) с одинаковым безразличием, как к расходному материалу (весьма к месту тут, как нам кажется, вспомнить пресловутые «винтики»).

Совершенно очевидна принципиальная невозможность подобной «внешней политики» для Исторической России, впрочем, как и понимание той горькой неоспоримой истины, чьим же на самом деле прямым наследником является нынешняя РФ.

«Медовый месяц» для большевицких дипломатов продлился, однако, недолго. Вскоре, в связи со скандалом из-за т. н. «Письма Коминтерна» (сомнительного документа, однако как бы подтверждавшегося неоспоримыми фактами грубого вмешательства большевиков во внутренние дела почти всех без исключения стран, среди населения которых они сеяли слухи, разделение и смуту) Советы получили консолидированный решительный отпор.

Но, как оказалось, саму эту тенденцию было уже не переломить: игра в поддавки, идущая с тех пор перманентно, пусть и чередующаяся с кратковременными трепыханиями потенциальной жертвы, кардинальным образом ничего не меняла.

Заметим, кстати, что еще до установления официальных дипломатических отношений, на многие страны Запада уже была накинута сеть; главным образом через финансово-торговые круги по преимуществу еврейского происхождения. Немало тому свидетельств содержится в книге Эдварда Джея Эпстайна «Арманд Хаммер. Тайное досье» (М. – Смоленск. 1999).

«Главная проблема в 1921 году, – пишет автор этого наделавшего в свое время в Америке много шума бестселлера, – состояла не в рекрутировании шпионов вне России – Коминтерн мог предоставить сколько угодно преданных делу людей, – а в организации связи с ними и в передаче им денежных средств.

Поскольку Россия не имела дипломатических представительств за рубежом, способных решать эту задачу, Дзержинский использовал в качестве крыши контролируемые Советами коммерческие организации. Он уже создал секретные базы для своих агентов в Европе – Всероссийское кооперативное общество в Лондоне, известное как АРКОС, и советскую торговую миссию в Берлине. […]

В тех странах, где СССР создал такие полуофициальные торговые миссии, как Весторг в Германии и АРКОС в Англии, они могли служить временным плацдармом, во всяком случае, до дипломатического признания СССР, и обезпечить агентов должностями торговых представителей».

Глава красной дипломатии Г.В. Чичерин. Фото американской журналистки Элизабет Мэри Бесси Битти

Была схвачена и Америка: хорошо информированные люди называли ту же АРКОС «главным проводником советских шпионских денег, предназначавшихся для США и Канады».

Что до обстоятельств жизни Николая Алексеевича Соколова в эти последние два года, то о них нам известно крайне мало. Более того, в связи с этими весьма скупыми данными существует часто взаимоисключающая разноголосица.

Так что собирать материал нам приходилось буквально по крупицам, поверяя, по возможности, каждый вновь обретенный факт другими более или менее надежными источниками.

Так и рождались эти последние главы.

Ксавье Мария Альфонсо де Отеклок (1897–1935). Фото 1933 г.

Помимо отдельных публикаций, о которых по ходу повествования каждый раз будет сказано особо, были и такие, к помощи которых мы обращались неоднократно.

Одним из важнейших источников была выходившая с декабря 1930-го по январь следующего года в парижской газете «Petit Journal» серия публикаций французского журналиста и писателя Ксавье де Отеклока (Xavier de Hautecloque) (1897–1935) под общим названием «Что стало с Русским Царем» («Qu a-t-on fait du Tsar du Russie»).

Основой их были интервью, которые автор брал у генерала Мориса Жанена, М.Н. Гирса и князя Н.В. Орлова. Вот все эти публикации с отсылкой к соответствующим газетным номерам:

«I. Declarations du general Janin» (26.12.1930).

«II. La chambre № 2» (27.12.1930).

«III. Le “document 38” et le “mystere Jakovlev”» (28.12.1930).

«IV. Declarations de S.E. M. de Giers» (9.1.1931).

«V. Le calvaire du juge Sokoloff» (10.1.1931).

«Le prince Nicolas Orloff dans une lettre quil nous adresse apporte des precisions sensationnelles sur le mystere des reliques de la Famille Imperiale» (11.1.1931).

Большинство русских эмигрантов знало французский. Те немногие, которые им не владели, могли познакомиться с публикацией по переводу, который буквально на следующий день после выхода того или иного номера «Petit Journal» печатала крупнейшая газета Русского зарубежья – парижское «Возрождение».

«Возрождение». Париж. 1930. 27 декабря. С. 1

 

«Возрождение». Париж. 1930. 28 декабря. С. 1

Газета под измененными заголовками напечатала и интервью с генералом Жаненом:

«Останки Царской Семьи»: «Возрождение». Париж. 1930. 27 декабря. С. 1.

«К делу об екатеринбургском злодеянии. Хранение следственного производства»: «Возрождение». Париж. 1930. 28 декабря. С. 1.

А потом и беседу с М.Н. Гирсом:

«Останки Царской Семьи»: «Возрождение». Париж. 1931. 10 января. С. 2.

«Возрождение». Париж. 1931. 10 января. С. 2

Интервью с М.Н. Гирсом было опубликовано в сильно сокращенном виде. Весьма важные моменты редакция, без каких-либо оговорок, выпустила. Скорее всего, учитывая состав редакции «Возрождения», не случайно. К тому же следующая беседа Ксавье де Отеклока с князем Н.В. Орловым и описание его поездки в Сальбри вообще не печатались. Публикация неожиданно, без каких-либо объяснений, оборвалась.

Более полную перепечатку серии очерков французского журналиста можно найти в выходившей в Белграде газете «Царский Вестник» (1930. № 130), выходившей под редакцией Н.П. Рклицкого, ближайшего сотрудника митрополита Антония (Храповицкого), в будущем также Архиерея Зарубежной Церкви.

Однако и в этой газете не было опубликовано письмо князя Н.В. Орлова.

Другим важным (хотя и не столь ценным, как предыдущий) источником сведений является интервью у дочери следователя Наталии Николаевны Руллон-Соколовой, которое в августе 1992 г. взял Сергей Валентинович Мирошниченко (род. 1955 г.) – ныне известный отечественный кинорежиссер-документалист.

Беседа вошла в его ленту «Убийство Императора. Версии» («Урал-фильм. ТРИТЭ. 1995), удостоившийся за лучший неигровой фильм сразу двух премий: «Ника» и «Золотой Витязь». Четыре отдельных куска интервью можно увидеть и послушать в четвертой его части «Надпись на стене» (6.27-9.05; 10.02–11.04; 11.48–12.38; 59.18–59.55).

В первой части «Записка Якова Юровского» российский зритель впервые увидел (23.41–25.38) город Сальбри и местное кладбище с могилой Н.А. Соколова.

Сергей Мирошниченко беседует с Н.Н. Руллон-Соколовой. Кадр из фильма

Что касается самой беседы, расшифровку которой по мере нашей публикации мы воспроизведем полностью, то тут следует учитывать, что в момент смерти отца Наталье Николаевне едва исполнилось четыре года, а мать, на рассказы которой она теоретически могла опираться, судя по всему, многое скрывала, на что у нее были свои особые причины…

Обложка того самого 121-страничного каталога, составленного Джоном Стюартом: The Romanovs Documents and Photographs Relating to the Russian Imperial House: Auction, London, Conduit Street Gallery, 5th April 1990. Sotheby`s 1990

Среди исследователей наиболее важное значение имеют публикации Джона Стюарта – английского эксперта, готовившего в 1990 г. к продаже на лондонском аукционе Sotheby's архив Н.А. Соколова, оказавшийся в ведении наследников князя Н.В. Орлова.

Человек этот был не случайным. Считавшийся одним из ведущих мiрoвых экспертов по русскому искусству и знатоком русской истории, он отлично говорил по-русски, находился в постоянном контакте с работниками Государственного Эрмитажа, одно время даже снимал в Петербурге квартиру.

Графиня Мария Георгиевна Клейнмихель (1893–1979)

Джон Спенсер Иннес Стюарт (1940–2003) – родился в Абердине (Шотландия), в семье фермера; учился в Итоне, где пристрастился к рисованию и познакомился с историей Русской Императорской Семьи. Тогда же он тесно сошелся с семьей русского эмигранта графа Владимiрa Петровича Клейнмихеля (1901–1982), будучи уже в Англии, одно время управлявшим имуществом Великой Княгини Ксении Александровны и в течение сорока лет бывшего старостой и казначеем лондонского прихода Зарубежной Церкви.

Джон Стюарт

В 1929 г. граф вступил в брак с овдовевшей во время гражданской войны княгиней Марией Георгиевной Голицыной (1893–1979), урожденной графиней Карловой – дочерью Герцога Георгия Георгиевича Мекленбург-Стрелицкого, праправнучкой Императора Павла I. Графиня, работавшая в начале своей лондонской жизни в мастерских для трудоустройства русских эмигрантов, в последние 12 лет была покровительницей Сестричества Святой Ксении.

Граф и графиня Клейнмихели стали крестными родителями Джона, перешедшего в Православие.

После Итона Стюарт учился в Колледже Святого Иоанна в Кембриже, где он сначала изучал историю, а потом славистику, которую осваивал под руководством профессора Николая Ефремовича Андреева (1908–1982), доктора Карлова университета в Праге, последователя академика Н.П. Кондакова.

В начале 1960-х Стюарт вошел в состав русской православной общины в Лондоне, а в 1963 г. поступил на работу грузчиком в знаменитую фирму Sotheby s, при первой возможности (во время отпусков) совершая поездки в Россию, где учился в Москве в Художественном научно-реставрационном центре имени академика И.Э. Грабаря под руководством известного художника-реставратора Адольфа Николаевича Овчинникова.

В 1976 г. Джон Стюарт основал русский отдел Sotheby's, которым безсменно руководил в течение двадцати лет. Это было время рекордных продаж предметов русской истории и искусства в Великобритании.

В 1996 г., оставив фирму, Стюарт создал собственное арт-бизнес-консультирование, сосредоточился на проведении исследований в области иконописи.

Скончался он 12 июля 2003 г. в Окли (графство Суррей) в возрасте 63 лет.

Наиболее ценной для нас работой Джона Стюарта, помимо каталога 1990 г.²⁰⁹, является его исследование, опубликованное в московском журнале «Наше Наследие» (Вып. 33. М. 1995. С. 32–45), к которому мы уже не раз прибегали ранее.

Другой публикацией, которую следует иметь в виду, является книга историка Николая Росса «La mort du dernier Tsar», напечатанная в 2001 г. в Лозанне.

Николай Георгиевич Росс родился в 1945 г. в Париже в семье русских эмигрантов. Окончил Парижский университет (Сорбонну), защитив там в 1973 г. кандидатскую диссертацию «Видение мiрa, человека и природы в России в эпоху Андрея Рублева». Преподавал в Страсбургском университете, в Институте Восточных языков в Париже. В последнее время он работал в одном из парижских лицеев.

Николай Георгиевич Росс

В 1970-х Н.Г. Росс входил в состав редакции журнала «Грани», а в 1980-х участвовал в издании книг основанной А.И. Солженицыным серии «Исследования новейшей русской истории».

В 1987 г. во Франкфурте-на-Майне в издательстве «Посев» он выпустил известную публикацию документов дела Н.А. Соколова «Гибель Царской Семьи».

Именно этот сборник привел его к написанию 300-страничной книги «Смерть последнего Царя»²¹⁰ – заметного исследования, к сожалению, мало у нас известного. В 1999 г. в «Вестнике Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета» вышла лишь весьма небольшая его публикация на эту тему: «Судьба останков Царской Семьи: факты, домыслы и вопросы» (Сб. 2. С. 112–142).

Издательская обложка книги Николая Росса «La mort du dernier Tsar. La fin d'un mystere?» Lausanne. L’Аge d`Homme. 2001. Автор – сторонник версии подлинности «екатеринбургских останков»

Alexandre Jevakhoff «Les Russes blancs». Editions Tallandier. Paris. 2013

Élie Durel. «L’autre fin des Romanof et le prince de l’ombre». Éditions Lanore. Paris. 2008

Из других заслуживающих упоминания работ назовем книгу еще одного нашего соотечественника – Александра Борисовича Жевахова «Белые русские», которую мы уже упоминали²¹¹.

Наконец, упоминания заслуживает и другая увидевшая свет в 2008 г. в Париже книга – «Другой конец Романовых и князь тени» Эли Дюреля²¹², к которой мы также не раз обращались.

Она, как уже было нами однажды отмечено, содержит немало фантастических, вздорных и совершенно неприемлемых, с точки зрения здравого смысла, сведений. Чего стоит одно утверждение о том, что второй супругой следователя была-де никто иная, как укрывшаяся под именем Варвары Владимь ровны Ромодановской Великая Княжна Мария Николаевна!

Однако наряду с этими смехотворными построениями в книге этой всё же есть немало интересных деталей, что вполне понятно: ее автор Эли Дюрель в течение нескольких лет жил в Сальбри, был знаком с некоторыми его старожилами, помнившими еще русского следователя.

Эти-то рассказы и пробудили интерес историка-любителя к необычной для французской провинции фигуре, приведя автора в местный архив, где он обнаружил несколько весьма любопытных документов, которые он и воспроизвел в своей книге.

Общим местом тех немногих авторов, кто писал о времени пребывания во Франции Николая Алексеевича Соколова, особенно о последних годах его жизни, была всячески подчеркивавшаяся его тесная связь с князем Николаем Владимiровичем Орловым.

«Помощь и поддержку, – говорилось в некрологе “Памяти Н.А. Соколова”, – он нашел у тех, кто вчера были ему чужими и незнакомыми и кто затем стали его близкими друзьями»²¹³.

«С Н.А. Соколовым, – вспоминал в посвященном памяти следователя очерке один из его друзей, укрывшихся за псевдонимом А. Ирин, – я познакомился вскоре же после его приезда в Париж и нас сблизила с ним общность профессий и совершенно одинаковый взгляд на существо и значение для России этого небывалого в истории преступления. В течение долгих наших бесед Соколов открывал мне свою душу, терзаемую муками сомнения, муками отчаяния, которые им часто овладевали при виде козней многочисленных врагов и сознания своего одиночества, а, следовательно, и безсилия.

Да, Соколов был один, покинутый почти всеми, если не считать нескольких личных его друзей, среди которых нужно отметить, по роли сыгранной ими, князя Н.В. Орлова и светлейшего князя М.К. Горчакова.

Наталья Николаевна Руллон-Соколова. Август 1992 г. Кадр из фильма Сергея Мирошниченко

Нравственная поддержка этих лиц дала Соколову возможность продлить дни своей жизни, обреченной на преждевременную смерть в тот день, когда покойный адмирал Колчак повелел ему приступить к производству следствия о цареубийстве»²¹⁴.

То же подтверждала и дочь Н.А. Соколова Наталья Николаевна в своем интервью кинорежиссеру Сергею Мирошниченко в 1992 г.: «Нет, кто папу защищал тогда, это

Орлов, понимаете, потому что все-таки княгиня была племянницей Государя, она Романова была…»

Чисто внешне именно так всё и выглядело.

«Орловы, – писал готовивший к продаже на аукционе Соколовский архив английский исследователь Джон Стюарт, – были удачливее большинства эмигрантов, потому что семья владела собственностью во Франции, где Николай жил после 1920 года как частное лицо. Он был достаточно хорошо обезпечен и с большими связями, чтобы оказать финансовую поддержку прибывшему в это время в Европу следователю Соколову для продолжения его работы. Он приютил его у себя и выступил в качестве издателя французской версии его книги».

Мы уже рассказывали о парижских адресах князя Н.В. Орлова, о замке Бельфонтен в Самуа-Сюр-Сен рядом с лесом Фонтенбло – о местах, которые были также связаны и с пребыванием там семьи Н.А. Соколова.

В 1921 г. Николай Владимiрович, пожелавший, отделившись от отца, жить своим домом, купил небольшой замок Buisson-Luzas южнее города Сальбри.

По словам А.Б. Жевахова (с. 150), одновременно он стал хозяином 316 гектаров земли стоимостью в 500 тысяч франков (в нынешних ценах это 540 тысяч евро).

Замок Buisson-Luzas

Строительство самого дома началось еще во второй четверти XIX века. В начале ХХ-го к первому этажу здания на западе была сделана небольшая пристройка, хорошо видная на некоторых открытках.

Этим домом из красного кирпича князь Н.В. Орлов владел вплоть до 1936 года.

Железнодорожный вокзал Сальбри. Французская открытка начала XX в.

Об этом сообщает в своей книге Эли Дюрель (с. 20), а также Марсель Бодрильон, автор текста к юбилейному изданию «Salbris: au fil du temps, au fil des ans» (Ville de Salbris. 1993.

Р. 140): «Год спустя [в 1921 г.] князь Орлов приобрел себе в собственность Buisson-Luzas, а семья Соколовых маленький домик на окраине».

Сам Сальбри – небольшой старинный городок в департаменте Луар и Шер в 160 километрах к югу от Парижа. Расположен он на реке Сольдр (Sauldre) – притоке реки Шер, впадающей в Луару.

Одной из городских достопримечательностей является католический храм Святого Георгия XVII в., вобравший в себя фрагменты и гораздо более ранних построек (до XII в. включительно).

Современная фотография церкви Святого Георгия и внутренний ее вид на открытке начала XX в.

Храм располагается на севере Сальбри, неподалеку от местного кладбища, а на юге города находилась еще одна старинная постройка – часовня Милосердной Божией Матери (называвшейся еще Семистрельной).

Когда-то, согласно рассказам старожилов, сюда приносили мертворожденных детей в уповании на то, что Пресвятая Дева на непродолжительное время возвратит им жизнь, чтобы можно было их крестить, дав таким образом возможность войти в рай.

Начиная с XIX в., часовня пользовалась особым почитанием плодоносящих женщин и рожениц.

Часовня Notre-Dame-de-Pitié. Современный снимок

Однако столь ранняя датировка переезда в Сальбри Н.А. Соколова (в 1921 г.), которую нам предлагают некоторые авторы, вряд ли верна.

Из уже приводившихся нами документов известно, например, что младший сын Н.А. Соколова родился 14 июня 1923 г. в Фонтенбло. То есть семья следователя в то время еще жила в Самуа-сюр-Сен, рядом с принадлежавшим князю В.Н. Орлову старшему замком Бельфонтен.

Вряд ли вскоре после родов мог состояться переезд всей семьи на новое место, хотя сам следователь возможно и приезжал в замок Buisson-Luzas к князю Н.В. Орлову, поселившемуся там, по некоторым сведениям, с семьей в конце 1922 года.

Осенью следующего года началась подготовка к совместной поездке в Америку (о чем мы расскажем далее), из которой князь со следователем вернулись лишь весной 1924 года.

Набережная Сены в Самуа. Французская открытка начала XX в.

Замок Buisson-Luzas с прилегающим к нему парком

Примечателен документ, который Эли Дюрель приводит в своей книге: о продаже сальбрийского дома Н.А. Соколова, согласно которому он был приобретен 4 сентября 1924 г., за три месяца до кончины следователя.

Разумеется, что до этого Николай Алексеевич мог жить с семьей и в другом месте, как в самом городе, так и в замке князя Орлова Buisson-Luzas. Об этом свидетельствует постановление прокуратуры Ромарантена 1938 г., опубликованное в книге Эли Дюреля (с. 412), воспроизводившееся нами ранее, в котором упоминается «семейная книжка, выданная 15 октября 1923 г. чиновником гражданского состояния города Сальбри».

В конце 1930 г. в Сальбри приехал журналист парижской газеты «Petit Journal» Ксавье де Отеклок. Побеседовав с мэром, он направился в имение князя Н.В. Орлова:

«Посреди равнины Солонья я нахожу дворянский загородный домик, на пороге которого вижу джентльмена-фермера, одетого в охотничий костюм и высокие сапоги; самого князя Орлова. Он встречает меня словами: “Я внимательно следил за вашими расследованиями и ждал вас”.

У нас с ним сейчас же завязался горячий разговор. Его заявления привели меня к полному удивлению и почти к возмущению.

Князь Орлов: Со времени приезда Соколова во Францию я был его ближайшим сотрудником. Мы вместе пересмотрели, руководясь самым тщательным критическим анализом, все данные его следствия, которое – я могу громко заявить – было ведено по всем правилам нашей юриспруденции. Я нахожу, что с юридической точки зрения это следствие вполне правильно, а его результаты вполне убедительны.

Вопрос: Почему же следователь Соколов отстранился… вернее укрылся в Сальбри?

Князь Орлов: Только успев ступить на вашу землю, он увидел себя вовлеченным в центр русских политических интриг, разных тенденций. Было ли тут желание заставить его осветить эту ужасную трагедию с одной ли с другой стороны, или же, что вернее, заставить его молчать об этом убийстве, которое является символом гибели России, об этом мы узнаем позже. Что бы то ни было, но, во всяком случае, страшно прискорбно, что останки Императорской Фамилии, которые без сомнения идентичны, скрыты от чтущих их людей. Я должен затронуть больную сторону, говоря о странном, почти враждебном приеме, сделанном следователю Соколову людьми, которым он привез останки их Государя, доказательства и рассказ о своем самопожертвовании и муках.

– Князь Орлов продолжает медленно голосом, спокойствие которого с трудом заглушает переживаемые им чувства:

Для того, чтобы вести это следствие, Соколов должен был пройти целую героическую одиссею; чтобы достигнуть Екатеринбурга, занятого белыми войсками, он должен был пройти пешком 1200 километров, переодетым нищим, через волнующиеся области и чудом спасаясь от смерти. Он приходит к Колчаку и ему поручают вести следствие, что он исполняет с замечательною тщательностью и ясностью в продолжении нескольких месяцев.

Опять фортуна меняет свое направление и он спасает свои документы и вещественные доказательства неизмеримой ценности, предает всё это генералу Жанену и со спокойной душой, исполнив свой долг, едет во Францию. Он просит аудиенции у оставшихся в живых Членов Императорской Фамилии; его не принимают. Он спрашивает, что сталось с Реликвиями, которые он выкопал, с оригинальными документами его следствия, всё ли это в сохранном месте.

Он просит, чтобы ему позволили видеть драгоценные посмертные Останки, чтобы своими глазами убедиться, что они невредимы и благоговейно сохраняются. Но и в этом ему было отказано.

До самой своей смерти Соколов не знал, что же стало с вещами, переданными г. Гирсу. Невыразимое горе точило несчастного. Мы делали с ним всё возможное, чтобы узнать, что же сталось с Останками. Но мы натыкались на стену молчания. И вот тогда-то следователь Соколов написал свою книгу. Он написал ее по моему настоянию, чтобы потомки знали самым точным образом, что выстрадали самые благородные жертвы в этом ужасном “доме специального назначения”.

– Князь Орлов останавливается, как бы не решаясь высказать много тяжелого:

Приняты были все меры, чтобы помешать Соколову вписать правду в великую книгу Истории. Он жил на маленькую пенсию. Ему грозили, в случае, если он напишет свои свидетельства, отнять у него эту маленькую ренту, так горько заработанную.

Вопрос: Исполнили ли угрозы?

На это князь Орлов только пожал плечами и вот, что он мне продиктовал в заключение:

“Будучи в продолжении четырех лет сотрудником следователя Соколова, проводившего следствие об убийстве Семьи Царя Николая II, и будучи введен этим следователем во все подробности расследования, я считаю, что во всем, что касается убийства в доме Ипатьевых, следствие вполне закончено и убедительно.

Пруд у замка Buisson-Luzas

Я нахожу, что всё доказывает идентичность посмертных Реликвий, и я от всей души сожалею, что эти Реликвии спрятаны неизвестно где и не преданы погребению, на которое имеют право все человеческие останки”»²¹⁵.

Рассказ этот подтверждался и немногими другими дошедшими до нас свидетельствами.

Анонимный автор уже приводившегося нами газетного некролога Н.А. Соколова прямо писал: «Не легка была его задача. Ему давали маленькое пособие, но требовали бездействия и молчания. Долг перед родиной для него был выше личного благополучия – и он отказался подчиниться этому; его за это лишили пособия»²¹⁶.

То же самое утверждал в своем очерке и хорошо знавший следователя А. Ирин:

«…Прибыл в Париж и Соколов, где ждали его еще более горшие разочарования и более тягостные испытания.

Я часто удивлялся, откуда у этого провинциального следователя, купеческого сына, выходца из глуши пензенских лесов, брался такт и житейская сметка, чтобы благополучно миновать многочисленные политические интриги, расставленные на его пути. Много сил и здоровья пришлось потратить Николаю Алексеевичу за право выполнять свой судейский долг, продолжать производство следствия.

Сальбри, улица Республики

Можно ли удивляться, что он так рано умер, сгорев, в подлинном смысле этого слова, в пылу борьбы и работы. […]

Я был в курсе всего, что творилось вокруг Соколова. Я также знал, что сердце его износилось в борьбе с интригами и в борьбе за право торжества истины»²¹⁷.

Итак, помощь князя Орлова Н.А. Соколову сомнений ни у кого из современников не вызывала, если, конечно, не считать гробовое молчание по этому поводу ближайшего сотрудника следователя и его телохранителя капитана П.П. Булыгина.

Кое в чем князья Орловы с Николаем Алексеевичем были, конечно, единомысленны: в неприятии Царского Друга и Императрицы Александры Феодоровны. В эмиграции они выступали единым фронтом и против признания Лже-Анастасии.

После кончины В.Н. Орлова-старшего к его сыну перешел архив, в котором хранились некоторое документы по этому вопросу, в т. ч. и подробное письмо П. Жильяра, который после первоначального «полупризнания» перешел в стан противников самозванки. (См. очерк С. Литовцева «Правда о Лжеанастасии», печатавшийся в сентябре 1928 г. в рижской газете «Сегодня».)

Из одной из имеющихся в коллекции московского музея «Наша Эпоха» газетных вырезок заметки из французской прессы известно о противодействии «князя и княгини Орловых» совместно с Н.А. Соколовым очередной авантюристке, выдававшей себя за чудесно спасшуюся Великую Княжну Ольгу Нико левну (перевод Николя Д.):

«ТРЮК» КНЯЖНЫ ОЛЬГИ

Шербур, 31 января (от нашего спец, корреспондента). – На днях в Буэнос-Айресе было объявлено о прибытии молодой женщины, представлявшейся княжной Ольгой, дочерью Русского Царя.

Есть все основания полагать, что мы имеем дело с авантюристкой. Так, в заявлении бывшего начальника царской безопасности [sic!] г-на Соколова, который вместе с князем и княгиней Орловыми вышел из Шербура на судне «Джордж Вашингтон», упоминалось, что ещё в Берлине некая женщина, имевшая известное сходство с пропавшей княжной, пыталась выдать себя за последнюю.

С этой целью она бросилась в пруд, из которого её поспешили достать отважные спасатели.