«Святой Глеб»

© Петр Альшевский, 2021

ISBN 978-5-0055-1820-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

НЕ ВЫПАДАЯ из относящейся ко всему сущему морозной застылости, к передней двери черного БМВ прислонился переживающий не лучшие времена криминальный деятель Максим Капитонов.

За четыре года волос у него поубавилось, подбородок отяжелел, взгляд обрел каменную безысходность; двое подручных Максима, сидя в машине, смотрят на являющиеся их боссом темное пятно и цепляют краем глаза лучащуюся через лобовое стекло светозарность.

Василию Акимову пятьдесят лет. Он вырастил трех детей и отбыл срок за грабеж.

Петру Алимову двадцать шесть. У него нервная чесотка и звание мастера спорта по самбо.

– Что он там стоит? – спросил Алимов. – И так всегда.

– С нами ему не сидится, – сказал Акимов. – Когда мы куда-то едем, он нас еще терпит, а когда машина встает, то и он выходит и стоит. Столько, сколько ему нужно. Сегодня время его поджимает.

– До встречи у нас двадцать минут. И она будет не здесь – минут за десять мы туда доедем, но он может простоять целый час, и мы опоздаем.

– О деле он помнит, – промолвил Акимов. – Если мы не поедем на встречу, то я тебе скажу, что это не из-за того, что он забыл, а из-за того, что он предпочел все отменить – что для нас неплохо. С Максом нас трое, а с «Додом» меньше шестерых не приезжает. Будь Макс прежним, я был бы спокоен – из-за мелочи тот Макс бы не сорвался, и до стрельбы бы не дошло.

– До какой стрельбы? – воскликнул Алимов. – Сейчас уже не стреляют.

– Но ствол ты взял.

– Макс рассчитывает, что он у меня есть, – сказал Алимов. – А есть или нет, Максу должно быть без разницы – сам он пойдет, а нас опять оставит в машине, и мы никаким макаром не сумеем прикрыть его задницу.

Оттолкнувшись от машины, Максим целенаправленно идет к цветочному магазину, выделяющемуся лично для него буйной яркостью среди всего, принимаемого Максимом за блеклость.

На цветы в магазине он не смотрит, работающую там девушку рассматривает с расстояния, словно бы в упор; щуплая Лиза Ильина на мгновение переменилась в лице и зябко передернулась, причиной чему послужил сам мужчина, а не впущенный им с улицы холод.

– Здравствуй, Лизонька, соседка моя и мечта, – сказал Максим.

– Добрый день. Ты за цветами?

– Да вот задумал прикупить себе на могилку: об этом же никто, кроме меня, не побеспокоится. Моя соседка по этажу не исключение, ухаживать за ней – чистая каторга, от запахов цветов она одурела и не воспринимает романтические слова… ну, из меня и прет. Похоже, все-таки психую. Зашел к тебе повидаться, а из головы не лезет дело. Сейчас я сяду в машину и поеду разговаривать с одним важным человеком – с одним… один он не ходит. А я хожу.

– Ты уже взрослый, – сухо сказала Лиза.

– Насмехаться надо мной ты научилась.

– А что? Ты не взрослый?

– Взрослый, – ответил Максим. – Но раз я взрослый, мне требуется женщина. И любая мне не подойдет. Мне требуется та, которую я добиваюсь.

– Твоя настырность удивляет, – процедила Лиза.

– И тебе, Лиза, следует…

– Мне нечем ее вознаградить.

– Как так, нечем, – хмыкнул Максим. – Есть, Лиза, не скромничай… ну да, ладно, обойдемся без пошлостей. Цветы у тебя сегодня сияют. Был удачный завоз?

– Из сказочных оранжерей. С далеких полей, где не встретишь людей.

Четыре года назад.

ПОДЕРГИВАЯ левой рукой верхнюю губу, неподвижный и самодостаточный Глеб взирает на относительно высокую гору. Он стоит в океане цветов, чья богатая расцветка не перетягивает на себя его взгляд, прикованный к чернеющему массиву горы.

За спиной Глеба, приобняв друг друга за плечи, пританцовывают Кирилл Суздалев и Анна Виноградова, симпатичные молодые люди с одинаковыми прическами, приехавшие сюда вместе с Глебом, чтобы активно отдохнуть вне мотелей и толчеи.

День близится к завершению. Цветы без солнечного света пока не остаются.

– Обернись к нам, Глеб! – крикнул Кирилл. – Мы похожи на людей без будущего?

– Вы топчете цветы, – промолвил Глеб.

– Так устроена жизнь, – усмехнулся Кирилл. – Она красивее, чем мы, вот мы от зависти их и топчем.

– Довод, как довод, – сказал Глеб. – Придраться мне не к чему.

– А ты поэтому стоишь? – спросила Аня. – Чтобы не топтать?

– Я не лучше вас – я всего лишь смотрю на гору. Отсюда она не кажется мне высокой.

– Это после коррекции, – заметил Кирилл.

– Глазомера алкоголем? – уточнил Глеб. – Но я, вроде бы, не пил, и если предметы передо мной чем-то искажены, то не выпивкой.

– Наверно, огромными знаниями, – сказал Кирилл.

– В области духа, – улыбнулась Аня. – Причина твоего дикого самомнения именно в этом.

– Ты думаешь? – спросил Глеб.

– Поблагодари меня за честность, – ответила Аня.

– Катить на Глеба ты обожди, – сказал Кирилл. – Мы в институте называли его святым не ради шутки. Довольно быстро мы увидели в нем нечто недоступное нам, и это нас не злило, а интриговало. Почему же он, почему… невнимательно слушает лектора, а потом щелкает пальцами и отворачивается к стене. На экзамене отвечает невпопад, но каким-то непостижимым образом оставляет о себе впечатление предельно четко отвечающего человека.

– Человека, который не понял вопрос, – усмехнулся Глеб. – Не обязательно убийственный, а самый заурядный. К примеру, зачем здесь цветы?

– Для красоты, – ответила Аня.

– Но не для людей? – поинтересовался Глеб.

– И для людей, – ответила Аня. – Когда в букетах, то только для людей, ну а сейчас, когда они не срезаны, они растут… для себя растут. И для всего… для всего остального.

САДЯЩЕЕСЯ солнце навевает тревогу. Анна Виноградова сосредоточенно теребит ногой густую траву у входа в поставленную палатку и с укором поглядывает на мужчин, отирающихся у старого красного джипа в пятнадцати метрах от нее.

Кирилл показывает на закрытый капот.

Глеб следует глазами за его вытянутой рукой и, не отклоняясь от прямой, пролетает взором над цветами и прочерчивает линию вплоть до горы, потерявшей из-за отдаления в размерах.

– Тут какие-нибудь твари не водятся? – спросила Аня.

– Гадюки, скорее всего, есть, – ответил Кирилл. – А покрупнее из опасных никого. Мы же не испугается изрыгающего пламя демона-мустанга? Если их не табун, бояться не стоит. Одинокого демона-мустанга я бы пригласил отдохнуть в нашу палатку, но ты на это не пойдешь, а класть его с Глебом в машину было бы неуважительно и к Глебу, и к мустангу. Ты бы рядом с ним уснул?

– А он пролезет в дверь? – переспросил Глеб.

– Едва ли, – ответил Кирилл.

– Печально, – промолвил Глеб. – А то бы я на переднем, а он на заднем: мы бы разместились. Ему бы приснился кошмар, и он бы жалобно или свирепо ревел во сне – я бы его успокаивал. Гладил по морде, шептал в ухо разные добрые слова. Ему бы почудилась забота.

– Ты можешь спать с нами в палатке, – сказала Аня. – Там все-таки удобнее.

– Я посплю в машине, – сказал Глеб. – К тому же вы уже ложитесь, а я пока не хочу спать.

– Пойдешь прогуляться? – спросил Кирилл. – Смотри, не заблудись, места тут для нас новые.

– Да я, если и пройдусь, то недалеко. До горы и обратно.

– Чего? – удивился Кирилл.

– Без тебя я на нее не полезу, – сказал Глеб. – Хотя ночное восхождение засчитывается за десять дневных.

– Ты, Глеб, меня не расстраивай. Не порти мне сон и… ты понимаешь… ночь с женщиной. Ты ведь попрешься на гору! Возьмешь в машине снаряжение, и шаг за шагом, метр за метром… как мне тебя удержать? Умолять, чтобы ты лег с нами?

– Я не намерен вам мешать, – сказал Глеб.

– Ничего ты не помешаешь! – воскликнул Кирилл. – Мы обойдемся и без секса… невелика потеря. Ложись с нами.

– Ложись с нами, Глеб, – сказала Аня. – Пожалей своего друга. Его не вдохновляет мысль начинать день с поисков твоего мертвого тела.

– Ты, девочка, заглохни! – крикнул Кирилл. – Попробуй помолчать как можно дольше. Ты прешь нарожон, отлично зная, как я отношусь к шуткам о смерти. Столь же плохо, как Глеб.

– Я отношусь попроще, – сказал Глеб. – Орать на мою женщину я бы из-за этого не стал.

НОЧЬ начинается и заканчивается.

Анна Виноградова вылезает из палатки и, пройдя по утренней росе, возвращается за кроссовками.

Из палатки доносится ворчание спящего Кирилла и беззлобный женский смех; повторно выбравшись наружу, Анна идет к джипу, на заднем сидении которого с открытыми глазами лежит Глеб.

Он смотрит на небо, видит в окне Анну, делать ей знак не заслонять обзор, тут же широко улыбается и, приподняв себя ладонью за затылок, выходит.

– Выспался? – спросила Аня.

– Ночь прошла без утрат. А вы как?

– Полночи ругались, полночи храпели, – ответила Аня. – Не слышал нашу ругань?

– Я и храпа не слышал, – ответил Глеб.

– Да мы, может, и не храпели – о храпе я так… а ругались мы серьезно. Кирилл меня весьма прессовал.

– Он тебя любит, – промолвил Глеб.

– Это я его люблю. Он ко мне, конечно, не совсем равнодушен, но о больших чувствах такие мужчины, как он, имеют смутное представление.

– А другие? – осведомился Глеб.

– Такие, как ты? Где-то даже святые? Откровенно говоря, мне не по себе, когда ты на меня смотришь. Мы знакомы полгода, и за это время я ни разу ни видела в твоем взгляде… безразличия. С первой встречи у тебя на квартире.

– Тогда Кирилл пришел ко мне в гости, – задумчиво произнес Глеб.

– Под руку со мной. Я помню, что вы с ним пили коньяк, а мне ты выставил вино, к которому я не притронулась.

– Потом я его выпил, – сказал Глеб.

– На следующий день? – спросила Аня.

– Постепенно, – ответил Глеб.

– Один или с девушкой?

– Без девушки. С девушкой оно бы ушло быстрее. Я бы смотрел на нее с болью, с надеждой, с желанием.

– На меня ты смотрел с болью, – сказала Аня. – И изредка с желанием.

– О надежде речь не идет. Кирилл – мой друг… и ты для меня – женщина моего друга.

– Твой друг меня не особенно ценит, – промолвила Аня.

– Это уже детали, – сказал Глеб. – По сути вы вместе, а я не настолько прыгучий парень, чтобы перепрыгивать через суть.

ПЕРЕМИНАЮЩИЙСЯ около палатки Кирилл ест из банки консервированные персики. Они излишне приторны, и Кирилл морщится, на Анну он не смотрит; держа в руке бутылку воды, она старательно ловит его блуждающий по живописному великолепию взгляд и, поймав, протягивает Кириллу бутылку, чтобы он запил, но Кирилл безмолвно отклоняет ее услужливость, с омерзением передергивает ртом и обильно сплевывает.

– Сегодня мы сворачиваем палатку, – сказал Кирилл. – Ты будешь мне помогать. Мы должны сделать это засветло.

– Мы возвращаемся? – спросила Аня.

– Переезжаем в деревню. Она километрах в трех – Глеб туда ходил, и он говорит, что там достаточно домов, чтобы без проблем подобрать и снять комнату.

– Глеб хочет в деревню?

– Не он, а я, – ответил Кирилл.

– Ты? – удивилась Аня. – В палатке со мной тебе некомфортно?

– Мои решения не обсуждаются, – заявил Кирилл. – Обсуждаются с Глебом, но не с тобой.

– Я не понимаю почему ты вдруг…

– Ты же сама боялась змей! – воскликнул Кирилл. – Кроме того, в деревне можно посмотреть телевизор.

– Глеб ходил туда за этим? – спросила Аня. – Посмотреть телевизор?

– Куда и зачем он ходит – его личное дело. На гору мы полезем вдвоем, а на равнине он сам себе хозяин, и не мне задавать ему направление. Он двигается! Не только в собственных глубинах, но и во внешнем мире, где он с его опытом не пропадет.

– А где он сейчас?

– В палатке, – ответил Кирилл. – Глеб! Тут с тобой желает поговорить интересная женщина. Глеб! В палатке его нет. И куда же он подевался?

– Я здесь, – высунувшись из палатки, сказал Глеб. – Я поймал змею.

– Ты брось, – пробормотал Кирилл. – Ты к чему… змею?

– Змею я не поймал, но змеей я себя представил и ползал по вашей палатке, словно бы вы в ней спите и ни о чем ни догадываетесь.

– Вранье, – отмахнулся Кирилл. – Ты не ползал.

– Не ползал, – согласился Глеб.

– Спал?

– Размышлял. Ты заметил, что в вашей палатке имеется дыра?

– Небольшая, – кивнул Кирилл. – Вверху… скорее, сбоку.

– Я приметил ее еще снаружи, – сказал Глеб.

– Ты за нами подглядывал? – спросила Аня.

– Ни в коем случае, – усмехнулся Глеб. – Подглядывать – принципиально не мое.

– А что твое? – спросил Кирилл.

– Смотреть через дыру на звезды.

– Эта дыра сбоку, и звезды через нее не увидеть, – заявил Кирилл.

– Днем тем более, – сказал Глеб. – Я же смотрел днем. Узреть что-то ценное я не пытался. У тебя персики?

– Да…

– Под твоим спальным мешком я обнаружил банку рыбных консервов, – сказал Глеб.

– Под моим им взяться неоткуда…

– Мы поужинаем в деревне, – сказал Глеб. – Попросим свежих овощей, и нам не откажут. Душевные люди у нас пока не перевелись.

УСТРЕМИВ пропитанный гордыней взгляд на далекую гору, возвышающуюся за увитым колючей проволокой забором, Максим Капитонов вальяжно выходит из здания, где производятся наркотики; сопровождающие Максима местные бандиты признают за ним право всем здесь распоряжаться, и он, осознающий это, выказывает в движениях непринужденную царственность, полагающуюся ему по статусу авторитетного авторитета из центра.

– У вас образцовая лаборатория, вернее, завод, – сказал Максим. – При всем размахе осложнений я не заметил – сырье поставляется, переработка ведется, работа отлажена буквально показательно, но присматривать за вами я буду. Я поставлен над вами равными мне людьми – мне. Для вас они боги. И, если что, они вас испепелят. И я прослежу за тем, чтобы это свершилось.

– Ты, Макс, – промолвил опытный «Макей», – у нас наездами, но мы и, когда ты отсутствуешь, как бы сказать, не халтурим. Не снижаем концентрацию и продукта, и усилий – у нас ведь проверяющих… и без тебя…

– Кто еще? – спросил Максим.

– Воронцов, – ответил накаченный «Стив». – Он нас тоже инсп… инсп… инспектировал. С понтовым апломбом, что он профессор, а мы шваль безграмотная. Я его чуть не послал.

– Посылать Воронцова опасно, – заметил «Макей».

– А кто его посылал? – воскликнул «Стив». – Я и рта и не открыл… я рублю, кто есть кто.

– Воронцов мне сказал, что он и к тебе, Макс, заедет, – заявил «Макей». – Ты уж сам его распроси, зачем он к нам шастает.

– Охотно, – процедил помрачневший Максим. – Я с ним поговорю.

В ТЕМНОВАТОЙ, на треть занятой белеющей печкой комнате деревенского дома, за столом напротив друг друга сидят две собеседницы: свесившая руки Анна Виноградова и поставившая локоть на стол Дарья Новикова, сорокалетняя усыхающая женщина с длинной шеей и плохими зубами.

На диване позади Анны лежит подогнувший под себя ноги Кирилл; его поза создает видимость того, что ниже колен у него все отрублено.

Сбоку на печи тень Глеба.

Глеб стоит в углу, с прищуром рассматривая висящую там маленькую бесцветную икону, издали похожую на паутину.

– На неделю эта комната ваша, – сказала Новикова. – Беспокоить вас я не стану, но и вы ведите себя прилично, и никаких недоразумений не возникнет. Слушайте радио, играйте в карты… телевизора в вашей комнате нет, однако если вам захочется посмотреть какое-нибудь кино или шоу, можете заходить ко мне. Я не сплю допоздна.

– Телевизор нам не нужен, – сказала Аня.

– Молодым и без телевизора нескучно, – сказала Новикова. – А вы чья девушка? Его или его?

– Моя, – сказал Кирилл. – У нас с ней давние отношения. Они построены на трепетности и оптимизме.

– Ваш друг вам не завидует? – спросила Новикова.

– Нисколько, – ответил Кирилл.

– Пусть он сам бы ответил.

– Он ответит вам то же самое, – сказал Кирилл. – Чтобы он ни чувствовал, самообладание он не утратит.

– Он такой стальной? – посматривая на Глеба, спросила Новикова.

– Святой, – ответил Кирилл. – Но нос он не задирает и на простой народ сверху-вниз не поглядывает. Когда Глеб на людях, он почти никак не показывает, что мы с вами здесь, а он где-то там.

– А когда вокруг никого? – спросила Новикова.

– Вопрос не ко мне – к нему. Вы его зададите?

– Думаю, я уже задала, – сказала Новикова. – Или это не считается?

– Вы подождите, – сказала Аня. – Глеб вам ответит.

– Я подожду, – кивнула Новикова. – Время у меня есть.

– Вы живете одна? – неожиданно спросил Глеб.

– Одна.

– Ваш муж не умер – он от вас ушел. Вы злились, вы плакали, вы ждали его возвращения, а сейчас вам не разницы. Вы тихо угасаете в собственном добротном доме.

– Жестоко вы с мной, – пробормотала Новикова. – Хотите меня довести?

– У меня не выйдет, – ответил Глеб. – Прожитые годы унесли с собой все ваши эмоции.

– Возможно, – вздохнула Новикова.

– Взамен прежних эмоций вас будоражат новые, – сказал Глеб. – Для этого я вас и завожу.

– И правда… после услышанного от тебя я столько всего ощутила – и гнев, и отчаяние, под твоим взглядом мне стало себя жалко, и меня разрывала ненависть к мужу… и к тебе. Не взыщи.

– Да не беда, – сказал Глеб. – Я переживу.

ВЫШЕДШИЙ из деревенского дома Глеб оглядывает неухоженный участок и подходит к обшарпанной бочке, под завязку наполненной некогда стекавшей с крыши водой; засунув в нее руку, Глеб соединяет три центральных пальца и дрыгает большим и мизинцем, создавая в довольно прозрачной жидкости машущий крыльями организм, предположительно попавший в беду.

После первого вопроса густо накрасившейся Дарьи Новиковой сотворенное Глебом существо начинает взбалтывать воду еще отчаянней.

– Ты с ними не пошел? – спросила она.

– Они меня не позвали.

– Бедный ты мой… по всему видно, гордый. Попроси они тебя с ними пойти, ты бы и тогда не пошел.

– Вы не знаете, куда они пошли, – сказал Глеб.

– А ты знаешь?

– Они отправились побродить, – ответил Глеб. – Выяснить что и почему у них не складывается.

– У них нелады?

– Я не вникаю.

– Тебе полагается быть в курсе, – сказала Новикова. – Ты же спишь с ними в одной комнате.

– У меня отдельная кровать, – сказал Глеб.

– Твоя-то вряд ли скрипит. Впрочем, может ты и мечешься… всеми отринутым. Как убитому тебе не заснуть. Кроме твоих мыслей, тебе своим копошением друзья препятствуют.

– С врагами я бы на ночь не остался, – сказал Глеб.

– И тебе не противно, что они сношаются прямо при тебе?

– При мне они этого не делают, – ответил Глеб. – Во всяком случае, я не слышал.

– А ты не глуховат? – спросила Новикова.

– А вы сейчас орете или шепчете?

– Я говорю, как обычно, – ответила Новикова. – У меня нет причин на тебя орать или что-то тебе любовно вышептывать.

– О любви следует заявлять в полный голос, – промолвил Глеб.

– Я свое отлюбила. Ты, Глеб, весьма неглупый парень, и внешне ты ничего, но представить тебя рядом со мной я не в состоянии. Ты молод, Глеб… за те дни, что вы пробудете в моем доме, я могу потерять контроль и наделать серьезных глупостей.

– Серьезных? – усмехнулся Глеб. – Не думаю.

– А что ты думаешь обо мне?

– Вы несчастная женщина, – сказал Глеб. – Общение со счастливым мужчиной прибавит вам сил.

В ГОСТИНОМ зале принадлежащего Максиму Капитонова особняка находятся не снявший пиджак и скромно сидящий на стуле Андрей «Боярин» Воронцов и сам хозяин; на Максиме рубашка, рукава у нее короткие, с пренебрежительными взорами по сторонам он расхаживает по помещению, втайне гордясь достатком, не вызывающим у Воронцова особой зависти. Но зависть присутствует.

У Андрея Воронцова редкие слабые волосы. Концентрируя внимание на слишком вольной для делового человека шевелюре Максима, он к ним, своим, машинально притрагивается.

– Ты не продрог? – спросил Максим.

– Меня не ломает, – ответил Воронцов. – С чего бы мне мерзнуть посреди лета?

– В этих необжитых хоромах и летом прохладно. А обживать их некому – сам я тут редкий гость, а никому другому я жить здесь не позволю, чужая вонь в моей собственности недопустима. Ну, и дом у меня – не как у пешки… зачем я его купил?

– Чтобы присматривать, – промолвил Воронцов.

– С нагайкой я по производству не расхаживаю, и глазами там не зыркаю. Объем они дают, качество товара устойчиво, машины едут, на ухабах не подскакивают, дорога гладкая, будто кожа у… не стану себя распалять. Покрытие сменили за наш счет.

– Работа оплачена не впрямую? – спросил Воронцов.

– Мы – мужчины прямые, но умеющие вилять, – ответил Максим. – За это нам полагается рост доходов и репутации. Что закономерно, ведь старшие партнеры нами довольны.

– А что с местными?

– Думаю, им можно доверять, – ответил Максим.

– Но ты им не доверяешь, – сказал Воронцов.

– А вы не доверяете мне. Твое присутствие здесь никому не нужно, а ты вот приехал и заглянул в мой дом. На ужин не останешься?

– Я бы охотно воспользовался твоим гостеприимством, однако обстоятельства вынуждают меня не засиживаться. У меня, к сожалению, самолет.

– Не поезд? – спросил Максим.

– До железнодорожной станции мне ближе, чем до аэродрома. Не исключаю, что мне придется двинуться к ней.

– Ездить поездами безопасней, – глядя Воронцову в глаза, промолвил Максим.

– За вычетом тех случаев, когда в купе в тобой едут три киллера.

– Три – все-таки многовато, – усмехнулся Максим. – Из-за человеческих или обыкновенных денежных разногласий им вполне по плечу перестрелять друг друга у тебя перед носом.

– Надеюсь, они профессионалы, – сказал Воронцов, – и все пули будут направлены ими друг в друга, а не в стены. В меня не должно ничего отскочить.

– Погибнуть от пули, отскочившей от стены – крайне унизительно.

– Мне безразлично, как погибнуть, – вперившись в Максима тяжелым взором, сказал Воронцов. – Я бы еще пожил.

На ЗАТОПЛЯЕМОЙ солнцем террасе жмурящийся, как сытый кот, Глеб размеренно гладит лежащую на его коленях кошку.

Ревностно посматривая на кошку, незаслуженно удостоившуюся столь нежного обхождения, сидящая с Глебом на топчане Дарья Новикова прерывисто мнет в районе бедра узкое платье.

Кошка блаженно замурлыкала. Дарья Новикова удрученно закряхтела. Выражение их чувств на Глеба никак не подействовало.

– Ты не расслабляйся, – сказала Новикова. – Она у меня царапается.

– Если она меня оцарапает, я сверну ей шею, – промолвил Глеб. – Вы не пугайтесь – кошку я не трону.

– Ты это сказал… для меня?

– Ну, зачем же. В отношении вас подобное высказывание звучало бы, как угроза, а я готов говорить вам только самое приятное.

– Да? – недоверчиво спросила Новикова.

– Из благородных побуждений. Не ради какого-нибудь совращения.

– Совращение тут не проглядывается…

– Я рад это слышать, – сказал Глеб.

– С твоей выдержкой первый шаг ты не сделаешь, -проворчала Новикова. – А кто вы вообще такие? Что вы у нас забыли?

– Мы прибыли сюда, чтобы подняться на гору, – ответил Глеб.

– За наркотиками? – поинтересовалась Новикова.

– На горе раздают наркотики? Любопытная новость. Я их не употребляю, но откладывать восхождение теперь незачем – мы с Кириллом все тормозим, не торопимся, а на горе шприцы до краев и косяки в три пальца. Кирилла это вдохновит.

– Он наркоман?

– Кирилл спит с женщинами, – развернув к себе морду кошки, сказал Глеб.

– А шприцы с косяками?

– О данной его склонности мне ничего не известно. И будет о наркотиках. Они – дрянь… дурь… кайф. Почему мы о них заговорили?

– Здесь в окрестностях, как говорят, множество плантаций, где чего-то выращивается, а после сбывается, но я не убеждена. В подробности меня не посвящали, и я предпочитаю без них… без наркотиков.

– Жить? – спросил Глеб.

– Заниматься любовью, – мечтая отдаться, промолвила Новикова.

– Это не одно и тоже, – сказал Глеб. – Но сходства имеются.

– Ты находишь меня привлекательной?

– Я передаю тебе кошку. Освобождаю руки для объятий.

ОТПИВАЯ из бокала коньяк, Максим Капитонов безмолвно демонстрирует скучающему Воронцову обширность своих прилегающих к особняку владений, голых в середине и заросших по краям.

Бассейн пуст, трава давно не стрижена, Максим пытается наслаждаться качественной выпивкой и чудесной погодой – охватившая сердце тоска оказывается сильнее.

В кармане у Воронцова дребезжит телефон.

Он его достает, смотрит, кто звонит, оживляется и хочет поговорить, но, покосившись на Максима, убирает телефон, не ответив.

Терзания гостя положительно сказываются на настроении хозяина: Максим наконец-то доволен. Недопитый коньяк он выплескивает в бассейн.

– Метни взор на мой лягушатник, – сказал Максим. – Не произведение искусства, но ценная вещь. У меня никак не доходят руки его наполнить. Остается уповать на мощный ливень.

– Они тут идут? – спросил Воронцов.

– Я как-то не припомню. Тучи, бывают, собираются, но их сдувает ветер, дующий низко над землей. По идее ему до них не добраться. Может, он дует и там – наверху… не интересовался. Я вовлечен в другие дела, и бассейн у меня без воды.

– В жару в нем было бы приятно плескаться с голыми девушками, – предположил Воронцов.

– Не только в жару! – воскликнул Максим. – Я бы поплавал с ними и в холодной воде, в почти замерзающей… прижал бы к бортику и засадил.

– И что тебе мешает?

– Здесь подходящую девочку не найдешь, – ответил Максим. – Следовало привозить с собой, но я поленился: с моей постоянной у меня разлад, а кого-то искать, уговаривать… с шлюхами я не сплю. У меня на них не встает… и в молодости не вставало. Будь я, как все, я бы не мучился. Взял бы проститутку, заплатил ей за неделю, она бы спросила: «мы уезжаем?». Уезжаем! Улетаем! Там у меня полно наркоты, и если ты желаешь, я тебя не обижу. – Максим презрительно фыркнул. – С такими девицами я не сношаюсь.

– Среди шлюх хватает и здоровых, – сказал Воронцов. – Когда я подбираю себе уличную девушку, я смотрю ей в зрачки и четко определяю, сидит ли она на чем-нибудь нашем. Пусть бы и сидит – презерватив меня охранит.

– Презерватив не оградит от судьбы, – проворчал Максим. – А грехи у нас тяжкие – снисхождения нам не дождаться.

– Поговорим о грехах, – кивнул Воронцов.

– Зачем?

– Это отвлечет тебя от женщин, – ответил Воронцов.

– Не отвлечет, – пробормотал Максим. – Меня, знаешь ли, чрезмерно приперно.

ВЫШЕДШИЙ из деревни Кирилл Суздалев идет с Анной в подъем по направлению к виднеющимся на возвышении нескольким особнякам.

Разговор никто не начинает. Руки и у него, и у нее засунуты в карманы джинсов; прибито шагающая Анна кисти рук не задействует, а развинченный Кирилл оттопыривает ими то один, то другой карман. Со стороны деревни слышится низкий собачий лай. Анна Виноградова испуганно оглядывается. Кирилл задирает подошву и смотрит, не вляпался ли он в испражнения.

– Эта женщина, у которой мы живем, еще ничего, – сказал Кирилл. – Поглядывает на мужчин.

– На тебя? – спросила Аня.

– На Глеба. Семьи она с ним не создаст, но в кровать затащит. Глеб перед ней не устоит. Он бы, конечно, предпочел тебя. Из-за дружбы со мной он к тебе не притронется.

– И я что-то потеряю?

– Тебе ни к чему об этом задумываться, – ответил Кирилл. – Ты со мной, и все прочие парни существовать для тебя не должны. Глебу бы я тебя уступил… на один раз. Обратно бы не взял.

– А ты меня прогони, – промолвила Аня. – Посмотри, как я отреагирую.

– Станешь на меня орать, затем перейдешь на слезы, разжалобить меня – плевое дело. Это Глеб у нас сила… угодник божий. Я в книге вычитал.

– О святых? – спросила Аня.

– В словаре атеиста. Старое издание – невесть как оказалось на полке. Думаю, из отцовских, хотя книги я от него вроде бы не перевозил… с отцом я тебя знакомил?

– Не издевайся. Ты не знакомил меня ни с кем из родни или друзей. Кроме Глеба. Он тебе ближайший друг, но я бы провела время и еще с кем-то. Например, с твоими родителями.

– Они у меня милейшие старики, – сказал Кирилл.

– К ним ты меня не ведешь, – вздохнула Аня. – Они обо мне и не знают. Ты на мне не женишься.

– Чего? – удивился Кирилл. – Разговор зашел о свадьбе?

– А почему нет? Я, что, убогая, на мне, что, позорно жениться, я молодая красивая женщина, которая тебя любит, и тебе бы…

– Мне?! – воскликнул Кирилл. – Мне долго тебя выслушивать?! Не послушать ли нам тишину?

ГОТОВЯЩИЙСЯ к отъезду Андрей Воронцов протирает тряпкой лобовое стекло стоящего за забором особняка черного «Ауди». Провожающий гостя Максим, дыша чистым воздухом, нарочито втягивает через ноздри его свежесть; Воронцов бросил тряпку на землю, Максим ее поднял и швырнул в салон машины. Заскрипевший зубами Воронцов налил кровью глаза, но Максим постучал себя по животу, и Воронцов натужно улыбнулся. Под рубашкой у Максима слегка выпирает засунутый за пояс ствол.

– Где ты раздобыл машину? – спросил Максим.

– Ее подогнали мне добрые знакомые, – процедил Воронцов. – Вскоре они получат ее обратно.

– Ты их не обманешь. Бросишь ее на станции?

– У взлетной полосы, – ответил Воронцов. – У привокзальной пивной. У филармонии. К чему тебе детали?

– Левое заднее у тебя подспущено.

– Успел проколоть? – съязвил Воронцов. – Хочешь меня задержать, чтобы не страдать в одиночестве? Ты не заблуждайся – женщину я тебе не заменю. Я для тебя человек посторонний, сомнительный компаньон по грязному бизнесу… Борису ничего не передать?

– У твоего Бориса кликуха «Злобный», и слов поддержки он от меня не услышит. Скажи ему, что у меня все чудесно. Подпорти ему настроение.

– Настроение у него стабильно, как пекло в пустыне. Помимо наркобизнеса, он держит бордели, и тебе бы с ним помирился. В знак примирения он бы прислал тебе обалденную подружку.

– Шлюхи меня не волнуют, – сказал Максим.

– А ты бы представил, что она не шлюха, – садясь в машину, посоветовал Воронцов. – Проверил бы возможности воображения – внушил бы себе: она – скрипачка, она – окулист… а швея? Ты бы залез на швею?

– Когда-нибудь залезу, – проворчал Максим. – Встану у убыточной фабрике, и буду всех зазывать на шашлыки, как убогий… сводить вас в ресторан я не потяну, в квартире у меня родители, и поэтому мы потрахаемся на природе. Ты двери-то закрыл?

– Попрощавшись с тобой, я и стекла подниму, – ответил Воронцов.

– Кондиционер у тебя работает. Задохнуться ты вроде не должен.

– Я и тебе этого не желаю, – сказал Воронцов. – Честные женщины, Макс, до добра не доводят – остерегайся. Ну что? Счастливо оставаться?

– Езжай. Объезжай препятствия, но старайся не свалиться в кювет.

– Тебе того же, – кивнул Воронцов.

Андрей Воронцов уезжает, и Максим отворачивается к забору, делает медленный разворот вокруг своей оси, глядит на дорогу и непонятно кому показывает средний палец.

Точно не им – проходящие мимо особняка Анна с Кириллом не обращают внимания на вертящегося к ворот наркодельца и не видят его жест; Анна на Максима все же взглянула.

Что было в ее глазах, он не разглядел, но ее статная фигура его заинтересовала. Раздев девушку взглядом, Максим посмотрел на вышагиваюшего отдельно от нее Кирилла и не признал того человеком, способным ему помешать.

– Вы сегодня обедали? – спросил Максим.

– Кто? – удивился Кирилл. – Мы?

– Ничем горячим я вас не угощу, но мой холодильник и мой бар к вашим услугам. Вы, девушка, накроете на стол, а ваш молодой человек откроет для нас пару бутылок. Для всех нас.

– А вы будете сидеть и смотреть? – спросил Кирилл.