Обороти меня. Часть 2. Сюзи

Глава 1

В ту ночь Петр уснул в номере гостиницы организации с каким-то тревожным предчувствием грозящей ему опасности. Весь вечер он пытался избавиться от навязчивой идеи, что ему нужно срочно вывезти свою семью из города, никому ничего не рассказывая, и перевезти их в другое место за двести километров на юг от городка Мураши, где они сейчас находились. Он старался отвлечься от этих мыслей, снова погружался в работу, говорил сам себе, что о их месте нахождения никто не знает и бояться нечего, однако ничего не помогало, как будто кто-то стоял у него над душой и шептал ему на ухо, что ему нужно срочно спасать семью.

Перед сном он все-таки посмотрел карту, чтобы хотя бы узнать, есть ли в том направлении какой-нибудь населенный пункт, и обнаружил, что там, посреди лесного массива находится один единственный военный городок под названием Холмский.

Пожав плечами на абсурдность самой идеи переезда в такую глушь, Петр лёг спать.

Усталость давала о себе знать, и он моментально уснул, но сон его был неспокойным. Ему постоянно снилось, что он несётся на машине через чёрную страшную лесную чащу, стараясь уехать от преследующего его огромного волка. Но тот все время выскакивал откуда-нибудь сбоку, и снова оказывался прямо перед лобовым стеклом. Петр чудом уворачивался, и снова давил на педаль газа, стараясь оторваться от навязчивого гиганта, но тот снова вскоре настигал его и выскакивал прямо перед машиной.

В конце концов, когда огромный зверь в очередной раз выпрыгнул из чащи и бросился на него со страшным ревом, раскрыв зубастую пасть, Петр резко свернул с дороги, чтобы избежать столкновения с волком, не справился с управлением, и машина полетела вниз с обрыва в чёрную бездну, издавая тревожный сигнал зуммера.

Проснулся он в холодном поту и обнаружил, что тревожный сигнал издаёт не машина из его сна, а его рабочий мобильный телефон.

По этому телефону ему могли звонить только два человека, Валера и Вениамин. У каждого из них был такой же телефон, предназначенный только для связи друг с другом. Во время разговора сигнал шифровался для того, чтобы их нельзя было прослушать.

Звонил ему Снегов.

Петр посмотрел на часы.

«Три часа ночи! Что-то серьезное!»

Он нажал на кнопку соединения.

– Да, Вениамин Палыч. Доброй ночи.

– Петр, слушай меня внимательно. Не отнесись к этому скептически, потому что, я думаю, что это более чем серьёзно. Тебе что-нибудь говорит слово «Холмский»?

– Холмский? Ты не шутишь, дядя Веня?

– В три часа ночи не до шуток, Петруха. Ты знаешь, что это за имя или название?

– Да. Это военный поселок в двух сотнях километрах отсюда.

– Короче, Петр. Срочно бери свою семью и переезжай туда, и не медли. Иначе беда.

– А что случилось-то, дядя Веня?

– Долго объяснять, Петруха. Понимай как хочешь, главное, послушайся. В общем, Бог мне во сне сказал, что Он тебе говорил, а ты Его не слушаешься. Короче тебе срочно нужно спасать себя и свою семью. Я так понимаю, что за тобой охотятся. Если ты снова не послушаешься, не факт, что спасёшься.

– Что, прямо ночью?

– Если бы не нужно было ночью, Он бы не стал меня пробуждать в такое время. Когда доберёшься до Холмского, найдёшь там коменданта по имени Василий Олегович Данилин. Покажешь ему удостоверение и скажешь, что тебе нужно устроиться с семьёй до лучших времён. Бог сказал, что ему можно и даже нужно все рассказать, он никому тебя не выдаст, и на него можно положиться. Он тебя поселит в нужном месте, и там ты и твоя семья будешь до времени в безопасности.

– Откуда вся эта информация, дядя Веня?

– Я же тебе уже сказал, Петр. Остальное потом, когда будет время, а сейчас некогда. Медлить нельзя. Действуй быстро.

Снегов отключился.

Петр понял, что все услышанное им более чем серьёзно, и тратить время нельзя. Его, конечно, очень удивил тот факт, что навязчивая идея, от которой он пытался избавиться вечером, оказалась посланием от Бога, и это означает, что он Его слышит. Однако подумать об этом более глубоко он решил после, когда будет в безопасности, собрался, насколько только мог быстро, сел в машину и отправился за своей семьей.

Чуть больше чем через час он въехал в Мураши и ещё минут через десять подъехал к частному сектору, в котором снимал дом для своей семьи.

Нужно было отдать должное его жене, которая, несмотря на неудобства, связанные с переездом и вынужденным пребыванием на новом месте, безропотно исполнила все указания мужа, и во всем была послушна ему.

Будучи человеком очень общительным, она, тем не менее, не стала рассказывать никому из своих новых соседей, кто они и откуда приехали, придумав о своем прошлом более-менее правдивую легенду, так как Петр предупредил её, что даже случайно оброненная в какой-нибудь беседе правда может стоить ей, ему и их детям жизни.

Поворачивая на улицу, ведущую в глубь частного сектора, Петр заметил пассажирскую газель с зажженными фарами рядом с небольшим торговым павильоном, и водителя, который, открыв капот, подливал стекло-омывающую жидкость в бачок автомобиля.

«Остановись и подойди к нему», – вдруг прозвучала мысль у Петра в разуме.

«Что?!» – спросил он сам себя, но поскольку характер мысли был похож на ту навязчивую идею, от которой он пытался избавиться накануне вечером, он все же остановился, вышел из машины и подошёл к водителю газели.

– Доброе утро, уважаемый. Куда собираетесь ехать?

Здоровенный детина-водитель смерил Петра удивленным взглядом и с претензией в голосе ответил вопросом на вопрос:

– А вы с какой целью интересуетесь, уважаемый?

– С целью, что, может быть, поеду с вами.

– Правда? Хм, как интересно! Ну, что ж, коль не шутите, еду я в село Красненькое.

– Это если отсюда ехать прямо на юг, не так ли?

– Хм, как интересно! – снова развёл руками водитель. – Да, вы правы. Это прямо на юг отсюда.

– Верст двести будет?

– Хм, смотри, как интересно. Первый раз такое. Вы почти угадали, уважаемый. Только не двести, а двести тридцать пять.

Петр улыбнулся.

«Видимо, в этот раз я послушался Бога», –  радостно подумал он.

– Так, вы возьмёте меня с собой?

– За определённую плату, чего ж не взять-то? Еду пустой. Только, зачем вам, если вы и сами на машине будете?

– У меня семья со мной поедет. Супруга, двое детей и вещи. Все в мою машину не влезет.

– А, тогда понятно. – Детина немного подумал и с сомнением произнес: – Только, если вы долго собираться будете, я вас дожидаться не стану. Я не позже чем через час должен выехать.

– Думаю, мы успеем, – ответил Петр. – Сколько платить?

– Ну, раз вам по пути, то, рублей двенадцать за километр. Пойдёт столько?

– Да, вполне.

– Куда подъехать?

Петр назвал адрес.

– А, понял. Этот совсем рядом. Так что, минут через двадцать буду. Можете ехать собираться, – улыбнулся детина, и отвернулся.

* * *

Дни тянулись однообразно. После того, как они содрали краску со стен, нескольким человекам, включая Андрея, Чарли, Спири и мулата Джонни, было поручено покрасить каюту краской. Им были выданы кисти, растворитель и респираторы. В конце первого дня, когда Андрей стал отмывать руки от краски растворителем, Джонни объяснил ему, что этого делать не стоит, если он не хочет повредить себе сухожилия на руках, объяснив Строгину, насколько это было возможно с его знанием языка, что растворитель проникает сквозь поры кистей рук внутрь и ослабляет человеческие сухожилия. Взамен растворителю мулат предложил парню пользоваться растительным маслом и хозяйственным мылом.

После инцидента с коллективным нападением и последующим принудительным извинением перед всеми, Чарли больше не смел прикоснуться к Андрею, и похоже, стал его реально бояться. По утрам он больше никогда не говорил парню, чтобы тот вел себя тише, и никогда не шёл впереди него умываться. Однако он всячески избегал разговоров с ним, а если Андрей и задавал ему какие-то вопросы, всегда отвечал очень коротко или односложно, давая понять, что не расположен на диалог.

Спири же напротив старался заговорить со Строгиным при каждом удобном случае, постоянно носил ему еду, и всем своим видом показывал, что он очень уважает парня и хочет с ним дружить.

Андрей старался вести себя дружелюбно по отношению к обоим своим соседям. Его немного напрягало молчание Чарли, но как исправить ситуацию, он не знал и поэтому предпочитал не обращать внимания.

Ему очень хотелось узнать, где Лера и как у неё дела, но, когда он пытался об этом спросить, его либо не понимали, либо не хотели понять, либо боялись что-либо делать по этому поводу, и поэтому предпочитали делать вид, что они не в курсе. Это было вполне понятно, поскольку они тоже были рабами, как и он, и поэтому были ограничены в своём передвижении и информационной осведомленности.

На третий день после инцидента Андрей попытался заговорить об этом с мулатом во время обеденного перерыва. Джонни был первым, кто внимательно выслушал его, стараясь понять все, что говорит парень, и после этого спросил:

– What age is the girl?¹

Андрей не сразу понял вопрос, тогда мулат объяснил ему, красноречивыми жестами, чисто по-мужски, описав в воздухе женскую фигуру и размер бюста.

Поняв, о чем говорит Джонни, парень сначала возмутился, подумав, что это слишком откровенный и обидный вопрос, но все равно ответил честно, подумав, что у мулата может быть совсем другой мотив для вопроса.

– A little, – он показал в воздухе рост девушки, а затем постарался показать своими ладонями, что у Леры ещё совсем маленький бюст и сказал: – small-small.

Мулат одобрительно кивнул, и сказал:

– This is good. While she is little, there is no danger that she will be taken to a captain or his officers for sex. More probably she is taken as a maiden for somebody. I may ask at the kitchen tonight. Maybe Dolly knows anything.²

Андрей еле дождался вечера. Он только и думал о том, чтобы спросить Джонни о том, получилось ли у него что-нибудь узнать у этой Долли.

Однако после работы им было приказано разойтись по каютам, а когда парень попробовал разузнать, где находится мулат, его предупредили, чтобы он даже и не пытался, популярно ему объяснив, что он новичок, и всякие передвижения по кораблю ему пока строго запрещены, за исключением маленькой территории рабочего отсека.

Андрей поплёлся в свою каюту, грустно понурив голову. Он понимал, что ему осталось ждать информацию не так долго, всего лишь до утра, но как же долго и томительно тянулось время! Как он узнал позже, Джонни был не рабом, а наемным слугой, поэтому он был старшим над всеми и следил за порядком.

Чтобы скоротать время после ужина, он попросил у Спири достать ему где-нибудь блокнот или тетрадь и ручку, что тот с радостью сделал, и уже на ужине вручил ему обычную тетрадь в клеточку и простенькую шариковую ручку.

После водных процедур, Андрей расположился у себя на кровати и стал на память записывать все новые и старые английские слова, которые узнал или вспомнил за последние несколько дней.

Слов оказалось много, но, когда он попробовал составить хотя бы небольшой рассказ о своей жизни, он сразу ощутил недостаток словарного запаса. Немного поразмыслив, он решил выписать все слова на русском, которые ему могут понадобиться в ближайшее время, и поэтому ему нужно узнать их перевод на английском.

«Хорошо бы словарь!» – с сожалением подумал он, и как ответ на его мысли, Спири вдруг повернул к нему голову и сказал, протягивая ему какую-то разноцветную книжку, похожую на детский учебник:

– Hey, man! You may need this. It helped me a lot at the beginning.³

Строгин протянул руку и взял у Спири книжку. Это оказалась потрепанная детская азбука на английском языке. Там не было ни слова по-русски, но напротив красочных иллюстраций, были написаны их названия. Сами иллюстрации были нарисованы так, что не оставляли места для сомнений в том, какое слово они обозначают. Андрей взял азбуку и искренне поблагодарил Спири. Книжка была как раз вовремя.

* * *

Канни вышел из туалета, потирая шею, и встретил обеспокоенный взгляд Сюзанны.

– Ты в порядке? – она внимательно заглядывала ему в лицо, пытаясь прочесть на нем, что случилось.

Он поднял на неё глаза и попытался выжать из себя улыбку, но у него это получилось очень жалко.

– Нужно торопиться. Пойдём одеваться скорее, – сказал он и решительно направился к тому месту, где они оставили свои вещи.

– Ты не ответил на мой вопрос.

– Я? – он пожал плечами. – Смотря с какой стороны посмотреть, но вроде, в порядке.

– Не хочешь меня расстраивать? – спросила Сюзи, хитро сощурившись.

Канни молча кивнул.

– Наверное, тебе не просто стало плохо, а ещё и состоялся какой-то неприятный разговор, да?

Он удивленно расширил на неё глаза.

– Дай, угадаю. Пока ты был в туалете, ты позвонил начальнику, и он тебя очень сильно расстроил.

– Я начинаю тебя бояться, Сюзи. Откуда ты все знаешь?

– Не бойся. Это просто догадки.

– Да, но очень точные догадки.

Однако он был рад, что после такого жесткого разговора с Алексом он может поговорить с Сюзи и найти поддержку в её лице. С каждым её словом ему становилось легче на душе, поскольку в ее голосе слышалось искреннее переживание и забота о нем.

– У тебя на лице все написано. А что, я все угадала? – с легким удивлением спросила она.

– Почти все.

– А что не угадала?

– Это не я ему звонил, а он мне.

– А-а… Ну, это мелочи. И что? Что-то изменилось?

– Не то, чтобы очень. Но мне на самом деле нужно срочно улетать.

– Я могу тебя довезти. Так будет быстрее. Ты согласен?

– Спрашиваешь.

– У тебя все вещи с собой?

– Да, только одна сумка.

– Тогда, поехали.

Они быстро оделись и побежали к автостоянке, на которой Сюзанна оставила свою машину.

Для женщины она была первоклассным водителем. Уверенно управляя своим Хёндаем, она неслась по автостраде, а Канни, сидя рядом, с грустью думал о том, что через сорок пять минут они прибудут в аэропорт, и расстанутся, возможно, навсегда.

– О чем думаешь? – спросила она.

– О том, что мы скоро расстанемся.

– Зачем об этом думать? Это же грустно.

– А о чем ещё думать?

– О чем-нибудь радостном.

– Например?

– Тебе было радостно со мной?

– Не то слово. Если честно, мне никогда в жизни не было так радостно.

Она расплылась в улыбке.

– Ну, вот об этом и думай.

– Так, мы же расстаёмся? – не понял он, к чему она клонит.

– Да, но, если ты будешь об этом думать, твои воспоминания обо мне будут омрачены грустью расставания. А если ты будешь думать о том, как нам было радостно вдвоём, все твои воспоминания обо мне будут радостными.

– Я не совсем понимаю твою логику.

– Она женская, Костя. Её не понять мужчине.

– Ну, я хотя бы попробую.

– Смотри. Постараюсь объяснить ход своих мыслей. В жизни в любом случае происходит много грустного. Никому из нас не нравится грустить. Чем больше мы думаем о грустном, тем больше времени мы пребываем в этих нежелательных эмоциях. Хорошего в этом ничего нет. Нам это не нравится. Так зачем мы тогда тратим на грусть больше времени, чем она длится по факту? А радостные моменты нам нравятся, и часто нам радости в жизни не хватает. Так почему бы нам не продлить эту радость, больше вспоминая и размышляя о ней? А поскольку мы сами решаем, о чем нам думать, то насколько в нашей жизни много печали или радости зависит только от нашего решения. Вывод, когда мы проходим неизбежную житейскую грусть, мы можем как можно больше думать о чем-нибудь радостном и таким образом сделать грусть меньше. Поэтому, поскольку наше расставание все равно неизбежно, то по крайней мере мы можем сократить этот грустный момент, не думая о нем до последнего мгновения, и больше вспоминая весь тот позитив, который мы пережили друг с другом. У меня получилось объяснить свою логику?

– Гениально! – только и сумел произнести Канни, восхищаясь простотой столь глубокой мысли. – Ты сама это придумала?

– Ну, не то, чтобы совсем сама. Это была философия жизни моего отца. Он был очень жизнерадостным человеком.

– Ты сказала, «был»?

– Да, его уже нет в живых. Он умер три года назад в возрасте восьмидесяти шести лет в полном здравии и при ясном рассудке.

Она сказала это достаточно легко, в её голосе почти не было слышно печали утраты.

– Ты об этом так спокойно говоришь?

– О чего об этом печалиться? Когда я думаю о нем, я стараюсь больше думать о тех радостных моментах, которые мы переживали вместе. Он так учил, и он так заповедал нам относиться к его смерти. К тому же, он верил, что смерть, это всего лишь переход в мир иной. Здесь ушёл, там пришёл, вот и все. Он всегда мне говорил, что мы с ним ещё встретимся в вечности, а значит и печалиться о разлуке нет смысла.

– Такому отцу можно позавидовать.

– А у тебя, …какой был отец?

Канни опустил голову:

– Я не помню своего отца. Мать помню, а отца нет.

– Мать тебя воспитывала одна?

– Н-нет, – чуть помедлив, ответил он, подбирая подходящую версию, более-менее соответствующую его воспоминаниям. – Я воспитывался в интернате.

– А, понятно.

Какое-то время они ехали молча.

Канни думал о том, что, как бы там ни сложилось его будущее, ему будет что вспомнить. И даже если у него ничего не получится с Сюзи, эти дни скорее всего останутся самыми лучшими из всего, что он переживал в своей жизни.

Он посмотрел на неё и залюбовался ею, подумав, что она красивее всех, кого он когда-либо видел. Она ему кого-то напоминала, но он никак не мог вспомнить, кого.

– А о чем ты сейчас думаешь? – спросила она.

– Честно?

– Конечно, честно. А как же ещё?

Почему-то он просто не мог, не хотел ей лгать, поэтому, несмотря на то, что кровь хлынула ему в лицо, он сказал, как есть:

– Думаю, что ты потрясающе красивая женщина. Думаю, что никогда в жизни я не встречал такой красоты. Думаю, что, даже если у нас с тобой ничего не получится, все равно это время, проведённое с тобой, самое лучшее в моей жизни.

Она посмотрела на него, как обычно, заглянув ему в самую душу и, ничего не ответив, отвернулась, чтобы смотреть на дорогу, но Канни увидел, как по её щеке течёт слеза.

Видимо, ей потребовалось время, чтобы справиться со своими чувствами. Он не мешал ей, а просто смотрел и смотрел на её правильный и смелый профиль, насыщая свой взор её красотой.

Сколько это длилось, было непонятно, потому что ощущение времени остановилось, но в какой-то момент Сюзи все же спросила:

– А ты на самом деле хотел бы, чтобы у нас с тобой получилось?

– Да, конечно! – ответил он настолько порывисто и эмоционально, что она ничуть не усомнилась в его искренности, и спросила:

– Тогда, что тебе мешает?

Он не смог ответить сразу, потому что не был готов к такому вопросу и задумался, а что на самом деле ему мешает? Прокручивая в голове все, что с ним произошло за последние несколько дней, он понял, что скорее всего ему мешает неясность его ситуации, понимание, что он на данный момент не свободен, и что за свою свободу ему нужно будет бороться, и он не знает, сможет ли он победить в этой борьбе. Но как ей все это рассказать? Он понимал, что, если он откроется ей, его тут же просто уберут. А могут убрать и её, как свидетеля. Если он попробует сейчас освободиться сам, его тоже, скорее всего, просто уберут, и он даже не знает, что может сделать с ним Алекс с помощью вживлённого в него микрочипа.

Он чувствовал, что она ждёт ответа, а он не может ей его дать так, чтобы не солгать и при этом не открыть то, что он не имеет права открывать, и от этого ему стало мучительно больно и дискомфортно.

– Хочешь, но не можешь ответить, да?

Он молчал.

– Тебя что-то мучает? Я же чувствую. Мучает?

– Да.

– А открыть мне пока не можешь, и из-за этого мучаешься, да?

Он молча кивнул.

– Тогда, – она тяжело вздохнула, – не мучайся. Не можешь говорить, не надо. Я не стану из тебя ничего выпытывать. Когда-нибудь расскажешь, если это будет нужно. А пока достаточно и того, что уже есть.

– Точно? – он не мог поверить своим ушам.

– Да, будь спокоен. И главное, – она снова посмотрела на него, и, хотя её глаза были слегка влажными от слез, они все равно светились радостью и почему-то благодарностью, – это никоим образом не отразится негативно на наших отношениях.

Это было как гора с плеч. Он вздохнул с облегчением и сказал:

– Спасибо.

– Тебе спасибо, Костя, – тут же ответила она. – Мне тоже ещё ни с кем не было так хорошо.

– Даже с ним?

– С кем?

– С твоим мужем?

Он тут же почувствовал, что зря задал этот вопрос, но Сюзи, чуть кашлянув, посмотрела на него и спокойно сказала:

– Возможно, если бы я его не потеряла, мне было бы с ним тоже так же хорошо. Но …увы, – ей было трудно говорить, но она умело владела собой, – этого не произошло, …поэтому я не знаю. А тебя я попрошу кое-о-чем, ладно?

– О чем?

– Мой отец говорил, что это не мудро, если у тебя с кем-то не сложилось по какой-либо причине, нести это в свои новые отношения. Поэтому давай мы постараемся между нами не вспоминать о том, с кем и как мы были в прошлом. Хорошо?

– Более чем согласен, – ответил он и подумал:

«Было бы ещё что вспоминать», – и в этот момент вспомнил Таиру.

Вдалеке показался большой синий знак с белой стрелкой, указывающей направление движения с надписью «Airport».⁴

* * *

Весь день Лера ждала ответа от брата.

Она понимала, что, скорее всего, он очень занят, и у него полно работы, и он не сможет, как она, написать ей письмо хотя бы даже на обеде. Скорее всего, если ей повезёт, на обеде он его только получит и, может быть, прочитает. А напишет ответ либо на ужине, либо вообще вечером после работы. Но несмотря на все эти логические рассуждения, она все-таки надеялась, что может быть им повезёт, и Андрей ответит в течение дня.

Каждый раз, когда кто-то по какой-либо причине заходил на камбуз, Лера смотрела во все глаза и слушала во все уши, надеясь, что может быть это и есть её ответ.

Наступил вечер. Работы было, как обычно, много, что было нормально, поскольку каждый день завтракало, обедало и ужинало одинаковое количество человек. Долли объяснила ей, что кроме этого камбуза на корабле есть ещё один поменьше, но он более высокого уровня и предназначен для того, чтобы кормить только командный состав. Она показала ей на второй ярус, в том направлении, где этот камбуз должен был находиться, сказав, что, если на первом и нулевом уровне в основном все трапезничают прямо на рабочем месте за исключением надзирателей, для которых есть столовая, то на верхнем уровне при камбузе есть ресторан для корабельной элиты. По вечерам, когда иллюминаторы ресторана были открыты, до Леры время от времени доносились звуки и голоса, свидетельствующие о том, что там идёт пир горой. Оттуда можно было услышать громкий смех, произносимые тосты, женские возгласы, звон бокалов и тому подобное.

В этот вечер во время ужина в ресторане было особенно шумно. Что касается нижнего камбуза, время ужина уже прошло, как в столовой, так и на рабочих местах, после чего осталась только гора немытой посуды.

Так и не получив ответ от Андрея, Лера, как обычно, занималась мытьем, периодически вздыхая и думая о том, что её брату, видимо, очень нелегко, если он не сумел ей прислать ответ в течение дня.

Она не заметила, что мимо неё несколько раз прошёл Кевин, каждый раз заглядывая в раковину и оценивая, сколько там еще посуды. Обычно Лера успевала помыть примерно две трети, оставляя одну треть на утро, после чего она шла в маленькую душевую, где полоскала тряпки и умывалась. Если вместе с ней работала Элизабет, наутро посуды не оставалось, но Лера заметила, что, когда наверху идёт пиршество, Элизабет никогда не бывает рядом. Как объяснила Долли, мулатка, будучи красивой и лицом, и телом, подрабатывает танцовщицей в ресторане, после чего остаётся на ночь с кем-то из офицеров, и мечтает, что её окончательно переведут на верхний уровень, поскольку там и еда лучше, и общество солидней. Чен тоже время от времени призывалась наверх, но в отличие от Элизабет, ей это похоже не нравилось, и она с большей охотой помогала Долли с приготовлением еды. Долли сказала Лере, что, когда наверху гуляют, все без исключения красивые женщины на корабле, хотят они этого или нет, используются офицерами для удовлетворения их сексуальных желаний, просто одним женщинам это нравится, а другим нет. Что касается её, Долли, то она и ещё несколько толстушек просто не считаются красивыми, поэтому их эта участь обходит стороной. А ей, Лере, когда она чуть подрастёт, поскольку она красивая, тоже предстоит смириться с этой неприятной, но неизбежной женской долей. На вопрос, можно ли этого как-нибудь избежать, или вообще убежать с корабля, Долли сказала, что такое вряд ли возможно, поскольку это крупное торговое Иракское судно, что у них все куплено, и поэтому им плевать на все проверки, международные законы и все такое, а убежать с корабля пока никому не удавалось. С непокорными здесь никто не церемонится, и в случае недовольства их просто избивают и скармливают акулам, чтобы неповадно было другим.

Размышляя над всем этим, Лера выключила кран с водой и, взяв тряпки, отправилась умываться. Дождавшись, когда Долли отвернётся в другую сторону, Кевин незаметно прошёл за Лерой, и в тот самый момент, когда она зашла в душевую, быстро заскочил внутрь и захлопнул дверь за собой. Обернувшись и увидев его, Лера пронзительно закричала, но дверь была уже плотно заперта, и поэтому её крик оказался слишком тихим и потонул в шуме моря и других подобных криках женщин, доносящихся из ресторана.

* * *

Когда Петр подъехал к своему дому, он обнаружил, что в окнах горит свет. Он вошёл во двор, так как у него был ключ от калитки, но дверь в дом оказалась запертой изнутри.

Он постучался:

– Кто там? – спросил через мгновение тревожный голос супруги.

– Вероника, это я.

Она поспешно открыла и, увидев незнакомого рыжего длинноволосого парня, отпрянула назад, закрыв рот ладонью.

– Боже мой, кто вы?

– Все нормально, это я, просто загримированный, – ответил рыжий голосом Петра.

– Господи, Петя! На кого ты похож?

– Самое главное, что я не похож на себя. Это необходимая мера предосторожности. А почему горит свет? – Он обвёл глазами комнату, – и… вещи собраны…

– Петя, если это какая-то глупость, я все уберу обратно, – умоляющим тоном стала оправдываться Вероника.

– Да, нет, далеко не глупость. Наоборот, очень хорошо, просто, я удивлен.

– То есть, их нужно было собрать?

– Конечно! Мы прямо сейчас уезжаем.

– Фу! Слава Богу! – облегченно вздохнула она.

– А что случилось? – не переставал допытываться Петр.

– Какой-то человек пришёл сегодня перед наступлением темноты и сказал, что он от тебя, что нам нужно собрать вещи и быть готовыми к твоему приезду. А когда я хотела его расспросить о тебе, он как-то незаметно ушёл, как след простыл. Мне это показалось очень странным, но я решила все-таки послушаться.

– Уму непостижимо! А где дети?

– Уснули. Но они спят в одежде. А я глаз не могла сомкнуть.

– Потрясающе! А как он выглядел?

– Кто?

– Ну, этот человек, который приходил?

– В смысле?! Ты не знаешь?

– Нет.

– То есть… получается, ты никого не присылал?

– Нет.

– Тогда… кто это был?

– Это я и пытаюсь выяснить, дорогая.

– Что-то я вообще ничего не понимаю. То есть, нам нужно было собраться, и мы все сделали правильно, но ты никого не присылал, а тот, кто приходил, неизвестно кто?

Петр захохотал.

– Чего смешного? – нахмурилась Вероника.

– Удивительно, да?

– Больше похоже на несуразицу.

– Полностью с тобой согласен, и именно поэтому и удивительно. Когда я тебе расскажу кое-какие другие детали, ты будешь удивляться ещё больше, а пока, давай загружать вещи в машину. Он как раз подъехал.

– Кто? Тот незнакомец?

– Да, нет же. Обычный водитель на своей газели. Он едет в то же место, куда и мы.

– А куда мы едем?

– В Холмский.

– Куда?

– В Холмский. Это военный городок двести километров отсюда.

– У тебя там есть знакомые?

– Похоже, что да. То есть, нет. В общем… а-а, – он махнул рукой. – Короче, там есть какой-то человек, которого знает Вениамин, или, может быть, не знает, а ему это было открыто…

– Не поняла.

– Да, не переживай ты. Это сейчас не важно. Потом поймём. Я сам не все понимаю, но сейчас не до этого. Давай закинем вещи в газель, а в последний момент перенесём в машину детей, – сказал Пётр, хватая две сумки. – Ты, кстати, не сказала, как он выглядел.

– Обычный человек. Светлый какой-то. Ну… как бы это выразить, – она подхватила пару собранных пакетов и пошла за ним, – как будто он всегда на позитиве, и ничем не бывает загружен.

– Хм, интересно. И чем дальше, тем интересней.

Они вышли как раз в тот момент, когда водитель открыл двери своей газели напротив ворот дома.

Петр тут же подбежал и отворил их.

– Вам нужно помочь закинуть вещи? – спросил водитель.

– Если не трудно, – ответила Вероника.

– Мне? Конечно не трудно.

Через пятнадцать минут газель была загружена, и Петр аккуратно взял спящих детей и положил одного на заднее сиденье своего жигули, а другого на заднее сиденье газели.

– Ну, все. Отправляемся в путь.

– Куда едем, уважаемый? – спросил водитель. – Это точно по пути?

– Едем в Холмский.

– А-а, знаю такой. Это не совсем по пути, а немного дальше, и круголя придётся дать, хотя, если вы платите, разницы нет. Кстати там въезд запрещён. Вы по назначению едете?

– По назначению, конечно, – улыбнулся Петр.

– Как поедем, вы за мной, или я за вами?

– Давайте, лучше, я за вами.

– Хорошо. Тогда вперёд.

Две машины тронулись в путь, когда над горизонтом забрезжил рассвет.

* * *

Письмо Андрею принесли во время обеда. Они сидели у стены на корточках с Джонни и ели свой обед из своих железных мисок, когда один из рабочих подошёл и что-то сказал мулату на своём наречии. Они немного поговорили, после чего рабочий, обратившись к Андрею, сказал с явным уважением и радостью:

– Hello, Sir. My name is Mark.⁵ – с этими словами он протянул ему руку, как для рукопожатия.

Когда Андрей пожал ему руку в ответ, он ощутил на ладони Марка свернутый лист бумаги.

Марк заговорщическая подмигнул и, глядя парню прямо в глаза, чуть заметно мотнул головой, давая понять, чтобы тот незаметно спрятал записку, и почти шёпотом сказал:

– This is from your sister. Do not show it to anybody.⁶

У Андрея комок встал в горле. Аккуратно взяв листок, он подождал, когда Марк отвлечется на Джонни, чтобы его действия выглядели естественно со стороны и, не сказав никому ни слова, поднялся и отошёл в сторону.

Мулат проводил его понимающим взглядом, забрал его недоеденную миску с супом и отнёс на тележку разносчика еды, будучи уверен, что доедать парень не станет.

Ждать до ужина, чтобы оказаться в своей каюте, было свыше его сил, но он знал, что ему нельзя читать письмо от Леры открыто перед камерами. Было всего одно место, где он мог сделать это незаметно, поскольку там можно было встать, чтобы камера наблюдения смотрела ему в спину сравнительно издалека, и при этом совершенно не улавливала, что он делает своими руками. У него оставалась пара-тройка минут, и он очень надеялся, что его облокотившаяся на борт корабля поза не вызовет никаких подозрений. Незаметно развернув записку, он прочитал: