Солипси́зм – философская доктрина и позиция, характеризующаяся признанием собственного индивидуального сознания в качестве единственной и несомненной реальности и отрицанием объективной реальности окружающего мира. Может рассматриваться как крайняя форма субъективного идеализма.

Холодный камень неприятно создаёт барьер между мной и свободой. До луны далеко, до звёзд не успеть. До свободы один шаг, но тысячи невидимых миль. Я слепо шла к свободе, слепотой зрячего мыслителя. Свобода была в звезде. Я её видела. Различала. Она звала меня замогильным голосом, не стараясь утихомирить все звуки жизни. Она звала меня ярким светом, вдали от луны, вдали от Венеры, вдали от Сириуса. Икар не хотел умереть. Икар махал мне, издалека, он был виден лишь мне. Икар хотел свободу, и нашёл себя во мне.

ГЛАВА 1

Встреча

Азаб и Хязяль

«Минута, когда люди обретают друг друга, и минута, когда они расстаются, – две значительных эпох в жизни человека, говорит великая книга Зенд.

Их глаза впервые встретились в том самом ресторане, который находится в самом дальнем углу улицы Кичик Гала, куда даже бомжи не собираются, чтобы выпрашивать милостыню. От неё веяло малиной, и он это почувствовал, как только она зашла в ресторан. Кислый привкус обжёг его горло, не понимая, что это было, он выпил пару глотка моргона, который появился недавно в меню этого ресторана. Владелец заведения – Лятиф, был крайне лицемерным человеком, он во всём искал свою выгоду, и ничего не делал с убытком, быть может, из-за этого на этой улице не обитали бомжи или попрошайки. И вдобавок ко всему, он был неказистым, чуть красивее пипа суринамской.

Заказывал моргон из одноименного региона, где на высоте 300 метров над уровнем моря расположен виноградник Кот дю Пи, стандартная цена которого около 30 манат, но он продаёт моргон в разы дороже. Хитрый дьявол всегда знал своё дело, он знал всех гостей этого заведения, вплоть до гроша в их портмоне, но не знал эту юную девушку, которая смущенно оглядывалась по сторонам.

Она искала глазами кого-то, а Азаб следил за её зрачками, как орёл над своей, без пяти минут, мёртвой жертвой. Его взгляд был прямым, он не скользил по открытым плечам девушки или по стройным ногам, они смотрели ей в глаза.

Их глаза встретились, играла музыка Кобейна, музыка бога гранж, она не могла оторвать взгляд в течение 8 секунд, она могла слышать свои сердцебиения, они были настолько громки, что Кобейн уступал её биениям сердца. С виска предательски скатилась мелкая капля пота. Её взгляд будто бы навеки приковался к его глазам, она хотела оторвать свой взгляд от него, но его глаза всё больше прижимали её к своим, привязались бекетовым узлом. Взгляд девушки был оторван из-за подошедшего парня. Азаб это не понравилось, а девушка облегченно вздохнула, не любила она неловких ситуаций, как мясо вегетарианцы. Они сели напротив стола молодого парня, который тоже не был один, он был с приятелями, которые курили табак и болтали меж собой, пока один из них не заметил отсутствие внимания друга. Он нашёл траекторию от его глаз до девушки, понял всю серьёзность ситуации и не стал подшучивать, ибо знал своего друга, и знал его характер.

В движениях девушки чувствовалось смущение. Не любила она неловких ситуаций, но они её очень.

Звёзды по-иному танцевали в эту ночь, луна светилась от некоего триумфа. Это было ровно спустя 8 месяцев, когда она наблюдала трёх звездопадов за одну ночь и загадала одно и то же желание и теперь, будто эти звёзды поднимались обратно, чтобы упасть перед её глазами снова и снова, пока она не поймёт, что её желанию суждено исполниться. Они беспокойно ждали её внимания, как и парень в ресторане напротив неё.

– Привет.– разрушил тишину Джавад.

Она ответила тем же.

– Красивое платье.

– Обычное.– в нём ей не нравилось всё: характер, манеры, волосы, стиль, абсолютно всё.

– Ты телефоном не… – он не успел договорить.

– Пользуюсь – произнесла девушка, смотря в бокал с водой, она не поднимала свои глаза, будто веки, как волны океана обрушились на её хрупкие веки. Она изучала тифлопедагогику в одном из частных университетов города. Недавно сотрудничав с типографией « Дельфин», она помогла нахождению материалов для новой книги «Ногарэ». На подготовку этой книги, ушло добрых шесть месяцев. Али, Расим, Марьям, Фархад и Джавад были авторами, редактором, верстальщиком и адвокатом типографии соответственно. Али был сангвиником, тогда как Марьям была перфекционистом, тот самый вымирающий вид, который вечно колеблется между порядком и беспорядком. Фархад был полным снобом.

– Я только что говорил с ними, Фархад сказал, что на проспекте нефтяников случилась авария, но ничего серьёзного, но Марьям и Али едут.– парень явно скрывал что-то, но девушке всё это не было явью, когда сформировался её характер, без наивности не обошлось.

– Господи, сейчас позвоню, узнаю, всё ли в порядке.– она испугалась не на шутку.

– Нет, не стоит, я говорил с ним, он сказал, что отключает телефон. Не волнуйся.

– Хорошо, ладно. – эти слова хоть как-то поиздержали её волнение.

– Может, закажем что-нибудь? – он был одет в бежевый льняной костюм английского бренда. В рукавах блестели запонки, выглядел вполне элегантно, как подобает адвокату филиала, второй в мире самой известной типографии. Одутловатое лицо двадцатитрехлетнего Джавада, было заострено в челюсти. На лице у него была трёхдневная щетина, а волосы коротко пострижены, а нос не привлекал никаким необычным признаком.

– Лучше подождём их. Не правильно же, заказывать что- либо без них. —она подняла свои большие карие глаза, заметила парня, который, как казалось ей, перестал уже на неё смотреть, но увы она ошиблась, она ошиблась не в последний раз. Быстро опустив глаза, она искала выход из этой неловкой ситуации, которая не раз происходило с ней.

– Вот и они..-сказал он, откинувшись на спинку стула.

– Хоть кто-то может объяснить мне этот текст? Да, хоть кто-нибудь. Дружище, вот прочитай этот текст, и объясни мне, пожалуйста.– с шумом сел на свой стул Али. Всегда оживлённый, многословный. Временами он терялся в своих текстах. Досиживался допоздна, писал многозначные тексты, а утром не вникал в них и нервничал.

– Не обращайте на него внимания, он слегка пьян, принесите нам ваш фирменный нисуаз, пожалуйста. – вмешалась Марьям.

– Да, не пьян я, я хочу разобраться, наконец, в себе. – вяло прошептал Али.

– Я не советую в них копаться, потому что их вы написали, значит, они – это вы. Если вы попытаетесь в них закопаться, то начнёте копаться в себе, а это приведёт к тому, что вы заблудитесь в себе. Никто их вам, не сможет объяснить, по-моему, они как старый мольберт, которого каждый понимает по своему, и каждый прав в своих суждениях. – неуверенно проговорила Хязяль.

– Девочка, права. – проговорил Фархад, поправляя столовые приборы.

– Да. – восхищённо сказал Джавад, озирая её оценивающим взглядом.

Официант принёс блюда, всё ещё играла музыка Кобейна, кто-то скажет, он дурно справлялся с гитарой, но для Азаб не существовало другого поистине гениального музыканта. Скорее всего, во всём заведении неординарной музыке, был рад лишь Азаб.

– Что находят подростки в такой музыке, не понимаю. —Али перестал копаться в себе, но теперь его интересовал музыкальный стиль молодёжи.– Хязяль, хоть ты уже не подросток, но, мне кажется, ты тоже слушаешь панк, пост-панк или музыку в стиле гранж.

– Я больше предпочитаю инди-рок, но и эти стили тоже хороши, как по мне.

Расим был замкнутым человеком, с людьми всегда был осторожен, и легко никого не брал в свою жизнь. «Иметь чего-то много всегда опасно» – нередко говорил он. Порой некоторые люди нам кажутся потухшими экранами умного телефона, которые не выдержали очередного падения, но нажимаешь нужные три кнопки, и они вновь оживают. Расим был ярким экраном потухшего телефона.

Разговоры отвлекли её от маленькой проблемы. Они обсудили все нюансы издания книги ещё раз, на самом деле эта встреча была прощальной, все это понимали. Каждый старался избежать разговоров о последнем собрании, так было легче.

– Я ничуть не пьян, я никогда не пью, зачем ты так сказала? – не угомонился Али.

– Я пошутила, ты всё воспринимаешь всерьёз, вы писатели все такие? – она посмотрела на Расим и мысленно взяла свои слова обратно.

– С вами было хорошо, мне пора. – ему некуда было спешить, его родители жили в другой стране, не было ни друзей не жены. Даже если, на него некогда повлиял стих Есенина матери: «И нет за гробом ни жены, ни друга», но он не получал от этого удовольствия. Хотел бы иметь за гробом и жены и друга, но не мог. С людьми всегда ему было сложно.

Они нехотя попрощались. Не смотря на то, что они работали в одном и том же издательстве, но виделись они не так уж часто, лишь когда имели общее дело.

– В этот раз будет по другому, мы будем так собираться часто, обещаете? – искренне произнёс Али.

Все согласились, но знали, что завтра лишь поздороваются и залезут в свои норы.

После того как уехал Расим, они тоже собрались и встали. Али провёл Марьям домой, а Джавад настоял подвести Хязяль.

– Вы уходите, о ней не беспокойтесь, я её проведу.

Немного посидев, они тоже вышли из ресторана.

– Не стоит, Джавад, спасибо большое. – она знала, что всю дорогу ей придётся поддержать бессмысленный разговор, улыбаться его пошлым шуткам и стараться ему не врезать.

– Да, ладно, я не съем тебя. – она не особо обратила внимания, но Джавад выпил чуть больше своей нормы.

«Он кажется выпил слишком много» – подумала она. «Как же он противен»

– Хязяль, в машину, я сказал – его настроение резко изменилось, он стал всё более раздражительным.

Она вздрогнула от неожиданности. Высочив большие карие глаза, уставилась на него недодумывающимся взглядом. Он грубо схватил её за локоть и хотел отнести к своему автомобилю.

– Отпусти её руку.– за долю секунды тот самый парень оказался рядом с ними.

– Чего? – надменно произнёс Джавад. Еле стоя на ногах.

– Отпусти её руку. – в этот раз он произнёс более чётко делая ударение на последние слоги.

– Да, пошёл ты на… – Азаб врезал ему, не позволив договорить слова. Он сломал его нос. На её белой коже остались следы от его пальцев, что ещё больше взбесило его, но он был спокоен, вся улица смотрела на его реакцию, все вздрогнули только от одного лишь его действия, но он был спокоен, как мраморный бюст Клинтона. Девушка смотрела ему в глаза, испугавшись, восхищаясь? Девушка испугалась до костей в позвоночнике, она тряслась. Джавад лежал на асфальте, выжимая слёзы. Из его носа сочилась кровь, что ещё больше напугало девушку, но это ей понравилось, давно хотела проучить этого гниду, который уже месяц не давал ей покоя.

Азаб взял её за руку и, ничего не сказав, вывел её из появившегося круга людей. Он отпустил её локоть и отошёл на два шага. Вынул сигарету из кармана. Обычное табачное изделие в виде бумажной гильзы.

Его мотоцикл был припаркован в десяти метрах от ресторана. Чёрный, глянцевый мотоцикл дорогого бренда, который явно не продавался в здешних местах, и, следовательно, редкостная услада для глаз. Погода, ах да погода, она была уникальной, она была в эту ночь максимально холодной и неоднозначно приятной. Эта ночь была сном, от которого хочешь поскорее проснуться. Было половина одиннадцати. Она была смущена, унижена перед самой собой и перед этим незнакомцем. Всё в этот день происходило против её воли, что она терпеть не могла, с тех пор, как она осознала себя. В этом не было ничего зазорного, но ей было ужасно стыдно. Наряду с этим, ей было смешно до боли в горле, но она сдерживала свой смех и даже не улыбалась.

– Молодец.– она не сдержалась. —ммм, это нервный смех. -она уже сожалела об этом.

– Понятно.– у него было такое выражение лица, будто он следовал по плану, но забыл следующий пункт. Не вооруженным глазом трудно было разглядеть его растерянность.

Он нежно взял её за локоть и хотел отнести к мотоциклу.

– Что ты делаешь? – она отдёрнула руку. Её гневный взгляд встретился с его пылающими глазами. Взгляд домашней кошки с гепардом, взгляд, всю жизнь курившего свободу с ленноновским революционером.

– Он твой парень? – его бестактность не знала границ, как и проницательность его карих, прищуренных глаз.

– Ты не имеешь права…

– Так или иначе ты не обязана была его терпеть.– ветер играл с его волосами, что делало его слова всё более настойчивыми и убедительными.

– Я не обязана тебя терпеть тоже. Нахал.

Она отвернулась и ушла.

В эту ночь было особенно холодно, совсем не привычно для майских вечеров. Узкие улицы старого города были темнее и опаснее, чем обычно. Было почти одиннадцать вечера, но луна уже ярко выражено красовалась на небе. Эта ночь была особенной. Она подняла свои большие карие глаза к небу. Ночь была такой же прекрасной как тогда, когда она не могла оторвать свои глаза от звёзд и наблюдала три звездопада подряд. Её радости не было границ, она загадала одно и то же желание три раза…

– Девушка…

Она вздрогнула, почти испугалась до такой степени, что уже собиралась достать из рюкзака газовый баллончик. В её рюкзаке были ещё аэрозольные краски и ещё много чего.

– Да что же тебе надо? – она нервно выдыхала воздух, нос чесался, волосы неуклюже падали на её белое личико. Она вспомнила японскую фразу, которая ей когда-то очень понравилось. «koi no yokan», которая означает- предчувствие любви. Это не любовь с первого раза, это скорее любовь со второго взгляда. Когда ты чувствуешь, что встретил кого-то особенного и у тебя такое ощущение, что влюбишься в него и что это неизбежно.

Она набрала номер такси в очередной раз, но уже ей не отвечали, она набрала номер другого, но снова бесконечные гудки.

– Я могу подбросить тебя, если хочешь.– он шёл за ней, не смотря на неё. Она остановилась и повернулась к нему, их глаза снова встретились. То, что разбушевалось у неё в груди, это не от майской прохлады и не от страха тоже.

Это было как повреждённая рана, которую и больно трогать, но и хочется увидеть, как кровь безмолвно покидает ранку. Желание, желание увидеть, как кровь просачивается, невзирая на боль.

Желание- самое непреклонное и непоколебимое чувство всех времён, всех наций и всех живших доселе цивилизаций. Негр рабочий в одинаковой степени хочет свободу, как и финансист, повышение цен на купленные, перспективные земли. Желание начинающего гитариста ставить баррэ, желание разбогатеть человека, которому всю жизнь говорили обратное, желание хоть как- то изменить потолок, навечно прикованного к постели ребёнка.

Если ты живёшь, то желаешь чего-то, желаешь жить или наоборот.

– Если ты окажешься маньяком и попытаешься меня убить, у меня есть газовый баллончик, который я буду держать в руках всё это время.

– Идёт.

Огни, голоса тьмы, бесконечные туристы. Ветер, да именно ветер, который будто согрелся под давлением сложившегося обстоятельства. Девушка крепко обвивала руками парня. Она любила ночь, безлюдные местами улицы, и адреналин. Сегодня она впервые ездила на мотоцикле, и хотела, чтобы это не останавливалась, как песня, которая внезапно стала играть в парке. Она вспомнила тот день, быть может, никогда даже не забывала. В жизни каждого из нас бывают незабвенные моменты, это не рождение кого-то или смерть, а определённый момент, когда ты чувствуешь полную принадлежность к этой планете и одновременно своё отчуждение.

Ветер бесцеремонно проникал в комнату дома напротив одинокой деревянной скамьи, на которой она сидела в тот день. Она чувствовала ветер в своих оголённых коленах. Песня играла, как всегда, как саундтрек жизни. Окно захлопнулось с малым шумом, шторы танцевали с ветром под эту музыку, которую она услышала впервые в парке. Песня началась внезапно, она непроизвольно села на скамейку, песня, нескончаемый ветер, звуки жизни, чёрная кошка, это было идеальным моментом, впервые саундтрек её жизни был слышен для всех прохожих, его слышала не только она, но и остальные в парке. Кошка, как и все мы, хотела немного любви, она тоже чувствовала музыку. В этот день она вспомнила кое-что. Это непросто описать словами, но…

Это внутреннее удовлетворение моментом, вряд ли все это поймут, но это когда ты вспоминаешь то, чего ты хочешь, или же тот момент, когда перестаёшь что-либо хотеть, ибо так легче, так ты уверен, что это самое найдёт тебя. Это всего лишь удовлетворение моментом, незапланированным, спонтанным, желаемым, желанным. Это тот момент, когда ты больше не скучаешь, ты не хочешь, что-либо приостановить, ты хочешь, чтобы время шло, не останавливаясь, продолжалось.

Моменты порой похожи, но не идентичны, каждый из них уникален для понимающего.

Мотоцикл остановился. Ветер был не сильным, но достаточным, чтобы чувствовать вечернюю прохладу, которая заставляет непроизвольно сжаться, как убитый паук. Она слезла с мотоцикла и медленными, аккуратными движениями сняла с себя шлем.

Мотоцикл- адреналин купленный на большие деньги. Впервые мотоцикл с двигателем внутреннего сгорания был построен в 1885 году. Это было в Германии, ещё во времена правления Вильгельма первого, в мастерской двух немецких инженеров Готлиба Даймлера и Вильгельма Майбаха. В первое время они напоминали лишь беспедальные велосипеды- «костотрясы» начала 19-го века. Бензиновый карбюраторный двигатель Драймлера и Майбаха имел мощность 1,5 литров в секунду и был установлен на деревянной раме с деревянными колёсами. Чуть позже 1886 году та же фирма сконструировала модель классического автомобиля с двигателем внутреннего сгорания. Однако после этого фирма Даймлера больше к конструированию мотоцикла никогда не возвращалась. Уже в начале ХХ-го века исторический мотоцикл сгорел при пожаре в мастерской Даймлера.

Мотоцикл, который водил Азаб, был немецкой сборки. Отличный двигатель с двумя цилиндрами. Стальная полудуплексная рама с несъёмным подрамником, полноценное двухместное сидение и багажник, рассчитанный на крепление кофра. Максимальная мощность 110 литра в секунду при 7500 об/мин, что почти в 74 раза больше чем первый в мире мотоцикл, а максимальная скорость достигала до 200 км в час. Чёрные, как смола колёса нагоняли до максимальной скорости даже при неровной поверхности, сидения цвета чёрной Багиры, в передней части красовался мутно серый, метал.

Девушка велела остановиться у моря, сказав, что дальше дойдёт сама.

– Спасибо, что не оказался маньяком.– сказала она с тонким намёком на сарказм, сошла с мотоцикла и заняла место у передней его части.

Он скромно улыбнулся. На левой стороне лица появилась одна линия, которая делила щеку на две несимметричные части, его глаза стали меньше по размеру. Не маленький и не большой нос с большими ноздрями жадно хватал воздух. Его волосы были светло каштанового цвета, вьющиеся. Азаб тоже сошёл с мотоцикла. Его рост достигал до 1.85 метров, что около 20 см было выше девушки.

Азаб- двадцатидвухлетний парень с довольно внушающим видом. Он был одет в чёрный свитер с надписью:

«It’s better to burn out than fade away» Kurt Cobain (1967-forever)

Снизу – в обычные брюки с большими карманами по бокам, и в белые кроссы. У него было татуировки на пальцах правой руки. И на каждом были предложения. На большом пальце: за нас не полюбят, на указательном: беспричинное счастье надо хранить, на среднем: музыка, как саундтрэк жизни, на безымянном: живи, пока не умер и не умирай, пока живёшь, и наконец на мизинце: всё, что помню о любви. Но эти фразы были на немецком языке.

Он не ответил на слова девушки, его глаза смотрели на море, его чуть длинные и вьющиеся волосы мирно аккомпанировали ветру. Она спустилась к морю по большим камням и села на один из них, за ней последовал и он.

– Значит, ты живёшь на набережной.– он отлично знал, что это не так.

– Нет.

Азаб посмотрел на неё с вопросительным взглядом и девушка почувствовала долг перед ним, долг- объяснить ситуацию. Она тоже была хороша своим внешним видом. Стройная фигура, которую облегала платье цвета увядшей розы. На ногах были чёрные босоножки на невысокой толстой платформе, каштановые прямые волосы чуть ниже плеч, у неё были карие глаза, небольшой и чуть кривой нос и маленький рот. Когда она улыбалась, её верхняя губа уменьшалась в размере, как и её большие зрачки. Несмотря на все эти недостатки, она была изумительна.

Хязяль издала лёгкий стон.

– Я дома сказала, что вернусь в полдвенадцатого, а сейчас только одиннадцать. И мне не хочется вернуться домой пораньше.– она сказала односложное «и» с натянутой интонацией.

– Сколько тебе лет? – ещё чуть-чуть и он засмеётся, но видимо считал это неприемлемой, со своей стороны, по отношению к новой знакомой.

– 19. – она, увеличив зрачки, посмотрела на него, в ожидании реакции.

Он громко засмеялся, да эта бесстыдная линия, которая делила его щеку на две несимметричные части, его глаза, которые становились меньше, когда улыбался.

– Это был сарказм, да?

Он утвердительно покачал головой.

– Как тебя зовут?

Прежде чем ответить, она взглянула на отражение луны, на море, белый цвет чуть размыто отражался на море, она подумала, что видит это впервые и ответила.

– Якамоз.– «теперь моя очередь потешиться» – подумала она.

Якомоз, на турецком означает, именно, отражение луны на поверхности моря. Турецкий единственный язык, в котором есть название этой красоты.

– А меня Луна.

Девушка взглянула на него ещё раз, её глаза незаметно прослезились. Луна, подумала она. Луна.

– А знаешь, – продолжил он- раз уж у тебя есть полтора часа, и у меня тоже нет срочных дел…

Он помолчал на несколько секунд, затем продолжил.

– И быть может, мы больше никогда не встретимся.

– Что ты имеешь в виду?

– Проведём эти полтора часа вместе.

Морской ветер, звёздное небо и желанный якамоз на неё очень сильно подействовали. Она уже готова была положительно кивнуть, но что-то её останавливало. Что-то внутри кричало ей: «Сделай что-то непривычное, ты же не умрешь всё-таки», другая её часть пересчитывала все негативные стороны.

– Взамен твоему желанию, у меня своё.– безбашенная сторона оказалась сильнее.

– Согласен.– он улыбнулся краем рта, а глаза уже ликовали от триумфа.

– До конца этих полутора часов никто из нас не узнает, как нас обоих по-настоящему зовут, кем мы работаем и так далее.

– А вопрос: с чем ты любишь спагетти, можно задать?

Они оба засмеялись тем ребяческим смехом 90-ых годов, когда ещё не впихивали в руки детей смартфоны, чтобы те не мешались под ногами.

– Хорошо, теперь без шуток. Что они означают, твои тату на пальцах? – она посмотрела на его пальцы и на тату на его руке.

– Какое из них тебя интересует? – он непроизвольно прикусил нижнюю губу и прищурил глаза.

– Можно взгляну?

– Давай.

Набережную освещала лишь луна, да и людей кроме них было несколько. Она приблизилась к нему, чтобы поближе взглянуть на эти записи, и дрожащими руками взяла его ладонь. Пока она читала записи на его пальцах, он открывал для себя всё больше нового в незнакомой девушке. Её родинка над правой бровью, длинные ресницы, белое, как смерть лицо и трясущиеся руки.

Она, быстро опустив его руку, отошла на место, где сидела раньше. Сжала свои руки, чтобы остановить дрожь. Нет, у неё не было какого-либо расстройства или болезни. Её руки тряслись, когда она боялась или волновалась. Она не боялась.

– Alles, woran ich mich erinnere über liebe- всё, что помню о любви.

– Когда играешь в русскую рулетку, зная, что барабан револьвера заряжен патронами и нет пустых камор или же, будто вкладываешь инвестиции в швейцарский банк, зная, что завтра умрёшь. Теперь моя очередь. Курт или Боб? – он проворно сменил тему, как будто о Марли и шла речь.

– Курт. Леннон или Джексон?

– Леннон. Экзюпери или Верн?

– Экзюпери. Правда или действие? – его вопрос был настолько резким и непредсказуемым, как и начавшийся ливень. Никто из них не двигался и не пытался как-либо укрыться от ливня. Её серое платье прилипло к телу, а золотые слова Кобейна на его свитере стали влажными. Она будто бы была в цейтноте, и время, выделенное на раздумывание ответа, иссякала с бешеной скоростью, она ответила, поражаясь сегодня своим действиям:

– Действие.

Она любила рисковать, но никогда с подобной ситуацией не приходилось сталкиваться.

– Не уходи домой.-из-за сильного звука ливня, ему приходилось кричать.

Погода изменилась на глазах, резкий ветер, ливень, и уже началась гроза. Куда-то упала молния, дождь не прекращался и, было явно, что не прекратится в ближайшие полчаса. Была именно такая погода, когда в детстве свет сразу после начала грозы вырубали и, людям приходилось сидеть за одной зажжённой свечкой и ждать включения света, чтобы снова разбежаться по своим углам. Когда рассказывали самые страшные истории и наблюдали за тенью свечи. С самого утра веяло прохладой, и температура воздуха резко снизилась на три-четыре градуса, хотя предыдущие дни были достаточно жаркими.

Она смотрела на него, пытаясь понять смысл его слов.

На небе появились узоры из молнии, с неистовством загремел гром в очередной раз.

Она встала с камня, поправила рюкзак и поспешила уйти. Камни были скользкими из-за дождя, но подъём не предоставил трудностей.

– Якамоз… -его грудь тяжело поднималась. Убрав спавшуюся с лица прядь волос, он последовал за ней.– Если ты уйдёшь, то, как я тебя найду? – он уже пытался перекрикивать дождь, ибо она была уже в 10 метрах от него.

Она повернулась.

– Меня зовут Хязяль. Хязяль Алиева.– крикнула она в надежде, что он услышит, а затем скрылась из виду. Её голос прозвучал в ассонанс с дождём.

Услышав имя, он невольно подбоченился.

– Хязяль.– подумал он, прежде чем крикнуть во весь голос.

– Хязяль, я найду тебя.

Он стоял и смотрел вслед, пока дождь не стал покрапывать. Дождь беспощадно проникал в него, увлажнив прямые плечи, затылок, всю его. Дождь был беспощаден, зол гневом старой королевы, которая выпивает кровь молодых девственниц, чтоб сохранить ушедшую навечно молодость. Дождь, казалось, хотел продырявить головы людей, молния хотела напугать, грозы оглушить человеческий слух. Воздух пропитался запахом безжалостного дождя, камни стали скользкими, влажными, начертания заглавных букв на них стали отчётливее, трава стала мягче, наступив на землю, можно было бы понять какого это «жить» под землёй.

Природа не всех одарила одинаковыми ценностями или люди сами не одинаково их распределили. Человек, имеющий рук, вряд ли захочет их, так и со свободой. Южан Америки в 19-ом веке вряд ли интересовала свобода рабочих негров. Многих из нас не интересует жизнь убитого паука, или брошенного в канаву собаки.

Она жила близко к морю, а он ближе к людям.

***

Она вернулась домой вся намокшая от весеннего легкомысленного ливня. Ливень здорово потешился над ней, играя в веселую детскую игру, догоняя её, целуя её порозовевшие щёки, обливая водой, потом нежно поглаживая ветром, резко снова ударяя, как недовольный жизнью муж. Её лёгкое платье промокло насквозь, она не жалела, что вышла без спасительного зонта, без него всегда было интересней. Дома были родители, которые никогда не ложились спать, когда она поздно возвращалась.

– Я же говорила, бери зонт, вот теперь вся намокла под дождём. Салех, скажи ей что-то. Ты всегда молчишь. – кричала Хадиджа мягким материнским криком с щепоткой взволнованности. Хадиджа-женщина, которая смогла выжить, успев столкнуться со всеми плохими сторонами жизни. Жизнь всегда старалась подавать ей на ужин всё самое гнусное, что могла приготовить, порой пересоленное, порой недосоленное, горькое и временами сладкое, если не переслащенное, пока не появилась в их семье Хязяль.

В детских диалогах между дочерью и мамой, всегда присутствовали слова: «ты самое прекрасное, что случалось со мной», услышав это, Салех шуточно обижался.

Салех, старый добрый человек, с поседевшими спереди волосами, ближе к вискам. Высоким он никогда не был, даже когда в шестнадцать лет играл в сборной по баскетболу. Играл он не хуже других, но рост, если не всегда, то во многих матчах его подводил. Они и сегодня смотрели всей семьёй матчи НБА, не пропускали ни один плэй офф. Салех болел за Клиленд Кавальерс, а Хадиджа с Хязяль за Голден Стейт Варриорс. Он всегда расхаживался по дому в спортивных штанах и в футболке с v образной горловиной, с судоку под подмышкой. Когда он вышел на пенсию, Хязяль ходила в шестой класс. Пенсия была чуть ниже заработной платы, и первые месяцы для них были сложными. Им пришлось отказаться от многого. Все они помнят те месяцы, когда Хадиджа с мужем сидели на кухне, где ещё не было отопительных батарей, и считали доходы и расходы, но всегда выходило так, что расходов получалось много. Колготки, новая сумка, пенал, точилка, ластики. Карандаши: разноцветные и коробка простых карандаша, тетради- 10 штук по математике, 10 штук по русскому языку. Учительница азербайджанского языка была привередливой женщиной и требовала у школьников приобретения российских тетрадей с твёрдой обложкой, ссылаясь на то, что, дескать, у неё аллергия на обычные зелёные тетради. Российские тетради стоили дороже.

Не обратив внимания на слова жены, он, улыбаясь, подмигнул дочери.

– Идём Хадиджа, украшение моей жизни. Не приставай к девочке.– он приобнял жену за плечи и увёл её в спальню, а она не переставала ругаться под нос. Он повернулся и снова улыбнулся доброй улыбкой.– Сладких снов, Хязяль.

Она тоже улыбнулась, держа руки на спинке деревянного стула с зелёной обивкой из хлопка, с цветочными вышивками цвета кофейных зёрен.

Сняв с себя мокрую одежду, она приняла горячий душ. Вода, тепло, музыка, которая играет- всё стало вдруг отчуждённой от неё. В одном она отказывалась признаться себе: она думала о нём. Она думала о нём всю дорогу домой, дома, в ванной, когда лежала, укутавшись в плед. Хязяль переигрывала в голове один и тот же сценарий.

***

Вкусный запах напудренного фруктового пирога доносится до её кривого носа. Лежать, укутавшись в плед, и думать о чём-то стало привычкой в последнее время. Это слегка пугающе для неё, но не страшно. Она вспомнила, однажды ей написал друг, у которого были проблемы, но он об этом никому не говорил. Она начала давать советы, насчёт того, что надо улыбаться, несмотря ни на что, на это он ответил неожиданно:

«Я не хочу притворяться».

Тогда она на несколько минут застыла на месте. Чайки летали перед глазами. К ней подсели два парня, она встала и ушла. Мама уже три раза звонила, чтобы узнать, возвращалась ли она домой. А ведь ей не хотелось вернуться. Пропущенных вызовов стало четыре, она написала сообщение.

12 След.