Читать книгу: «Добрые люди. Хроника расказачивания»
© Пётр Панкратов, текст, 2013
© Издательство «Сатисъ», оригинал-макет, оформление, 2013
Предисловие редакции
Дорогие читатели, многие из Вас читали повесть М. Шолохова «Поднятая целина»; менее известны «Бруски» Г. Панферова. Обе эти книги, особенно «Поднятая целина», неоднократно переиздавались в советское время, так как отражали официальный взгляд партийных властей на историю становления Советской власти, в том числе и на коллективизацию на селе. При всех несомненных художественных достоинствах им присуща некоторая плакатность и определенная направленность. Впрочем, книги на столь болезненную тему, написанные в другой направленности, вряд ли могли увидеть в те времена свет, а, если бы они все же были напечатаны, авторы их попали бы в разряд врагов со всеми вытекающими последствиями.
Книга «Добрые люди» П. Панкратова, которую Вы сейчас держите в руках, интересна и ценна тем, что автор описывает происходящие события и процессы, находясь на стороне не коллективизаторов, а коллективизируемых, не победителей, а побежденных в братоубийственной Гражданской войне. Трагизм ситуации усугубляется тем, что казаки Прихопёрской станицы, где разворачивается действие повести, хотя и служили почти поголовно в Красной армии, в глазах властей оказываются врагами или почти врагами и подпадают под действие декрета о расказачивании. Продотряды, изымающие зерно из станиц, грабили только казачьи семьи, семьи же иногородних не трогали. В казачьих областях, и без того сильно пострадавших от войны, организовывался голод, лютовало ЧК, шли принудительная коллективизация и создание колхозов. Из свободных землевладельцев-воинов казаки превращались в государственных рабов. Само слово казак отменялось, станицы становились волостями.
Просто и бесхитростно, не смакуя ужасы, автор рассказывает о событиях Гражданской войны, ломке старой, устоявшейся за века, жизни казачества, о голоде, о «строительстве нового мира», а правильнее сказать, о выживании под игом антирусской и антинародной власти.
К великому счастью жителей станицы Прихопёрской, среди них нашёлся человек умный, решительный, деятельной, но при этом искренне верующий, совестливый и добрый – Михаил Долгов. Благодаря ему население станицы было спасено от голодной смерти. Он неоднократно выручал станичников в трудных и опасных обстоятельствах, помогал создать и сохранить в станице колхоз, причем колхоз этот, по мере возможностей, служил и на пользу самим станичникам.
Все персонажи повести реальные люди, у некоторых даже не изменены фамилии. Изменено название станицы. Всё, изложенное в книге – правда.
Часть первая
«Эх, тройка! Птица тройка, кто тебя выдумал? Знать у бойкого народа ты могла только родиться, в той земле, что не любит шутить, а ровнем-гладнем развернулась на полсвета, да и ступай считать вёрсты, пока не зарябит тебе в очи.…
Не в немецких ботфортах ямщик: борода да рукавицы, и сидит, чёрт знает на чём; а привстал да замахнулся, да затянул песню – кони вихрем, спицы в колёсах смешались в один гладкий круг, только дрогнула дорога и вот она понеслась, понеслась, понеслась…!
Не так ли и ты, Русь, что бойкая, необгонимая тройка несёшься? Дымом дымится под тобой дорога, гремят мосты, все отстаёт и остаётся позади… и мчится вся вдохновенная Богом!.. Русь, куда же несёшься ты?
Дай, ответ. Не даёт ответа… Летит мимо всё, что ни есть на земле, и, косясь, постараниваются и дают ей дорогу другие народы и государства»
Н. В. Гоголь «Мёртвые души»
Русь-тройка, куда ты делась, куда запропастилась? Или заблудилась среди лесов и болот и не видишь выхода, или ямщик твой дурак, злодей и неумеха, дорвавшийся до власти, загнал тебя туда.
А люди твои, Русь, выпачканные в белую и красную краски, избились до смерти и полусмерти. Мёртвым лучше: им ничего не надо, а до полусмерти избитым всё ещё нужны еда, одежда, обувь и жилище. И побрели по домам калеки полуголые, полубосые, без копейки денег и без куска хлеба. А перед ними прошли продовольственные отряды, которые вымели из амбаров всё подчистую. И нашли вернувшиеся домой пустые подворья и умирающих от голода родичей, и пошли они, гонимые голодом, кто мог ходить, куда глаза глядят, в поисках съестного. Встречаясь, спрашивали друг у друга:
– Откуда и куда?
– Из Ивановки в Петровку.
– Не ходите в Петровку. Мы из Петровки. Нам там ничего не дали. Да и давать там некому. Дома заколочены, люди ушли.
– Надо подаваться на Украину. Там хлебный край.
– Думаешь, там не было продотрядов?
Встретившиеся постоят друг против друга, понурив головы; пока кто-нибудь не скажет:
– Надо присесть.
Сойдут с дороги, присядут, потом прилягут, потом заснут, а проснутся не все. Кто проснётся, тот потихоньку уйдёт. Прилетит птица и сядет на тех, кто не проснулся…
Глава первая
Давным-давно, ещё в семнадцатом веке, несколько десятков Донских казаков из станиц среднего Дона на лодках поднялись вверх по Хопру в поисках свободных земель. Хопёр с чистейшей и вкуснейшей водой, с кишмя-кишащей в нём рыбой, с поймой шириной в восемь вёрст им понравился.
Донцы пристали к левому берегу Хопра, в тридцати вёрстах от устья, где к Хопру сходила широкая долина, поросшая густой травой. Смущало казаков то, что кругом была супесь, а на супеси хороших урожаев не получишь. Утром понимающие в земле ушли искать землю под пашню. Им повезло – в шести верстах от стана нашлись чернозёмные участки. И много. Тут, на этой долине, и решили донцы основать новую станицу и назвали её Прихопёрской. Написали в Черкасскую Войсковому атаману письмо с просьбой: утвердить новую станицу, обозначить юрт, т. е. земельный участок станицы и помочь переселенцам. Войсковой атаман был заинтересован в освоении свободных земель Области Войска Донского казаками, чтобы потом не пришлось браться за шашки, защищая их, так как зарщиков на чужие земли было много. Войсковой атаман прислал трёх грамотеев, которые привезли его распоряжение всем станичным и окружным атаманам помогать переселенцам и выдавать переселенческим семьям по сорок рублей на душу. Они привезли станичную печать и насеку1 для станичного атамана. Нарезав станичный юрт, грамотеи отбыли домой.
Станица Прихопёрская круглый год была чистой: в ней не было весенней и осенней грязюки, как в станицах, стоящих на чернозёме. Не было летних резучих песков. А что ещё надо человеку? Прекрасная вода, рыбные и охотничьи угодья с водяной и сухопутной живностью, плодородные земли, лес, луг. Живи, казак, трудись, не ленись и радуйся жизни. И жили, и трудились, и не ленились, и жизни радовались. А сколько было детворы! Особым уважением пользовались семьи, в которых было десять и более детей. Детей казаки считали Божьим даром. Если же у мужа и жены детей не было, их сторонились, считали наказанными Богом. Они, бедолаги, и в местной церкви заказывали молебны, и по монастырям ездили, молились, просили у Бога детей. Многим удавалось вымолить. Кому же не удавалось, те искали, брали чужих детей на воспитание.
Шесть улиц, и каждая в два порядка, со временем отгрохали казаки Прихопёрской станицы. Между третьей и четвёртой улицами поставили церковь деревянную, красивую и вместительную. Каждая казачка умела прививать деревья. Станица утопала в садах и виноградниках.
Находясь в составе Хопёрского округа, станица Прихопёрская тяготела к Донским станицам: Вешенской, Еланской, Усть-Хопёрской, Усть-Медведецкой, а поэтому в разбое Игната Некраса, когда тот пограбил корабли Петра I, идущие из-под Борисоглебска под Азов, её казаки не участвовали и репрессиям царских войск не подвергались. Когда в 1778 году Игнат Некрас уводил с Хопра сорок тысяч казаков, спасая их от царской немилости и спасаясь сам, не было у него тогда ни одного прихопёрца.
Станица жила мирной трудовой жизнью. Урожаи были приличными, скота водили много. Уткам и гусям не знали счёта. Почти в каждом дворе были закопаны бочки с вином. Богато жили казаки Прихопёрской станицы. Со времени её образования не было в ней ни мора людей, ни скотомора, ни пожара, тогда как Зотовская, например, выгорала до двора несколько раз.
Столетние старики говорили: «Долго живём хорошо, надо ждать беду».
Беда пришла во второй половине восемнадцатого века. Однажды во время таяния снега пошёл дождь нескончаемым потоком и лил восемь дней. Вода на лугу поднялась на шесть саженей, против одной в обычные годы. Казалось, что Хопёр всю свою силу направил на станицу Прихопёрскую. Вода слизала четыре улицы с домами, надворными постройками, садами. Не пощадил Хопёр и церковь. Люди успели с нижних четырёх улиц угнать скот и унесли всё, что можно было унести в две верхние улицы.
Казаки, вернувшиеся с сева, увидели, что Хопёр не течёт, а через версту вообще Хопра нету. Там, где был Хопёр со своей бездонной Тимохиной ямой, вырос бугор длиной пять-шесть вёрст и шириной с версту. Казаки решили, что станица Прихопёрская вся легла в Тимохину Яму. Через несколько лет вокруг этого бугра образовалась мочага и вырос камыш в три человеческих роста, а бугор стал давать невиданные доселе урожаи сена.
* * *
Перед оставшимися двумя улицами станицы, Хопёр вымыл восьмисаженный обрыв с отвесной стеной. Жить стало неудобно. Несколько казаков сели в лодки и поплыли по своему «карману», а через шесть – семь вёрст увидели, что река вильнула вправо, выше станицы, через луга и леса промыла себе новое русло и успокоилась, когда упёрлась в меловую грудину кургана. Там Хопёр вымыл себе омут подобный Тимохиной Яме. Люди потом прозвали его Тюсиной Ямой. Казаки решили переселиться к Хопру, но строиться на горе. За зиму, когда Хопёр покрылся толстым льдом, прихопёрцы перевезли на новое место всё, что смогли. Последнее весной увозили на лодках. Зимой заготовили лес. Весной началось строительство домов. А казак Молоканцев начал строить и дом, и ветряк. Наметили место под площадь с церковью, улицы, станичное правление. Помощник станичного атамана привел из Тамбовской губернии сто пятьдесят мужиков-строителей. Работа закипела, не останавливаясь и лунными ночами. Восточный порядок верхней улицы заняли Поповы. Западный порядок – Долговы.
* * *
Поповы и Долговы были самыми многочисленными родами в станице, самыми уважаемыми. Они всегда, по первой просьбе, приходили на помощь соседям. За услугу ничего не брали. На «спасибо» отвечали «Богу святому».
Подошла Столыпинская реформа. Четыре брата Долговых: Касьян, Савелий, Павел, Никита вышли из станичной общины, уехали на дальние земли станицы, получили земельные наделы и стали жить, создав там хутор Новый. Оставшийся в станице брат Иван, объединил пять усадеб в три. Усадьбы получились просторными.
Поехал Иван в Михайловку, узнал, как и почём можно купить бревенчатый дом и флигель, прикинул стоимость перевозки, постройки и взял в банке кредит. Купил три дома, три флигеля под стряпки2, двадцать кубометров обрезной сосновой доски. Поставил Иван Лукич три дома. У Ивана Лукича было три сына: Михаил, Василий, Тимофей. Все сыны женились в один 1912 год. Михаил остался жить с отцом, а Василий и Тимофей – отдельно, в своих домах.
Иван Лукич смолоду был инвалидом, в полку не служил, в войнах не участвовал. Однажды на соревнованиях по скачкам, джигитовке, рубке лозы среди двухсот, таких как он, восемнадцатилетних казачат, Иван Долгов занял первое место и получил приз: седло с нагрудником и подхвостником. На другой день было заключительное соревнование среди лучших от хуторов и от самой станицы. От станицы выступал Иван Долгов: он и тут был первым. Выдавая приз Ивану – сорок рублей, а это на две коровы – станичный атаман сказал:
– Ваня, может, порадуешь нас стариков чем-либо?
У Ивана был в запасе один номер: состоял он в следующем: надо было на полном скаку, перебраться с одной стороны лошади на другую, встать ногами в седло и встать на руки. Когда Иван встал на руки, его конь шарахнулся в сторону, Иван упал и сломал себе левую ногу выше колена. Костоправы сделали всё правильно, но к призыву в полк левая нога Ивана стала на полтора вершка короче правой. На службу Ивана не взяли.
Глава вторая
На Германскую войну в 1914 году Иван Лукич снарядил трёх сынов.
Сыны писали отцу: «Служба тяжёлая и трудная, но мы – казаки. И нет таких трудностей, которые неодолимы были бы казаками». Писали ещё, что получают Георгиевские кресты. Радовался Иван Лукич. Получал Иван Лукич газету, читал и научился читать «между строк». Он понимал, что что-то не так в его стране. Социалисты, которые всеми правдами и неправдами отвиливали от фронта, а то и просто дезертировали, вели подрывную работу в тылу и на фронте под лозунгом «Долой войну!», а царь Николай II проявлял мягкость к врагам Родины. В феврале 1917 года царь отрёкся от Российского престола. Всякие военные действия на фронте прекратились. Солдаты и казаки требовали прекращения войны и отправки домой. Иван Лукич чувствовал наступающую беду, но как её отвратить не знал.
Однажды утром, поздней осенью 1917 года, Иван Лукич увидел, как через изгородь, к нему на двор перепрыгнул человек в военной форме и открыл ворота. В открытые ворота какие-то казаки стали заводить лошадей. Головы казаков были замотаны башлыками. Иван Лукич поспешил к воротам.
Не доходя до ворот, Иван Лукич узнал в военных своих сынов. Сердце его тревожно сдавило. Не отвечая на сыновье приветствие, он спросил:
– Вы откуда? С фронта?
– Лошадей поставим, а в доме я всё расскажу, – ответил старший.
– Ладно, становите, – разрешил Иван Лукич.
Завтракать все собрались у отца с матерью. Михаил один за всех братьев рассказал, как они самовольно покинули фронт и разошлись по домам.
– А где были офицеры? – спросил Иван Лукич.
– Мы их проводили из сотен и полков, – ответил Михаил.
– Походный атаман с вами разговаривал?
– Он подъезжал, когда мы уже погрузились в вагоны, но наши закрыли перед ним двери. Он постоял и уехал.
Михаил не скрыл от отца что, проезжая через чужие хутора и станицы, они слышали голоса из-за заборов, плетней, каменных оград:
– Юбочники, трусы, предатели, изменники Дона!
Сели за стол. Отец разлил самогон, выпили за здоровье, закусили. Отец встал и сказал:
– Вы самовольно бросили фронт. Кто вы есть теперь такие? Вы изменники Родины. Вы достойны высшей меры наказания. Из сотен и полков вы изгнали офицеров. А кто вы без офицеров? Табун овец глупых. Любой хитрый будет теперь вами командовать. Вы не стали разговаривать с походным атаманом. Кто вы теперь? Вы изменники казачеству и Дону. Бросив фронт, вы кинулись грабить население своей страны, свои военные склады и в этом деле показали себя сволочью высшей степени. Оборонять свою отчизну не стали, а стали её грабить. Значит, подлежите смертельному наказанию. После слов мною высказанных, скажите вы мне сами, кто вы есть? – спросил Иван Лукич громко и с болью в голосе. Сыновья сидели молча, пряча глаза.
На Германскую войну в 1914 году Иван Лукич снарядил трёх сынов…
– Мы свободные люди. Мы не хотим воевать, – сказал, наконец, Тимофей.
– Цыц, щенок белогубый! – рявкнул старик. – Есть старше тебя, а тебя пока не спрашиваю! Снимайте кресты. Не позорьте имя Георгия Победоносца. Царь вас наградил, а вы его предали. Он отрёкся от вас. Мало вам показалось, что вы ещё и Временное Правительство предали? А следом и отцов своих командиров, своих атаманов? А вместе с ними Батюшку Тихий Дон и матушку Святую Русь, стало быть! Я ведь заметил, когда вы за стол усаживались, то лбов не перекрестили – Бога забыли. Значит, кончено, больше предавать вам некого. Остались жёны с детьми малыми да мы с матерью. Скоро немцы придут. А они народ лихой. Будут сильничать ваших жён, убивать ваших детей, а вы будете из-за углов и кустов смотреть, потому как нету в вас больше мужества. Нету больше казаков. Осталась одна сволочь в штанах с лампасами. Почему не полопаются мои глаза, чтобы не видеть ваши пёсьи морды? Почему не помер прошлой осенью, когда застудился на порубке хвороста? То было бы лучше, чем знать сейчас, что сыны мои – плоть и кровь моя – стали предателями Родины. Кормите лошадей, отъедайтесь сами, хоть вы ещё и не захудали. Спразднуем Рождество Христово и езжайте в Новочеркасск. На коленях вымолите прощение у Каледина и будете опять немцев бить. Вчера Евгений Кочетов в церкви рассказывал, что немцы подходят к Ростову, это он у дорожных связистов наверняка узнал. Если бы не Махно Нестор Иванович, давно бы уже немецкие лошади на Доне водопоем стояли.
Ваши прадеды в 1812 году, под руководством нашего славного походного атамана Матвея Ивановича Платова, громили французов, проявляя чудеса героизма, храбрости и отваги, вводя в слёзы умиления нашего героя из героев, фельдмаршала Михаила Илларионовича Кутузова! Так написано в книгах. А что напишут о вас? Эх, вы, грязное племя! А как же я теперь войду в Божий Храм? Что я скажу людям, когда они меня спросят: «Что, Иван Лукич? Отвоевали сыны?»
* * *
Однажды за обедом, когда старый Иван Лукич вновь говорил своим сынам о предательстве Тихого Дона и Святой Руси, высказался Михаил:
– Братья, отец во многом прав. Мы совершили ошибку, преступление. Мы бросили фронт, не потерпев ни одного поражения в боях. Мы одеты, обуты, накормлены. Исправно ли мы служили? Нас награждали Георгиевскими крестами. Я получил три. Третий крест мне вручал Пётр Николаевич Краснов, сын донского генерала, сам генерал. За что вручал? Я служил в полковой разведке. Вчера я с товарищами ходил старшим в тыл к немцам и приволок немецкого офицера, а сегодня всех разведчиков, связистов, весь тыл, ставят в строй. Значит, бой будет серьёзный. Вывел нас, две сотни, есаул Пономарёв в лощину, развернул для атаки, а команды нету. Стоим. Я как раз в первом ряду за Пономарёвым. И вдруг впереди нашего строя рвутся снаряды. Был большой недолёт, но один осколок нашёл нашего есаула. Какая-то сила мне говорит: «Михаил Долгов, действуй, а то люди погибнут, и ты погибнешь!» Выскочил я перед строем, поднял коня на дыбы и заорал, как мог громко:
– Сотни! С места галопом за мной! – и выпустил коня. Через минуту пачка мадьярских снарядов кучно упала туда, где мы только что стояли. Да, вишь ты, нас там уже не было. Я не знал, куда вести сотни, но я точно знал, что надо уходить с этого места, иначе – гибель.
Когда мы выскочили из балки на пригорок, я увидел в версте от нас батарею противника. Я разворачиваю сотни правым крылом и тихо, без шума, веду на батарею, а когда осталось до батареи сто саженей, тогда гикнули и свистнули.
Была взята батарея с обозом. Я послал полусотню сопровождать взятую в плен батарею. Немного оглядевшись, я увидел левее сельцо, а там какая-то суматоха. Посмотрел в бинокль, вижу большой австрийский обоз, подвод пятьдесят. Посылаю полусотню через мостик – закрыть выход из села, а со второй полусотней – на броды. Австрийцы и разу по нас не стрельнули.
Слышу, кто-то орёт:
– Михаил, глянь! Смотрю, а в версте на нас идут в атаку два эскадрона мадьяр. Мадьяры шли на нас с одними палашами. Я быстро три пулемёта на мостик и три пулемёта на броды, полусотню в балку. Речушка топкая. Кроме бродов и мостика, переходов через неё нету. Ни одному мадьяру не удалось перейти речку ни по мостику, ни по броду.
Мы взяли австрийский обоз в пятьдесят четыре подводы. Обмундирование из обоза отдали пленным. Они так были рады. Примчался посыльный от командира полка, привёз приказ о назначении сотника Коршунова командиром сводного отряда. Сотник Коршунов поблагодарил меня за смелость, находчивость и обещал сегодня же написать докладную командиру полка. Через пять дней, на полковом смотре, мне генерал Краснов вручил третий крест и присвоил звание «вахмистр», назвал «рядовым генералом» и пообещал послать в школу прапорщиков.
Зачем я это вам рассказываю? Да затем, чтобы вспомнить, как мы старательно служили, берегли казачью честь и ещё для того, чтобы мы все вспомнили, что всем в мире, в том числе и нами, руководит высшая сила – Бог. Как я мог стать самозваным командиром двух сотен? Я до сих пор слышу, как кто-то говорит: «Михаил Долгов, действуй! Иначе погибнут люди, и погибнешь ты». Мы тогда не потеряли ни одного человека. А взяли: пленных около двухсот человек, батарею в девять пушек и много всякого добра.
За время войны я своею рукой не убил ни одного человека. В сабельной атаке отбивался. У особенно прыткого противника шашку выбивал, а самого тупяком шашки по спине вытягивал. Может, поэтому за всю войну ни разу ранен не был? Пули кокарды с фуражки и папахи сбивали, а голову не тронули.
Снаряд взорвался под моим конём, коня разорвал на шматки, на мне же – ни царапины. Взрывной волной подняло нас с конём сажени на три, я упал и – головой об землю. Три дня погудело в голове, а всё ж вот он я, живой, перед вами.
Однажды, после боя, когда наша сотня потеряла двоих убитыми и двоих ранеными, командир нашего взвода хорунжий Латышев, вольноопределяющийся, говорил:
– Надо кончать войну. Генералы и атаманы будут воевать до последнего солдата, до последнего казака, а у нас семьи, дети. Поля зарастают. Хлеб не сеем, впереди голод. Надо идти домой.
Я спросил тогда у него:
– Мы бросим фронт, а немцы пойдут занимать наши города и сёла?
Латышев ответил:
– Надо договориться с немцами. Бросать фронт будем одновременно.
После такой беседы у меня желание бросить фронт не выходило из ума. Служить стал небрежно. От выполнения заданий отлынивал. Помощником командира взвода был у нас Попов Серафим Гордеевич. Он доказывал обратное, говорил так, как говорит наш отец. Но мне не хотелось его слушать. У меня одна мысль была: «Долой войну! Домой!» Будто злой дух вселился. Хорунжий Латышев был в бою убит пулей в затылок. Убили свои же, кому его речи не по душе были. Дали нам другого хорунжего, тоже оказался вольноопределяющийся. Этот уже открыто агитировал за оставление фронта.
