Человек из ниоткуда

А'ника.

Глава 1. Родная хронология.

944 621 год по летоисчислению хронологии, в которой я родилась. С исчезновения моих родителей прошло 24 года.

Как обычно, я пришла на свою работу, где работала ассистенткой по проекту поиска кротовин. Настроение было уныло-спокойное, потому что мы уже разработали 23-ри устройства, но пока никаких результатов. Так что мы привыкли к разочарованиям.

Задача, которую поставило нам Министерство Секретных Разработок, была такова: любым способом проникнуть в прошлое, чтобы изучить историю от первого лица и зафиксировать её на видео-голограммер.

– А'ника, мы всегда пробовали варианты, которые вмещались в нашу логику. Сегодня поступим от противного, – обратился ко мне профессор Патсторс.

– А поконкретнее? – спросила я.

– Настраивай наш излучатель не на магнитное поле, а на поиск электрики.

Сначала я хотела возразить, но вспомнив, что профессор сказал о нелогичности попытки, молча стала вписывать программу поиска электричества вокруг излучателя. Когда программа была зафиксирована, я её запустила. Прибор никак не реагировал. Профессор выдал свой очередной сарказм с улыбкой:

– Возможно, прибор не реагирует, потому что мы его до сих пор никак не назвали…

Я привыкла к его шуточкам, поэтому никак не отреагировала, как и наш излучатель.

– Профессор, мне нужно лететь на праздник к своей дочке. Ей двенадцать лет, время Большого Выбора, – сказала я Патсторсу. Профессор как бы застыл – видно, что у него появляются новые идеи, но он сам этого ещё не осознаёт. Интересно, он меня слышал? – Будем что-то ещё пробовать и мне не нужно улетать к дочке? – спросила я слегка расстроенным голосом.

– Нет, наоборот. Конечно, лети. Я вот что подумал. Почему мы постоянно здесь пробуем работу прибора? Возможно, пространственные координаты связаны, каким-то скрытым механизмом, с кротовинами. Давай сделаем так: оставляем устройство включённым, забирай его с собой и пусть оно летает. Может, по пути где-нибудь отреагирует. Если по твоему маршруту будет глухо, то после, покатай его просто без маршрута. Слетай к морю, например.

Мы пошли с излучателем к моей шестиместной Сардии.

– Будет сделано, – улыбнулась я.

– А твоя дочка знает, что такое кротовины?

– Конечно, знает и даже объясняет сверстникам, которые ассоциативно сразу думают, что это тоннели, которые накопали кроты. Но она объясняет не по учебнику, упрощённо. Просто говорит, что времены'е дыры, искажения пространства-времени.

 Мы загрузили прибор в мою лётку, и я полетела к дочке на праздник.

 Сардия летела над океаном, так как надземные воздушные пути, были как обычно, заняты грузовым воздушным транспортом. И, забыв о приборе, я включила свою любимую музыку, звук которой, в основном, состоял из звучания ударных инструментов. Я могла её слушать как из самой лётки, так и переключив связь с ней, через мини-связь, которая одевалась на ухо.

Услышав странные изменения в привычном музыкальном ритме, я сняла мини-наушники и осознала, что это вовсю загудел прибор. Как только я это поняла, он снова замолчал. Я резко скомандовала своей лётки, чтобы та остановилась и повторила движение обратно, но медленно. Сардия остановилась на лету и включила задний ход. Хотя такое выполнение команд для лёток было достаточно редким, потому что в этом не было нужды, в основном. Я стала всматриваться в координаты… Как только появился повторный тот же звук, я зафиксировала координаты в самом приборе и в лётке, на всякий случай.

– Сардия, теперь давай попробуем ещё очень редкое движение для тебя. Синхронизируйся с этим устройством, которое издало звук, и выбери среднюю точку. Затем начинай от неё двигаться по кругу, точнее – по спирали.

– Выполняю, – ответила машина.

Лётка стала спирально двигаться, и остановилась на девятом витке спирали, когда звук совсем прекратился. Я зафиксировала координаты и мы полетели дальше по тому же маршруту, несмотря на очень обрадовавшее меня событие. День прошел не зря! Я скинула, по общей связи, координаты профессору и направилась в Городской Дворец. Сегодня именно там я увижу свою дочь.

Моей дочери Синтии исполнилось 12 лет, и она готовится к Выбору пути. Я не из тех родителей, которые стремятся повлиять на Выбор детей. Кому, как не мне, знать, какими тернистыми путями люди приходят к своему выбору. Мы с Синтией обсуждали разные возможности и сценарии, но мне не известно, к какому варианту она склоняется.

Как бы то ни было, именно сегодня все дети города, которым в этом месяце исполняется 12 лет, собираются в Городском Дворце и оглашают свой Выбор.

Мой муж Андреас, отец Синтии, выбрал быть ветеринаром, так как он всегда любил животных. Его решение было закономерным. А вот Синтия… Я даже и не знаю, что выберет моя "малышка". Она тяготеет к естественным наукам, но вряд-ли пойдёт по стопам отца. Может быть, станет биологом, будет выращивать из стволовых клеток органы для трансплантации. Перспективная специальность, и вроде бы ей нравилась лаборатория стволовых клеток, и с научным руководителем был хороший контакт. Но Синтия девица своенравная и не предсказуемая. С ней ни в чём нельзя быть уверенной.

Родители тех, кому предстоял Большой Выбор, собрались в Городском Дворце. Дети в парадной форме, специально отшитой для Большого Выбора, вышли в главный зал. Они заняли места в первых рядах амфитеатра. Родители расселись полукругом за детьми. Синтия обернулась и помахала мне рукой. Совсем взрослая.

Я, вообще, с трудом переношу все эти формальные процедуры и мероприятия. На большом экране нам показали детей, с того момента, как они трёхлетними несмышлёнышами зашли в Храм Наук, до сегодняшнего дня. Мы послушали, как дети читают стихи, рисуют картины, играют на флейтах и виолончелях, и всё это конечно очень мило, но мне ведь нужно возвращаться к Патсторсу!

Я встала со своего места в амфитеатре и спросила у одного работника амфитеатра, как долго продлится фильм.

– Ещё три часа, – ответил мужчина. – А потом будет бал выпускников. Родители смогут подождать в оранжерее или уехать. Само объявление Выбора состоится к вечеру. Приходите к семи часам!

Я поблагодарила того человека и связалась с мужем. Не факт, что я освобожусь к семи часам. А он точно сможет приехать. Я попросила его, что он сразу, как только узнает, какой выбор сделала Синтия, свяжется со мной через связь лёток, и всё расскажет в точности. Теперь – на работу!

Когда я прилетела к профессору, он уже встречал меня на парковке на крыше нашего здания, которое нам выделило МСР. Увидев его эмоциональное состояние, я начала смеяться, радуясь за то, что у нас получилось:

– Патсторс, твоя идея, как всегда, сработала…

– Да, скажешь, как всегда… Где ж как всегда, если иногда, – ответил профессор, с нетерпением взяв излучатель.

Когда мы отсканировали координаты, зафиксированные мной над океаном, профессор стал писать программу по выявлению границ времени, конечно же, с моей помощью и с помощью технологий, которые были идентичны тем, что находятся в наших летательных транспортных средствах. Мы провозились около трёх часов и выяснили, что размер временнóй кротовины, которую мы нашли, с помощью своего излучателя версии 24, таков: от нас она – 5 миллионов 324 тысячи 25 лет – 5 миллионов 324 тысячи 23 года. То есть – внутренний её размер: примерно 2 года.

Нам осталось определить размер этой временнóй дыры на нашей стороне. То есть: вычислить – сколько у нас есть времени до того, как она для нас будет не доступна. Написав все необходимые программы, мы с Патсторсом отправились в то место, на Сардии…

Добравшись и убедившись, что поблизости никто не летает, мы принялись устанавливать в программном обеспечении Сардии дополнительные сканеры аномальных излучений. Зафиксировав кротовину, мы вычислили, что на нашей стороне её размер с месяц, и что этот месяц уже заканчивается и осталось, буквально пару часов.

– Патсторс, что будем делать? – тревожно начала лепетать я, – если мы не попробуем открыть кротовину, мы её упустим…

Профессор задумчиво молчал. По его выражению лица было видно, что он понимает больше моего и пытается придумать самый оптимальный вариант действий. Я не стала ему мешать и решила ещё раз всё тщательно проверить, пока он думает…

– Да… Жаль, что мы не подготовились, ничего не взяли с собой, – наконец заговорил напарник. – А'ника, ну, ты ж понимаешь? Учитывая, что мы над океаном, вариант один…

– Понимаю, Патсторс. Вместе с Сардией?

– Да. Я конечно, не хотел бы рисковать тобой, но других вариантов нет. Мы ж не знаем: либо – таких червоточин полно в течении времени нашей жизни, либо – нам крупно повезло, и эта кротовина – большая редкость на протяжении ста, а может и тысячи лет.

Я молча запустила стабилизатор излучателя и он начал фиксировать эту червоточину. И вот кротовина открылась. На датчике прибора были видны её пространственные границы. И нам повезло, что наша лётка, по размерам, в неё проходила. Но сам проход был под водой и нам придётся нырять. Конечно, в нашей истории, люди достигли того прогресса, что у каждого был свой летающий транспорт, который помимо двигателя для движения, имел ещё магнитный двигатель – антигравитационный. И данные транспортные средства хоть и имели герметичность, но не были предназначены для движения под водой. Мы это осознавали. Хорошо, что расстояние до кротовины под водой было всего 7 метров. Тянуть резину нельзя было, потому что при её открытии, сразу бы полилась вода на другой конец кротовины, если там её не будет, а если будет, то тоже – столкновение вод… Что ждёт нас на той стороне, мы не знали. Я мельком подумала, что не плохо бы было доработать излучатель так, чтобы хоть пару метров было видно через излучатели сканеры, что там на той стороне червоточины.

– Сардия, резко вперёд метров на 15, затем снова резкий поворот назад и вверх из воды.

– Принято, – ответила машина.

Лётка быстро рванула в заданную точку. Произошла мгновенная вспышка и Сардия повернула вверх из воды. Мы вылетели над поверхностью воды на 5 324 024 года в прошлом. Был ветер, но шторма не было.

– Сардия, просканируй где ближайшая суша и вперёд, но не спеша. Выводи все данные на экран.

– Делаю, – ответил искусственный интеллект.

В экране лётки стали появляться показатели температуры за бортом, показатели влажности, вероятности сейсмических активностей, а также флора и фауна, которая выделялась на экране разными цветам. Геометрических построений не было. Людей от животных сканировочная программа отличить пока не могла, потому что мы пока над этим не работали. Мы приближались к ближайшей суше. Была ночь, и я специально не скомандовала о включении фар, чтобы местные (если они есть) нас не обнаружили, по крайней мере – чтобы не обнаружили в полёте.

Мы вышли из Сардии, взяв с собой дистанционный пульт связи с ней, то есть – мини-связь, которую я одела на ухо. А саму лётку я оставила в полу-метра от земли. Взяв голограммер, я стала записывать всё, что вижу, в трёхмерном измерении на свой голограммер. Вокруг были не знакомые нам деревья, огромных размеров. Мы чувствовали себя, как два потерявшихся муравья в огромном лесу. И у Патсторса, и у меня потихоньку начиналась паника. Сразу появились разные внутренние страхи, которые мы раньше никогда вообще не испытывали в своей жизни. Страх застрять здесь навсегда, страх, что на нас нападут ядовитые насекомые, или того хуже – дикие звери. Хотя, что хуже, это ещё – большой вопрос.

Посмотрев друг на друга, мы увидели эти страхи, по выражению наших лиц.

– Будешь пить? – спросил неожиданно Патсторс.

– Нет, – тихо произнесла я, работая с голограммером.

– А'ника, – давай фиксируй всё на разных расстояниях, и сваливаем отсюда домой, – тревожно прошептал Патсторс.

– Да, – ответила я профессору, будучи, как всегда, солидарна с ним.

Я стала медленно поворачиваться вокруг себя, и фиксировать данные трёхмерного изображения на разных расстояниях. Сначала на расстоянии нескольких метров, затем, нескольких десятков метров, сотен, и нескольких километров, насколько позволяла модель данного голограммера.

Пока я фиксировала данные, нас стали замечать местные насекомые, и животные, и птицы, обращая на нас всё больше внимания.

– Да, Патсторс, – повторила я. – Нужно улетать. Людей здесь, скорее всего нет.

В эту минуту небольшая птичка (я её в тот момент восприняла как птичку, хотя и не знала, можно ли её с полным основанием причислить к классу птиц, теплокровных яйцекладущих позвоночных) спикировала из темноты прямо нам под ноги. Откуда она взялась? Крошечная, размером точь-в-точь – воробей, она села на землю между мной и профессором. Ночь, темнота, ветер. И птица.

Я вспомнила, как в детстве читала рассказы о животных, написанные искусственным интеллектом по мотивам творчества известных писателей. Программа брала всё самое лучшее из того, что написали писатели-люди, и компилировала в совершенно захватывающие рассказы. К чему это воспоминание мне сейчас, в пяти миллионах лет от дома? Совершенно не вовремя, – подумала я, наклонилась и взяла птичку в руку.

– А'ника, что ты делаешь? – голос Патсторса звучал довольно нервно.

– Беру образец местной фауны. Ты же помнишь, что кротовина закрывается через пару часов. Причём, из этой пары часов мы уже потратили минут сорок. А нам ещё возвращаться. Давайте возьмём птичку!

– А'ника, ты даже не представляешь себе, какие организмы мы можем привезти домой. Вирусы, бактерии, простейшие…

Я скорее почувствовала, чем увидела, что профессор уже согласился взять птицу, а спорит просто по инерции.

– Она пройдёт карантин. Процедура отработана. Пойдём, не будем терять времени.

Я шагнула ко входу в лётку. Мы уселись, и птичка (или она, пока не ясно) с готовностью порхнула на спинку кресла. Я активировала Сардию для полёта. По зафиксированным координатам мы долетели до "своей" червоточины и стартанули назад, как и сюда. С помощью излучателя активировали кротовину, увидели жёлто-зелёное свечение, нырнули в воду и прошли пространственно-временной барьер. Лётка сделала резкий поворот вверх, и мы вновь вынырнули из воды, закрыв кротовину. Убедившись, что Сардия никак не пострадала, мы отправились в наше рабочее помещение.

– Нашкодил, – резко произнёс профессор, с эмоциональным выражением, на котором вновь появилось слегка, то чувство, которое у нас активировалось в прошлом – страх.

– Что случилось, Патсторс? – с тревожным интересом, спросила я.

– Только что хотел допить Джинго с бутылки, а бутылки-то нет.

– Да, я помню, что ты мне вроде предлагал.

– Да. Я брал с собой бутылочку напитка, но я так её и не открыл. А момент, когда я её оставил, как-то даже и не вспомню сейчас.

– Наверное перенервничал, сказала я, – поняв о чём говорит профессор.      Он имеел ввиду – возможность реализации временнóго парадокса под названием «эффект бабочки».

– Эффект бабочки, – уточнила я у своего напарника?

– Возможно, – произнёс он и добавил, – нужно проверить.

– Кстати, из-за этого попугайчика или кто он там, тоже могло что-то произойти насчёт исходящих временны''х волн.

Я взглянула на птичку. Надо искать клетку и спросить в зоологической секции, чем питаются представители этого вида.

– Да, – извини, я не подумала в тот момент вообще о парадоксах времени.

– Ну, я тоже тогда забыл, мною управляли эмоции, – ответил мне напарник.

– Да, какое-то негативное ощущение. Но в тот же момент новое для меня, неизведанное…, – высказала я то, что до этого некогда было высказать.

– Да, у меня также, – согласился Патсторс. – Может, это говорит о том, что проникновение в прошлое – опасно…

 Мы зашли в базу данных наших сигмоидных программ, которая находилась в нашем рабочем здании, чтобы узнать, имел ли место эффект бабочки.

– И что? – посмотрев на профессора, спросила я, – как мы узнаем?

– Да, информация в этом случае нам не поможет. Придётся опираться лишь на нашу с тобой совместную память, – подытожил мой вопрос профессор.

– Патсторс, попробуй данные о находках, дотированных миллионами лет назад, – предложила я.

– Точно, – обрадовался учёный.

Он открыл через сетевой голограммер информацию о находках. Среди прочих, к нашему, толи удивлению, толи огорчению, мы увидели и нашу бутылочку. Там археолог утверждал, что данной бутылочки миллионы лет. А скептики спорили, мол, анализ показал, что она идентична бутылкам нашего времени. А тот учёный Говард Сэллин говорил о своём новом изобретении, которое сканирует предмет, на время. То есть: определяет возраст предметов, сколько им дней, лет, веков…

– Ну, всё, – выключив голограммер, произнёс Патсторс, – будем отчитываться министерству. И не забудь отнести свою птичку в зоологический сектор.

 Мы связались со своим начальством из министерства и сказали, что у нас уже есть результаты по нашему секретному проекту. Нам сказали, что через пару часов соберут всех, кто в курсе проекта, и нас выслушают. Мы взяли нашу запись из прошлого для голограммера и свой излучаетль-24, и полетели на отчёт.

 Когда мы зашли в зал, то обнаружили, что людей намного больше, чем мы ожидали. Это говорило о том, что нам оказали больше доверия, чем мы думали. И несмотря на то, что многие годы работы над излучателем не принесли никаких результатов, нас не отстранили от работы.

 Когда нам дали слово, профессор сказал:

– Наш излучатель-24 научился фиксировать кротовины. Мы почти случайно нашли одну, и так как мы вычислили, что её временнóй размер скоро окончится…

– Когда мы поняли, что проход сквозь время в прошлое скоро закроется, – перебила я напарника, – то мы на лётке прошли сквозь этот проход, не поставив вас в известность. Иначе бы мы упустили возможность, и мы пока не знаем, эта возможность была одна, или кротовины расположены очень насыщенно, по отношению друг к другу во временнóм расположении. И вот что мы там, для доказательства, зафиксировали, – окончила я.

 Когда я перебила профессора, он сразу стал заниматься другим делом: стал подключать нашу переносную базу данных, к министерскому, более продвинутому голограммеру.

 Когда голограммер включился, большинство присутствующих в зале, вздрогнули. Так как мы все, как бы, оказались там – в прошлом, среди такого большого количества флоры и фауны. Конечно уже давным-давно все люди привыкли к резкому изменению локации вокруг себя, при включении голограммера. Но эта локация для них всех была неожиданная, по ощущениям.

 Во время трансляции локации из прошлого, люди в зале начали вставать и ходить, рассматривая разные элементы локации.

– Вы давно в курсе о находке археологов? – Задала я вопрос залу, когда голограммер выключился.

– О какой именно находке? – Спросил один лысый чиновник из министерства.

– Ну, бутылка, которая как бы современная, но пролежала миллионы лет в глине. Речь Говарда Сэллина слышали?

– Я слышала об этом 2 года назад – произнесла пожилая дама, которую я впервые видела и даже не догадывалась какое место и статус она занимает среди людей, связанных с секретными разработками. – Так это вы оставили там ту бутылку?

– Да…, – отвечала я.

– Вот, – теперь Патсторс перебил меня, – два года люди знают об этой информации, а мы нет. Понимаете что это доказывает?

– Что? – спросили хором ещё несколько человек, присутствующих в зале, на этом секретном отчёте.

– Что мы изменили прошлое, – продолжал мой напарник. – Если бы это было не так, то мы бы тоже знали об этой находке. Понимаете?

– Это не совсем доказуемо, профессор, – высказался молодой парень объясняя свою мысль. – Вы могли просто не увидеть тот файл в котором говорилось о находке, и всё.

– В принципе, вы правы, но я склонен полагать, что мы с напарницей находимся уже в изменённой, хоть и слегка, но изменённой хронологии.

 Все присутствующие начали совещаться. Мы с Патсторсом вышли перекусить. А я ещё и собиралась зайти в зоологический сектор. Уточнить, что там с птичкой. Но сначала, конечно, в лабораторию.

В лаборатории нам сделали бесконтактный анализ крови, чтобы определить, какие минералы, витамины и нутриенты необходимо восполнить нашим организмам. Информацию из лаборатории передают непосредственно в столовую, и мы получаем еду, подобранную под наши потребности. Конечно, иногда люди едят по старинке, как попало, поглощая больше калорий, чем следует, но это в основном на праздники. Вот сегодня вечером, например, дома будет угощение в честь Большого Выбора дочери. Там мы не будем рассчитывать состав еды с лабораторной точностью. Но если постоянно так питаться, то никакого здоровья не хватит.

Мне вспомнилось, что Синтия буквально на днях рассказывала, что они проходили на уроках истории. Раньше, до того, как люди научились анализировать состав пищи и делать молекулярную раскладку усвоения нутриентов, бывали случаи переедания. При этом у человека даже мог быть лишний вес. Даже болезнь такая была, ожирение. Звучит жутко, но вот было же. При этой болезни жировая ткань аномально разрастается, и талия становится больше, чем окружность черепа, помноженная на полтора. Нам сейчас это кажется удивительным и странным, но тогда у людей жизнь была совсем другая. Жили они недолго по нашим меркам. Умирали молодыми. Страдали от болезней, которые сейчас легко можно предотвратить. У них даже бывали эпидемии, вызываемые вирусными и бактериальными возбудителями. Кстати. Как там птичка? Не несёт ли она каких-либо интересных для науки вирусов и бактерий?

После бесконтактных анализов мы зашли в зоологический сектор. Сотрудников мы не увидели, но мобильный отсек с птицей был осмотрен и помечен как безопасный. Я могла его забрать после завершения собрания.

 Когда нас позвали, мы получили конкретные задачи: намотать, как можно больше километров и предоставить отчёт о количестве кротовин, которые открыты на нынешнее время, и указать их размеры, естественно, во временнóм значении.

– Будем тогда по очереди, или как? – спросила я напарника, имея ввиду поиск червоточин.

– Можно и по очереди. Но одна не проходи сквозь кротовину. Хорошо? – переживательно спросил профессор.

– Договорились, – ответила я.

Забрав птичку, я полетела домой новым путём, включив излучатель, надеясь по дороге, найти новую кротовину. Кстати, прибор наш излучал определённый вид энергии, которому ещё даже названия нет, поэтому и назвали мы его излучатель.

 В этот раз я решила сделать большую петлю, включив на Сардии сверхзвуковую скорость, и полетела через Афку (Африка). Максимальная ширина по приёму сигнала о наличии кротовины, была 200 метров. Я осознавала, что это очень мало и решила потом сказать об этом своему напарнику, чтобы поработать над расширением сканирования кротовин. Флора так мелькала, что рассмотреть её в экранах лётки было не реально, поэтому я даже и не пыталась…

 И вот, почти пролетев Афку, раздался сигнал излучателя. Сардия уже была в курсе того, что при появлении данного сигнала, нужно фиксировать координаты, и возвращаться сразу к ним. Она затормозила и дала задний ход. Работая лишь на антигравитационном двигателе, лётка зависла в двух метрах от новой кротовины. Я стала измерять саму кротовину и фиксировать все данные в нашу программу. На этот раз размеры червоточины были совсем другие. Прошлое было всего в 103 года от нас. А размером на нашей стороне, кротовина оказалась в 2 недели, и до её "заканчивания", то есть – закрытия, оставалась одна неделя. На той стороне она была тоже примерно – одна неделя, плюс, минус – несколько часов.

 Я всё зафиксировала, и полетела дальше домой. В этот раз больше червоточины мне не попадались. Было поздно уже сообщать Патсторсу о новой кротовине, и я решила это сделать завтра. Взяв с собой излучатель и мобильный отсек с птицей, я пошла в свой дом…

В столовой ярко горел свет, за столом собрались родственники – ещё бы, не каждый день ребёнок совершает Большой Выбор. Когда я вошла, Синтия обрадованно прибежала ко мне навстречу.

– Привет! Отгадай, каков мой Выбор?

– Да, А'ника, отгадай, что выбрала твоя дочь! – мой двоюродный брат подошёл меня поприветствовать, забрал отсек с птичкой и поставил на стол, не взглянув, что внутри.

– Да ладно, А'ника не угадает, даже я, супер-вовлечённый отец, не отгадал, что выберет Синтия. Я считал, что это будет выбор – стать певицей или балериной, она всегда подписывалась на первые роли…

– Ну уж нет, я точно знала, что не актриса, не певица и не балерина, – сказала, чуть ревниво, Ивета, прабабушка Синтии по линии Андреаса. Она-то как раз и была балериной, причём, в течение 7 лет даже примой. И сейчас, в свои 92 года, вела балетный класс для взрослых любителей, начинающих осваивать балет. Причём, её ученики крутили фуэте не хуже профессиональных танцовщиков, хоть завтра бери в кордебалет лучших театров! Ивете немного жаль, что Синтия не пошла по её стопам, но для девочки балет – хобби, не более того.

– Не горюй, бабуля, мой сын явно хочет быть танцовщиком, – улыбаясь Ивете, сказала младшая сестра моего мужа, Вирджиния. – Ты ведь не только со взрослыми работаешь? Набираешь класс мальчиков на следующий учебный год? Возьмёшь Эльдара? Это сын моей лучшей подруги. Ну, ты её знаешь.

– Ну конечно, дорогая, о чём речь! Ему только семь, ко времени своего Большого Выбора он может и передумать, но балет это очень полезно и для общего развития. И физического, и культурного!

– Ладно, ладно. Зовите Анику за стол! – моя тётя набрала заказ на домашнем "оформителе", и наш домашний робот принёс мне спагетти с морепродуктами и брокколи под сырным соусом.

– А пока ты ешь, подумай всё-таки, какой Выбор сделала Синтия. Нам интересна твоя версия, – произнесла моя тётя. И все выжидательно посмотрели на меня, ожидая ответа.

– В общем, я думаю, что Синтия будет историческим биологом, – "двинула" я.

Честно говоря, сказала я это наобум. Исторические биологи – где-то наши с Патсторсом смежники. Они занимаются ископаемыми животными. И по-хорошему, мы должны бы брать специалистов из их отдела, когда "идём" исследовать кротовину. Именно они осматривали птицу, которую я привезла домой. Да, и в общем, догадка – не хуже любой другой.

За столом воцарилась тишина, все смотрели на меня с удивлением и любопытством.

– Откуда ты знаешь, мама? Это именно то, что я выбрала! Тебе кто-то рассказал? Анхалия?