Читать книгу: «Политики, предатели, пророки. Новейшая история России в портретах (1985-2012)»

© С. Ф. Черняховский, 2016

© Книжный мир, 2016

* * *

Глава 1
Основатели архитектуры

МСГ – Герострат

На Горбачева в обществе начали обращать внимание в 1983 году. При Андропове. Хотя к этому времени он уже четыре года входил в высшее руководство страны. Иногда говорят, что ему вообще покровительствовал Андропов.

И редко вспоминают, что уже в 60-е годы его кандидатура дважды рассматривалась на предмет возможной работы в КГБ – в 1966 и 1969 году. Только сначала Семичастный, затем Андропов от нее отказывались. В какой-то момент была идея назначить его Генеральным Прокурором СССР. Вето наложил Кириленко.

Что-то там было нам неизвестное – как только вставал вопрос об особой проверке – он ее не проходил. Кто-то уверяет, что во время войны на оккупированной территории он был замечен в чем-то, что явно порочащим не было – но при пристальном рассмотрении вызвало желание воздержаться от полного доверия к нему. Кто-то проводит связь между этим обстоятельством – и тем, как вел он себя в отношениях с ФРГ: даже когда США и Великобритания резко возражали против аншлюса ГДР Западной Германией – Горбачев решил поддержать намерения Бонна. Во всяком случае, известно, что отстранение Хонеккера от власти и последующий переворот в ГДР готовился по его поручениям. Есть данные, что в период его руководства Ставропольским краем у него возникли сложные отношения с Первым секретарем ЦК компартии Грузии Эдуардом Шеварднадзе: Ставропольский край по этой версии стал прибежищем грузинских цеховиков и криминальных авторитетов, борьбу с которыми, возглавив реском партии, развернул последний.

Но возможно – все это и не так. И все эти сведения – лишь отражение той ненависти, которую испытывают к Горбачеву и российское общество, и народы разделенных им республик.

В дни смерти Андропова в обществе ходил слухи, что наследовать ему может либо Горбачев, который, как относительно молодой, вызывал определенные позитивные ожидания, либо Черненко, возраст которого напротив явно смущал общество. После избрания последнего Горбачеву досталась идеологическая работа – и он произвел определенное впечатление докладом на прошедшей в 1984 году Научно-практической конференции КПСС по вопросам совершенствования развитого социализма. Там же, кстати, удачно и, по тем временам, ярко и интересно выступил и Первый секретарь Свердловского обкома КПСС Борис Ельцин. Оба очень ратовали за дальнейшее поступательное и наступательное развитие социалистического общества.

Когда в марте 1985 г. Горбачева избрали Генсеком ЦК КПСС, действительно было воодушевление. Сначала – просто потому, что избрали молодого. Потом, в апреле, на Пленуме ЦК, он провозгласил курс на ускорение социально-экономического развития. Все радостно вздохнули: начинается наступление, «революция продолжается!». Как пели в 70-е: «И вновь продолжается бой. И сердцу тревожно в груди, и Ленин такой молодой – и юный Октябрь впереди!». Страна готовилась к прорыву в будущее.

А потом Горбачев поехал в Ленинград – вышел к народу и говорил, говорил, говорил… Все удивились – после речей Брежнева: «Оно» – еще и разговаривает!». Говорил красиво, без бумажки, по делу – и его просили: «Мира на Земле и порядка в государстве!».

Он ответил антиалкогольной кампанией. Все изумились ее бредовости – в первую очередь далеко не алкоголики. Но подумали: «Ладно, бывает. Молодой, горячий – занесло поначалу. Но если для торжества коммунизма нужно за марочным вином или коньяком на день рождения в очереди стоять – отцы и деды не на такое шли».

А «Оно» – все говорило. Всем нравилось. Правда – потом, вспоминая или перечитывая, никто не мог понять – про что все-таки человек говорил. Опытные пропагандисты и лекторы, которые должны были разъяснять его речи – задумчиво сидели с ручками, пытаясь в обильном тексте найти хоть крупицы осмысленного. Директор завода спрашивал дочь, студентку-комсомолку-отличницу:

«Не пойму, что значит работать по-новому, это как?», – восторженная девочка рассказывала. Отец-орденоносец изумленно говорил: «И для этого нужно столько говорить? Я так всю жизнь жил и работал!» Это был реальный человек. Он погиб потом в Грузии, останавливая развязанный Горбачевым межнациональный конфликт. Его кровь – как и кровь примерно пятнадцати миллионов человек – на руках Горбачева.

Бывает такой специфический и довольно редкий тип политиков. Те, кто, более или менее случайно силой обстоятельств получив власть, не знают, как ею распорядится. Она им нравится. Им комфортно быть «самым главным». Они купаются в собственной значимости. Им даже хочется сделать что-нибудь «великое». Но что – они не знают. И как – они тоже не знают.

Они не знают и не понимают своих целей – потому что, какие бы цели они публично не провозглашали, их подлинная цель – даже не их же власть – а их наслаждение ею. Они могут в этом не признаваться даже самим себе, но их цель лишь собственное самолюбование и тщеславие.

Власть для них – не инструмент. Власть для них – не изматывающий труд. Власть для них повод для самолюбования. И средство получения почестей. И в отличие от тех, для кого власть есть самоцель, они даже не будут надрываться ее защищая.

Они – как обезьяна, играющая с короной: она может ее украсть, может ею любоваться, может, надев ее, смотреться в зеркало, может ее выбросить и убежать, увидев, что игрушку отбирают: но не может, даже надев, стать королем.

По сути, Горбачев – это именно такой тип «лидера». Его властный алгоритм – это скольжение. Маневр – но маневр не самостоятельного игрока, а маневр между игроками. Он возвышался – в качестве производного от неких отношений, существовавших вне его. Всегда в этих отношениях выбирая положение удобного и для одних, и для других.

Это принесло ему власть. Но получив эту власть, он не знал, что ему делать. Он получил пост, формально ставивший его в один ряд с титанами прошлого. И хотел быть таким же – но не был. Потому что не мог.

Он не знал, чего он хочет, потому что хотел одного – любоваться собой и войти в историю: «сделать нечто великое». Он получил право указывать стране направление движения – и не знал, что указать. Как потому, что не умел сам определять цели – он всегда маневрировал между «старшими» и исполнял цели, поставленные ими, так и потому, что был элементарно неграмотен – а его обучение на юрфаке МГУ было типичным обучением «общественника». Как там было в «Служебном романе»: «Однажды ее выдвинули в профком – и с тех пор не знают, как задвинуть». За что и ставились соответствующие оценки. Кстати, упоминаний о военной службе Горбачева нельзя найти ни в одной его биографии. Правда, некоторые люди, знающие его лично, утверждают, что он все же, служил… Только, по их словам, как «орденоносцу труда» ему поручили ответственную должность завскладом. Так служил. Так и учился.

Он не имел внутреннего креатива для постановки целей – за все время как своего властвования, так и последующее, невозможно в его делах и речах найти ни одной действительно свежей и конструктивной идеи.

Он говорил много – и все про то, что хорошее – хорошо, а плохое – плохо. Правда, потом оказалось, что в любой странице брежневского официоза содержательного начала в десяток раз больше, чем во всех речах Горбачева.

Он много наговорил, и много написал – вместе с помощниками. Только с какого места ни читай какую-нибудь «Перестройку и новое мышление – для нас и для всего мира» – смысла увидеть невозможно. Логорея. Она же – словесная диарея.

Но говорить было недостаточно – тем более, говорить ЭТО – не несущее смыслового содержания. Очень быстро, уже к середине 1986 года это стало надоедать – и общество, и партия, и аппарат стали требовать какого-то дела.

Каких-то решений. Проблемы-то действительно были – и их действительно нужно было решать.

А он – не мог. Для того, чтобы вообще что-то решать – ему нужно было иметь, тех, от кого он сможет быть производным. Тех, между кем ему можно будет скользить. Нужна была чужая схватка, чужое противостояние, чужой конфликт – чтобы оказаться в них неким подобием арбитра, «генератором консенсуса». И он отчасти непроизвольно, а отчасти сознательно, провоцировал и порождал конфликты и противостояния. Он натравливал одних на других – а потом начинал призывать их к соглашению. И приводил к тому, что не устраивало ни одних, ни других. А когда каждый из спровоцированных им на конфликт обращался к нему за поддержкой, он предавал каждого из них.

Как там у Стругацких: «Мы здесь ломаем головы, тщетно пытаясь втиснуть сложную, противоречивую, загадочную фигуру орла нашего дона Рэбы в один ряд с Ришелье, Неккером, Токугавой Иэясу, Монком, а он оказался мелким хулиганом и дураком! Он предал и продал все, что мог, запутался в собственных затеях, насмерть струсил и кинулся спасаться к Святому Ордену.

Через полгода его зарежут, а Орден останется. Последствия этого для Запроливья, а затем и для всей Империи я просто боюсь себе представить».

Он может это отрицать, но

– это он санкционировал публикацию статьи Нины Андреевой, а потом разыгрывал возмущение по этому поводу;

– это он санкционировал применение армии при разгоне демонстрации в Тбилиси, а потом заявил, что ничего об этом не знал;

– это он санкционировал и поддержал и создание Комитета Общественного Спасения в Литве, штурм телецентра и применение войск зимой 1991 года, а потом сказал, что все было сделано без его ведома и предал создателей тех же комитетов;

– это он весной 1991 года инициировал попытку смещения Ельцина с поста Председателя Верховного Совета РСФСР и требовал от Первого Секретаря ЦК КП РСФСР Ивана Полозкова и Первого Секретаря ЦК МГК КПСС Юрия Прокофьева обеспечить необходимое голосование на Съезде депутатов РСФСР – а когда все было готово – дал Полозкову указание снять этот вопрос с повестки дня, но, ко всему прочему, потом в ЦК обвинил Полозкова в самовольном снятии вопроса;

– это он инициировал подготовку введения чрезвычайного положения летом 1991 года, дал согласие на создание и действия ГКЧП (по некоторым свидетельствам – именно он предложил и название «Государственный комитет по Чрезвычайному положению» и сам составил список его членов), а потом обвинил всех их в своем аресте и попытке переворота.

И это не потому, что он был коварным интриганом, это потому, что он был политическим и организационным импотентом.

Он затевал интригу – и сам ее разрушал, в испуге от того, что она развивалась. Но ему всегда нужен был конфликт. Всегда нужно было противостояние – и он его всегда разжигал и провоцировал. По замыслу – чтобы победно разрешить, в действительности – чтобы самому смертельно перепугаться ходом развития событий и всех предать и обвинить.

Даже сотворенная им катастрофа и разрушение были не плодом коварного замысла тайного врага – они были плодом действий танцора, которому всегда мешают известные обстоятельства.

Его адвокаты упорно утверждают: ну не мог бы один человек разрушить СССР, если бы тот не имел в себе собственных проблем. Во-первых, мог. Чем сложнее система – тем больше для нее опасности «от дурака». Самый совершенный лайнер можно разбить, если пилота станет отвлекать пьяный министр авиации.

Во-вторых, да, в 1985 году страна хотела перемен, хотела развития и динамики. Но не разрушения существующего. Хотела подняться выше того уровня развития, которого она достигла, а не обрушения ниже того, что имела.

Опросы, проведенные ФОМом еще в феврале 1995 года¹, посвященные десятилетию начала «перестройки» уже тогда стали своего рода моральным приговором Горбачеву и его «перестройке».

Уже в ответе на вопрос, нужно ли было вообще начинать перестройку, можно увидеть глубокий общественный раскол, причем при заметном перевесе ее противников. Положительно на него тогда ответили лишь 40 % всех опрашиваемых, тогда как отрицательно – 45 %, при 15 % не определившихся.

Однако если посмотреть на структуру тех, кто по-прежнему поддерживал изначальную необходимость ее проведения, можно увидеть не только внутреннюю неоднородность, но и явное преобладание сторонников социалистического строя.

На вопрос, «Как следовало проводить перестройку?», 27 % по-прежнему говорили, что ее вообще не надо было проводить. Еще 27 % полагали, что ее следовало проводить, не разрушая социалистического строя. При этом полагали, что «перестройку» надо было проводить так, как она проводилась 2 %, а 12 % считали, что надо было более решительно продвигаться к демократии и рынку западного типа. 18 % считали, что нужно было решительно продвигаться к рынку, не торопясь с введением демократии. В переложение на реалии второй половины 80-х годов это означало движение к рынку под руководством коммунистической партии, т. е. нечто подобное НЭПу 20-х или «китайскому варианту». 12 % затруднились с ответом на этот вопрос.

Таким образом, 27 % жестких противников перестройки в сумме с 27 % сторонников ее социалистического варианта, дают большинство общества и превалируют над суммой сторонников ее реализованного варианта (2 %) и более решительного западного варианта (12 %) более чем в три раза: 54 % против 14 %. Если даже, не вполне обосновано, к последним добавить 18 % сторонников «китайского пути», которые скорее должны быть отнесены к их противникам, все равно приходится признать, что число сторонников социалистической ориентации намного превосходило число сторонников капиталистического варианта развития.

Горбачев произнес немало сентенций на тему более чем спорной фразы Достоевского о том, что никакая гармония не стоит того, чтобы в ее основе лежала хоть одна слезинка ребенка. Предположим. А идея «перестройки» и «нового мышления» стоила той крови, к которой она привела? Стоила Карабаха? Стоила Ферганы? Стоила Абхазии, Осетии, Приднестровья? Стоила миллионов нищих? Стоила вымирания страны со скоростью миллион человек в год? Уж не будем вспоминать, что по архивным данным, все сталинские расстрельные приговоры по политическим статьям за 30 лет его власти насчитывают 800 тысяч человек…

Сейчас, спустя тридцать лет после начала «перестройки» отношение к ней не стало лучше. По данным Левада-центра² Горбачев сегодня получает «в целом положительных оценок» лишь 14 % – здесь даже не удалось выделить группу «очень положительных» – таких нет. В 2002 году, начиная с которого представлены данные – у него было 13 % положительных оценок. Положительная динамика отсутствует.

И отрицательные оценки превышают положительные уже почти втрое – 38 % – против 14 %. Нейтральных оценок 41 % против 39 % в 2002 году. И тоже 7 % тех, кто не знает, какими словами охарактеризовать свое отношение к нему – в 2002 году их было 2 %.

Только в такой ситуации нейтральное – это «не негативное». Нейтральное это презрительно-брезгливое. Полагающее сам объект оценки – не достойным твоего внимания. Оценочный бойкот.

И вот данные Левада-центра об отношении к самой его деятельности, к тому, что в исторической перспективе принесла их эпоха.

Положительные оценки набирают здесь 18 %. Отрицательные – 60. Причем если до 2005–2006 гг. первые подрастали, а вторые немного сокращались – то последнее пятилетие опять стали сокращаться первые и расти вторые.

В 2002 году положительные оценки составляли 19 % и к декабрю 2005 подросли до 23 %, и затем на сегодня упали до 18 %. Отрицательные в том же 2002 году составляли 66 %, к 2006 году сократились до 56 % и на сегодня вновь выросли до названных 60 %.

И объяснить это несложно. Потому что та жизнь, дорогу которой проложила «перестройка» – оказалась хуже, чем то, что было ею сломано.

А сломал – он. Горби. Потому что никогда не умел созидать – умел интриговать, предавать. Разрушать.

На общие реальные проблемы развития накладывался уже не просто субъективный (все эти моменты были рождены субъективным фактором) – а личный фактор – личная стилистика Горбачева.

Показателен, в частности, им же приводимый рассказ о его действиях в канун ратификации Беловежских соглашений. По его словам, он сделал все, чтобы не допустить ни распада страны, ни ратификации этих соглашений. Он, по его же словам, «даже» написал личное письмо каждому депутату каждого Верховного Совета каждой союзной республики, призывая не голосовать за ратификацию.

Горбачев говорит об этом, как о неком чуть ли не мужественном поступке – не понимая, что сам этот поступок может свидетельствовать лишь о его политической профнепригодности, непонимания природы политики и просто элементарной глупости. Потому что получение такого письма могло только стимулировать колеблющихся голосовать за ратификацию Беловежья. Поскольку с неизбежностью воспринималось не как довод, обращенный к разуму – а как свидетельство бессилия, свидетельство неспособности и неготовности доказать, что в стране существует власть и сила, способная принудить к исполнению закона и сохранить страну.

То есть одно это письмо демонстрировало, что союзная власть не может ни через посредничество между республиками решить вопрос сохранения Союзного государства, ни управлять экономическими и политическими процессами в нем, ни силой принудить к его сохранению.

Технология разрушения страны, в конечном счете, заключалась именно в субъективных и стилистических моментах существовавшего правления и проводимой политики, провоцировавшей центробежные тенденции и сепаратистские тренды.

Был обессмыслен и уничтожен смысловой ответ на то, зачем столь разнообразным народам нужно жить в одной стране. Уничтожен смысл этого совместного существования – причем без создания замещающего его нового. Была дискредитирована и уничтожена единственная существовавшая политическая структура гражданского общества, связывавшая воедино республики Союза. Элита была расколота и приведена в такое состояние, когда для ее республиканских компонентов разрыв с союзным центром и союзной элитой означал вопрос сохранения ее политического и статусного положения. Было остановлено исполнение государством своих основных функций.

И его сторонники (равно как и выигравшие от им совершенного), не имея доводов в его защиту, понимая, что реабилитировать его в глазах народов СССР/России невозможно, пытаются обратиться к другому арбитру – «международной общественности», которая его любит и ему рукоплещет. И заодно пытаются менять координаты его оценки: все черное и подлое, совершенное им, объявить светлым и добрым. Последнее вообще было одним из приемов «нового мышления» – менять оценки: все хорошее – назвать плохим. Все плохое – хорошим.

Как было у Родари в «Джельсамино в стране лжецов», где кошку нужно было называть собакой. А собаку – кошкой. Или в песенке Тристана в «Собаке на сене»: «Станет сразу все намного проще: девушка стройна, мы скажем: мощи! Умницу мы наречем уродкой, добрую объявим сумасбродкой. Ласковая – стало быть, липучка, Держит себя строго – значит, злючка. Назовем кокетливую шлюхой, Скажем про веселую – под мухой. Пухленькая – скоро лопнет с жиру, Щедрую перекрестим в транжиру». Вот оно – «новое мышление» в концентрате.

«Мировое сообщество» чествует Горбачева… Правильно делает, что чествует. Если бы, придя к власти в 1980 году Рональд Рейган к 1987-му довел США до глубокого экономического кризиса, поставил американский общественно-политический и социально-экономический строй на грань краха, распустил НАТО, позволил во Франции, Англии, Италии и т. д. прийти к власти коммунистам и установить советскую власть, заодно согласившись на аннексию Западной Германии Германской Демократической Республикой с отменой в первой частной собственности, мы тоже считали бы его великим героем, свершившим мечты нашей юности.

ГДР объявила бы его «лучшим немцем», а Эрих Хонеккер считал бы лучшим другом. И юбилеи его в Москве, Варшаве, Софии, Берлине, Праге отмечали бы куда с большей яркостью, чем это было сделано по отношению к Горбачеву в «Альберт-холле». Естественно, было две мировые системы, конкурирующие друг с другом. И тут лидер одной из них свою систему и «империю» обрушивает – и подает ее как лакомство на стол «пира победителей» – со всеми ее богатствами, оружием и ресурсами: понятно, что победившая сторона будет воздавать ему почести. В душе презирая: ну не любят люди предателей.

И даже когда Горбачев что-то пытался сделать, всегда оказывался в роли того китайского императора, который однажды, не подумав, пожелал, чтобы все, к чему он прикоснется превращалось в золото. И умер от голода, потому что и хлеб, который он хотел положить в рот, становился золотом.

Только у Горбачева все, к чему он прикасался, становилось не золотом – фекалиями.

И он до сих пор этим гордится – ведь у другого не получилось бы.

Как для того, чтобы сжечь эфесский храм – надо было, чтобы появился Герострат.

Горбачев – тоже Герострат. Чье имя любой порядочный человек еще в течение веков будет произносить с презрением и брезгливостью.

Хотя – ведь есть и те, кто от этого выиграл. Это использовал. На этом нажился. Они, конечно, будут ему благодарны. Только они как были, так и остаются и останутся в поразительном меньшинстве.