Трясина

Дизайнер обложки Саша Коэн

Редактор Людмила Яхина

© Поль Монтер, 2022

© Саша Коэн, дизайн обложки, 2022

ISBN 978-5-4496-6021-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Книга первая

Пролог

Трактир Дювилара ходил ходуном, хозяин получил приказание подготовить всё в лучшем виде. К утру ожидается экипаж виконта, что спешит с поручением к самому кардиналу. Конечно, такой знатной особе не пристало остановиться в столь скромном месте, но сеньор слишком ограничен во времени. Он и его малочисленная свита перекусят и тотчас продолжат путь. Толстяк Дювилар совершенно загонял прислугу, заставив начищать приборы, начисто вымести весь зал и срочно прикрыть столы хотя бы простынями, раз уж скатертей у него сроду не водилось. И хотя экипаж ожидался только к утру, он решительно не позволил прислуге заснуть, а велел сидеть в кухне. Мало ли как повернётся дело, вдруг господа прибудут ночью. Уставшие и мрачные слуги засели в кухне, пытаясь подбодрить себя сидром и праздной болтовнёй. Но то и дело клевали носами.

– Святая Урсула! – вздохнула смазливенькая белокурая служанка. – Да я готова сбежать посреди ночи в лес и прикорнуть под кустом, только бы меня оставили в покое.

– Ха-ха-ха, Лавинья! – загоготал слуга. – Вряд ли в лесу ты сможешь заснуть. Говорят, неподалёку трясина, гляди, вдруг болотный дух тяпнет тебя за ногу и утащит к себе.

– Верно, – хмыкнул грузный повар Вийом. – Тяпнет за ногу или ещё за какое-нибудь местечко.

Компания разразилась хохотом. А порозовевшая девушка сердито хлопнула по столу и, вздёрнув нос, отрезала:

– Да уж, конечно, поверю я в болотного духа. Это вы вечно норовите ущипнуть меня, но я не из тех, кто готов проводить ночи с каждым встречным.

Старуха кухарка одобрительно кивнула и, неторопливо наполнив стакан, произнесла:

– А вам не следует насмехаться над тем, чего не знаете. Про Нантскую¹ трясину мне известно куда больше, чем вам. Ох, ну и дела творились…

– Послушайте, мамаша Бронте, раз нам всё равно торчать тут до утра. Я лучше послушаю деревенские байки, чем таращить глаза в надежде отогнать сон.

– Точно, мамаша, – подхватил Клод. – Если рассказ стоящий и не занудный, словно проповедь, что вечно погружает меня в дрёму прямо во время мессы, то и я охотно развешу уши.

– Смотрите сами, история и впрямь стоящая, но вовсе не похожа на святочный рассказ, – пожала жирными плечами кухарка.

– Да и ладно, хоть как-то скоротаем время, – подмигнул Вийом.

Компания придвинулась ближе и приготовилась слушать. Лишь худенький, робкого вида подросток не решился присесть со всеми, чтобы его вновь не отправили с поручением, лишив редкой возможности отдохнуть. Он лишь плотнее прижался к остывающей плите и уставился на рассказчицу, приоткрыв рот.

За окнами монотонно стучал первый весенний дождь, тонкие струйки воды стекали вдоль стены из-под прохудившейся крыши. Но запах съестного, тепло и полный кувшин сидра слушатели сочли вполне пригодной обстановкой, чтобы со всем вниманием погрузиться в захватывающую историю.

Глава 1

– Сеньор Годар, – юный шевалье, нахмурясь, склонился к коренастому господину. – То, что вы творите – незаконно! Герцога Бирна надлежит доставить на допрос, а не чинить казнь без суда и следствия.

– Оставьте, Жером! Уж, наверное, я сам в состоянии решить, как поступать с проклятыми мятежниками! Да, друг мой, мне даны самые широкие полномочия. А ваша мягкотелость вызывает подозрения. Не забывайте, герцог доводится мне дальним родственником, но при этом я готов вздёрнуть на осине всю его семейку. Ибо я верен королю и кардиналу. Бирна всё равно казнят, к чему тратить время на никчёмные допросы?

Шевалье покачал головой, но промолчал, предпочитая не вступать в спор. Стоит ли призрачная справедливость карьеры или собственной свободы? Ведь Огюстен Годар слывёт крайне злопамятным человеком.

– Вы правы сеньор, – сухо проронил он. – Позвольте, я проверю караульных у стен замка снаружи? – и молодой человек понуро направил лошадь к воротам. Если бы не страх вызвать насмешки в трусости или попытке проявить жалость к заговорщикам, Жером Д’Эвре пустился бы галопом. Крики и стоны слуг герцога, рыдания женщин и детей, грубая брань солдат заставляли его сжимать губы и терпеть невыносимую боль в висках. Да, выскочка Годар устроил настоящую бойню, жестокую и омерзительную. Такое рвение было бы уместно на поле боя, но никак не в расправе с безоружными крестьянами и домочадцами герцога. В глубине души Жером испытывал уважение к хозяину замка. Справиться с Самюэлем Бирном удалось только вшестером, да и то с трудом. Он лихо орудовал шпагой и не менее лихо расшвыривал солдат голыми руками. И даже раненый, с разбитым в кровь лицом, не желал признавать поражения. Теперь герцог был накрепко связан и ожидал своей участи, стоя возле узкого окна, выходившего во внутренний двор. По замыслу Годара, хозяин должен сполна насладиться бесчинством и разорением своего замка.

Д`Эвре вновь скорбно сжал губы. В душе его боролись сомнения. Он был верен королевскому указу и яростно ненавидел мятежников, но никак не мог разделить жестокость своего начальника. Гнусные картины увиденного стояли перед его воспалёнными глазами. И несчастный Жером был уверен, что эта ночь никогда не исчезнет из памяти. Запах гари от полыхающей пристройки, визг женщин, которых солдаты с грубым хохотом насиловали, прямо повалив на землю, разрывая в клочья одежду и оставляя недвижимые изувеченные тела. Стоны смертельно раненых мужчин, посмевших вступиться за хозяина. Осипшие от плача ребятишки с остановившимся взглядом, помертвевших от ужаса глаз. И бледная до синевы герцогиня, что трепетно прикрывала округлившийся живот. Она лишь заглядывала в лица мучителей, словно пытаясь пробиться хоть к капле живого человеческого сострадания. Пожалуй, молодая супруга Бирна вызвала у Жерома наибольшую жалость. Но что он мог сделать? Вступиться за врага монсеньора? Шевалье искренне считал, что все пособники принца Конде² достойны смерти. Но он был убеждён, что перед казнью необходимо провести расследование, дабы не осудить на гибель невиновных. И если уж Бирн действительно принадлежал к числу заговорщиков, к чему топить в крови его замок? Ни мать, ни супруга, ни бедняги вилланы³ уж никак не могут разделить участь отступника. Однако у бывшего лавочника Годара были свои причины устроить столь кровавое представление. И уж конечно, он не стал бы даже самому себе признаваться в них.

Меж тем Огюстен с довольной ухмылкой взирал на картину полного разгрома. Но заметив, что солдаты, достаточно опьянённые насилием, сражением и пролитой кровью жертв принялись тащить всё, что попадалось под руки, Годар нахмурился и крикнул:

– А ну прочь, хватит с вас дармового вина и девок. Имущество должно быть передано в казну монсеньора. Кто ослушается, будет висеть рядом со всеми выродками семейки Бирна. Давайте, тащите в телеги сеньора герцога и его родню. Уверен, нам всем следует прогуляться, – глумливо прибавил он.

В жалкую крестьянскую повозку усадили молодую герцогиню и мать герцога. Несчастная женщина давно лишилась чувств, и солдаты буквально забросили госпожу Бирн на телегу, словно мешок с мукой. Мариэтта, закусив губу, метнулась к свекрови и бережно приподняла её за плечи.

– Матушка, о, Святая Катарина, матушка, вы живы?

Женщина лишь тихо застонала сквозь сомкнутые губы. Она медленно открыла глаза, наполненные неизбывной горечью, и быстро пробормотала:

– Мари, детка, где Самюэль? Он… он погиб?!

– Нет, матушка, нет, слава милости Господней, он жив. Я видела его, когда нас тащили в повозку.

– За что, за что нам посланы эти испытания, за что? – болезненно воскликнула женщина, заливаясь слезами. – Мы никому не причиняли зла, разве мой муж и сын не служили монсеньору верой и правдой? Почему эти люди кричат, что Самюэль мятежник?

– Матушка, я ничего не понимаю, это должно быть, страшная ошибка. Судьи непременно разберутся во всём. И покарают виновных, что учинили разбой в замке, – голос молодой герцогини прервался, она зажмурила глаза, но так и не смогла сдержать слёз.

К удивлению шевалье, скорбный кортеж, состоящий из двух повозок и пятерых конных солдат под предводительством Годара, свернул с проезжей дороги в лес. Узкая тропинка заставляла всадников тащиться друг за другом, и Жерому не удавалось протиснуться вперёд и выяснить, отчего пленников не отправили прямиком в Нант, а битый час таскают по ночному лесу. Обоз двигался в полной тишине, не считая скрипа колёс и треска ветвей, задевающих всадников. Но когда отряд наконец остановился, Д’Эвре едва не вскрикнул от удивления. Перед ним расстилалась знаменитая Нантская трясина, что издавна навевала ужас на местных жителей. Днём коварная топь выглядела довольно мирно, и этот обманчивый вид погубил немало самонадеянных путников. Почва пружинила под ногами, давая иллюзию всего лишь затопленного в низине луга. Сочная густая трава, словно приманка, заставляла пастухов гнать на неё скот, в надежде воспользоваться дармовым кормом. Эта земля не имела хозяина и не облагалась налогом. А чуть дальше темнела дурно пахнущая гнилой водой проплешина с изредка разбросанными по ней кочками, покрытыми бледно-зелёным мхом, издали походившим на пятна плесени. Да кое-где торчали тощие, кривые, лишённые листьев остовы деревьев. За много лет ни одному человеку так и не удалось отыскать безопасный путь. Не иначе сам дьявол устроил эдакую западню. Воткнутое в почву древко выходило сухим, явно указывая на твёрдую землю. Но стоило какому-нибудь смельчаку ступить точно на проверенное место, как его неумолимо затягивало вглубь трясины, не давая ни малейшего шанса на спасение.

Теперь, стоя у кромки топи, Д’Эвре в недоумении поглядывал на Годара.

– Ну, ребята, до рассвета не так уж много времени, – кривя рот в ухмылке, воскликнул Огюстен. – Тащите сюда моего славного родственника, я хочу перекинуться с ним парой слов на прощание. Чего приуныли, не по нраву совершать ночные прогулки? Не беда, вам досталась лучшая участь, чем остальным. Утром каждый получит по пять экю серебром и бочонку вина.

Солдаты, что прежде поёживались от ночной прохлады и сырости, довольно переглянулись и поспешили выполнять приказ.

Вид пленного герцога был ужасен. От блузы остались лохмотья, иссиня-чёрные густые волосы слиплись от крови. Рана на лбу и рассечённая скула сильно кровоточили. Но высоко поднятая голова и презрительный взгляд карих раскосых глаз невольно вызывал уважение.

– Хм, а ты всё так же свысока смотришь на меня, Самюэль, – подмигнул Годар. – Хотя в твоём положении это весьма опрометчиво. Отчего бы тебе, наконец, не унять свою спесь и не молить о снисхождении? Ведь мы доводимся друг другу родней.

– Молить? Тебя? Жалкого бастарда⁴? – хрипло рассмеялся герцог. – Представляю твоё искренние разочарование, но я не стану падать на колени и взывать к милосердию. Ты никогда не был и не будешь моим родственником, Годар. То, что дядя прижил ребёнка с гулящей девкой, не сделало тебя потомком знатного рода.

– Вот скотина! – крикнул Огюстен, с размаху ударив связанного пленника по лицу.

Герцог отшатнулся и с трудом устоял на ногах. Вновь вскинув взгляд на мучителя, он растянул разбитые губы в улыбке.

– Даже причиняя муки ты ведёшь себя, как простолюдин. Признайся, Огюстен, тобой движет не благородный порыв покарать изменника, а простая зависть. Ведь ты знаешь, что все доносы на меня – ложь.

– Хочешь правду, проклятый отступник? – Годар рванулся к пленнику и, схватив его за горло, прошипел ему прямо в лицо: – Да! Да! Чёртов напыщенный высокородный осёл! Да, моя мать была шлюхой, и твоя семейка всю жизнь смотрела на меня сверху вниз. С самого рождения тебе досталось всё лучшее, а мне оставалось подбирать крохи. Титул, деньги, почёт, уважение. Девушка, которую я любил, преданные слуги и даже смазливая рожа почему-то достались именно тебе. Но теперь всё кончено, Самюэль, всё кончено! И когда ты сдохнешь, я стану по-настоящему счастливым человеком.

– Ну и дурак же ты, Годар, – усмехнулся герцог. – Ты можешь забрать мою жизнь, но и только. Гусак никогда не станет ястребом.

– Посмотрим, – внезапно успокоившись, бросил Огюстен. – Поверь на слово, бывший баловень судьбы, прекрасный Самюэль Бирн. Мне вполне хватит воспоминаний о твоём унижении. Я буду смаковать их в минуты хандры, уверен, они вмиг улучшат моё настроение. Эй, ребята, тащите сюда благородных дам, наш герцог соскучился по родне.

Бирн промолчал, но шевалье заметил, как сильно он сжал губы и как заходили желваки под его кожей.

– Сеньор Годар! – крикнул один из солдат. – Старуха, кажется, отдала Богу душу. Прикажете её тоже волочь сюда?

– О, нет, друг мой. Оставь… это представление для живых, мертвецы не смогу оценить его по достоинству.

И вскоре перед герцогом оказалась измученная молодая супруга, что в страхе и отчаянии даже не могла зарыдать, и, закусив бледные губы до крови, впилась затравленным взглядом в мужа. Бедняжка еле держалась на ногах, продолжая прикрывать выступавший живот.

– Сеньор! – не выдержал шевалье. – Думаю, следует отпустить несчастную женщину! Уж она вряд ли имеет отношение к преступлениям супруга. Проявите милосердие, наконец, ведь герцогиня ждёт младенца.

– Вы так трепетны, Д’Эвре. Это было бы уместнее для кюре, чем для воина. Не сменить ли вам камзол на сутану? Меня порядком утомило ваше постоянное заступничество, и я уже подумываю, не стоит ли доложить бальи⁵ города о нём.

Жером промолчал. Он не обладал крепостью духа герцога Бирна, и страх заставил его прикусить язык. Шевалье поспешил укрыться за спинами солдат, чтобы избавить себя от мучительного зрелища. Опустив голову и шепча молитву, он внушал себе, что это единственная помощь, которую он в состоянии оказать приговорённым. А заслышав треск рвущейся одежды пленников и жалобный вскрик герцогини, он зажмурил глаза и затараторил слова молитвы громче.

Годар поднял факел над головой, чтобы как можно лучше насладиться последним унижением противника. Он разглядывал обнажённое тело Самюэля Бирна со смешанным чувством. Его вновь охватила жгучая зависть к этому рослому и отличному сложённому мужчине, и одновременно с завистью он испытал злорадное удовольствие, видя, как тяжело герцогу сохранять хладнокровие, стоя нагишом в окружении скабрёзно посмеивающихся солдат. Лицо его пылало, мышцы перекатывались под смугловатой кожей. Но даже глумливые взгляды и непристойные грубые шутки не заставили Самюэля опустить плечи и покорно склонить голову. Несчастная герцогиня, оставшаяся в одной тонкой сорочке, безвольно повисла на руках мучителей, лишившись чувств. В своём усердии, опьянённые расправой над беззащитной жертвой, они рванули последний покров, но Годар, скривив и без того уродливое лицо, протянул:

– Не нужно, вряд ли мой взор усладит вид женщины с торчащим, словно тыква, животом. Уму непостижимо, что раньше я питал к бедняжке нежные чувства. Увы… с тех пор как мой дорогой родственник обрюхатил сие невинное создание, она меня больше не интересует. Ну что ж, при венчании вы оба клялись быть вместе и в горе, и в радости, стало быть, Самюэль, малютка Мариэтта разделит твою участь. Привяжите их друг к другу.

– Проклятый душегуб! – хрипло выкрикнул герцог. – Твоя месть зашла слишком далеко, ты мог хотя бы пощадить мою жену! Дай бедной женщине время, чтобы дождаться рождения ребёнка!

– Наконец-то тебя проняло, – удовлетворённо выдохнул Годар. – Однако ты поздно спохватился. Тебе бы стоило сделать это намного раньше. А ты лишь дерзил и строил из себя героя. Жаль, но я вынужден отказать тебе, Самюэль. Она выбрала тебя, стало быть, выбрала и свою судьбу. И я откровенно рад, что ваше отродье так и не увидит света. И знаешь почему? Вовсе не из зависти к титулу, который получил бы жалкий младенец. Ведь теперь я стану единственным наследником всего имущества Бирнов, друг мой.

– Да гори в аду, сын шлюхи! Ты никогда не смог бы получить наследство. Бастарды не имеют таких прав, – прорычал Бирн.

Годар захохотал и всплеснул руками.

– Ошибаешься, я давно заручился письмом самого сеньора кардинала. Твой замок и земли я получу в награду за усердие, раскрыв гнездо смутьянов. Ну, хватит об этом, я изрядно устал и продрог. Да и вид мерзкой трясины нагоняет на меня тоску. Прощай, Самюэль, и не жди, что я закажу по тебе заупокойную мессу. Надеюсь, ты прямиком попадёшь в ад.

Годар махнул рукой, и солдаты пиками начали подталкивать несчастных связанных пленников к трясине. Неловко переступая ногами и лишённый возможности поддержать жену, Бирн упал, увлекая бедняжку за собой. С жестокой радостью и горящими глазами Годар смотрел, как жертвы мигом начали погружаться в топь. За несколько минут их тела успели увязнуть в болотной жиже по пояс. Самюэль попытался откинуться назад, чтобы миниатюрная Мариэтта оказалась на поверхности, но все его попытки были тщетны. Трясина неумолимо тянула приговорённых вниз. Голова жены беспомощно откинулась назад, обнажив нежную тонкую шею, и в этот миг Бирн ясно понял, что она мертва. Хрупкая женщина не смогла пережить кошмарной ночи. Самюэль скрипнул зубами. Нестерпимая боль разрывала ему сердце. И тут он почувствовал, что в накрепко привязанном к нему мёртвом теле супруги пошевелился ребёнок. Он замер, глаза его вспыхнули.

– Годар! – крикнул он, вскидывая голову и пытаясь увернуться от вонючей болотной жижи, что доходила уже до подбородка. – Мой сын не умрёт, он родится на свет, как ему было положено и непременно расквитается не с тобой, так с твоими потомками, пока на земле не исчезнут все, в ком течёт хотя бы капля твоей поганой крови! Даже если просить об этом мне придётся самого дьявола! Запомни мои слова, Годар! Будь ты проклят! Проклят… Проклят…

Последние слова заглушил глухой всплеск, и трясина целиком поглотила герцога Самюэля Бирна, его несчастную жену и нерождённого младенца.

Глава 2

Солнечный свет проникал в стрельчатые окна замка, оставляя на полу причудливые блики. Манон Годар с горящими от любопытства глазами торопливо следовала за супругом. Невзрачное лицо молоденькой женщины разом выдавало низкое происхождение. И попытки придать ему чопорное выражение, что, по её мнению, соответствует знатной сеньоре, выглядели довольно нелепо.

– Вот это дело, муженёк! – не в силах скрыть восхищение, воскликнула она, прикасаясь рукой к гобелену, покрывающему стену целиком. – Ах, мы уже битый час бродим по комнатам и галереям, а ещё не всё осмотрели, право же, я готова позавидовать самой себе!

Годар польщено рассмеялся.

– Так-так, милая, ты, должно быть, не ожидала, что станешь хозяйкой такого чудесного дома? Ну и рожу кривил твой папаша перед свадьбой. Воображал, что дочка выходит замуж за нищего.

– Это верно, – хихикнула Манон. – Твои дела в ту пору были не слишком хороши. Папаша согласился только из-за твоего дальнего родства с важными господами.

– Всё это теперь неважно, мадам Годар, – подмигнул супруг. – Представь, какая жизнь начнётся у нас. Теперь мне впору смотреть свысока на твою родню. Я сведу знакомства со знатью. Увидишь, они сочтут за честь получить приглашение. Пожалуй, я перещеголял любого из них в нашем захолустье. Скажу откровенно, Манон, всё, что находится в замке – лишь половина богатства проклятых Бирнов. Уверен, что непременно разыщу тайники, полные сокровищ.

– Да, Огюстен, – с сомнением бросила женщина. – А вдруг герцога Самюэля оправдают и, вернувшись, он потребует всё назад, а нас вытолкают взашей?

– Не будь дурой, Манон! – грубо отрезал Годар. – Покойники не возвращаются за своим добром.

– Святая Маргарита! Его и впрямь приговорили к повешению?

– Да хоть к колесованию, тебе что за дело? – скривился муж. – Но могу тебя заверить, что он помер, кажется, его пристукнули гвардейцы при попытке к бегству. Я сам толком не знаю. Мне всего лишь донесли, что самодовольный осёл Бирн мёртв, – пряча бегающий взгляд, проронил Годар.

– А… а его жена и мамаша?

– Да что ты пристала? Охота тебе выяснять, куда подевался весь выводок Бирнов? Главное, что они мертвы, а мы по счастью, живы и вволю попользуемся их добром.

Женщина согласно кивнула и, ласково огладив рукой изящный туалетный столик, бросила взгляд в зеркало, поправляя причёску. Узкие губы Годара скривила ухмылка. Мда, знай он заранее, что подвернётся случай избавиться от герцога и заполучить наследство, не стал бы торопиться с женитьбой. В своём теперешнем положении он вполне мог бы рассчитывать на брак с графиней или баронессой. Однако сделанного не вернёшь, в то время он и впрямь отчаянно нуждался в деньгах. Его могли бы и вовсе арестовать за долги. Смешно вспомнить, как он бледнел при виде сборщика налогов. И всё же от души жаль, что он женат. Манон не та женщина, что может тронуть его чувственность. Дочка бакалейщика Лемартина не отличалась ни складным сложением, ни смазливым лицом. Короткую шею не слишком заманчиво украсить дорогим ожерельем, корсеты едва ли сделают талию тоньше. И перстни не придадут изящества пальцам. Годар прикрыл глаза, образ Мариэтты Бирн тотчас возник перед ним. Ах, как он прежде желал её! Право же, она была похожа на статуэтку тонкой работы. С огромными голубыми глазами, матовой кожей и таким нежным манящим ртом. Но вспомнив несчастную герцогиню в одной сорочке с торчащим животом, измученную и едва державшуюся на ногах, Огюстен тряхнул головой, словно отгоняя непрошеные мысли. Вот и хорошо, что её облик со временем совершенно сотрётся из памяти, по крайности, она уж точно не станет являться ему в кошмарах.

Меж тем блуждание по замку всё продолжалось. Казалось, супруги окончательно поверят, что стали хозяевами, если сунут нос во все помещения обширного старинного замка, вплоть до комнаток прислуги и башен с потемневшими от времени машикулями⁶. А госпоже Годар непременно хотелось дотронуться до поражавших своей роскошью вещиц, дабы окончательно почувствовать себя их обладательницей. Когда бывшая лавочница с серьёзным видом ощупывала бархат портьер, атласное покрывало, вышитый шёлком полог кровати, то ужасно напоминала крестьянку, выбирающую товар на ярмарке.

День клонился к закату, а чета Годаров продолжала своё странствие по дому. И спустившись в гостиную, где две горничные натирали серебряные приборы, Манон дёрнула мужа за рукав и шёпотом пробормотала:

–Так много серебра, дорогой, если служанки унесут в фартуках парочку ложек или щипцов, пожалуй, мы и не узнаем.

– Не бойся, Манон, – громко воскликнул супруг, сурово поглядывая на служанок. – Если из дома пропадёт хотя бы пёрышко из перины, я лично вздёрну воришку на первом же дереве.

Девушки вздрогнули и, залившись краской до самой шеи, с усердием продолжили работу.

Благодушное настроение Годара тотчас улетучилось, стоило им зайти в одну из комнат наверху. Стены её были затканы муслином нежно-голубого цвета. И первым, что бросилось в глаза супругов, оказалась колыбель с кружевным пологом.

Манон стиснула руки под грудью и приоткрыла рот.

– Пресвятая Дева! – прошептала она, осенив себя крестом. – Скажи, Огюстен, а правда, что жена Бирна ждала младенца?

– Почём мне знать? – хмуро буркнул супруг, почувствовав, как сильно забилось сердце.

– Но… но она…

– Да хватит тебе трястись! – раздражённо бросил Годар. – Да, герцогиня отправилась вслед за муженьком. Мне… мне говорил кто-то из гвардейцев. Сделай милость, избавь меня от расспросов. Я совершенно не знаю, что послужило причиной её гибели. В конце концов, не я выносил приговор. Завтра я прикажу вышвырнуть дурацкую колыбель или вовсе велю сжечь её, как и портреты паршивой, напыщенной семейки!

– Ещё не хватало! Ты умом тронулся? Такая дорогая вещь, взгляни только, в ней одного шёлка и кружев луидоров на тридцать! К тому же она сгодится нам самим…

– Нам? Да на что нам люлька для младенцев? – хмыкнул Огюстен. – Уж ни ты, ни я в ней точно не поместимся, – захохотал Годар, довольный своим остроумием.

– Зато она будет впору нашему дитя, – выдохнула порозовевшая Манон, опустив глаза.

– А разве ты… Ты ждёшь ребёнка? – ошарашено уставился на жену Огюстен. – Вот разиня! Отчего же ты не сказала мне раньше?

– Когда мне было сообщать новости, если ты больше трёх месяцев ловил заговорщиков. И за всё время не перемолвился со мной и парочкой слов, – обиженно проворчала супруга.

– Вот и отлично! Стало быть, отродье Бирна отправилось на небо, а мой сын родится в замке, как знатный сеньор! – вырвалось у Годара.