Летаргия. Уставший мир

Я говорю спасибо первопроходцам! Первым читателям, которые помогли сделать эту рукопись лучше:

Олеся Штапаук, Ирина Колесинска, Светлана Журавлева, Голубицкая Анна,Татьяна Еременко, Екатерина Иванова, Надежда Пушкина, Екатерина Тремасова, Юлия Метёлкина, Дарья Савёлова, Светлана Каргина, Александр Каргин, Рейн Альбрехт –спасибо вам!

А также каждому, кто захочет к ним присоединиться.

Самый будничный и серый

Четвёртого октября 2021 года на пересечении Невского проспекта и набережной Фонтанки разносчик пиццы Тимофей Грибков упал с самоката в восьмой раз и сломал ключицу. Его ярко-жёлтый плащ порвался, а громоздкий рюкзак, набитый остывшей едой, плюхнулся в лужу.

В двух кварталах от него доставщица еды в зелёном плаще Алина Молокова дважды ошиблась адресом и когда, наконец, донесла сэндвич с тунцом озверевшей от голода многодетной матери, выяснила, что та заказывала цыплёнка с картошкой.

Неподалёку от них Михаил Боков, продавец из магазина сотовой связи, в седьмой раз приклеивая защитную плёнку на экран смартфона, грязно выругался перед клиенткой, после чего швырнул чужой телефон об пол и закричал, что увольняется. А хозяйка телефона – директор школы, тучная женщина с могучими руками и громовым голосом, неожиданно для себя расплакалась.

Двумя этажами выше Ирина Кёртис, инструктор по йоге для домохозяек, уснула под медитативную музыку в Шавасане, или, как ещё говорят, позе трупа. Проснулась она через десять минут, бережно укрытая спортивной курткой, в тот момент, когда вся группа на цыпочках покидала зал.

В подпольную фирму по производству биологически активной добавки к пище «СуперЭнергия» позвонило такое несметное количество пенсионеров, что оператор вынужден был отключить телефон. У сотрудницы фирмы Ольги Докучаевой так разболелась голова, что ей пришлось выйти в аптеку. Очнувшись от собственных мыслей, Ольга поняла, что едет куда-то на троллейбусе. Куда? Если аптека находится за углом…

Четвёртое октября было самым будничным и серым из всех будничных и серых дней. Обычный холодный понедельник. Город, на первый взгляд, жил своей обыкновенной жизнью. Пешеходы перебегали дорогу на красный, машины им гудели. Дрожащие на ветру зазывалы с табличками приглашали туристов на экскурсии по рекам и каналам Петербурга. Взрослые курили – дети вдыхали; голуби попрошайничали, коты лазали по помойкам.

В этот день в мире не случилось ни большой аварии, ни маленького праздника вроде изготовления в альпийской деревеньке гигантского бутерброда и его поедания. Такие дни легко забываются, никого не волнуют и не тревожат. И всё-таки нашлись те, кто почувствовал неладное. Сладкое пирожное показалось им кислым, небо поблёкшим, а в теле чувствовалась непривычная тяжесть… Обычный мир сдвинулся. Великий баланс нарушен. Но попробуй заметить это в мелочах!

Одним из таких людей был Тымнэвакат, житель Крайнего Севера. Утром он с большим трудом выгнал оленей из загона, впряг их в сани. Но животные так и не сдвинулись с места, несмотря на уговоры и угрозы.

Заметила неладное и хозяйка салона «Бэлла» – одного из лучших салонов красоты. Все семь клиентов, записавшихся на стрижку, маникюр и шугаринг, в тот день не пришли и даже не сообщили об отмене.

В Петербургском университете странный господин с закрученными усами, читавший лекцию по прикладной экологии, отметил парадоксальный факт: чайки, которых он увидел из окна, не взлетели, когда петропавловская пушка по традиции шарахнула в двенадцать!

Пока преподаватель глазел в окно и молчал, вызывая недоумение аудитории, Кира, опоздавшая студентка, попыталась незаметно для доцента пробраться на пустое место. Удивительно, но ей это удалось, несмотря на ярко-рыжие волосы, высокий рост и каблуки.

На вопросы подруг Кира ответила, что никак не могла разбудить отца – человека, который за тридцать лет ни разу не опоздал на завод. Глядя на помятые и сонные физиономии своих однокурсников и размышляя над событиями этого странного утра, Кира написала в соцсетях следующее сообщение: «Эй, народ, сегодня я опоздала на лекцию и вообще всё из рук валится! А как у вас?»

После этого она перевела смартфон в режим полёта, потому что лекция продолжалась, а Кира была той редкой студенткой, которой нравилось учиться. Только поздним вечером она вспомнила про сообщение и снова заглянула в соцсети. Колонку штормило от историй, рассказов и случаев, произошедших четвёртого октября.

Вот некоторые из них.

koroleva_margo: задремала в метро на плече незнакомого человека! Он понимающе посмотрел на меня и вышел на своей остановке.

brig-krik87: я открыл пакет замороженных овощей и вместо сковороды высыпал их в мусорку :))

Macrofag: ехал с одной работы на другую. И вроде бы всё хорошо, но задумался и приехал домой. В итоге пришлось делать круг и снова ехать на работу!

darinka_mandarinka: сегодня у нас в гостях был дядя, он угощал себя сам: взял чайник и налил кипяток в банку с растворимым кофе вместо кружки :(

biohimik2314: А у меня был прикол! Вышла из лаборатории и только в очереди на кассу супермаркета заметила, что стою в белом дырявом халате. Прикиньте?

enot_enotu4: короче, ждал электричку и зашёл погреться на станцию, задумался и тупо смотрел, как уезжает поезд, мой поезд – последний по расписанию!

Barmaleiha: долго прикладывала к лифту карточку от метро, пока не поняла, что нужно нажать на кнопку.

Kydriahka_Siy: …муж взял меня на шопинг поздно вечером, развеяться. Я о чём-то задумалась и вышла из раздевалки как есть, без одежды…

Dina_zavr: А я сёня почистила зубы детским кремом вместо пасты. Гадость такая!

Kyrakins78: облазил весь дом в поисках учебника. Нашёл его в холодильнике. Нужная страница была заложена вилкой.

Всё это читалось так весело и легко. Но, кажется, никто, кроме Киры, не заметил, что этих историй чересчур много для одного дня.

Были и ещё люди, вовремя почувствовавшие катастрофу. Одни – работая с пациентами, другие – наблюдая за собственными детьми, третьи – обслуживая посетителей городской кофейни.

Никто, однако, не обеспокоился так сильно, как случайная троица, видевшая один и тот же сон одновременно в трёх разных местах.

Астроному из Пулковской обсерватории, монаху из отдалённого северного монастыря и космонавту на орбите снилось в ту ночь Нечто.

Вернее, как говорят в народе, они видели «чужой сон», то есть каждый из них побывал в шкуре этого Нечто.

Оно было сонным и ленивым. Оно не хотело никуда лететь.

В черноте скучно. Огоньки подмигивали ему, крохотные, ледяные, – они зря разжигали аппетит.

Межзвёздный ветер проникал под оболочку, сбивал с пути.

Сквозь пространство просочилось слабое тепло. Свет звезды усилился. Пора просыпаться. Пора…

Оно проснулось.

Гигантское, бесформенное. По прозрачным складкам пробежала дрожь.

Радужная мозаика весело засверкала, ощущая покалывание лучей. Любопытная линза, слезясь, уставилась вдаль, пытаясь разглядеть крохотные планеты, намазанные по краям солнечным маслом.

Новая звезда! Так близко?

Оно раздулось, потом сжалось в комок; захлюпало песню, которую сочинило где-то у созвездия Душистого Эллипса.

Большой кусок слизи оторвался от складки мембраны – Нечто принялось играть с ним.

Наигравшись, Оно разогналось.

Скользить по лучам куда веселее, чем тащиться по рыхлой темноте.

С какой-то планеты донёсся странный запах. Живое. Там есть живое.

Значит, Нечто должно отправиться туда…

Проснулся монах в своей крохотной келье…

Проснулся астроном на мокрых от пота простынях…

Проснулся космонавт далеко-далеко от Земли…

Предчувствие

Жилин с трудом открыл воспалённые глаза. В голове выл ветер.

Сначала он подумал, что вернулась гравитация: конечности налились тяжестью, а сердце ухало так, словно доживало последние дни.

Капитан даже успел испугаться, что космическая станция каким-то образом сошла с орбиты, вошла в атмосферу и теперь несётся в смертельные объятия Земли.

Он заставил себя протянуть руку, и шторка на иллюминаторе сдвинулась вверх. Свет озарил крохотную каюту, в которой он спал, пристёгнутый ремнями безопасности.

Жилин увидел знакомый пейзаж: поверхность голубого шара, облепленного белой ватой облаков, огромный блик рассветного солнца, отражающегося в зеркале океана, край энергетического модуля с батареями, частично загораживающий прекрасный вид.

Всё на своих местах. Они с экипажем никуда не падают.

Никаких перегрузок – тем более странной казалась эта утренняя усталость. Ровно неделю назад он отметил с командой своё сорокалетие, и по этому поводу с Земли заранее доставили сублимированные тортики. Но хотя капитан и разменял пятый десяток, чувствовал он себя гораздо моложе и верить в то, что это возрастные изменения, не желал.

Накануне он специально ввёл ранний отбой, чтобы экипаж мог выспаться, а в рацион велел добавить больше продуктов с содержанием витаминов и полезных микроэлементов. Умеренные физические тренировки и так были обязательной частью жизни космонавтов на борту. И никто в экипаже не пропускал их, зная, как тяжело бывает вернуться домой после невесомости.

Уже неделю космонавты чувствовали необыкновенный упадок сил. Некоторые тщательно скрывали это, но капитан замечал и медлительность, и рассеянность, и зевки в руку, и круги под глазами.

Сначала Жилин решил, что члены экипажа просто-напросто нарушают распорядок дня. Кому не хочется лишний час пообщаться с семьёй или посмотреть новый блокбастер в личной каюте? В глубине космоса, когда от смертельного холода, вакуума и темноты тебя отделяют только стены корабля, тоска по дому особенно сильна, страх и одиночество чувствуют даже крепкие люди.

Однако версия о нарушении распорядка оказалась неверной. Скоро команда сама обратилась к нему с просьбой увеличить продолжительность сна: все были вымотаны донельзя. Он дал добро.

Капитан потёр ладонями лицо в тщетной попытке проснуться. Нужно отправить доклад на Землю. Как же не хочется…

Он попробовал себя развеселить. Вспомнил китаянку Джи Мэй, единственную женщину на борту. Каждый раз она умудрялась произнести его имя – Константин – на разный манер. «Косятинин», «Касатин», «Котятин». Ещё её смешит русская речь, особенно слова с уменьшительно-ласкательными суффиксами. Джи – единственная, кого усталость, кажется, не коснулась. Смех у неё заразительный: брови взлетают вверх и на глазах выступают слёзы. Когда хохочет, она машет руками в невесомости, как колибри крылышками. На борту шутят, что благодаря Джи Мэй на станции всегда хорошо с притоком свежего воздуха.

Капитан вспомнил, как однажды главный механик забыл пристегнуться ремнями во время сна и проснулся в другом конце корабля, в лаборатории среди растений. Настроение немного улучшилось.

В последнее время юмор – нечастый гость на корабле. Люди работают неохотно, исследования не вызывают прежнего энтузиазма.

Жилин был лётчиком-испытателем. Он знал, что такое перегрузки и утомление. Но природа новой странной усталости была для него непонятна, так как не имела явных причин.

Режим и порядок – вот что позволит выжить даже в самых необычных обстоятельствах! Поэтому Жилин собрал волю в кулак, тряхнул головой и отстегнул ремень безопасности. Пора начинать новый день!

Стараясь не замечать шума в голове, капитан проплыл в соседний отсек. Там он с усердием начал работу на силовом тренажёре. Зашипели гидравлические поршни, ожили и засверкали металлические рычаги. На время телесная слабость отступила, кровь прилила к щекам, и он почувствовал, как каждая мышца его тела просыпается.

Сработал таймер. Капитан часто превышал рекомендуемое время тренировки, но не сегодня: организм и так вёл себя непредсказуемо.

Жилин тщательно растёр тело влажным полотенцем. Нанёс на голову специальный шампунь, который не нужно смывать. Привычным осторожным движением выдавил из пакета каплю воды, намочил зубную щётку, добавил пасты и принялся чистить зубы. Затем побрился, испытав даже некоторое удовольствие.

Напоследок капитан взглянул в зеркало. Там на мгновение возникло грубое лицо со смеющимися глазами. Густая щётка аккуратно подстриженных усов выглядела несколько старомодно. Но у Жилина с детства была маленькая мечта – иметь усы как у отца, – и расставаться с ними не хотелось.

Когда с гигиеническими процедурами было покончено, он ощутил, что усталость несколько отступила и напоминала о себе только пульсирующей точкой в области затылка. Капитан, приободрившись, отправился в кухонный отсек, где обычно завтракал экипаж. Из всей команды на месте была только Джи Мэй.

Джи парила в невесомости, доставала из стенной панели чемоданчики с обезвоженной пищей и колдовала над завтраком. Смотреть, как ловко это у неё получается, всегда было особенным удовольствием для капитана.

– Good morning! – Жилин оттолкнулся от дверной ручки, проплыл в небольшую кухню и добавил уже на смеси русского с английским: – Are you looking for творожок again?¹

Джи Мэй повернулась, и капитан заметил, что взгляд у неё задумчивый, напряжённый. Но всего через секунду она стала прежней – улыбка озарила лунообразное лицо, возле глаз заиграли весёлые морщинки.

– Hi, сap! If you eat my tea tree mushrooms for breakfast, I might consider trying tvorozhok².

Для Джи Мэй сублимированный творог, который капитан ел на завтрак, заливая его водой, казался жуткой субстанцией белого цвета, и она наотрез отказалась питаться этим. А вот Жилин как-то пробовал её китайский гриб – ничего, есть можно. Только желательно не на завтрак.

Китаянка ловко работала маленьким перочинным ножом, нарезая гриб. Жилин хотел пошутить ещё как-нибудь, но из динамика вдруг донеслись короткие сигналы – Земля запрашивала связь. Капитан неохотно направился к себе в каюту, чтобы отправить отчёт. В животе заурчало.

В рубке он включил радиосвязь.

– Земля, приём. Сегодня 4 октября 2021 года. Говорит капитан корабля, Жилин.

– Доброе утро, капитан.

– Доброе утро.

– Сообщите, пожалуйста, улучшилось ли состояние экипажа?

– Состояние экипажа прежнее, – ответил Жилин, – есть слабость, общее недомогание.

– Как с… (Помехи.)

– Не понял. Повторите.

– Как сами, капитан?

– Сам? Головная боль. Сонливость. Всё никак не могу полностью восстановиться.

(Молчание.)

– Наш врач спрашивает: помимо временного утомления команды, есть ли ещё какие-нибудь конкретные медицинские показатели ухудшения здоровья, странные симптомы?

Жилин почувствовал лёгкое раздражение. Конечно, в его обязанности входила отправка регулярных сообщений обо всех происшествиях на борту, но он долго думал, стоит ли рассказывать о странной, непроходящей усталости у членов экипажа – стоит ли вообще обращать на неё внимание. Последние недели показали, что сто́ит. Но теперь капитан жалел, что сообщил об этом. Одна формулировка «временное утомление» говорит, что к его посланию не отнеслись серьёзно.

Он вздохнул и ответил:

– Других симптомов нет.

– Головокружение, длительная мигрень, потеря аппетита и массы тела, рвота, мышечная слабость, тремор конечностей, повышение температуры тела, пространственные иллюзии?

– Нет. Члены экипажа, в общем-то, здоровы. Сегодня будет проведён повторный осмотр.

– Синдром космической адаптации возможен? – прозвучал вопрос с Земли.

– Сомневаюсь. Слишком много времени прошло. Космонавты находятся здесь больше двух месяцев. Да и экипаж опытный…

Возникла долгая пауза, затем Жилину задали новый вопрос:

– Психическое состояние группы в норме?

– Кажется, да.

– Кажется, капитан?

– Снижены рабочая и исследовательская мотивации, мы чуть меньше общаемся. Прежде всего по причинам, которые я уже называл. Но психических отклонений не было и нет.

– Проверили возможность утечки реактивов? Вентиляционную систему?

– Дважды. Утечки не обнаружено. Вентиляция работает исправно.

Снова пауза. Когда ты далеко от Земли, паузы очень напрягают.

– Капитан, доктор сообщил, что причин для беспокойства нет. Однако эту проблему мы обсудим за круглым столом и постараемся найти решение. Продолжайте работу.

– Вас понял, – ответил Жилин, а сам подумал: «Будем продолжать, что же нам остаётся?»

Ему снова стало тоскливо, и он решил связаться с женой и дочкой. Для этого он не стал использовать специальный канал и воспользовался обычной программой для видеоконференций по сети. Тёмный экран включился, и возникло изображение. Первое что он увидел – знакомый узор на обоях. Дом, за тысячи километров от него, такой далёкий и родной. Тоска… Хоть падай метеоритом, пробивай озоновый слой и проходи сквозь атмосферу.

Лицо жены, подсвеченное синим экраном, выглядело сонным. Дочь ушла с няней на прогулку, и Жилин почувствовал укол совести, потому что девочка всегда с нетерпением ждала свидания с ним и вот сегодня они снова не пообщаются. Даже при всей романтике его профессии сложно объяснить ребёнку, почему папы так долго нет дома.

Они поговорили немного. Так было условлено – говорить о том, куда они поедут после его возвращения на Землю. Говорить о настоящем было тяжело.

Когда Жилин направился в сторону кухонного отсека, усталость вновь навалилась на него холодной влажной медузой.

На завтрак, к его удивлению, так никто больше и не явился. Джи Мэй всё ещё была тут – капитан видел её миниатюрную фигуру и затылок, подстриженный как у мальчишки. Девушка застыла и, не отрываясь, глядела в маленький иллюминатор – тёмный зловещий глазок Вселенной. В одной руке она держала перочинный нож, а другой придерживала накрытую крышкой миску, в которой лежал недорезанный гриб.

– Ji, is everything ok?³ – спросил капитан.

Китаянка вздрогнула от неожиданности.

Неудачно дёрнула рукой и полоснула себя лезвием по пальцу.

– Ooh… Ji!

Миска перевернулась. Тонкие грибные ломтики поплыли в невесомости, а за ними поднялась едва заметная капелька крови, переливаясь, как рубиновая ртуть.

– Do you feel this, captain?⁴ – она была бледна и серьёзна.

– Feel what?⁵ – спросил Жилин.

Но Джи не ответила – будто не замечая, что порезалась, она снова уставилась в чёрный, мерцающий холодными звёздами кружок.

И тогда капитану всего на мгновение показалось, что оттуда, из пучин космоса, кто-то наблюдает за ними.

Кофейня «Письма»

С реки Фонтанки дул пронизывающий до костей северо-восточный ветер.

Однако переулок, в котором располагалась кофейня «Письма», был расположен так, что потоки холодного воздуха сюда не проникали. С набережной приятно было свернуть в этот уютный уголок. Но по-видимому, такое желание возникало только у хозяев кофейни и их немногочисленных друзей, потому что случайные люди заходили сюда редко. Возможно, спешили по своим делам или их внимание привлекали другие кофейни, которых в Петербурге так же много, как оспин у больного ветрянкой.

В начале недели посетителей было особенно мало. В пятницу можно было рассчитывать хоть на какие-то крохи, но до неё была ещё целая жизнь.

Роман Вешников стоял за стойкой бара и, как это часто бывало по утрам, размышлял о своей нелёгкой судьбе.

История его жизни могла бы стать отличной основой для сценария комедийного сериала.

Учёный, который много лет посвятил изучению расстройств сна, сомнолог, пытавшийся защитить диссертацию на тему «Влияние напитков, содержащих кофеин, на образы в сновидениях», стал бариста и готовит кофе для посетителей. Правда, очень хороший кофе.

Сам он не выпивал больше одной чашки в день. Во-первых, кофе дорого стоил, а дела у них с женой шли не самым лучшим образом. Во-вторых, у него и так со сном в последнее время беда: появилось обыкновение просыпаться посреди ночи и пялиться в тёмный потолок. Это была ещё одна пощёчина – специалист по сну не может сам заснуть. Ха-ха-ха!

К грустным мыслям примешивались и другие.

В огромном городе он так и не нашёл себе подходящую работу. Пометавшись по научным институтам и клиникам, Вешников вынужден был признать, что у него очень любопытная специальность, но должности, которые ему предлагались, были страшно скучны. Оборудование и лаборатории, в которых он мог бы проводить свои исследования, в Петербурге отсутствовали. А ему дорог был этот город, и он не хотел из него уезжать.

Вешников не мог заниматься тем, что по-настоящему любил. И ему так и не удалось смириться со своей невостребованностью.

Как не мог смириться и с тем, что в семейном бизнесе деньги на кофейню нашла его жена, а не он.

Ева терпела его капризы все эти годы. Метания от работы к работе, безденежье, приступы уныния. Кроме того, именно она отыскала это местечко, которое они арендовали, – бывшее помещение почты. Даже название пришло на ум ей первой – «Письма». День за днём она делала это место, пахнущее обёрточной бумагой и фанерой, более уютным, чтобы редкие посетители, приходящие сюда, почувствовали себя дома. Волшебством, присущим только женщинам, Ева понемногу превращала кофейню, похожую на тысячи других, в особенную, запоминающуюся.

На стенах уже висели картины неизвестных художников, на полках стояли потёртые книги, пережившие возраст своих авторов. Занавески, подушки, лампы, вазочки с цветами – каждый предмет хранил тепло её рук.

Незаметно работа в кофейне стала для них домом, а квартирка в спальном районе казалась пустой и годной только для сна.

Пустой… Почему у них нет детей, которые заполнили бы комнаты весёлым смехом? Роман Вешников вздохнул и посмотрел на улицу, где осенний ветер гнал вдоль фасада стайку жёлтых листьев и прозрачный, как привидение, целлофановый пакетик.

– Ну что ты снова вздыхаешь? – спросила Ева, чуть улыбаясь.

Она сидела в самом дальнем углу кофейни и вязала новый чехол на деревянный стул. Уже половина стульев в «Письмах» были одеты в эти тёплые цветные телогрейки.

Вешников, явно скучая, подошёл к календарю и сдвинул пластмассовую рамочку на 4 октября 2021 года.

В этот момент в тысячах километров над кофейней «Письма», на космической станции, китаянка Джи Мэй порезалась перочинным ножиком, готовя себе завтрак.

«Понедельник, – мысленно отметил Вешников. – Понедельник у нас – день безделья. Опять никто не придёт. – Он посмотрел, как Ева, низко опустив на нос очки, ловко перебирает спицами, плюхнулся на стул и ещё раз вздохнул: – Как она меня терпит?»

– Пупсик!

– М-м? – откликнулась Ева, не отрываясь от вязания.

– Как ты себя чувствуешь сегодня?

– Бывало и получше. Совсем нет сил.

– Я забыл тебя спросить, – начал он медленно, так, как говорят люди, привыкшие подолгу сидеть в тишине. – Что сказал врач?

– Врач… – повторила она рассеянно. – Ну а что он может сказать? Пока всё без изменений.

«Что без изменений?» – хотел спросить муж, потому что она должна была сходить к двум врачам: гинекологу и онкологу. Но не успел, потому что дверь скрипнула и колокольчик тренькнул, сообщив о приходе клиента.

В кофейню вошёл молодой человек небольшого роста с крупной головой и массивным лбом. На угрюмом лице росла густая борода и закрученные усы, наподобие тех, что были модными в начале двадцатого века. Он посмотрел на супругов тяжёлым взглядом, в котором мелькнула насмешка.

Хозяева кофейни называли его между собой Логарифмом. Так как он постоянно считал вслух, сидел скрючившись и, говоря откровенно, был не самым желанным гостем, потому что не любил платить.

– Подвешенный кофе остался?

– Доброе утро! – Вешников поднялся со стула, вежливо улыбнулся, но при встрече с грозным взглядом собеседника сник и опустил глаза. – Да, последний.

Он с сожалением перечеркнул единственную белую палочку на меловой доске, обозначавшую подвешенный кофе – какой-то редкий посетитель решил проявить щедрость и заплатил за две кружки: себе и незнакомцу. Дальше бариста начал неторопливо и осторожно готовить напиток.

Логарифм прошёлся вдоль полок с книгами. Взял одну, полистал. Ева бросила на него короткий взгляд поверх очков, подняла бровь и спросила:

– Желаете что-нибудь ещё?

– Смотря что вы готовы мне предложить.

– Завтрак. Пирог с брынзой, крендель с маком или круассан.

– Три… – пробормотал Логарифм. – Три продукта.

– Что вы говорите?

– Три или пять. Можно ли считать мак и брынзу как отдельный вид или правильнее будет классифицировать…

– Я вас не слы-ышу! – пропела хозяйка.

Он ничего не ответил, уселся за столик, уставился в книгу и принялся читать, шевеля губами. Ева взглянула на мужа – тот только недоумённо пожал плечами и понёс кофе посетителю.

Тут колокольчик снова тренькнул, и с улицы в кофейню вошла гигантская газета. Вешников моргнул и только через секунду понял, что перед ним не газета, а сутулый старик в пожелтевшем от времени плаще с росписью из печатных букв, бегущих по рукавам и полам.

Старик, похожий на древнего карабкающегося богомола, взбирался по ступеням медленно, опираясь на деревянную трость. Пригладил ладонью жидкие седые волосы.

Никанор Степанович Саблин заходил в кофейню раз в неделю, перед встречей с хором ветеранов. С самого первого дня знакомства он представился хозяевам кофейни бывшим военным лётчиком. И хотя этого гостя супруги знали и любили, он был совсем не тем клиентом, который помог бы им покрыть ежемесячную аренду помещения.

– Доброго! – бодро поздоровался старик, стуча тростью об пол, и Роман Вешников заметил треснувшую ручку, обмотанную изолентой. Бывший сомнолог вздохнул: вот кому нужно было отдать подвешенный кофе.

– Мне как обычно, сынок.

Вешников засуетился у стойки, начал радостно забивать рожок молотыми зёрнами. А Никанор Степанович извлёк из кармана потёртый бумажник и принялся отсчитывать мелочь.

– Как ваше здоровье? – спросила Ева. Она поднялась с места, подошла ближе и отодвинула стул, чтобы ветеран мог сесть.

– Представь, милая, каждый день я встаю как будто с похмелья, хотя ничего не пил накануне. Тело моё чувствует себя так, словно вчера я сотню раз входил на моём Иле в штопор. Но жаловаться нет смысла, когда половина твоих дружков уже в могиле. Лучше уж ковылять понемногу, чем кормить червей.

Логарифм хохотнул, почесал бороду.

– Старость – похмелье молодости. Забавно, забавно… – сказал он себе под нос, не отрывая глаз от книги. – Даже если разваливаешься на части, лучше существовать, чем исчезнуть…

Вешников нахмурился и окинул гостя недобрым взглядом. А Саблин, кажется, ничего не услышал.

Однажды Ева сказала мужу, что Никанор Степанович неплохо сохранился и довольно активен для своих лет. Вешников возразил, мол, такие люди особой закалки – чего уж тут удивительного? Вот и Логарифм как будто бы в чём-то подозревал этого замечательного человека.

Ева вернулась к вязанию, застучала спицами.

– Когда следующее выступление?

Старик отхлебнул горячий кофе, довольный, погладил себя по бритой щеке.

– В конце месяца. Собираемся грянуть «Смуглянку», дочка. Для подрастающего поколения.

– Снова выступаете в школе?

– Угу.

Логарифм цыкнул, ухмыльнулся.

Ева опустила спицы.

– Что вас так смешит?

– Скорее, кто. Современные школьники, – немедленно ответил бородач. – Завучи и учителя приведут их в актовый зал и заставят целый час слушать старые песни. Им нужно будет делать вид, что всё это очень интересно, а в голове одна мысль: «Побыстрей бы отсюда сбежать».

Ева поморщилась, а Никанор Степанович, кажется, впервые заметил, что в кофейне ещё кто-то есть.

– Эти песни помогли выиграть войну! – вмешался Вешников, опершись на стойку и недовольно сопя.

– Войну помогли выиграть технологии, – сухо заметил Логарифм.

Саблин неожиданно легко повернул к нему седую голову.

– Технологии создают люди, – хрипло сказал он, и в кофейне на мгновение возникла тишина. – А людям нужны песни. Мне были нужны песни, пока я воевал…

Логарифм неторопливо поднялся. Со стуком поставил на полку книгу. Сказал не оборачиваясь, но достаточно громко:

– Вы из другого теста. Люди стали другими. Они устали от развлечений, они пресыщены. Их давно пора чем-то встряхнуть.

– Вы судите по себе, молодой человек?

Логарифм криво улыбнулся, пригладил бороду и быстро пошёл к выходу.

Саблин буравил взглядом его спину, и только когда дверь захлопнулась и фигура с большой головой исчезла за окном, сказал:

– Да кто он такой. Чем занимается?

Вешников тяжело вздохнул:

– Если бы мы знали, Никанор Степанович.

– Если бы мы знали, – поправила Ева, – легче бы не стало.

Колокольчик снова звякнул, и в следующую минуту в кофейне разом сделалось тесно. Женщина с пышным бюстом и облаком кудрявых волос на голове вошла в двери, таща за собой весело галдящую малышню.

Двое мальчишек, одинаковых как две капли воды, шмыгнули вперёд к буфету, где за стеклом красовались пирожные. Девочка, по-видимому их сестрёнка, хотела погнаться за ними, но мать успела её удержать.

Видно было, что оделась посетительница кафе наспех. Детки застёгнуты на все пуговицы, а вот на себя ей, похоже, времени не хватило.

– Артур, не лапай пальцами стекло. Миша, что ты повис на нём, как пиявка? Один латте, пожалуйста, и побыстрее.

– Мама, эклер!

– Мы договаривались, Лизочка. Никаких сладостей. Мы и так опаздываем на кружок.

– Мам, ты купишь нам «картошку», ну пожа-а-алуйста! – заныли близнецы.

– Ах ты ж! Дайте эклер и две «картошки». И кофе, а то я сейчас лягу на пол прямо здесь.

Вешников за стойкой засуетился. Нечасто ему приходилось торопиться, поэтому он очень боялся опрокинуть пакет с молоком или рассыпать зёрна.

Осознав тот факт, что пирожные им купят, мальчишки переключили своё внимание на старика, неторопливо потягивающего напиток.

Заметив, что на него смотрят, Никанор Степанович заулыбался и пробасил:

– Как жизнь, орлы?

– Нормально, орёл, – рассеянно сказал Миша, а брат дёрнул его за рукав и шепнул на ухо: «Смотри, он одет в гигантскую газету».

Саблин подмигнул девочке, и она от удивления вынула палец изо рта.

Женщина нетерпеливо барабанила пальцами по стойке.

– Садитесь, я всё принесу, – сказал Вешников, словно оправдываясь.

Но она сама взяла у него из рук пирожные и кофе и пошла к столику. В это время Артур чуть не снёс торшер, так как Миша подставил ему подножку, а Лиза неожиданно вспомнила, что забыла у мамы в кармане свою любимую игрушку, и заревела в голос.

– Стоять! Разделиться я, что ли, должна надвое! – взревела женщина.

Она фантастическим усилием заставила себя донести кофе и пирожные до столика. И только тогда кто-то получил игрушку, а кто-то – по мягкому месту.

Затем мамочка с достоинством вернулась к стойке. Сколько с меня?

– Четыреста десять.

Она присвистнула, достала деньги и, чуть замешкавшись, вместе с ними положила на стойку стопку цветных флаеров.

– Вот. А это приглашение на выставку. Я… художница.

– О! – довольно улыбнулся бариста. – Мы с женой любим ходить на выставки неизвестных художников.

Ева кашлянула. Женщина у стойки удивлённо подняла брови. Вешников вдруг понял, что сказал, и уши у него стали цвета сырой форели.